Протоиерей Михаил Польский. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей. Главы 1-4

 

КАНОНИЧЕСКИЙ ПЕРИОД

1. НОРМА ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ И ЕЕ НАРУШЕНИЯ

По канонам вселенского значения, "епископам всякого наро­да подобает знать первого из них и признавать его как главу и ни­чего превышающего их власть не творить без его рассуждения; тво­рить же каждому только то, что касается до его eпархии, и до мест, к ней принадлежащих; но и первый ничего не творит без рассуждения всех, ибо так будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух" (Апост. 34).

Этот принцип, отражая догмат Пресвятой Троицы во едином Боге, неразрывно сочетает в церковном управлении единоличное начало с соборным, и является основным критерием для суждения о каноническом положении высшей церковной власти в России.

Основываясь на канонах Вселенской Церкви, каждая Поместная Церковь создает свой особый частный закон, которым она руководствуется в своих условиях. Всеpoccийский Поместный Собор 1917—1918 г. также постановил: "В Православной Российской Церкви высшая власть — законодательная, административная, су­дебная и контролирующая — принадлежит Поместному Собору, периодически созываемому, в составе епископов, клириков и мирян. Восстанавливается патриаршество и управление церковное возглавля­ется Патриархом. Патриарх является первым между равными ему епископами. Вместе с органами церковного управления он подот­четен Собору. Управление церковными делами принадлежит Патpиapxy совместно со Священным Синодом и ВысшимЦерковным Советом" (Опред. 4 ноября и 7 дек. 1917 г.).

Так, после 217 лет перерыва восстановлено было на Руси Патриаршество и вместе с ним принцип соборности, и было выполне­но правило, чтобы епископам "знать первого из них и ничего не творить без его рассуждения, но да и первый ничего не творит без рассуждения всех".

Конечно, бывший до сего Святейший Синод есть также постоянный Собор епископов, и восточные патриархи признавали его братом с патриаршими правами, и во весь спокойный период его управления Российская Церковь обладала всей полнотой благодатной жизни, но ответственность, дерзновение, подвиг, пример служения и долг печалования живого представителя Церкви, которого всегда знает и почитает народ, растворялись в сухой, безынициативной коллегии. Паства должна знать своего пастыря, как в приходе и епархии, так и в целом народе.

Соборность же, как принцип высшей церковной власти, установлена Божественным Основателем Церкви, Который поставил высшим судьей в делах членов Церкви церковное собрание, посреди которого Он Сам стоит (Mф. 18, 17, 20). И святые апостолы явили высшую власть свою на соборе и вместе с пресвитерами (Деян.15, в).
По святым канонам, все епископы равны между собою по благодати священства и больший над ними есть собор их же самих. Как они не могут единолично рукополагать один другого, но собором епископов, так не могут единолично и друг друга судить. Поэтому на соборе они все без всякого исключения должны быть участниками, без уважительной причины не могут отсутствовать и должны присылать своих заместителей, "дабы составившееся собрание могло иметь совершенное полномочие" (Перв. 5, Четв. 19, Карф. 87, 27).

Участие клириков и мирян на Российском Соборе не урезывало высших прав епископата, который все решения общих собратий ревизовал и утверждал на своих особых совещаниях, но активно по­могало ему в устроении дел церковных. Органы управления, с которыми "совместно" управляет церковью патpиapx, это Священный Синод, составленный из одних иepapxoв, и Высшей Церковный Совет— из иepapxoв, клириков и мирян. В них председательствует Патриарх.

Соборы созывались, по древнему, очень часто, но общему и всецелому Собору страны не необходимо быть и ежегодно, если нет особой нужды, чтобы утруждать епископскую братию (Карф. 106). Так и Московский Собор постановил бывать ему через три года.

Предметами действия Собора являются рассуждения о догматах благочестия, разрешение случающихся спорных вопросов, избрание и поставление епископов и первого из них, жалобы на них и суд над ними, исправление произошедших погрешностей, о предме­тах канонических и евангельских. "Тогда собравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении божественных и животво­рящих заповедей Божиих" (Седьм. 6).

Мы видим, что бедствие революции 1917 г. пообещало все же Церкви возможность канонического самоуправления и самоорганизации в атмосфере свободы и независимости от излишней опеки го­сударства. Заря новой церковной жизни воссияла на Великом Поместном Соборе, но скоро померкла в страшных бурях государственного землетрясения. Собор проработал целый год (с 15 августа 1917 г. до октября 1918 г.), успев дать для Церкви важнейшие решения.

Единоличное управление

Но вот, 7/20 ноября 1920 г. появилось "Постановление Святейшего Патриapxa Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви за № 362, пункт 1-й которого гласил: "В случае, если Священный Синод и Высший Церковный Совет по каким-либо причинам прекратят свою церковно-административную деятельность, епархиальный архиерей за разрешением дел обращается непосредственно к Святейшему Пaтpиaрxy или тому лицу или учреждению, какое будет Святейшим Патриархом указано".

Таким образом определение Собора (от 7 декабря 1917 г. н. с), что "управление церковными делами принадлежит Всероссийско­му Пaтpиapxy совместно с Священным Синодом и Высшим Церков­ным Советом" предполагается здесь невыполнимым. Гонения на Цер­ковь разрастаются, все учреждения церковные уничтожаются, собственное существование первоиерарха ничем не гарантировано, и никто не может назначить ему заместителя, кроме его самого. Законное преемство власти может сохраниться теперь только путем единоличной передачи прав управления от одного к другому и не только учреждению, но и лицу, которое первый епископ укажет вместо себя.

Священный Синод apxиepeeв, который ограничивает власть Патриарха и первый приостанавливает нарушения им своих прав и обязанностей (Опред. 8 декабря 1917 г. 8-12), теперь оставляет его без всякого контроля, одного, вручает ему и его преемникам, которых он сам назначит, судьбу Церкви. Собор не может быть созван. Церковь идет в неизвестность.

В старые времена Синод был без Патриарха. Teпeрь Патриарх оказывался без Синода. Прежде было исключено обаяние нравствен­ное личности первоиерарха, но также и возможный произвол его. Теперь гонимые верующий народ и клир могли найти в нем утешение и поддержку в борьбе, но и встретить ошибки, малодушие и падение. Многие судьбы Церкви зависели теперь от нравственных качеств одного лица, изолированного от всякого собора, помощников и советников и окруженного врагами Церкви, насильниками.

Власть по завещанию

Акт о передаче всей полноты власти Патриарху был показателен для момента и имел огромное значение. И не долго пришлось ждать случая для его применения.
3/16 мая 1922 г., ввиду своего ареста, Патриарх передал "всю полноту духовной власти" митрополиту Агафангелу Ярославско­му; при этом, как он впоследствии отметил (Послание 15 июля 1921 г.), он действовал на основании вышеуказанного постановления 1920 г. Синод и Coвет при Патриархе прекратили в этот момент существование.

Весной 1925 г. (25 марта-7 апреля) Патриарх Тихон скон­чался, оставив завещание (от 25 декабря — 7 января 1924-25 г.), которым он назначил себе трех преемников — митрополита Кирилла, Агафангела и Петра, в зависимости от того, кто из них окажется на свободе, чтобы принять на себя патриаршие права и обязанности.
Однако по этому поводу священные каноны предупрежда­ют; "епископу не дозволяется вместо себя поставлять другого и преемника себе, хотя бы он был и при конце жизни; если же что таковое соделано будет, то поставление да будет недействительно, но да соблюдется постановление церковное, определяющее, что епископа должно поставлять не иначе разве с собором и по суду епископов, имеющих власть произвести достойного, по кончине преставлшегося" (Aнтиox. 23).

Новый порядок назначения местоблюстителя не соответству­ет также установленным в Русской Церкви правилам, по которым местоблюститель избирается соединенным присутствием Синода и Совета, и обязательно из среды членов Синода (Опред. 28 июля-10 августа 1918 г. п. 1-3). Членом Синода, на которого указывал Патриарх в завещании, был по избранию Собора только м. Кирилл, который отсутствовал, как и весь состав обоих учреждений, который бы мог избрать местоблюстителя.

