Русское творчество. Из книги митрополита Антония (Храповицкого) "Молитва русской души"

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: . Категория: Из разных источников.

Михаил НЕСТЕРОВ (1862 — 1942). Святая Русь. 1905Из книги митрополита Антония (Храповицкого) "Молитва русской души", изданной в серии "Духовное наследие русского зарубежья", выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.

На сих днях я получил печальную весть о том, будто наши гениальные живописцы — Васнецов и Нестеров — чуть ли не умирают с голода. Неужели ко многим причинам позора суждено присоединиться еще одной причине тяжелого позора русского народа, если действительно окажется, что эти оба светила благороднейшего искусства умерли от голода? Да не будет этого.

Русская живопись по общему признанию — первая в современном мире, а названные два мастера — первые среди русских талантов. Оба они — восстановители православного, то есть византийско-русского, стиля живописи. Ими совершен поворот от итальянско-немецкого искусства, чувственного и горделивого, к православному, одухотворенному и смиренному.

Это громадная, вековая, многовековая заслуга перед искусством, перед православным христианством, перед Россией, перед человечеством, перед Богом; а Киево-Владимирский собор, как главную сокровищницу их вдохновений, должно признать восьмым чудом в свете. Прибавим к сказанному, что наши живописцы не только восстановили, но и усовершенствовали византийско-русский стиль. Они несколько разнятся и друг от друга, и от прежних, тоже истинно православных иконописцев. Разумею, конечно, не только технику живописи, которая у последних была совершенно патриархальной, но и художественные идеи, вложенные нашими гениями в изображения Спасителя, Богоматери, Ангелов и святых.

Христос Спаситель у византийских художников — всеведущий и справедливый Судия, взирающий на будущее сквозь мрак веков и в сердце грешных людей, обличая их лукавство. У древних русских живописцев Он — кроткий Утешитель скорбящих, а Богоматерь и святые — не только образцы целомудрия и носители восторженного вдохновения, как у византийцев (например, у гениального Мануила Панселина, афонца ХIІI века), но прежде всего умиленные сердцем и душой образцы глубокого смиренномудрия и печали о мировом зле и о собственных согрешениях.

Васнецов и Нестеров разнятся между собой; первый, как богослов по образованию, является более отрешенным от наличной жизни, второй — более национальным, русским, даже деревенским созерцателем. Конечно, при всем том оба остаются чисто православными и национальными мастерами и совершенными в области научной техники. Восторженное вдохновение, духовность и чистота сердца — творчество Васнецова; тихая грусть, нежное умиление и преданность воле Божией — творчество Нестерова. Первый отрешает созерцателя своих картин от будничной жизни и увлекает к небу, второй — низводит небо на землю и раскрывает его влияние на жизнь народную, в частности — русскую. Васнецов берет идеи Иоанна Богослова и любит Апокалипсис; Нестеров воспринимает дух евангелиста Луки и постоянно воспроизводит идею притчи о блудном сыне, возвратившемся с раскаянием к своему милосердному отцу.

В 1917—1918 годах я беседовал с обоими. Тогда Васнецов читал в частном собрании четырехсот человек, членов Всероссийского Церковного Собора, полуторачасовую лекцию «О превосходстве византийско-русской живописи над западноевропейской», в частности — итальянской. Аудитория пришла в восторг от лекции и поручила мне приветствовать великого мастера; я говорил, что если и погибнет Россия, то не погибнет русский гений и не пропадут картины Васнецова до Второго Пришествия, если не в подлинниках, то в копиях. Вид его картин среди нашей современной Вальпургиевой ночи является тихим светом и настойчивым призывом к покаянию и просвещению духовному, как в известном стихотворении А.Толстого о мелодии, силящейся вразумить своего глубоко падшего композитора:

И в туманной дали рисовались
Берега позабытой Отчизны,
Неземные слова раздавались
И манили назад с укоризной.

