Митрополит Арсенiй (Москвинъ): Слово въ день Преображенія Господня

 

Какъ неумѣстенъ и неблаговремененъ сонъ сей! На Ѳаворѣ, въ присутствіи Господа славы, при явленіи небожителей, при сладостномъ гласѣ Отца небеснаго, время ли и мѣсто ли было думать о снѣ и покоѣ? Призванные для молитвы Апостолы должны ли были заниматься чѣмъ-либо другимъ кромѣ богомыслія и славословія? Не имѣли ли они предъ очами своими поразительнаго примѣра въ своемъ Господѣ и Учителѣ? Не видѣли ли предъ собою отверстаго неба, и Ангеловъ Божіихъ, восходящихъ и нисходящихъ надъ Сына человѣческаго (Іоан. 1, 51)? Не слышали ли душеспасительной бесѣды горнихъ о горнемъ? И, не смотря на все это, вѣжди ихъ смыкаются, глава преклоняется долу, бодрый духъ покаряется немощной плоти и вмѣстѣ съ нею засыпаетъ — засыпаетъ, а молитва, для коей призваны были, для коей взошли на гору Ѳаворъ, забыта — пренебрежена. Жалкій, удивительный опытъ слабости человѣческой!

/с. 346/ Быть можетъ мы не повѣрили бы ему, и безъ сомнѣнія обратились бы съ жестокими упреками на Апостоловъ, если бы онъ столь часто, и еще въ поразительнѣйшемъ видѣ, не повторялся въ глазахъ нашихъ и надъ нами самими.Я говорю о самихъ себѣ: ибо для чего намъ искать обличенія въ другихъ, когда мы сами повседневно и почти ежечасно подвергаемся тойже участи? И въ сію самую минуту, когда съ одной стороны готовы бы были произнести судъ надъ Апостолами за ихъ неблаговременный сонъ, а съ другой все — и мѣсто и время призваетъ насъ къ молитвѣ, испытываемъ тоже усыпленіе и въ мысляхъ, и въ чувствахъ, и въ душѣ и въ сердцѣ!

Такъ, слушатели, мы стоимъ теперь на невещественномъ Ѳаворѣ — во храмѣ Бога живаго; предъ лицемъ нашимъ преднаписанъ преобразившійся Господь, велелѣпное сіяніе славы Его еще озаряетъ взоры наши; умилительный гласъ Его: бдите и молитеся (Матѳ. 26, 41), еще отзывается въ ушахъ нашихъ. Но, будемъ признательны, всѣ ли мы, или лучше, кто изъ насъ совершенно покоренъ сему гласу? Кто сохранилъ и сохраняетъ въ должной чистотѣ и непорочности молитвенный духъ свой въ продолженіи всего богослужебнаго времени? Кому не напоминала бренная плоть и въ сіе краткое время о своей слабости и изнеможеніи, и кого не призывала она къ покою и бездѣйствію? Словомъ, мѣсто молитвы не кажется ли для большей части изъ насъ мѣстомъ скуки и отягощенія? Пѣснопѣнія Церкви, при всемъ превосходствѣ своемъ, не возбуждаютъ ли въ однихъ дремоту и усыпленіе, а въ другихъ нетерпѣливое ожиданіе конца? Многопопечительный умъ нашъ не поспѣшилъ ли уже прежде тѣла изыти изъ сей священной ограды, дабы успокоиться отъ утомительнаго для него занятія богомысліемъ подъ сѣнію нѣги и роскоши? Оза/с. 347/боченное суетными желаніями сердце не возлежитъ ли уже въ домѣ на мягкомъ возглавіи чувственныхъ наслажденій, тогда какъ тѣло, удерживаемое приличіемъ, находится еще во храмѣ и, подобно рабу неключимому, невольно покланяется Господу свободы? — Предоставимъ совѣсти каждаго досказать то, что она усматриваетъ въ каждомъ; замѣтимъ только вообще, что ничто для человѣка не кажется столько тягостнымъ, какъ молитва, и никогда онъ не чувствуетъ столько потребности во снѣ и покоѣ, какъ во время молитвы. Это необыкновенное явленіе нравственной природы! Обратимъ на него особенное вниманіе.

