Вторая Русская Духовная Миссия в Китае
Вторая Русская Духовная Миссия в Китае
На фото - Северное подворье Российской Духовной Миссии в Пекине. 1850 г.
Императрица Екатерина, заняв престол, вплотную занялась вопросом русско-китайских отношений. Вскоре она отправила в Китай в качестве чрезвычайного посла графа Савву Владиславовича Рагузинского, через которого передала китайцам свои намерения разрешить спорные пункты Нерчинского трактата 1689 года. Также она повелела графу взять с собой в Пекин святителя Иннокентия, в случае же отказа китайских властей принять архиерея, привезти вместо него архимандрита Антония (Платковского). Так и вышло: китайцы испугались высокого титула епископа Иннокентия и не захотели, чтобы в их стране находились еще какие-либо слишком знатные особы, помимо их императора, поэтому начальником второй Православной Миссии в Китае должен был стать архимандрит Антоний (Платковский). Владыка же, по высочайшему повелению, возглавил Иркутскую кафедру, которая с того времени приобрела свою самостоятельность. Впоследствии святитель Иннокентий при Иркутском Вознесенском монастыре открыл миссионерское училище, где особое внимание уделялось изучению монгольского и китайского языков. В честь святителя в Китае были основаны Православное Братство, крестовый архиерейский храм в Пекине и миссионерский храм в Тяньцзине. Китайская Духовная Миссия на протяжении всего времени всегда чтила владыку Иннокентия как своего небесного покровителя, а одной из святынь, хранившихся в Миссии, была митра святителя. Первый епископ Китая, митрополит Иннокентий (Фигуровский), также был наречен в его память.
Скажем несколько слов и о начальнике второй Миссии – архимандрите Антонии (Платковском). Сын казака, он стал священником в Киеве. В 1701—1710 годы учился в киевских школах. После переезда в 1710 году в Москву к родной тетке Екатерине Борзаковской (монахине, жившей в доме царевны Екатерины Алексеевны), в связи с болезнью в 1712 году, он был пострижен в монашество с именем Антоний. В 1719 году о. Антоний становится архидиаконом у Тобольского митрополита, и вскоре его возводят в сан архимандрита Иркутского Вознесенского монастыря. В 1721 году им была открыта при монастыре школа, в которой он сам учил детей монгольскому языку. Главной заслугой архимандрита Антония явилось то, что он первый ознакомил Восточную Сибирь с методическим образованием юношества, открыв в Иркутском монастыре монгольскую школу; составил устав школы, собрал учеников, нашел учителя и устроил помещение. Также он убрал с монастырских земель питейные заведения. О последующем периоде его жизненного пути будет сказано далее в процессе повествования о второй Духовной Миссии в Пекине.
Прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий, надо заметить, что после кончины архимандрита Илариона (Лежайского), первого начальника Пекинской Миссии, вплоть до приезда нового состава второй Православной Миссии в 1729 году, оставшимся четырем членам Миссии пришлось испытать на себе все тяготы и невзгоды жизни на чужбине. Именно их нелегкий и подвижнический труд лег в основу всей последующей более чем 200-летней деятельности Китайской Духовной Миссии.
Итак, после всевозможных трудностей, 14 июня 1728 года, властями России и Китая был составлен Кяхтинский трактат, который оговаривал многие пункты коммерческих и дипломатических отношений между двумя державами на многие годы вперед. Трактат дозволял при посольском дворе жить и получать жалование одному русскому священнику, а затем и еще трем священным лицам, которые должны были прибыть. Также было разрешено приехать из России в Пекин шести ученикам для обучения китайскому наречию. Позже при посольстве была устроена церковь во имя Сретения Господня, и с этого времени определено было впредь посылать в Духовную Миссию через каждые десять лет архимандрита, двух иеромонахов, иеродиакона, двух причетников и четырех учеников из средних духовно-учебных заведений.