Завещание Патриарха было встречено епископами на местах и в ссылках с сомнением и осторожностью. Все увидели каноническую неправильность такого шага. Вполне резонно и русская иерархия заграницей замедлила в это время признание местоблюстителя м. Петра вплоть до выяснения, что завещание Патриарха подтверждено особым актом, который подписали более 50 епископов, заявивших, что "почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти" (Акт о назначении местоблюстителя 12 апреля 1925 г.). Таким образом и при данных условиях местоблюстительство м. Петра получило признание всего российского епископата и вошло в силу не без "рассуждения всех". Назначение влилось в рамки законности и никем не оспаривалось.

Вступивший в управление 12 апреля 1925 г. м. Петр (Полян­ский) был арестован в том же году 10 декабря, оставив после себя завещание (от 6 декабря) с поручением управления митроп. Ниже­городскому Сергию (Старгородскому) и за ним еще двум другим на всякий случай (м. Михаилу, экзарху Украины, и apхиеп. Иосифу Ростовскому, затем митроп. Петроградскому).

На заместительство м. Серия епископат опять таки имел случай высказать свое согласие и в борьбе с григорьевским расколом и в споре его с митр. Агафангелом, который по провокации ГПУ заявил свои права на местоблюстительство. М. Сергий, после своего особого циркулярного обращения к епископату от 11/24 мая 1926 г., полу­чил его поддержку и затем отказ (12 июня) м. Агафангела от его прав.

Торжество порядка

Мы видим, что хотя право единоличного управления и назначения себе преемников было дано первому епископу законными органами управления при нем Синодом и Советом, которые перестали существовать, но решение всего епископата в целом осталось вер­ховным в отношении к первому епископу и вступление в должность преемников Патриарха по личным завещаниям находило себе общее епископское одобрение. Таким образом, и в этих условиях преемство высшей церковной власти находило свой источник, полномочие и законность в согласии всего епископата на известное возглавление, только предуказанное единоличной передачей прав от одного к другому.

На каких же условиях всякий представитель общеепископской власти мог получить свои полномочия, иметь утверждение в должности первого епископа? Конечно, само собой очевидно, чтобы ему "ничего но творить без рассуждения всех" (Апост. 34), иметь общее одобрение на свои действия.

Как это возможно для пepвоиеpapxa в данных условиях, когда ни общего собора, ни Синода своих представителей при патриаршем управлении епископат не имел? На это отвечает нам живая прак­тика этого времени и даже теория, выраженная группой епископов в письме м. Агафангелу в мае 1926 г.

"Собрание епископов в одно место, — пишут они, — называе­мое собором, не есть единственная и необходимая форма для осуществления епископским сословием своих церковно-правительственных полномочий и для постановления своих общеепископских решений, обязательных для Церкви. Но совершенно такую же силу и обяза­тельность имеет общее решение и тогда, когда они, оставаясь на своих местах, обсудят дело и постановят общее решение, беседуя друг с другом, например, по телефону, по телеграфу, сносясь между собой письменно, или через своих особых посланцев, оставшись разделенными друг от друга большим пространством, телом своим, и образовав только Духовный Собор из себя. Таковы свойства церковно-правительственной власти епископского сословия в Помест­ной Церкви, "рассуждение" которого является высшей контролирующей, судебной и законодательной властью над патриархами и вообще над первоиерархами Поместной Церкви, что и отмечено в 34 Апост. правиле (Ц. Вед. № 15-16, 1926 г.).

Это свидетельство епископов характеризует положение Церкви среди гонений, высоту сознания ими своего долга и силу сплочен­ности, хранимой в этих условиях на пользу и славу нашей Церкви.

2. ДЕЙСТВИЯ ПЕРВОИЕРАРХОВ

Однако отсутствие официальных органов церковного управления, Собора и Синода, чрезвычайно повысило ответственность первого иepapxa, отдавало в его добрую волю искать мнения и ожидать руководства собратьев или действовать самостоятельно и иногда впадать в ошибки раньше, чем им будет узнан их общий голос. Плюсы и минусы единоличного управления обнаружились в жизни с полной ясностью.

Борьба за законное преемство власти

Большевики имели намерение неослабно продолжать уничтожение Церкви, но в то же время сохранить высшее церковное управление для своих политических целей и услуг, сломив его нравствен­ное сопротивление себе. Но так как оно продолжало духовно поддерживать народ в борьбе за веру, само очищалось от всякой поли­тики, то большевикам оставалось только возможно дискредитировать его и подменить своим. Поэтому они последовательно создали два церковных раскола, не сломив все же канонической власти и единства всей Поместной Церкви.

Когда Патриарх Тихон был под арестом, а заместителю его, м. Агафангелу был запрещен въезд в Москву, к Патриарху 18 мая 1922 г. пришла группа духовенства во главе с прот. А. Введенским и, под видом заботы о благе Церкви, просила права передать толь­ко канцелярию Патриарха его заместителю. И, получив соответствующую резолюцию, овладела церковными управлением и возглавила себя епископами-беззаконниками.

В другой раз, когда местоблюститель м. Петр находился в заключении, а заместитель его м. Сергий также не мог выехать из Нижнего Новгорода, архиепископ Григорий Екатеринбургский 1 фев­раля 1926 г. посетил м. Петра в тюрьме и просил вручить управление его коллеги, так как все заместители последнего якобы лише­ны возможности управлять Церковью. Обманув заключенного, он основал свой высший Церковный Совет.

Однако, при всеобщей поддержке народа, епископата и боль­шей части клира, в первом случае м. Агафангел, и потом освобо­жденный из заключения сам Патриарх, сохранили для Церкви законное преемство власти, во втором — его отстоял с борьбой м. Сергий. Два раскола пали один за другим благодаря сохранению преем­ства церковной власти хотя бы через единоличную передачу прав первого епископа от одного к другому. Дважды приготовлены были узурпаторы, но на лицо оказывались законные представители цер­ковной власти и подмена их не удавалась специалистам-революционерам. Планы большевиков, повторивших один и тот же способ, провалились, столкнувшись с церковной организацией и духовной силой епископата. Конечно, в среде обширного клира не могло не найтись людей тщеславных и бесчестных, способных на всеуслуги безбожникам за право церковной власти, преемство которой висело на волоске и соблазняло на похищение. Но и эти люди обманом искали этого преемства чтобы иметь в Церкви какой-либо ycпех.
Так, общими усилиями первоиерархов и всей Церкви было защищено и укреплено положение первого епископа, лишенного органов совместного с ним церковного управления и облеченного всей полнотой церковной власти.

Ошибки

Созданное тяжкой необходимостью, единоличное церковное управление не могло не сделать ошибок, которые пришлось исправ­лять и по личному почину первоиерархов и по требованию Церкви.

Первая ошибка, это дополнительные распоряжения из тюрьмы Патриарха и м. Петра, которые они давали по провокационным обманам советской власти и ее церковных пособников. Здесь не по­дражали Петру Великому, который из Прутского похода на случай плена приказал Сенату: "ничего не исполнять, чтобы до ваших рук не дошло, хотя бы то было своеручное мое повеление, покамест не увидите меня самолично". Ошибка эта дорого стоила Церкви, а так­же и самим первоиерархам. "Сильно терзалось сердце наше, — писал Патриарх в послании от 15 июля 1923 г., — когда доносились до нас смутные известия о насилиях самочинного и самозванного церковного правительства", которое возникло, заметим от себя, благодаря его резолюции на прошении обновленцев. Выйдя же на свободу, Пaтриapx сказал: "если бы я знал, что успехи обновленцев так ничтожны, и народ за ними не пошел, я бы не вышел из тюрьмы" (Положение Церкви в сов. России, стр. 14. 1931). А эта вторая ошибка, как следствие первой, стоила Патриарху покаянного и унизительного для него самого заявления в верховный суд. Митрополит Петр также дважды впадал в ошибки с григорьевцами и м. Агафангелом, испра­вив их по указаниям поддержанного всеми митр. Сергия, и не мало поскорбел в тюрьме, успев обо всем этом сказать в своем особом послании от 1 января 1927 г. из Перми.

