О декларации митр. Сергия
Оценка деятельности митр. Сергия одним из авторитетных руководителей Катакомбной Церкви - архиепископом Арсением Жадановским.
Письмо к духовным детям, датировано 1962 г., машинопись:
«Придя к власти, большевики сразу же объявили войну Церкви. Это было, пожалуй, единственным честным актом во всей их политической деятельности, ибо никакое соглашение между этими двумя станами совершенно немыслимо вследствие тех противоречий, которые их разделяют (кое общение Христово с Велиаром?), а о терпимости со стороны большевиков не может быть и речи. Но самым объявлением войны и ограничилась их честность. Ибо мотивы они выставляли ложные. Они сразу стали обвинять Церковь в контрреволюции. Это была явная неправда, ибо со времени утверждения большевиков на всей территории бывшей России и прекращения гражданской войны, т.е. с того времени, когда всем стало ясно, кому принадлежит государственная власть, большевики не могли указать ни одного факта (здесь и ниже подчеркнуто автором письма - Л.Р.), который бы подходил под это понятие - понятие политической борьбы, заговора с целью уничтожения противника. Но они стали преследовать христиан именно под этим фальшивым предлогом. И когда пришла моя очередь, я на одном из последних своих допросов заявил своему следователю:
"Да, я контрреволюционер, я не отрицаю этого. Там, где вы говорите "да", я говорю "нет", где вы говорите "белое", я говорю "черное", где вы хвалите, я резко порицаю - но вы не имеете никакого права меня за это преследовать, раз вы объявили свободу религии. Следовательно, мои религиозные убеждения по вашим собственным законам не являются преступлением: обвинить же меня в политической борьбе с вами, в деяниях, имеющих целью вызвать ваше уничтожение, вы не сможете никак".
И несмотря на то, что он таки действительно не смог предъявить мне обвинения ни в одном контрреволюционном деянии, я был "осужден" без всякого суда на 10 лет.
Вначале большевики были довольно наивны: им казалось, что главная сила Церкви заключается в ее материальной мощи и что поэтому надо ослабить или уничтожить эту мощь. Под предлогом помощи голодающим было произведено так называемое изъятие церковных ценностей, из которых ни одной копейки голодающим не попало, а весь металл был употреблен не на покупку продовольствия, а на чеканку монеты, чтобы поддержать фантастически обесцененный советский рубль. Но вопреки ожиданиям, Церковь продолжала стоять, и даже свет Ее стал намного чище и ярче.
Освобождение от чуждой ей обязанности защищать и поддерживать далеко не идеальный с ее точки зрения, а потому преходящий государственно-общественный строй, Русская Церковь перешла, наконец, к осуществлению вечной своей задачи - благодатного обновления и возрождения человеческих душ. Настало несколько лет, о которых все, пережившие их в ограде Церкви, могут вспомнить лишь с чувством великой духовной радости и горячего благодарения Богу, сподобившему их испытать то, что они испытали. Были исповедники, были мученики, были преследования, уничтожения и издевательства, но это не умалило радости, ибо все это переносилось не во имя достижения каких-нибудь земных целей, а только во имя Христово - только во имя Его.
Церковь, абсолютно беззащитная, ощущала себя и правой и непобедимой. Воочию, самою жизнью была доказана правота мысли св. Иоанна Златоустого о том, что как с Господом Иисусом Христом и Его учениками враги ничего не могли сделать, пока среди них не нашелся предатель, так и Церкви не страшны никакие гонения со стороны внешних, пока среди пастырей ее не найдутся предатели. И, увы, такие предатели нашлись. Сов. власти удалось найти нескольких иерархов, которые не погнушались выступить один за другим в роли Иуды Искариотского. Сначала это были живоцерковцы, обновленцы, потом григорианцы, лубенцы и многие другие. Их попытки передать кормило канонического управления Церкви в руки ее заклятых врагов и тем исказить или даже совсем парализовать ее влияние на духовную жизнь страны оказывались бесплодными, пока заместителем патриаршего местоблюстителя, после арестов целого ряда архиереев, занимавших эту должность, не оказался митр. Сергий.
Этот даровитый иерарх, делавший быструю карьеру при самодержавии и потом оказавшийся членом Синода после того, когда обер-прокурор Временного Правительства, Львов, разогнал старый Синод, перешедший в "Живую Церковь" сразу после ее образования и всячески ее рекламировавший, но сейчас же покаявшийся публично на коленях перед Патриархом Тихоном и отрекшийся от нее, увидев, что она провалилась, очевидно был беспринципным карьеристом. Но многие его ученики, ставшие епископами, не всматривались в его сомнительные моральные качества, а преклонялись перед его блестящим богословским авторитетом. И этот авторитет помог ему осуществить то страшное дело, на которое сов. власть давно уже толкала церковных деятелей.