По Указу Священного Синода от 18 января 1727 года, распоряжением Тобольского митрополита Антония (Стаховского)[1] и епископа Иркутского Иннокентия (Кульчицкого), в состав второй Пекинской Миссии вошли: ее начальник – архимандрит Антоний (Платковский), священник Иоанн Филимонов (настоятель Забайкальской Тресковской Архангельской церкви), иеродиакон Иоасаф (Ивановский) и трое учеников – Герасим Шульгин, Михаил Пономарев, Иларион Россохин. Кроме того, при Миссии остались закрепленными священник Лаврентий и три псаломщика, служащие в албазинской Софийской (Свято-Никольской) церкви: Осип Дьяконов, Никанор Клюсов и Петр (Максимов) Якутов. Они получали в год по 10 рублей российского жалования и дожили до начала третьей Миссии.
Всем служащим второй Миссии, согласно постановлениям Кяхтинского соглашения, было повышено жалование: архимандрит получал 550 руб. в год и на церковные расходы 50 руб., священнослужители – по 130 руб., ученики – также по 130 руб. в год. Эта сумма потом увеличилась до 200 руб. и должна была им высылаться при наступлении каждого года, по указу Сената, от Иркутской провинциальной канцелярии из сибирских доходов. Такой оклад жалованья оставался неизменным до 1735 года.
Не сразу члены второй Миссии смогли собраться в полном составе, в частности, по вине самого ее начальника архимандрита Антония, на долю которого выпало перед отъездом немалое испытание. 13 сентября 1727 года в Пекин отправился русский караван вместе с агентом Лангом и комиссаром Молоковым, но без отца Антония. Для отправления церковных богослужений и треб к каравану был прикомандирован иеромонах Иларион (Трус или Трусов), а также для обучения в Пекине были посланы трое учеников, назначенных еще в 1725 г. из московской славено-греко-латинской академии. Это были: Лука Воейков, сын тобольского воеводы, Феодор Третьяков и Иван Шестопалов (он же Яблонцев).
На другой день после отправления каравана, получив известие о вступлении на Престол Императора Петра II, граф Рагузинский в своих реляциях от 23 сентября и 6 октября 1727 года писал следующее: «Как (Антоний Платковский) приехал в Селенгинск по отпуске уже каравана и с собою привез только одного попа, и того пьяницу, к тому ж иркутский епископ Иннокентий жаловался на него в забрании им из монастырской казны больше 300 руб. и в разорении им до конца монастыря, – архимандрит же слезно меня просил не посылать его ныне в Пекин, дабы в небытность его неприятели честь его не нарушили, поелику он монастырю ничем не виновен, а желает сам в монастырь возвратиться и противу присланных пунктов от епископа Иннокентия ответствовать, а когда оправдается, на весну с охотою в Пекин к порядком поедет, – в уважение сих причин оный архимандрит от поездки в Китай был уволен»[2].
С июля 1728 года граф Савва Владиславович занялся непосредственно отправкой архимандрита Антония на китайскую границу, завершившего к тому времени свою тяжбу с монастырем. И только 9 августа 1728 года вторая Русская Миссия прибыла в полном составе в Селенгинск, где после представления пограничному управителю полковнику Бухольцу должна была ожидать китайского чиновника для препровождения ее в Пекин. Надо отметить, что, по распоряжению графа Рагузинского, вторая Миссия, хоть и не сразу, была заботливо снабжена необходимой суммой денег из Императорской казны для проживания в Пекине. 25 декабря того же года в Ургу прибыл нарочный курьер из Пекина для сопровождения членов Русской Миссии в Китай, которые были переданы на собственное содержание. После некоторой проволочки агент Ланг выдал архимандриту Антонию на два года жалование в количестве 2660 руб., так что Миссия имела возможность 20 февраля 1729 г. выехать из Селенгинска в Кяхту, а 17 марта тронулась в дальнейший путь. 16 июня того же года она прибыла, наконец, в Пекин. На основании V пункта Кяхтинского трактата, начальник второй Миссии благополучно поселился со свитой в специально отведенном для русских миссионеров посольском дворе, поскольку в то время при Свято-Никольской церкви еще не имелось своего помещения.