Молитва есть самое сильное оружіе противу сильнаго врага нашего спасенія — діавола. Сей родъ ничимже исходитъ, сказалъ Спаситель ученикамъ своимъ, токмо молитвою (Матѳ. 17, 21; Марк. 9, 29). Она, возбуждая въ человѣкѣ сознаніе собственной немощи, и чрезъ то смиряя его гордость и самонадѣяніе, поставляетъ его въ совершенной противоположности съ гордымъ богомъ вѣка сего (2 Кор. 4, 4). А это уже немалая невыгода для сего послѣдняго: онъ теряетъ чрезъ то самыя вѣрныя средства къ нападенію и торжеству, между тѣмъ какъ соперникъ его чрезъ тоже самое пріобрѣтаетъ силы и могущество, которыя обѣщаютъ ему вѣрный успѣхъ и несомнѣнную побѣду. Апостолъ Павелъ говорилъ о самомъ себѣ: егда немоществую, тогда силенъ есмь (2 Кор. 12, 10), вся могу о укрѣпляющемъ мя Іисусѣ Христѣ (Фил. 4, 13). Тоже обыкновенно бываетъ съ каждымъ христіаниномъ. Силы и крѣпость его возрастаютъ и возвышаются по той мѣрѣ, какъ уменьшается надѣяніе его на собственныя силы. Чѣмъ болѣе онъ приближается по видимому къ своему ничтожеству: тѣмъ сильнѣе укрѣпляется противъ исконнаго человѣкоубійцы. Помощь отъ /с. 348/ Святаго Израилева (Псал. 19, 3) немедленно приходитъ на упраздненное отъ самомнѣнія мѣсто, и слабая сила человѣческая замѣняется всемогущею силою Божіею.

Здѣсь уже брань неровная. Непріятель не осмѣливается вступить въ единоборство, для него опасное: ибо не хочетъ быть побѣжденнымъ. Что же онъ дѣлаетъ? У начальника всѣхъ козней и хитростей будетъ ли недостатокъ въ какой-либо новой хитрости? Онъ — отъ вѣка жаждущій погибели человѣческой, знаетъ, откуда непреобримая для него сила въ человѣкѣ, и потому устремляется заградить самый источникъ сея силы, а источникъ сей есть молитва. Безъ молитвы человѣкъ слабъ и немощенъ; при молитвѣ нѣтъ для него ничего невозможнаго. Вся, елика аще воспросите въ молитвѣ, вѣрующе, говоритъ Господь, пріимете (Матѳ. 21, 22). Илія, человѣкъ бѣ подобострастенъ намъ, говоритъ Апостолъ, и молитвою помолися, да не будетъ дождь: и не одожди по земли лѣта три и мѣсяцъ шесть. И паки помолися, и небо дождь даде, и земля прозябе плодъ свой (Іак. 5, 17-18). Человѣкъ, огражденный молитвою, подобенъ граду укрѣпленному, для коего всѣ непріятели нестрашны, всѣ нападенія безвредны. Онъ стоитъ твердо и непоколебимо, подобно каменному утесу среди бурнаго моря.

Посему, не удивительно, что человѣконенавистникъ діаволъ всячески старается или отвлечь его отъ молитвы различными причинами, или прервать оную подъ предлогомъ удовлетворенія самымъ необходимымъ потребностямъ духа и тѣла, или разстроить и осквернить примѣшеніемъ нечистыхъ помысловъ и гнусныхъ побужденій, или, наконецъ, самый успѣхъ ея обратить для него въ поводъ и случай къ возбужденію въ немъ высокаго мнѣнія о своей святости и близости къ Богу и /с. 349/ презрѣнія къ другимъ не столь успѣшнымъ въ молитвѣ. Для сего онъ употребляетъ въ посредство себѣ все, что есть въ насъ и что окружаетъ насъ. Наши сродники и домашніе наши, знакомые и незнакомые, наши друзья и благодѣтели — ненамѣренно дѣлаются его помощниками, а нашими измѣнниками — предателями. Но, что всего удивительнѣе: въ насъ самихъ, въ нашемъ умѣ, въ нашемъ сердцѣ, въ нашемъ воображеніи — въ нашихъ чувствахъ душевныхъ и тѣлесныхъ онъ находитъ себѣ поборниковъ въ исполненіи гибельныхъ для насъ же самихъ намѣреній.