Убеждение Васнецова о задачах церковной живописи сводится к тому, чтобы искусство, сохраняя современную технику, возвратилось всецело к заветам ХVIІ века, когда русская народная жизнь достигла своего высшего расцвета, до которого нам пришлось и еще придется с усилием подниматься в области иконописания.

Его последняя грандиозная картина — «Страшный Суд», где с гениальным подъемом изображена Пресвятая Богородица, предстоящая Вечному Судии, как Ходатаица за людей.

Нестеров — чисто русский, с самым скромным мнением о себе, философ и художник. В захолустной, родной ему Уфе я всматривался в его иконы, которые сияли, как светлая радуга, в скромной церкви учительской школы села Благовещенского, в двадцати пяти верстах от города. В последнее время он пришел к убеждению, что он не призванный иконописец, ибо на этой специальности художник должен не столько творить, сколько вспоминать и переносить на полотно опыты и переживание не свое, а общецерковное. Его более притягивает та область религиозного искусства, где он может творить и воспроизводить преимущественно новые переживания людей, конечно, в области религиозной. Его картина «Святая Русь» облетела в копиях и гравюрах весь мир. Другая, «На пути ко Христу», воспроизводит ту же идею, что и первая: стоит Христос Спаситель посреди русского пейзажа, а к нему идут, спотыкаясь и отклоняясь подчас от прямого пути, не только восторженные праведники, не только кающиеся, как на первой картине, но и колеблющиеся, и даже сошедший в сторону от спасительной тропинки Лев Толстой. Художнику более всего удаются типы русских благостных старцев-отшельников и смиренных богомолок, примиренных с жизнью и со своими страданиями и лишениями. <...>

Велика слава этих гениев кисти, но современность наша при всех своих симпатиях к обоим еще не доросла до достойной их оценки. Эти два гения — дар неба погибающей Руси и всему цивилизованному миру. Вот им приличествует этот ромб Некрасова:

Становись, народ, перед ним на колена,
Увенчай его кудри венком.

Достойно оценит их потомство, как оно оценило Пушкина и Достоевского.

И эти два человека умирают от нужды, чуть не от голода.

Не умею я организовывать сборы пожертвований; сам, конечно, дам, сколько могу, и более того, ибо я сам полунищий; но я призываю общество, то есть всех русских эмигрантов, образовать во всех центрах комитеты и собирать суммы: 1) для поддержки их физической жизни и 2) для обеспечения обоим выезда за границу или, если они не пожелают, то для устройства им благоприятных условий для продолжения их гениального труда. Двоим не очень много надо. Васнецову уже более семидесяти лет, Нестерову более шестидесяти, это светлые лучи заходящего солнца. Стыдно будет русским, если такую задачу примут на себя иностранцы или иностранные государства, а последнее весьма возможно, ибо искусство торжествует над разделениями национальными, даже над конфессиональными. Я прошу сербских и иностранных публицистов перепечатать приведенные сведения о великих художниках целиком или хотя бы в выдержках.

Источник

Картина М. Нестерова "Отцы-пустынники и жены непорочны"

Тяжело переживая трагические послереволюционные события в России, соизмеримые с расколом в 17 столетии, Нестеров сказал: «Все мы вольные или невольные пособники этой гибели великой Родины». В его картинах доминантной становится тема покаяния. Эта тема звучит в картине «Отцы-пустынники и жены непорочны» (1933 г.) - как и в стихотворении А.С.Пушкина, написанном почти перед гибелью, в 1936 году. На картине изображены повторяющие силуэты тонких березок, образы странников и белиц, бесплотные, словно призраки, вышедшие из таинственного озера. Фигуры в туманном полумраке движутся по берегу около «голубца» - старообрядческого могильного креста. Белицы в безмолвной молитве несут зажженные свечи. О ком они молятся? Обо всех убиенных и замученных, о погубленной России… На берегу лежат красные осенние листочки, словно следы крови… На картине тоже изображен народ – тот народ, которого больше нет, которого укрыло Озеро… Все условно, эфемерно, ирреально в этой абсолютной неземной гармонии людей и природы. Святая Русь уже не принадлежит этому миру.

Источник

Печать