Российский посольский двор (Вэй-тун-гуань) с пока еще недостроенной церковью (будущей Сретенской) был расположен на крайней поперечной улице Дун-цзяо-ми-сян в самой оживленной части внутреннего города. Ранее здесь находилось русское торговое подворье, где останавливались прежние русские посланники, агенты и гонцы. Посланники Измаилов и Владиславич выбрали это место для посольского двора и монастыря, так как оно было очень выгодным ввиду близости к императорскому дворцу, присутственным местам и китайскому торговому центру. Вдоль набережной императорского канала (Чжун-юй-хэ) тянулись ряды зданий простых обывателей Китая, эти строения заслоняли собой Русский двор с восточной стороны. А с запада, и отчасти севера, русская территория граничила с площадью, являющейся тогда сборным пунктом монголов, приезжающих в Пекин. С другой же части северной стороны русское место было окружено обывательскими домами и большим садом маньчжурского князя третьей степени (Бэй-лэ). Впоследствии, отстроенный вполне к 1735 году, Российский посольский двор уже мог свободно вместить в себя более 50 человек.
11 февраля 1733 года, испытывая стеснение, архимандрит Антоний в своем письме к Лангу запросил выкупить для Миссии три стоявшие близ церкви дома, которые продавались за 600 лан. Эти дома должны были служить келиями архимандриту, церковникам и причетникам. Позже, в 1735 г., отец Антоний приобрел еще один дом на западной стороне от посольского двора у маньчжура Хоу-мин-бия и заплатил за него 120 лан серебра (200 руб.). Надо заметить, что в период с 1728 по 1741 годы Пекинская Миссия приобрела четыре больших участка земли, три из которых затем отошли к китайским крепостям присутственных мест. И только последний участок земли, Най-цзы-фан, неизвестным владельцем был пожертвован и закреплен за Никольской церковью. Вероятно, этот владелец являлся потомком албазинцев или членом Миссии.
К приезду в Пекин второй Миссии была почти отстроена церковь при посольском дворе, которую впоследствии освятили в честь Сретения Господня. По словам агента Ланга, 28 декабря 1727 года на русское подворье были привезены материалы для постройки храма: дерево, камень и кирпич, «и уже января с 12 числа (1728 г.) начали люди приходить, которые дикие каменья на фундамент тесать стали, и плотники, и столяры, для изготовления, что к оному строению из дерева принадлежит, и можно надеяться, что помянутая церковь в два месяца, кроме того, что до нутренних уборов касается, в свое совершенство придет. Модель взята будет с французской (северной) церкви[3]: наша о половину величиной против той будет»[4]. Сама стройка производилась по китайскому способу: на кирпичном основании, обложенном сверху и по углам тесаным камнем, был поставлен деревянный остов из 12 столбов (по пяти возле северной и южной стенах и два – у западной). Столбы эти были утверждены на каменных кубических подстолбиях (подножиях), а сверху были связаны брусьями, на которые легли поперечные матицы, со стропилами на них. В пространстве между столбами были возведены стены из большого тесаного кирпича с одним рядом каменных плит между кирпичей. Швы между кирпичами были очень плотными и едва заметными, а известь, скрепляющая кладку, смешивалась с рисовым раствором. «Снаружи столбы были заложены, а внутри до половины выдавались из стены. К стропилам был прибит решетник, устланный деревянными досками. Поверх этой настилки положен был толстый слой глины, смешанной с известью, и на нем из круглой черепицы ‒ кровля, имеющая на все четыре стороны несколько вогнутые скаты. Ребра их выложены были из тесаного кирпича с украшениями в виде цветов. Карниз под крышею – также из тесаного кирпича. Западная фронтонная стена была украшена четырьмя до половины выдавшимися от стены круглыми колоннами из кирпича, на иссеченных кубических каменных пьедесталах. Над этими колоннами, имевшими высоту несколько менее половины всей западной стены храма, был сделан узорчатый карниз из тесаных кирпичей, а над ним устроен был еще ряд уже плоских небольших колонн, выдающихся из стены на 11/2 вершка и подпирающих общий карниз храма. Поверх его (карниза) обложена из тесаного кирпича фронтонная стенка, закрывающая на 1 арш. 10 верш. кровлю с западной стороны, а также отчасти с С. и Ю. Свет в храм проникал посредством 9 окон (по 4 с Ю. и С.), сделанных на подобие полукруглых итальянских (в виде разогнутого веера), и одного круглого с западной стороны над среднею дверью. Окна отстоят от пола на 2 саж. 1 верш. Пред входом в храм находилась возвышенная площадка (рундук), выстланная плитняком»[5].