Другая ошибка — принятие Патриахом нового стиля для Русской Церкви в июне 1923 года после извещения Константинопольского Пaтриарха (10 марта) о переходе на новый стиль, и по провокации большевиков, требовавших показать в чем-нибудь солидарность с советской властью. Этот стиль, конечно, смутил всех, никем не был принят к исполнению, и Патриарх отменил его. К такому же неудач­ному порядку относится попытка ввести поминовение властей за богослужением в январе 1924 г.

Еще ошибка. — 21 мая 1924 г. Патриарх учредил при себе Высшее Церковное Управление, приняв в его состав "покаявшегося" лидера живоцерковников, прот. Красницкого, главного свидетеля обвинения по делу расстрелянного большевиками митрополита Петроградского Вениамина. Ввиду всеобщего церковного протеста, Пaтpиарх закрыл его (резол. 20 июня 1924 г. № 523), отстранив и Красницкого. В это же время закрыл и Синод, который составил было по выходе из заключения. Народ и клир доверяли Патриарху и справедливо не доверяли учреждениям при нем, которые или создавались по требованию большевиков с их агентами — безбожниками, вмешивающимися в управление Церковью, или имели таковых, как например, архиепископа Саратовского Серафима (Александрова, а потом митр. Тверского), члена Синода, который доносил в ГПУ о деятельности Патриарха и был недругом всех его членов, начиная с Патриарха.

Как это очевидно, первоиерархи делали свои "ошибки" под непосредственным давлением большевиков и тотчас исправляли их, находя руководство в общем церковном мнении.

Единение первого епископа со всеми

Патриарх Тихон и местоблюститель митрополит Петр строго считались с мнением епископата и общим настроением клира и церковного народа и ни разу не переоценили свою личную роль в церковных событиях. После 9 месяцев управления митр. Петра, его заместитель м. Сергий, до самого своего заключения, в течение 11 месяцев, был исключительно ценным стражем патриаршего престола.

Bсе ответственные решения он принимал лишь тогда, когда ознакомливался с мнением епископата. По делу apxиеп. Григория он запросил мнение епископов, бывших в то время в Москве. Ввиду спора с м. Агафангелом издал циркулярное к ним обращение от11/24 мая 1926 г. Ответственнейший акт общецерковного зна­чения — обращение к правительству — был дан им епископату в проекте от 28 мая/10 июня1926 г. Его стойкость и строгость к проискам обновленчества, которое, вместе с большевиками, склоняло на свою сторону восточных патриархов, была подражанием Патриарху Тихону. Патриарх Тихон на представление Константинопольского Патриарха Григория VII немедленно удалиться от управления Церковью (протокол от апреля-мая 1924 г.) категорически отверг его вмешательство в русские дела особой ответной грамотой. И м. Cepгий письменно заявил (9/22 сент. 1926 г., Н. Новгород), что "если патриархи Константинопольский и Иepycaлимский вошли в общение с обновленцами, тем хуже для патриархов".

Наконец, после ареста м. Сергия (27 ноября 1926 г.) сде­лался заместителем местоблюстителя apxиeп. Серафим (Самойлович) Углицкий, который отказался принять условия легализации церковного управления, которые навязывало ему ГПУ, как и его предшественникам, мотивируя свой отказ тем, что не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иерархов (Воскр. чтение. № 35. 1930).

Таким образом, солидарность со всем епископатом характе­ризует первых епископов этого времени. Их имена были знаменем Православия и были столь популярны.
Строй церковного управления этого времени в силу стесни­тельных внешних обстоятельств, был только по форме полуканоническим, ибо первоиерарх не "управлял церковными делами совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом" и сами первые епископы не по избранию этих органов управления за­нимали престол, а по завещанию, но по самому существу своему он был совершенно каноническим, ибо преемство власти делалось за­конным по согласию всех епископов и законность действий первого епископа заключалась в том, что он "ничего не творил без рассуждения всех".

3. НЕ В ЦЕЛОСТИ ВНЕШНЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ СИЛА ЦЕРКВИ

Патриарх Тихон и митрополиты Петр и Сергий последователь­но оставляли по три заместителя, и у власти с трудом оказывался один. Никаких препятствий для большевицкой власти не было, чтобы уничтожить и этих заместителей и оставить Церковь без высшего церковного управления, если бы это входило в ее расчеты. Но это другой вопрос. Важно, как сама Церковь относилась к этому возможному моменту.

Единоличное возглавление было полезно для Церкви в такое время. Все знали главу Церкви. Передача власти по личному завещанию оказалась эластичным способом сохранения центральной власти. Но и этот строй продержался бы только немного больше синодального. Создавал затруднения для большевиков один Патриарх Тихон. Если бы во главе Церкви стоял Синод, которому бы не­кому было передать свои полномочия, то как бы он поступил в та­кое время? Он, конечно, объявил бы, пред своим уничтожением, децентрализацию, управление на местах. И, может быть, чем раньше бы это случилось, тем было бы лучше. А такое распоряжение и было сделано.

 

Закон о децентрализации

"Постановление Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета Православной Российской Церкви" от 7/20 ноября 1920 г. № 362, которое нами цитировалось только в части, касающейся новых полномочий Патриарха, гласит далее следующее:

"В случае если епархия окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением или само Высшее Церковное Управление, во главе с Святейшим Патриархом, почему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный Apxиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти... В случае невозможности этого, епархиальный apxиepeй воспринимает на себя всю полноту власти".

Гонения заставили проводить в жизнь это решение. После ареста п. Тихона, м. Агафангел (в послании от 5/18 июня 1922 г. № 14 Ярославль) обратился к епископам так: "Возлюбленные о Госпо­де Преосвященные Архипастыри. Лишенные на время высшего церковного руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, священными канонами, впредь до восстановления Высшей церковной власти, окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешение Священного Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смире­нию". Точно то же объявляет 16/29 декабря 1926 г. apxиеп. Серафим Углицкий: "Умоляю собратьев епископов помочь мне нести тяжкий и ответственный крест управления Русскою Церковью, я прошу сократить переписку и сношения со мной до минимума, предоставляя все дела, кроме принципиальных и общецерковных, как, напри­мер, избрание и хиротонии во епископа, решать окончательно на местах".

Положение такой децентрализации в Русской Церкви фак­тически существовало до 1943 г. Епископ, посетивший в это вре­мя Москву, а затем оказавшийся заграницей, сообщает: "Админи­стративная связь Синода с провинцией довольно слабая, и большин­ство епархий управляется почти самостоятельно; в провинции ца­рит произвол местных властей, так что многие apxиереи лишены воз­можности даже письменную связь поддерживать с Москвой" ("Прав. Русь" 30 окт. 1943 г.).

На естественный вопрос — при наличии такой децентрализации в Русской Церкви во время гонений, для чего же оставался у нее так долго центр, — ответим потом. Церкви пришлось не тео­ретически только решать вопрос как жить без церковного центра, но принять эту жизнь и пережить. Когда у арестованного отнима­ют в советской тюрьме крест с груди, то он не борется за него, по­тому что вообще надо готовиться к смерти. Когда Церковь стала перед уничтожением самой себя в целом, она еще в 1920 г. поми­рилась с мыслью об уничтожении центрального управления, а это полномочное управление Церкви, исполненное сознанием своего дол­га, не заботилось уже о своем собственном существовании, а о со­хранении Церкви в ее разрозненных частях и при том в самых мель­чайших. Облекая полнотой власти одинокого епископа, оно в том же циркуляре предлагает: "в случае крайней дезорганизации церковной жизни, когда некоторый лица и приходы перестанут признавать власть епархиального архиерея, последний организует из лиц, оставшихся ему верными, приходы и из приходов — благочиния и епархии, предоставляя где нужно, совершать богослуже­ния даже в частных домах". Вот из каких частей предположено снова восстановить Церковь.

