Русское эмигрантское кладбище в Белграде

Вот лежит на сербском Новом кладбище Михаил Родзянко, октябрист и камергер.
Председатель Государственной думы третьего и четвертого созывов и глава Временного Комитета.
Участник Ледяного похода и просто старик, окончивший жизнь в банатском городке Вршац, таком маленьком, что ему даже гласных не полагалось в достаточном количестве.

А вот Николай Гартвиг, дипломат такого большого сердца, что в июле 1914 умер от инфаркта, после беседы с австро-венгерским посланником бароном Гизлем, поняв, что не в состоянии остановить войну.

Вот прототип Алеши Карамазова и основатель Русской Зарубежной Церкви Антоний Храповицкий – богослов и философ.
Черносотенец и близкий друг Дубровина, который вышел из черносотенского Союза правого дела после первых еврейских погромов, назвав бывших единомышленников дикарями-каннибалами.
Человек умный и поэтому непростой

Русские могилы.

Заброшенные

Заросшие быльем? биљем?

Забытые

Разбитые, как оставшийся только с основанием памятник генерала-майора Дмитрия Ходкевича.

Памятник Ходкевичу разбит, но разбить генерала мало кому из противников удавалось. Например, именно он восстановил в августе 1915 линию нашего фронта, когда с шестым кубанским пластунским батальоном занял брошенные Свирским полком позиции, немедленно занятые бригадой австрийцев. Причем силы противника превосходили численность батальона в десятки раз. Сам факт, что батальон в 600 штыков взял в плен 800 австрийских солдат и офицеров и 42 пулемета – впечатляет.

Торжественные

Простые

Величественные

Алкалаев, который Карагеоргий?
где-где-где..я сышала эту фамилию? И вспомилось: Хухрик! Из купринских Юнкеров !
Алкалаев- Калагеоргий!
У Куприна: “Ею( ротой) командовал капитан Алкалаев-Калaгeоргий, но юнкера как будто и знать не хотели этого старого боевого громкого имени. Для них он был только Хухрик, а немного презрительнее — Хухра…”

Купринский Алкалаев – дядя нашего Павла Хрисанфовича.
Алкалаев-Калагеоргий Павел Хрисанфович -полковник 4-го драгунского полка Чеченской конной дивизии. Эвакуирован на корабле «Аю-Даг»

Строгие

Князь Борис Шаховской.
Подполковник, штаб-офицер при генерал-губрнаторе в окупированных Черновцах.

Трогательные

Сентиментальные

Нежные

Кем приходилась Сонечка артисту Сергею Яненко, сыгравшему в первом югославском фильме «В огне и буре» и основавшему в столице Королевства Клуб югославских киноартистов?
Кстати, когда будете проходить возле белградского отеля «Унион» вспомните что именно здесь находился клуб югославских «киноделателей» как их тогда называли, и основал его наш эмигрант.

Индивидуальные

Коллективные. Братская могила солдат, рядовых, обычных ребят с Брянщины или Смоленщины

Генералы

Экк Эдуард, генерал от инфантерии.
Участник русско-турецкой войны 1877— 1878 гг., Первой Мировой, Гражданской.
Лично Врангелем поставлен на пост начальника 4-го отдела РОВСа (Югославия, Греция и Румыния).
Вот какой он был – петербургский немец и русский генерал Экк:

Или вот генерал Александр Михайлов.
Воевал в армии Колчака, затем присоединился к Врангелю.
А его сын Георгий окончил Королевскую летную школу и стал пилотом. Во время оккупации Югославии немецкими войсками, Георгий угнал самолет и присоединился к Британским ВВС.
После войны он перебрался в США, где стал главным пилотом-испытателем в корпорации Сикорского.

 

 

Профессора

Это могила Федора Тарановского, отца Кирилла Тарановского, нашего известного теоретика стиховеда и исследователя Мандельштама.
Отец же его Федор был известным юристом,преподавателем университета и академиком сербской королевской Академии наук.

Военные

Полковник 8-го Туркестанского стрелкового полка Георгий Семенович Готуа.

Священники

Кстати, все энциклопедии утверждают, что Схиархимандрит Кирик (Максимов) Скончался 15 дек. 1938 г. в г. Панчево (Югославия).
Похоронен в Болгарии.
А могила на Новом кладбище стоит, оспаривая все энциклопедии.

Архитекторы
Вот здесь лежит знаменитый Краснов.