Такой способ постройки оказался настолько прочным, что при страшном землетрясении в Пекине 19 августа 1730 года, при котором было разрушено множество домов, в том числе и католические храмы, русская церковь уцелела и получила лишь трещину на юго-восточной стороне, не повредившую зданию. По свидетельству архимандрита Антония, в то время в Пекине погибло 74.800 человек[6].
При землетрясении разрушилась также и старая албазинская Свято-Никольская церковь, однако стараниями старосты Димитрия Нестерова с прихожанами она была вновь отстроена и освящена 5 августа 1732 г. во имя Успения Божией Матери, но по-прежнему именовалась Никольской. По описанию, в 1736 году, "церковь Никольская была каменная, одноглавая, глава малая позолочена, колокольня при церкви на 4-х деревянных столбах с 1 колоколом, 2-мя китайскими чашами и 4-мя чугунными колоколечками". Царские двери были резные, ветхие (вероятно, из прежней церкви), находились и иконы с образом Николая чудотворца можайского типа[7].
Что же касается Сретенского храма, то в ноябре 1730 года в донесении графа Владиславича коллегии иностранных дел была отмечена забота богдыхана относительно постройки самого здания церкви и поставлено на вид отсутствие ее внутреннего убранства. Не было в храме иконостаса, и главное – освященного антиминса для отправления служб.
16 января 1731 года архимандрит Антоний писал коллегии, что ждет Указа Св. Синода о наименовании новопостроенной пекинской церкви и вопрошал, по какому образцу построить иконостас: по образцу ли синодального дома, или по церкви Спасского монастыря славяно-латинских школ. Также требовалась сумма, по расчету о. Антония, в 2000 лан ханского серебра (около 3500 руб. серебром) для устройства царских врат, престола с принадлежностями, лампад, риз архимандриту и прочим церковникам, на отстройку колокольни и покупку ладана с воском, о чем он и просил Ланга донести куда следует.
Ведением Сената от 31 мая 1731 года было сообщено Св. Синоду: "В новопостроенную в Пекине ханским коштом церковь антиминс послать из св. Синода, а для письма в той новопостроенной церкви иконостаса нанять иностр. коллегии в Москве иконописца доброго. И для посылки при караване в Пекин, отправить его в Тобольск немедленно. А на украшение помянутой церкви дать в Пекине из караванной суммы 1000 руб."[8] В 1732 году агенту Лангу было приказано эти деньги, посланные из Сибирского приказа, выдать архимандриту Антонию, который, в свою очередь, написал Св. Синоду 31 июля 1732 г. следующее: "Церковь начал украшати г. Ланг с казны караванной; главу деревянную сделал и крест железный Ланг купил очень дорогою ценою.., (но) главы на церкви не поставил. А церковный плотник Иван, его же караванный, на верху черепицу разломал, и от дошгов (дождей) сильных глава снята, и в церковь разломанною дирою от дощов вода течет. И казны по пустому Ланг издержал больше 100 лан серебра, а ничего не совершил, а денег сказывает нету, а на меня оное дело валит, чтоб я за свои деньги строил, а в мене казны церковной и келейных денег не имеется, и строить нечим"[9].