В 1926 г. "Памятная записка соловецких епископов" утвер­дила эту мысль: "если ходатайство Церкви (о свободной самоорганизации) будет отклонено, — сказано в ней, — она готова на материальные лишения, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости ее внешней организации ее сила, а в единении веры и любви преданных чад ея, наипаче же возлагая свое упование на непреобо­римую мощь ея Основателя и на Его обетование о неуничтожимости Его создания".

Принцип Вселенской Церкви

Составитель этой записки, ученейший профессор-богослов и добрый раб Божий Иван Вас. Попов, как-то раз, в устной беседе сказал соловецким узникам: "из истории мы видим, что частей Церк­ви Вселенской ничего подчас не объединяло, кроме причащения от Единого Хлеба-Христа, одного возглавления на небесах" (воспоминания автора). Останавливаясь на этой мысли, скажем, что Цер­ковь Вселенская есть великое чудо истории. Поместные церкви веками живут разрозненно, самостоятельно управляясь, будучи обособ­лены политическими и национальными перегородками, отдалены территориями, находясь часто под иноверным гнетом, лишены земного объединяющего центра, единой администрации и физического общения между собой. И при всем этом они сохранили един­ство догмата, веры, духа, ни в чем не погрешая против общей исти­ны и составляя единый братский, святой, апостольский и вселенский союз автокефальных церквей. Вот разительный факт, истории. Церковь не гибнет, когда внешнее ея единство разрушается. Она не дорожит внешней организацией, заботясь о сохранении своей истины.

Вселенское единство Церкви сохранится, если в силу внеш­них стеснений каждая enapxия со своим епископом сделается само­управляющейся, автокефальной, только бы она получила на эту самостоятельность санкцию высшей церковной власти. Конечно, ея самоуправление может иметь только временный характер, потому что одна eпapxия не может иметь собора епископов, но это не мешает ей быть в составе Церкви Вселенской, только бы она сама не нару­шала общей веры и любви. Один у нас Отец — Бог, все же мы — братья, земное единство Церкви в небесном главенстве Христа. Благодаря этому небесному возглавлению Церковь на земле не те­ряет своего единства при любом внешнем разделении. Поэтому мы не завидуем организации Римской Церкви. Земная ея централизация — дело человеческое. Это не по вере, а что не по Bеpе, то грех. Что будет с нею, если она лишится своего земного центра. Мы тако­го центра не имеем, а единство храним. Не в целости внешней организации сила Церкви, — вот классическое выражение нашей веры в Церковь в эпоху гонений.

Древняя и новая практика

Церковь обратилась к первовековому образу церковной жиз­ни, который отображен в памятниках апостольских времен — "Учении 12 апостолов", когда христианские общины объединялись не ад­министративными учреждениями, а единством веры, любви, верно­стью истине, Духом Святым, причащением от Единого Хлеба Тела Христова, соединяющего всех в единую Церковь.

Даже лишенные кафедр и находившиеся в узах епископы находили способ управления своими епархиями. В Соловецком лаге­ре, на одиноком острове, отделенном от русского материка не толь­ко водным пространством, но и восьмимесячными льдами, в царстве дикого произвола и насилия, они нашли доступ через порог цензуры, и их послания к пастве и любое количество писем с любым содержа­нием аккуратно приходили на места. Без центрального водительства Церковь жила на местах под управлением своих епископов, с которыми народ и клир искали общения всеми способами. Не в целости внешней организации сила Церкви, а в единении веры и любви ея членов.

И этот децентрализованный строй церковного управления, при наличии единения всех частей Церкви в вере и любви, и при внеш­нем разделении пространством и всякими препятствиями, является безусловно каноническим.

Он учрежден был в Poccии на время гонений правомочным и полным патриаршим церковным управлением, отвечает общему прин­ципу жизни Церкви Вселенской, которая не знает земного возглавления, имел древнюю практику и получил новую в течении 20 лет (1922-1943 гг.).

4. ВОПРОС ЛЕГАЛИЗАЦИИ

Состояние Церкви было чрезвычайно тяжелым. Права на существование ее, как организованного целого, государство не признало. Для него существовали только разрозненные по местам, от­ветственные за храмы двадцатки верующих, подчиненный местным комиссиям культов, которые состоят из безбожников, воинствующих с Церковью. Верующие имеют право собираться только на богослужение, разрешенное гражданской властью по снисхождению к религиозным предрассудкам, которые должны постепенно отмирать. В этом и заключается свобода культа и все, что существует по закону о свободе совести. Центральное церковное управление, епархии, благочиния, приходы, власть епископов, назначение священников, церковная дисциплина неизвестны закону. Патриархи, митрополиты, епископы, священники известны только как вообще служители культа, прикрепленные к известным общинам для совершения куль­товых действий. Поэтому всякое негражданское распоряжение в Церкви есть нелегальное действие, преступление, и архиерейская власть в этих условиях осуществлялась только при добровольной готовности верующих подчиняться ей и при доверии архиерея к просителям, что он имеет дело не с доносчиками. Тайно, с оказией, или через специального посланца, без делопроизводства и канцелярии он отдает свое распоряжение. Если при таком разрушении большевиками внутренней организации Церкви епископское управление осуществлялось, то только благодаря самому верующему наро­ду, который требовал от своих пастырей чистоты веры и законности священнослужения. (М. Сергий Литовский "Рос." 9 октября 1945 г.).

Таким образом, легализация или узаконение Церкви, признание государством права Церкви на самоорганизацию в нем по ее внутренним законам есть то благо, в котором она жизненно нужда­лась. Но государство нуждалось в другом.

Выступление Патриарха Тихона против большевиков в первый год его управления научило последних, что с такой церковной вла­стью надо покончить, надо заставить ее говорить другим языком, и не только не мешать власти достигать своей цели, но и по­могать ей. Большевики не хотели ни уничтожать представитель­ства Церкви, и тем слишком демонстрировать перед миром гонение, ни оставлять его в нейтралитете и тем только поддерживать религию. Они хотели сохранить церковное управление в служебной себе роли и, этим маскируя свои действия, продолжать дальней­шее гонение на Церковь с целью, если не полного ея уничтожения, то максимального ослабления.

В атмосфере полного террора над Церковью, большевики стали требовать себе услуг от церковной власти с обещанием послаблений или даже свободы Церкви и легализации самого церковного управления. Путь компромиссов открывался и соблазн для высшей церковной власти был велик.

Условия легализации

Каковы были требования большевиков к высшему церковному управлению видно из истории того времени. Лаконическое выражение они получили при митроп. Петре, но предложены были Патриарху Тихону и прежде всего идеально были осуществлены обновлен­цами. Условия эти:
Первое: издание декларации определенного содержания.
Второе: исключение из числа управляющих неугодных власти епископов, т. е. устранение их от церковной жизни.
Третье: осуждение заграничных епископов в случае их неподчинения церковной власти в России.
Четвертое: в дальнейшем определенный контакт в деятель­ности с правительством.
За это обещалось официальное оформление управления и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. (Воск. чт. № 31, 1930).

Для Церкви вопрос отношений с властью решается канонами, которые как вмешательство гражданских властей в церковные дела, так и с другой стороны, церковных людей в дела гражданской власти, категорически запрещают. Евангельский принцип — "Ке­сарево — Кесарю, а Божие — Богу" (Mф. 22, 21) — ими строго охранен. Условия легализации не могут нарушать евангельской нравственности, догматов, порядка и устройства Церкви, на страже которых стоят эти каноны.

При первом поверхностном взгляде на указанные условия, бросается в глаза обоюдное вмешательство в чужую сферу, при этом надо помнить, в заведомо враждебную, ибо компромисс предложен властью богоборной.

Первоначально большевики требовали некоторого контакта с собой в борьбе с контрреволюцией, а потом и выполнения всей своей программы.

Компромиссы

1. — Послание о прекращении духовенством борьбы с боль­шевиками. 25 октября 1918 г. Патриарх издал свое знаменитое послание совету народных комиссаров. В первую годовщину революции он огненным словом обличил этот совет нечестивых за пролитие не­винной крови, за голод, за позорный мир, за подмену отечества интернационалом, за разжигание классовой вражды, за насилие и новое рабство, за кровавое гонение на веру и Церковь.