Большевики выдумали вопрос о так называемой "легализации" Церкви и приставали с ним как к возглавлявшим ее иерархам, так и рядовым епископам. Давление было усиленное. В конце концов большинство епископов было вывезено со своих кафедр и сосредоточено то в Москве, то в Харькове (украинские епископы). Они находились "на свободе", т.е. жили на частных квартирах, но им всячески затрудняли управление епархиями и часто вызывали в тогдашнее НКВД. Там от них требовали провести пресловутую "легализацию", выставляя условиями ее оглашение Церковью "деклараций" о признании справедливости революции и ее методов, об осуждении и экскоммуникации всех уехавших за границу иерархов, о своей "лояльности" по отношению к сов. власти и ее деяниям и т.д. Взамен давалось обещание не трогать Церковь.
Иерархи обыкновенно отвечали, что по законам СССР Церковь уже легализована, ибо конституцией всем предоставлена свобода совести, и что поэтому никаких дополнительных обязательств с нее требовать не полагается! В многочисленных списках среди верующих ходила "декларация соловецких (заключенных на Соловках) епископов", которые заявляли, что уступки должна сделать не Церковь, а сов. власть: она должна остановить разрушение храмов и монастырей, возвратить отнятые святыни - чудотворные иконы, мощи и проч., отменить запрещение преподавания учащимся Закона Божьего, прекратить вмешательство в дела церковного управления (ведь Церковь отделена от государства!), не мешать созыву в назначенные сроки как всероссийских соборов, так и местных епархиальных съездов и т.д. Эта декларация была выражением общего церковного сознания и одобрялась всеми, сверху донизу.
Но НКВД все усиливало давление. Не находя желающих среди влиятельных епископов, оно перенесло давление на все рядовое духовенство, создавая для него невозможные условия и этим побуждая требовать от своих архипастырей скорейшего выпуска деклараций, проекты которых обыкновенно прилагались при воплях иереев. Епископы старались успокоить малодушных, но опасались выполнять их пожелания. В это время заместителем Местоблюстителя оказался митрополит Сергий, и сразу стало известно, что он решил обнародовать "декларацию". В церковных кругах возникло острое беспокойство, к митрополиту Сергию направлялись делегации, выражавшие тревогу (всем было известно, какая декларация требовалась и как она неприемлема для нас) и высказывавшие мнение, что если уж нельзя от нее отбояриться, то что в ней должно быть сказано. Митрополит Сергий всех успокаивал и уверял, что в его декларации будет всего один пункт - о том, что православный христианин может быть таким же лояльным советским гражданином, как и все прочие.
И вот, кажется, в мае 1927 г. (в июле - Л.Р.) его декларация была опубликована. Вы ее, думается, читали и поэтому мне не нужно подробно излагать ее. Можно только сказать, что в ней митр. Сергий выполнил не те обещания, какие он давал своим братьям по вере, а те, какие от него требовали в НКВД. Настала великая смута. С одной стороны, все чувствовали, что православно верующий христианин не может согласиться ни с одним словом этой декларации, что она, если не формально, то по существу, является отступнической, провозглашая принципы, несовместимые с христианским сознанием и совестью.
Но с другой стороны, именно это явное попрание церковной правды раздирало душим жгучим сомнением; возникала мысль: не может быть, чтобы митр. Сергий решился на дело, которое представляется нам таким недостойным не только святителя, но и простого христианина; вероятно, это наш излишний ригоризм, наша гордыня такими мрачными красками рисует нам трезвое и мудрое деяние м. Сергия, всеми почитаемого и высоко ценимого архиерея. Решать было мучительно и трудно. В конце концов одна часть иерархов и простого духовенства с великой душевной болью решила, что если уж говорить о декларациях, то единственной достойной Церкви могла быть только декларация соловецкого типа и что поэтому декларация митр. Сергия абсолютно неприемлема для них, что она принесет страшные беды Православной Церкви, что те радужные перспективы, которые сулил м. Сергий в случае принятия его декларации вплоть до открытия духовно-учебных заведений и разрешения Церкви печатать свои издания, никогда не будут осуществлены.
А так как митр. Сергий в конце декларации предлагал всем несогласным "отойти", пока не убедятся в правоте и успешности его курса, то они и "отошли", прекратив общение с ним и со всеми, ему подчинившимися. При этом у отошедших и не возникал вопрос о том, благодатны или безблагодатны пошедшие за митрополитом Сергием.
Этого вопроса они не ставили и не решали. Но острота церковной борьбы доводила многих из числа церковных простецов до заявлений, что от последователей митр. Сергия благодать отнята, что таинства их - не таинства и что посещение их храмов оскверняет христианина и делает его отступником. Эти воззрения особенно распространялись после того, как паства вскоре после обнародования декларации быстро стала лишаться своих пастырей и архипастырей, уходивших в ссылку, тюрьмы и концлагеря. Но возглавлявшие отход от митр. Сергия иерархи и близкое им духовенство учили только тому, что в эту годину великой смуты и разделения следует посещать только те храмы, где не читается декларация м. Сергия и где его не поминают, в знак того, что они отвергают нечестивые деяния митр. Сергия и его сторонников. Этих сторонников оказалось гораздо больше, чем отошедших. Тут действовал и великий авторитет митр. Сергия, и малодушие - боязнь репрессий, и надежда, что их можно будет избежать, пойдя по пути, на который звал митр. Сергий».
"Письма к духовным детям", 1962 г. Архив док.