Несколько раз архимандрит Антоний писал прошения в Синод по поводу устроения нового храма, просил прислать для нее необходимые облачения, утварь, церковные книги, требник, колокола, антиминс для освящения и денежную сумму на содержание оной церкви. По свидетельству архимандрита Илариона (Труса), Ланг уступил для церкви отрез европейской золотой материи, из которой начальник Миссии сделал ризы. В одном из следующих своих донесений Св. Синоду отец Антоний сообщал, что в 1733 году он имел разговор с китайскими господами и новокрещенными китайцами о новопостроенной церкви при посольском дворе, которые выразили свое мнение, что праздник в ней желательно устроить в 6-м белом китайском месяце, т. е. в феврале. Вследствие этого, он просил освятить церковь во имя Сретения Господня. Но все эти вопросы были решены уже при третьей Миссии.
Что касается православной проповеди в Пекине, то в 30-е годы XVIII столетия, при наличии 50 албазинских дворов, было крещено уже 25 китайцев, и еще восемь готовились к крещению. В православие обращались как бедные жители, так и богатые. Состоятельные китайцы для крещения приносили сами и рубахи, и чулки с обувью, тогда как неимущим одежду раздаривал архимандрит Антоний, покупая их за свои келейные деньги. Также он раздавал всем новокрещенным серебряные кресты, которые привез еще из России, поскольку в Китае их изготавливать в то время не умели. О. Антоний писал в Синод с просьбой выслать для его духовных чад 500 крестов, немного денег на покупку рубах, чулков и башмаков вместо милостыни, а также 500 икон Спасителя и Божией Матери, мерою в три вершка, для новокрещенных.
Как упоминалось выше, во время второй Миссии в Пекине при старой албазинской церкви остались проживать священник Лаврентий и трое причетников, прибывших еще в 1715 году с архимандритом Иларионом Лежайским, вместе с ними был еще новокрещенный китаец, прислуживающий в этом храме. Имея свой дом и собственное хозяйство, даже рабов, которые получил отец Лаврентий от богдыхана как мандарин седьмой степени, ему трудно было оставлять нажитое место и переходить к посольской церкви за шесть верст. Кстати, надо заметить, что все свое имущество он впоследствии отдал во владение албазинской церкви. Однако нежелание о. Лаврентия переселяться в посольский двор вызывало большое неудовольствие со стороны архимандрита Антония, у которого в то время не было помощника в новом храме вследствие ссоры со священником Иваном Филимоновым. Последний в пылу гнева даже поранил руку о. Антонию, за что и был выслан обратно в Россию. Произошел этот казус в июне 1731 года. Таким образом, архимандрит Антоний остался без помощи в церкви, к тому же с больной рукой. Поэтому в своих донесениях в коллегию иностранных дел от 16 января 1731 года и в 1732 году он жаловался на непослушание священника Лаврентия и на то, что не может один служить в Сретенском храме.
Ранее, 20 сентября 1730 года, о. Антоний подвергся также большому искушению. Виной тому явилось безобразное поведение одного из его подчиненных – иеродиакона Иоасафа, который в этот день забрался в пьяном состоянии в богдыханский дворец, нашумел в палатах и был обвинен даже в том, что якобы перебил министров, за что отделался лишь суточным арестом. Позднее архиепископ Феофан (Прокопович)[10] расспрашивал агента Ланга в Петербурге об этом инциденте, на что Ланг отвечал, что о. Иоасаф в нетрезвом виде проник лишь во дворец, но в палатах не был и министров не избивал: «Иоасаф – обхождения хорошаго и у китайцев пришел в нарочитую знаемость; токмо временно (а не всегда) придерживается хмельного напитку, но и от того воздержать его не безнадежно»[11]. Однако архимандриту Антонию, как начальнику Миссии, конечно же пришлось нести ответственность за этот поступок.