Почти через год, 25 сентября 1919 г. он издает послание о пре­кращении духовенством борьбы с большевиками. Большевики тре­бовали от Патриарха этого акта, как оправдания своего террора над духовенством. Этот год прошел под знаком ужасов гражданской войны и массового истребления церковных людей.

Когда есть преследователи религии, то духовенство виновато в том, что оно духовенство. Самое исповедание веры и всякое исполнение нравственного пастырского долга может оказаться сопротивлением безбожной власти: и повлечь подозрения и обвинения в полити­ческой неблагонадежности. "Мы преследуем религию и вас гоним, а потому вы должны нас ненавидеть и желать нам зла". Вот логика этого подозрения и мотива гонения на духовенство. Трудно духовен­ству в этих условиях очиститься от политики. По требованию своего религиозного долга оно сопротивляется антирелигиозной власти всем своим существом. Но это сопротивление может быть духовное, с терпением насилия власти, и может перейти во внешнее и активное, с ответным применением средств насилия против этой власти. Последний метод Патриарх предложил своим посланием духовенству от­вергнуть. До какой степени он был искренен и честен и сам следо­вал своему решению, свидетельствует такой факт.

Когда отъезжающий в Добровольческую армию просил тайного благословения вождям белого движения, Патриарх деликатно, но твердо заявил, что не считает возможным это сделать, ибо оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу, избегнуть упрека в каком либо вмешательстве Церкви в политику (Г. Трубецкий, Путь. 1, 1925). Таким образом, белое движение не получило благословения Патриарха.

Слово обличения властей в нечестии могло принять политиче­ский смысл, и он его переменил на язык мира и лояльности, что не исключало у него возможности исповедывать и защищать христианскую правду и исполнить свой долг, в тот момент, когда Ке­сарь потребовал не только своего, Кесарева, но и Божьего.

Циркуляром Наркомюста от 25 авг. 1920 г. исполкомы "про­водят полную ликвидацию мощей". Декретом ВЦИКа от 27 декабря 1921 г. произведено повсеместное изъятие церковных ценностей.

Не говоря о первом прямом и открытом глумлении власти над верующими, второе было только прикрыто поводом помощи голодающим. Патриарх был за добровольное пожертвование церков­ных ценностей и за контроль верующих над их использованием. Он защищал верующих и каноны о церковном имуществе. И верующие защищали свои святыни от грабежа и оскорбления, зная, что это и есть главная цель власти, а не помощь голодающим.

Большевики хотели низложения всякой самостоятельности Церкви и через насильственное отобрание ценностей покрыли страну процессами и убийствами, убив в том числе митрополита Петроградского Вениамина, который точно следовал указаниям Патриарха и своей совести. Сам Патриарх на Московском процессе с великим достоинством свидетельствовал церковную правду. Он принял на себя всю ответственность, чтобы защитить других, и в результате был заточен в тюрьму. Обличительное послание 1918 г. не было, таким образом, последним свободным словом Патрираха перед вла­стями.

Мы видим, что первый компромисс Патриapxa с властями, выраженный в послании о прекращении духовенством борьбы с большевиками, хотя и явился некоторым контактом с властью в его борьбе с контрреволюцией, был не столько уступкой своих церковных позиций, сколько их уточнением и исправлением в услови­ях жизни среди гонений и совершался с надеждой на обещание власти, что таковой путь Церкви облегчит ея положение.

2. — Указ о закрытии заграничного церковного управления. В условиях предельного насилия над Церковью Патриapx еще раз подчеркнул, что он чужд политики. В апреле 1922 г. его вы­зывают несколько раз на суд московских священников за сопротивление изъятию церковных ценностей, 10 мая приговаривают священ­ников к смертной казни, 16 мая самого окончательно арестовыва­ют. В обстановке этого террора, и уже домашнего ареста, 5 мая, то есть за несколько дней до смертных приговоров и своей полной изоляции, Патриарх, Синод и Совет при нем (неизвестно в каком составе) издают указ о закрытии заграничного Высшего Церковного Управления "за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно-канонического значения", по его буквальному выражению. При этом, Патриарх ссылается на нарушение своего запрещения духовенству бороться с большевиками, от 25 сентября 1919 г. Новый указ был следствием первого.

Антибольшевицкое выступление заграничного духовенства на Карловацком Соборе было в декабре 1921 г. и можно было закрыть его управление и раньше, но это совершилось только в атмос­фере совершенного насилия. Разъяренным большевикам бросалась кость, которая могла бы, казалось, успокоить их и спасти жизнь священникам, и может быть Церковь от безвластия. Напрасная попытка. Заграничные иерархи, не представляя себе точно всего этого насилия, сдержанно ответили, что "указ этот несомненно написан под давлением большевиков и врагов Церкви" (1 сентября 1922 г. ) Кроме того, что по канонам исторгнутое насилием недействительно (Кир. 3), самый мотив действий Патриарха подвергся в России, как мы увидим, достаточной канонической критике. Во всяком случае, по своим тяжким обстоятельствам, в угоду врагам Церкви, и невольно выполняя их программу, Патриарх пошел еще на один компромисс, осуждая заграничных епископов за их свободное мнение. Впрочем, против возникшего вновь Apxиерейского Собора и Синода заграницей Патриарх до конца дней своих 1925 г. не возражал, хотя и подтвердил осуждение Карловацкого Собора так называемым "предсмертным завещанием". Это явное обнаружение не только недобровольности его первого акта, но также и сознания его ненужности.

3. — Действия обновленцев. Что нужно было больше­викам от Церкви, показали послушные им обновленцы. Их собор 1923 г. (с 19 апреля по 9 мая) заявил, что он клеймит и осуждает международную и отечественную контрреволюцию. Советская власть не является гонительницей Церкви. В декрете об отделении Церкви от государства нет гонений на религию. Если представители религии привлекаются к ответственности, то они страдают только за свои контрреволюционные действия. П. Тихон служил контррево­люции и за это объявляется лишенным сана и монашества и возвра­щается в первобытное мирянское состояние. Заграничное духовен­ство признается не только политическими, но и церковными пре­ступниками, и за провокационную деятельность и вред наносимый родине отлучаются от Церкви. 

 

Собор шлет свою благодарность ВЦИКу и "мировому вождю" Ленину за разрешение собраться и полагает, что каждый честный христианин должен активно проводить в жизнь великие начала октябрьской революции. Советская власть одна во всем мире государственными методами имеет осуществить на земле идеалы Царства Божия.

 

Далее собор отменяет патриаршество (искреннее желание советской власти в то время), заводит новый стиль, разрешает второбрачие духовенства и женатый епископат, образовывает состав нового церковного управления. (см. Изв. Прав. Возр. Ц. Вед. 1923). Еще до собора был создан первый многочисленный епископат, ставший на эту церковно-политическую платформу. Он устранил собою прежний, православный, своим назначением на их кафедры и их арестами. Создалось два параллельно существующих: один обновленческий, красный, советский епископат, управляющий и свободный, другой — православный, лишенный своих прав и заключенный.

Обновленцы - это те церковные и полуцерковные случайные люди в клире, которые, все же, поверили в возможность свободы Церкви в советских условиях путем контакта с властью. Они ринулись на борьбу с контрреволюцией и, начиная с своего восстания на Патриарха, дали много предателей и клеветников на всяких процессах против своих собратьев. Однако, не малое число из них устыдились своей позорной роли и покаялись, а, главное, горько разочаровались в надежде получить от своих покровителей свободу религиозного действия и влияния. Напрасными оказались компромиссы и предательская работа. Их убили морально в глазах верующего народа, а потом покончили с ними физически.