Он – это ялтинский сабор Александра Невского.
Он – это дворец «Дюльбер» в Мисхоре.
Он – это санаторий имени Императрицы Александры Федоровны «для выздоравливающих и переутомленных» в удельном имении Массандра.
Он – это свыше 60 дворцов, особняков, вилл в Крыму.
Он – это и церковь на Опленце, и интерьер Старого Двора в Белграде, и интерьер Народной скупщины и Здание Министерства Иностранных Дел ( в то время самое большое здание столицы) и сербское военное кладбище в Салониках и сербское военное кладбище на острове Вид.
Когда гуляете по Калемегдану, то помните, что церковь Ружица – реставрация Краснова: и военная ее красота, и фигуры солдат у входа.
Его и разбомбленное в 1999 здание Министерства финансов.
Его и Белый двор на Дедине, и здание Государственного Архива, и здание Манежа, который стал Югославским драматическим театром, и Мост короля Александра I, единственный тогда, который связал Белград и Земун, да-да, знатоки Белграда – Бранков мост…. и несть числа зданиям, которыми украсил Белград человек, чье имя время на пямятнике время стерло.

Певицы.
Здесь лежит Ольга Янчевецкая известная в белградских ресторанах как графиня де ла Рок и ее муж и аккомпаниатор Юрий Азбукин.

Именно ее дочь белого офицера приходил слушать в ресторана на Скадарлии сам Йосип Броз, товарищ Тито.
Красавица, правда?

Художники.

Изумительный Степан Колесников

Вот его Россия

А вот его албанцы:

Русские могилы.
К ним «подхоронивали» сербов, делая из могил коммуналки.
Вот как , например, деда известного теннисиста ВиктораТроицкого «уплотнили», подселив серба…
И исчез памятник Троицкому.
Заменен сербским уже, более нового времени памятником, где указана фамилия Троицкого.
А оригинальный памятник, воздвигнутый его семьей ему в честь, просто исчез.

И практика «уплотнения» довольно распространена: все Кравченко где-то в углу чужой сербской плиты

И по день сегодняшний. Увы..
Свежая сербская могила на месте русской.

Памятники с фамилиями известными

Да, потомки тех самых Раевских.

Туманский вот, родственник того современника Пушкина, который тот самый « Т- прав, когда так верно вас сравнил он с радугой живою…».
Дед его был консулом здесь в Белграде и скончалася в 1853.
А внуку тоже довелось лечь в сербскую землю.

Хотя бывает еще пронзительнее, и невероятней:

Вот памятник Хорватам.
Да-да, потомкам того самого Йована Хорвата, полковника австрийской службы, который переселившись в Россию стал Иваном Самойловичем и который вместе с другими сербами переселенцами основал Новую Сербию в императорской России.
А его потомки, став русскими, вернулись в Сербию.
Вернулись как русские эмигранты.

Памятники с фамилиями чеховскими, архаичными как вишневый сад.

Подполковник 1-ого Сибирского Императора Александра Первого кадетского корпуса, который вынужден был распустить «александовцев» в эмиграции.
Вот он, какой был – Попов-Азотов.
Разве плох подполковник?

Кем они были ?
Кем он был, этот бравый красавец Константин Мишель?
Не нашла, увы, по архивам ничего о красавце докторе Мишеле…

Кем была Marie Petunnikof?

А вот этого господин был вице-директором Департамента полиции.
Это действительный статский советник Константин Дмитриевич Кафафов.
Один из руководителей ведомства внутренних дел в последние годы Российской империи.

А это Евгений Аничков.
Фольклорист, тот самый который « Язычество и Древняя Русь».
Который в Оксфордском университете читал лекции по славянскому фольклору и сравнительной мифологии. Профессор Белградского университета и масон.
Да-да… Основатель белградской ложи «Максим Ковалевский».

Памятники без фамилий

С фамилиями, которых слизало коровьим языком время

Аристократические

Баронесса Таубе.
Вдова генерал-лейтенанта, бывшего главного агента в Королевстве Сербии и Наказного Атамана Всевеликого Войска Донского.
Вот так вот, какие были в те времена бароны-атаманы!…

Или вот – потомок гугенотов и полковник Генштаба.
А также отец известной поэтессы Лидии Алексеевой (Девель).

Она же, девочка закончившая гимназию в маленьком югославском городке Белая Церковь, написала стихотворение, которое я очень люблю.
Оно о всех нас.
О эмигрантах.
О тех, кто выбрал судьбу быть похороненым в чужой земле:

Вся жизнь прошла, как на вокзале,
Толпа, сквозняк, нечистый пол.
А тот состав, что поджидали,
Так никогда и не пришел.
Уже крошиться стали шпалы,
Покрылись ржавчиной пути, —
Но я не ухожу с вокзала,
Мне больше некуда идти.
В углу скамьи под расписаньем,
Просроченным который год,
Я в безнадежном ожиданьи
Грызу последний бутерброд.