Необходимо заметить, что в целом поведение членов второй Миссии желало быть лучшим, если верить записям о. Антония в его журнале и свидетельствам многих современников. Сам же начальник Миссии был «человеком трезвым и не без ума», как его охарактеризовал граф Владиславович, но обладал характером крутым, и впоследствии его отношения с местными властями и представителями Российского посольства стали ухудшаться. По доносу его обвинили в лишних растратах тех денег, которые выделили ему для постройки храма в Пекине, и 6 ноября 1734 года Св. Синод определил: "Архимандрита и его товарищей (кроме Иоасафа), взяв из Китая, заменить более благонадежными"[12]. Агенту Лангу было поручено вывезти из Китая о. Антония, произведши вначале следственное дознание по поводу его денежных растрат. В то время такие дознания производились очень жестко, с применением телесных наказаний. Затем в цепях под стражей его препроводили из Пекина в Петербург. Это было в 1737 году. Архимандрит Антоний был судим, лишен своего сана и послан под надзор в братство Троице-Сергиевой лавры. В таком печальном положении он находился до 1744 года, пока императрица Елизавета Петровна не обратила на него особенного внимания и не велела вернуть ему прежний сан. Повинуясь таковой Высочайшей воле, священноначалие назначило о. Антония настоятелем Переяславль-Залесского Данилова монастыря, где он вскоре и почил 15 июня 1746 года.
Касательно учеников второй Миссии можно сказать следующее. Все ученики: Владыкин, Быков, Воейков, Рассохин, Шульгин и Пономарев, числом шесть, размещались в устроявшемся тогда русском подворье. От русского правительства они получали в то время по 130 рублей в год, а от китайского – по три ланы в месяц (около 6 руб.), а также одинаковое с прочими членами Миссии содержание. Этого жалования, при всей дороговизне в Пекине, было недостаточно, и ученикам однажды пришлось просить взаймы по 50 лан серебра у местных властей, за что они получили выговор за дерзость, денег же им не выдали. Впрочем, китайское жалование и содержание выдавалось регулярно, а из России приходило не всегда вовремя.
3 августа 1729 года богдыхан для обучения китайскому и маньчжурскому языкам определил к ним соответственных учителей. Из этих учеников, по отзыву курьера Соловьева, годны были к учению четверо. Они же явились преемниками членов первой Миссии в драгоманской службе при сношениях России с Китаем. Ученик Рассохин оказался наиболее способным к китайскому языку, поэтому он был определен в Пекинскую коллегию иностранных дел в качестве переводчика между представителями России и Китая и для обучения молодых китайских учеников русской грамоте. Когда же Рассохин покинул в 1741 году Китай и уехал в Россию, его место занял, по указу богдыхана, учащийся Владыкин. Последнему было определено ежегодное жалование в 40 лан (около 80 рублей).
Именно во время пребывания в Пекине первых учеников было положено начало составления лексикона на четырех языках – русском, латинском, китайском и маньчжурском. Вскоре по приезде в Пекин, архимандрит Антоний представил в Св. Синод китайский букварь Дзе-луй, содержащий около 30 тысяч букв, и просил ходатайствовать перед богдыханом, чтобы он разрешил толмачу Якову Савину перевести его на русский язык. Св. Синод определил книгу отослать в иностранную коллегию с просьбой, если не найдется переводчика в коллегии, то писать в Пекин. 10 февраля 1731 г. вышел указ Синода насчет перевода в Пекине этого китайского букваря на русский язык, однако в своем донесении от 31 июля 1732 года о. Антоний писал, что китайские учителя не смеют начинать подобную работу без разрешения богдыхана. Перевод, по всей видимости, стали выполнять сами ученики под руководством членов первой Миссии.