4. — Выход Патриapxa из тюрьмы. Прося верховный суд (от 15 июня 1923 г.) освободить себя из под стражи, Патриарх при­знает, что был настроен к советской власти враждебно, активно выступая против нее в своих посланиях, считает в общем правиль­ными предъявленные ему обвинения, раскаивается в своих поступ­ках и обещает советской власти быть "не врагом" ея и чуждым всякой контрреволюции.
Все, что требовалось советской власти, чтобы освободить его по одному только этому заявлению, после крика и шума о предсто­ящем процессе, Патриархом было сказано. На самом деле власти надо было выпустить его по ультиматуму Керзона, a Патриapxy надо было этой хотя ценой возвратиться к пастве для борьбы с обновленчеством, как он полагал. Соблазнившимся его компромис­сом он говорил: "пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церк­ви была польза"... Англиканскому еп. Бюри Патpиарх напомнил Св. Писание: "имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Фил. 1, 23). И добавил, что лично с радостью принял бы мучени­ческую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности. Народу же ничего не пришлось объяснять, он не усумнился в Патриархе и за его жертву самоуничижения уст­лал путь его цветами. (Г. Трубецкой. Путь, 1, 1925.). Расчет боль­шевиков, что с обаянием Патриарха в массах будет покончено, был ошибочен. В пользе же Церкви, добытой ценой личного унижения, Патриарх, как мы указали раньше, потом усумнился, видя себя вве­денным в заблуждение относительно истинного положения Церкви.

5. — Предсмертное Завещание Пaтpиapxa. Оно датировано днем смерти его — 7 апреля 1925 г. — и по времени и по содержанию своему вызвало сомнение в его подлинности. Завещание начинается с надежды на принцип свободы совести, объявленной конституцией республики, убеждает в том, что "советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая", осуждает всякую агитацию против нее и благословляет открыть действия особой комиссии для расследования и, если понадобится, "отстранения в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед советской властью, предавал таковых суду Православного Собора". Относи­тельно заграничных иepapxoв и духовенства говорится далее: "мы решительно заявляем, — у нас нет с ними связи, как это утверж­дают враги наши, они чужды нам, мы осуждаем их вредную дея­тельность, призываем прекратить ее и иметь мужество вернуться на родину; особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежав­ших заграницу; их отказ подчиниться нашему призыву вынудит нас осудить их заочно". Среди врагов святого православия упомина­ются далее не только сектанты, католики, гонящие православие в Польше, протестанты, обновленцы, но и безбожники. Оно заявляет: "не допуская никаких компромиссов в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти". Завещание просит подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, и это "побудит власть относиться к нам с пол­ным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пасты­рей, издавать в защиту православной веры книги и журналы".

Хотя на главные требования большевиков о расправе со сво­им и заграничным епископатом завещание обещает законное церков­ное cледствие и суд, который неизвестно что бы сказал, и церковное достоинство сохраняет упоминание о враге безбожия и невозможно­сти компромисса с ним, но признание за большевиками каких-то достоинств и общий деланный неискренний тон не понравились клиру и народу. Однако это свойство документа говорит не о подлоге, не о неподлинности подписи Патриapxa под ним, а только о том, что Патриарх не мог дать его добровольно. По свидетельству Е. Бакуни­ной (Рос. 17 ноября 1945 г.), в больнице, в которой умер Патриарх, за два часа до его смерти, из комнаты его выходил с бумагой в ру­ках м. Петр Крутицкий, после того как очень долго оставался у Патриapxa и очень возбужденно о чем-то говорил с ним, так что она, как врач, шла уже прервать свидание. Мы имеем все основания ут­верждать, что подпись Патриарха под этим завещанием удалось вырвать у него только пред самой смертью, (никакого другого до­кумента под этим числом не появилось, ибо назначение преемника было 25 декабря 1924 г.), и с большой борьбой, которая, может быть, немного ускорила его кончину, а то и стоила ему жизни, положив на его сердце непосильную тяжесть. Епископат в России знал об этой бурной предсмертной беседе и не одобрил м. Петра за его назойливость. Однако это завещание с дифирамбами советской власти безусловно служило условием согласия последней на местоблюстительство м. Петра, и он вынужден был получить на ней подпись Патриарха.

6. — Некоторые ошибки Патриарха, как введение нового стиля, учреждение Высшего Церковного управления с Красницким, попытка поминовения властей за богослужением, о которых нами уже упоминалось, должны быть отнесены к компромиссам ради получения благ легализации. Однако уступки эти не удались и, как ошибки, наносившие вред Церкви, исправлялись.

Оценка компромиссов

Обновленцы показали церковную программу советской вла­сти. Действуя по-большевицки революционно, они устранили ста­рый епископат, кончая низложением Патриарха, отлучили и осудили заграничное духовенство, выразили декларацией идейное единство своего христианства с большевицким коммунизмом и показали пол­ный контакт с властью в прикрытии ее гонений на религию, в отрицании какого-либо мученичества за Церковь и в активном содействии большевикам, сделавшись отделением ГПУ в церкви. За это они получили обещанную легализацию: открытые [заседания] церков­ного управления, дважды созванные соборы, издание церковного журнала, кафедральные храмы всех городов России, личную свобо­ду епископов и духовенства с поддержкой властей во всем, кроме расширения чисто религиозной деятельности.

Легализации своего церковного управления Пaтpиapx не получил, потому что никакого единства интересов Церкви и советской власти он не исповедал, и ни своего вмешательства в дела гражданские ни ее в церковные — не допустил. Как это ни трудно в условиях гонения на Церковь, он подлинно отказался от борьбы против советской власти и отдал ей долг уважения и покорности, ясно в то же время разграничивая компетенцию государства и Цер­кви.

Пaтpиapx был внешне стеснен и говорил: "Я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу — посылаю архиерея на юг, а он попадает на север", разумеется, в ссылку (Михаил свящ. Положение церкви в советской России, 1931). Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви, не допустив врагов к управлению ею. В угоду власти он не устранил с кафедр епископов, и не сказал не­правды на положение Церкви и клеветы на клир, предпочитая самообвинениями унизиться пред властями. Не превысил и своих полномочий, но послушный голосу Церкви, немедленно исправлял ошибки и компромиссы, сделанный по насилию и провокации большевиков. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, как нечистые жертвы, исторгнутые из рук христиан насилием язычников, остались без последствий. Насколько обновленцы легко и добровольно пошли на компромиссы, настолько истинному главе и ответственному руководителю Церкви они стоили многих страданий. Он был подлинно мученик за Церковь Божию. Народ чувствовал его правду и скорби, верил ему, видел в нем родного отца и любил его, за него стоял и его оплакал, зная, что теряет пастыря, после которого рассеются овцы. Врагам не удалось ни лишить его прав через Церковь, ни терроризировать или морально низложить его самого своим насилием, ни дискредитировать его авторитет и престиж в глазах народа.

Сущность условий легализации

В глазах клира и народа, то есть всей Церкви, главным грехом являлось соглашение с врагами Церкви на каких бы то ни было условиях ради легализации, в которую никто не верил.

О лояльности в отношении к власти все были согласны, но боялись расширения смысла ея: где она кончается и где начинается сотрудничество во вред Церкви, потеря истины и своего достоин­ства, хула на правду, вмешательство богоборной власти в дела Церкви и гибель внутренней свободы. Не нанести бы удар Церкви своими собственными руками, что уже и случилось в некоторых компромиссах и в обновленческом опыте. Вот боязнь Церкви.

Формальное основание для непослушания раскольникам вся масса клира и мирян указывала в похищении ими церковной власти и самочинных реформах. Но эти нарушения церковных канонов только частично выражали то главное нечестие, которое вызвало всеобщее возмущение: хуже всякой неканоничности было это соглашение с гонителями Церкви с постыдной лестью, угодничеством, ложью, клеветой и предательством. Случись другое, пойди каноническая власть на этот позорный путь и найдись в это время люди правды и чести, которые бы отняли эту власть, церковь за ними пошла бы, а может быть, простила бы и некоторые реформы. Для Церкви важна, прежде всего, нравственная правда и, конечно, формальная законность, а не формальная законность без правды. Ни того, ни другого не имели раскольники, когда все это было у Церкви. Раскольники при всей насильнической поддержке большевицкой власти и падали благодаря ей. Вся причина их неуспеха — в содружестве с безбожниками.