Говоря о первых учениках Пекинской Миссии, необходимо отметить, что двое из них, Лука Воейков и Герасим Шульгин, скончались в Пекине от невоздержной жизни: первый – 7 января 1734 года, а второй – 28 февраля 1735 года. По свидетельствам начальников четвертой и десятой Миссий, Лука Воейков приобрел у китайцев небольшой кусок земли на севере от города, в двух верстах от албазинской церкви, за воротами Ан-дин-мынь, где и построил себе дачу. Это место Воейков завещал Духовной Миссии. Там он был погребен, и там же потом было устроено кладбище Российской Миссии, так как до этого она не имела собственного и хоронила своих почивших членов на албазинском.
Подводя итог деятельности второй Пекинской Миссии, надо сказать, что, по ряду причин, она не выполнила в полной мере возложенных на нее российскими властями задач и во многом усложнила несение православной проповеди в Китае. В первую очередь, своей безнравственной жизнью члены Миссии подорвали ее добрую репутацию в глазах китайцев, которые и так не очень благоволили в то время к европейцам, а также дали желаемый повод католическим миссионерам радоваться безобразиям русских и извлекать из этого для себя пользу, переманивая к себе в католичество местных жителей. Непривычно тяжелый климат страны, оторванность от родного отечества, жизнь среди чужого народа со своими азиатскими особенностями и обычаями, бесконечные тяжбы друг с другом и многочисленные жалобы начальника Миссии в Св. Синод, неустроенность материальная, ‒ все это способствовало одичанию русских миссионеров и их нравственному разложению, что немало соблазняло не только местных пасомых и простых горожан, но и представителей пекинской власти.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Святитель Антоний (в миру — Андрей Георгиевич Стаховский; 1671 (1672), Репки — 27 марта 1740, Тобольск) — архиепископ Черниговский, префект Черниговского коллегиума, митрополит Тобольский и всея Сибири. Местночтимый святой в соборе Тобольских святых. Память 10 июня по юлианскому календарю.
[2] Бантыш-Каменский. «Дипломатическое собрание дел между российским и китайским государствами (с 1619 по 1792 гг.), стр. 144-145.
[3] Ныне католический кафедральный собор Сишику или «Северный собор». Изначально собор был построен иезуитами в 1703 году возле озера Чжуннаньхай на земле, пожалованной императором в 1694 году в благодарность за исцеление от болезни. В 1887 году церковь пришлось перенести на другое место, недалеко от Запретного города, где она в настоящее время и находится, так как её прежнее местоположение понадобилось для создания парка. В 1900 году, во время восстания ихэтуаней, собор, обороняемый четырьмя десятками французских и итальянских морских пехотинцев, выдержал двухмесячную осаду, происходившую параллельно с осадой Посольского квартала, и был сильно повреждён. Церковь построена в готическом стиле и имеет сложный фасад из серого мрамора.
[4] Бантыш-Каменский. «Дипломатическое собрание дел между российским и китайским государствами (с 1619 по 1792 гг.), стр. 502.
[5] Опись 1830 г. В архиве Пекинской Миссии. Тимковск. III, прилож. рисунки.
[6] Донесение графу Владиславичу от 16 янв. 1731 г. Бантыш-Каменский. «Дипломатическое собрание дел между российским и китайским государствами (с 1619 по 1792 гг.), стр. 173.
[7] Синодальный архив. Дело №516.
[8] Там же. Дело №298.
[9] Там же.
[10] Архиепископ Феофан (в миру Елисей, по другим сведениям Елеазар Прокопо́вич; 8 (18) июня 1681, Киев, Русское царство — 8 (19) сентября 1736, Санкт-Петербург, Российская империя) — епископ Русской Православной Церкви; с 25 июня 1725 года архиепископ Новгородский. С 25 января 1721 года — первый вице-президент Святейшего Правительствующего Синода (и по смерти Стефана Яворского — его фактический руководитель), с 15 июля 1726 года — первенствующий член Синода Русской Православной Церкви; проповедник, государственный деятель, писатель и публицист, поэт, философ, сподвижник Петра I.
[11] Синодальный архив. Дело №217.
[12] Бантыш-Каменский. «Дипломатическое собрание дел между российским и китайским государствами (с 1619 по 1792 гг.), стр. 217.