Но эта сущность настроения тихоновцев, — сопротивление соглашению с врагами Церкви, — не была формально доказана антиканоническим явлением обновленцев и григорьевцев, но была отлично понята провокаторами большевиками, и все, кто не пошли за ними, оказались для них контрреволюционерами. Напрасно церковные люди прикрывались буквой церковного закона. Когда архиеп. Иларион указал агенту ГПУ, что по каноническим соображениям нельзя признать самочинных захватчиков церковной власти григорьевцев, то последний ответил: "ну подождите, я вам дам вашего и если вы его не признаете, то тогда уже пощады не будет" (Михаил свящ. Положение Церкви). То есть агент угрожал дать нам из нашей среды канонического соглашателя с большевиками, если для нас так важно только законное преемство церковной власти и ничто другое, и тогда будет видно как мы пойдем за ним.

Когда м. Агафангел решил принять права местоблюстителя по провокации ГПУ, которое изобразило пред ним безвластие церкви и желание правительства легализовать Церковь с его авторитетом, то весь епископат запротестовал, боясь, что у митрополита есть какое-то тайное соглашение с ГПУ, и решительно поддержал м. Серия, который стойко отвергал советские условия. Группа епископов открыто и безбоязненно писала м. Агафангелу, что она опасается, не стал ли он сам "жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других, пропускают к нему сведения своего освещения и наталкивают его на действия, вредные для Церкви, хотя он и желал принести ими только пользу" (Ц. Ведомости № 1, 1927).

Так Церковь боролась за свою независимость, и Патриарх Тихон, и тихоновцы твердо отстаивали ее от соглашения с врагами, и она прошла бескомпромиссный путь, проделав с компромиссами несколько неудачных опытов.

Бескомпромиссный путь

Со смертью Патриapxa Тихона опыт компромиссов кончился. В течении двух полных лет, с весны 1925 г. до весны 1927 г. когда местоблюститель м. Петр и его заместители м. Сергий и арх. Серафим Углицкий держали непримиримо твердый курс. Завещание п. Тихона, с которым вступил в управление м. Петр, не имело никаких последствий. Среди арестов епископата и духовенства, принуждаемого к обновленчеству, после оглашения на лже-соборе последнего подложного документа о связи м. Петра с заграницей, газетной травли его, пред лицом прямой и всем очевидной угрозы арестом ему предложены были от имени правительства четыре условия легализации. Положив в Церкви предел всяким колебаниям и неуверенности своим, твердым и безбоязненным руководством, м. Петр отклонил теперь эти условия и отказался подписать предложенный ему текст декларации. Неподкупный и бесстрашный вождь церковный определил свою личную судьбу: арестованный в декабре 1925 г., он и умер в этом же месяце 1936 г., не увидав свободы.

Условия легализации были общеизвестными и обсуждались епископатом. Авторитетнейшие документы этого времени характеризуют церковный путь.

1. — 27 мая/7 июня 1926 г. вышла из Соловецкого лагеря заключенных "Памятная записка Соловецких епископов, предоставленная на усмотрение правительства", принятая семнадцатью епи­скопами во главе с архиепископами Иларионом, бывшим ближайшим сотрудником Патриapxa, Евгением, Пахомием, Ювеналием и др. Этот документ эпохи чужд тени соглашательства, глубок и возвышен по идее, проникнут сознанием высочайшего достоинства Церкви, непоколебимой твердости и кристальной чистоты духа. По его свидетельству, в самых основах миросозерцания между Церковью и советским государством не может быть никако­го "внутреннего примирения, потому что душой Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категори­чески отрицается коммунизмом.

Столкновение между ними может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от Госу­дарства. Этот закон двусторонен: он запрещает Церкви принимать участие в политике и в гражданском управлении, но он содержит в себе и отказ Государства от вмешательства во внутренние дела Церкви. Поэтому Церковь надеется, что назначение епископов на кафедры, определение в состав Священного Синода, принимаемые решения не будут под влиянием государственного чиновника, которому возможно будет поручен политический надзор над ними.

Совершенное устранение Церкви от вмешательства в полити­ческую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклоение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов, что приняли на себя обновленцы и что несовместимо с достоинством пастырей. Члены Церкви ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке.

В качестве ycловий легализации церковных учреждений представителем ГПУ (так буквально и сказано в документе) неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем осуждения русских епископов, действующих заграницей против советской власти. Этого нельзя сделать и потому, между прочим, что собрание канонических правил не предусматривает суд за политическое преступление. Зарубежных епископов мог бы судить только собор православных епископов, но вполне авторитетный не может состояться уже потому, что около половины православных епископов находится в тюрьме и ссылке, и следовательно их кафедры не могут иметь законного представительства на соборе.

Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, свидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям, и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой. Она не скажет вслух верующему миру той позорной лжи, которая может быть внушена только или лице­мерием, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, по всей справедливости, она должна заявить, что не может приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей, обнов­ленческому расколу.

Велика тяжесть положения Церкви, ибо правительство не остается нейтральным в отношении к ней, определенно стоит на стороне атеизма и насаждает его всеми мерами и в разных формах и видах преследует религию.

2. — Другой документ — Проект обращения м. Сергия к Советской власти от 28 мая/10 июня 1926 г., вышедший почти в один день с Соловецким, и предназначенный для ознакомления не только епископату, но и самой советской власти, говорит в таком же духе следующее: "Мы не хотим замалчивать того противоречия, которое существует между нами, православными и коммунистами большевиками, управляющими Союзом. Обещая полную лояльность, мы не можем взять на себя особых обязательств для дока­зательства нашей лояльности, например, наблюдения за полити­ческими партиями наших единоверцев, тем паче функций экзекуторских, и применять церковные кары для отмщения недоброжела­телям советской власти. Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность сов. Союзу какими-нибудь церковными наказаниями, это было бы ни с чем не сообразно и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью".

3. — Письмо м. Сергия к зарубежным иерархам от 30 августа/12 сентября 1926 г., с глубокой братской искренностью дает совет об устройстве Эмигрантской Церкви. "Ввиду отсутствия фактических отношений между православной эмиграцией и московской патриархией, заграничные епископы могут общим согласием создать для себя центральный орган церковного управления или временно подчиниться местной православной Церкви, которая их приютила, а в неправославных странах организовать самостоятельные общины". Мысль о возможности подчинения Московской Патриархии не допускается.

4. — Позиция apxиеп. Серафима Углицкого. После своего послания о вступлении в должность заместителя 16/29 декабря 1926 г. архиеп. Серафим вскоре был вызван в Московское ГПУ, где ему было предложено принять известные условия легализации. Ответ его, что он не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иepapxoв, может быть является более принципиальным, чем определенные суждения по содержанию условия, что мы видим в предше­ствующих документах. Единоличная власть, не обеспеченная закон­ным составом для управления, должна ощущать это и естественно не принимать на себя особо ответственные решения "без рассуждения прочих" (Апост. 34). Если говорить с большевиками на языке церковной законности, как говорили по поводу обновленцев и григорьевцев, то этим их можно обезоруживать. И в данном слу­чае, после трех дней содержания в ГПУ, apxиеп. Серафим был от­пущен в Углич. Церковная законность— это та стена, за которую хорошо укрылись верные и о которую уже разбились большевики. Соловецкое послание уже подчеркнуло необходимость для выполнения некоторых советских условий православного собора, который, однако, не может быть авторитетным и каноническим пока епископы сидят в тюрьмах. Твердо настаивая на этом пункте, можно было поставить большевиков пред необходимостью или созвать собор, выпустив всех из заключения, или принять мнение м. Сергия, и карловчан, предоставив Церкви внутреннюю свободу и право на аполитичность. Но большевики предпочитали иметь дело с податливым, склонным на компромиссы иepapxoм, которого искали, или с подо­бранным из таковых совещанием, наподобие обновленческих собо­ров, чем ожидать беспристрастного и свободного мнения всего епи­скопата, которое они и так уже имели. Церковь полагает, что прежде нужен собор епископов, чтобы вынести решение, а большевики считают, что прежде нужно решение, а потом возможен и собор епископов. Заявление архиеп. Серафима есть точка, поставленная на своем месте и своевременно в истории этого времени.

Канонический порядок

Этот двухлетний период после Патриарха поправил еще некоторые ошибки прошлого и выровнял и утвердил бескомпромиссный путь.

Достоинство и польза Церкви не позволяют по-обновленчески затушевывать разногласие в идеологии Церкви и государства или покрывать ложью гонения. Канонические правила совсем не предусматривают суда за политические преступления, и провинившиеся против кесаря подлежат суду кесаря. В государстве же, где преследуется вера, всякая борьба за веру есть уже политическая неблагонадежность, и страдания верующих могут быть невинными. Поэтому отказ церковного управления судить членов Церкви в таких условиях есть требование его прямого долга.

В силу этого, патриаршее управление не имело права упразднять высшее церковное управление заграницей, именно за его политические выступления, не имеющие, по его же выражению, церковно-канонического значения. Кроме этого, надо добавить, определением Собора 2/15 августа 1918 г. никто из членов Церкви не может быть привлечен к церковному суду и подвергнут наказанию за те или другие политические настроения и соответствующую им деятельность. Впрочем, мы помним, при каких условиях Патриарх закрывал заграничное церковное управление.

Контакт с безбожниками, принятый обновленцами, предосужден Всероссийским Собором. 5/18 апр. 1918 г. состоялось определение "о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь". Установлено возношение за богослужением прошений о гонимых за веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках. 25 января — день поминовения всех усопших, в годину гонений исповедников и мучеников. В понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за веру исповедники и мученики, устраиваются крестные ходы к местам их погребения. Пострадавшим за веру и Церковь Патриарх выдает особые грамоты. Лишаются доверия и права представительства предатели из клира и мирян, сознательно действующие в пользу врагов Церкви, (п.н. 1, 3, 4, 6, 13). Таким образом, и факт гонений, и наименование мучеников и исповедников, с подлежащей им церковной памятью и славой, были своевременно и авторитетно установлены. А контакт с безбожной властью уже в то время имел свое место и также получил свое наименование.

Канонические правила предполагают полную свободу самоуправления и самоорганизации Церкви и отрицают всякое вмеша­тельство в это дело гражданских властей.

"Если найдется какой начальник, который возбранит собрания собора, тот должен быть отлучен. Всякое избрание во епископа или пресвитера или диакона, делаемое мирскими начальниками, недействительно. И если какой епископ, употребив миpских начальников, через них получит епископскую власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним. Право представлять епископа к рукоположению принадлежит только епископам" Седьм. 6, 3; Апост. 30.

Обновленцы и григорьевцы получили свои церковные должности от безбожной власти, и указанные каноны были мужественно и открыто во время гонений приведены м. Cepгием григорьевцам, когда он запрещал их в священнослужении (Ц. Обозрение № 2, 1938). Если даже благожелательной к Церкви власти нельзя участвовать в управлении церковном, то как может быть допущена к этому власть богоборческая. Церковь охраняла канонический порядок своей жизни от посягательств на него последней.

В идеале, в принципе, государство и религия неразделимы, как это было в народе Божием ветхозаветном. Один и тот же человек является членом государства и Церкви: Церковь — душа общества, а государство — его тело. Невозможно в живом человеке отделить тело от души. Кроме того, тело — государство, служебно в отношении к духу — религии. Церковь легко может жить в государстве, которое склоняется перед христианством и полагает его в основание своего бытия. Только здесь свобода Церкви обеспечена; благоверная и благочестивая власть желает помочь Церкви в достижении ею спасительных целей и обеспечивает ей самоуправление и самоорганизацию.

 

Церковь приемлет эту помощь, и когда, например, против нее есть насильственныя действия еретиков, она может просить себе охранения от гражданских властей (Карф. 4). Но и здесь бывает соблазн компромисса. Когда у церковного управления не бывало компромиссов с благоверными властями? Идеал далёк и не всегда достижим. Святитель Филипп восстал за евангельскую правду против православного, но жестокого царя Иоанна Грозного, а другие святители, обязанные и благодарные за привилегии церкви попустительствуют беззакониям и неправдам правителей и делаются участниками в чужих грехах.

Возможно среднее, нейтральное, безразличное отношение государства к Церкви, и тогда стоит вопрос о согласовании законов жизни той и другой области, и может 6ыть какой-либо обоюдный умеренный компромисс. Однако фактически всегда бывают отношения или враждебные или доброжелательные.

Но компромисс с явными богоборцами и врагами Церкви и ея гонителями представляется уже как измена и предательство, называемое канонами падением или отступлением от веры и Церкви. И в этом периоде жизни Церкви были падшие во время гонений и верные: это обновленцы и григорьевцы и православные тихоновцы.
Условия легализации или узаконения Церкви в таком государстве остается то же, что и в древности: языческое государство делается христианским, еретическое делается православным. Когда государственный аппарат был на стороне язычников или еретиков, христиане и православные не могли иметь легального существования. В какие времена древних гонений Церковь могла иметь его? Она получила его при святом Царе Константине, отказавшемся от язычества. И теперь естественна была бы легализация Церкви на условии отказа государства от безбожия.

Если же государство, которое ведет систематическую борьбу с Церковью и верой в Бога и всякой религией, с целью уничтожения, предлагает в то же время Церкви легализацию на условиях унии, согласия в некоторых вопросах и с оставлением каждой стороны на своих главных позициях, то это есть нечто странное, новое и опасное для Церкви и заведомо выгодное для богоборчества. Если неразбитый враг отступает перед нами, то это еще не означает, что вы победили. Если, отступая, он ведет обходное движение, то вы накануне поражения. В духовных делах, в нашей бескомпромиссности - мы в превосходстве сил над врагом, и неотвратимо его поражение. Если идем на соглашение с ним, то неравенство наших сил уже налицо, и мы уже сами нанесли себе поражение, сдались. Государство не отказалось от безбожия и устраивает перемирие для ослабления и поражения Церкви и усиления себя. Церкви надо ждать, когда оно обратится к Bеpе Божией, и тогда настанет время нашей легализации.

Есть вражда, установленная Богом, когда Он сказал змию-диаволу: "вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ея" (Быт. 3, 15). Если мы от семени Девы Марии — Христа, то "что общего у света с тьмою. Какое согласие между Христом и велиаром, или какое участие верного с неверным. Какая совместимость храма Божия с идолом?" (2 Кор. 6, 14-16). Мы не можем не принять этой вражды между добром и злом, чтобы не отречься от Христовых веры и правды и не погубить своего спасения.

Вот возможное обоснование правильности порядка, которого держалась Русская Православная Церковь этих лет.

Канонический период

Со дня открытия Всероссийского Церковного Собора 1917 г. по март месяц 1927 г., когда закончил свое управление Церковью архиеп. Серафим Углицкий, десятилетний период жизни Церкви может быть назван каноническим периодом жизни и деятельности высшего церковного управления, в отличие от того, который вслед за этим начался. Пройденный период характеризуется сохранением канонического преемства церковной власти, на которое покушались расколы обновленческий и григорьевский, каноническими действиями власти первого епископа, который ничего не творил "без рассуждения всех", наконец таким же отношением Церкви к граждан­ской власти, которая пыталась взять в свои руки внутреннюю жизнь Церкви в ея самоуправлении и самоорганизации.

Верховная власть в Церкви за весь этот период принадлежала всему епископату Российской Церкви в их Духовном Соборе, который утверждал преемников власти и выражал свое мнение по разным вопросам, а первый епископ искал его. Наконец, в последних двух годах (1925-1927) церковной власти возвратился героизм 1917- 1918 гг., с его правдой, мужественным свидетельством истины, исповедничеством до уз, в которых слово Господне оставалось сво­бодным (2 Тим. 2, 9). 

(Исправлены опечатки, сверено с оригиналом)

Продолжение следует