Такъ, слушатели, не случалось ли вамъ самимъ неоднократно замѣчать, что самая первая мысль о молитвѣ не иначе, какъ съ большимъ трудомъ и слишкомъ медленно возникаетъ въ умѣ нашемъ, и какихъ препятствій не встрѣчаетъ она на пути своемъ къ исполненію, между тѣмъ какъ всякая другая, особенно о предметахъ чувственныхъ наслажденій, летитъ подобно молніи и исполняется по видимому прежде, нежели возникаетъ, или по крайней мѣрѣ въ одно и тоже время? Пусть пригласятъ насъ на открытое зрѣлище, на какое-либо студное торжество или пиршество, на мѣсто соблазна и нечестія, гдѣ, къ стыду человѣчества, нѣсколько людей, потерявшихъ умъ и совѣсть, собралось для того, чтобы взимать богатые оброки съ глупости и праздности другихъ, и въ замѣнъ наслѣдственныхъ добродѣтелей, благородныхъ навыковъ и наклонностей, надѣлять ихъ богатымъ запасомъ вольномыслія и развращенія, и будьте увѣрены, одного мгновенія довольно намъ для того, чтобы рѣшиться и быть тамъ.

Но пусть скажутъ намъ, подобно Давиду: въ домъ Господень пойдемъ (Псал. 121,1): О! на это не такъ легко вынудить изъ насъ согласіе. Для сего надобно, чтобы /с. 350/ небо было ясно и прозрачно, воздухъ свѣжъ и прохладенъ, солнце ясно, но незнойно; земля суха, но непыльна, чтобы ни одно изъ суетныхъ дѣлъ нашихъ не осталось недодѣланнымъ, ни одинъ планъ неисполненнымъ; чтобы храмъ Господень былъ къ намъ какъ можно ближе, чтобы богослуженіе исправляемо въ немъ было какъ можно поспѣшнѣе, — словомъ, надобно все то, чего требуетъ изнѣженная плоть, прихотливая воля, растлѣнный разумъ. Ахъ, слушатели! Всѣ сіи столь многосложныя и столь затѣйливыя требованія не ясно ли показываютъ, что намъ молитва слишкомъ не нравится, и что какой-то злой духъ всячески старается удалить насъ отъ оной. Но еслибы даже, по благотворному вліянію времени и обстоятельствъ, всѣ сіи тяжкія условія и вполнѣ удовлетворены были: то думаете ли вы, что мы не выдумаемъ другихъ какихъ-либо предлоговъ, для того только, чтобъ не быть въ домѣ молитвы?

Съ другой стороны, если мы и приходимъ въ домъ Господень: то сколь еще далеки бываемъ отъ цѣли, для которой мы пришли? Чего и съ кѣмъ мы не переговоримъ здѣсь, какъ будто не можно было обо всемъ этомъ наговориться въ другое время и въ другомъ мѣстѣ; какія странныя мысли и какія безобразныя мечты не приходятъ намъ въ голову, какъ будто голова наша доселѣ была совершенно замкнута, и здѣсь только открылась для того, чтобы наполняться всякой всячиной.Словомъ, стоя во храмѣ молитвы, мы ко всему болѣе способны, нежели къ молитвѣ. Взоры наши все видятъ, кромѣ Бога, присутствующаго здѣсь; уши наши все слышатъ, кромѣ церковнаго чтенія и пѣнія; воображеніе всюду паритъ, но никакъ не вознесется и не вознесетъ ума нашего къ престолу Живущаго на высокихъ; память, какъ нарочно, припоминаетъ намъ такіе случаи /с. 351/ и произшествія, которыя или поразительностію своею, или особенною заманчивостію, или соблазнительнымъ свойствомъ привлекаютъ наше вниманіе, разстроиваютъ слухъ сердечный и, мало-по-малу овладѣваютъ душею нашею, приводятъ насъ въ то гибельное состояніе холодности и равнодушія ко всему священному, — которое древнимъ христіанамъ неизвѣстно было даже по имени, но которое, къ несчастію, въ наше время столь часто и столь во многихъ встрѣчается.

Въ прежнія времена всякое воззваніе діакона, всякій возгласъ священника подобно электрическому удару, сотрясали сердца всѣхъ присутствующихъ въ храмѣ, и мгновенно извлекали изъ нихъ или слезы умиленія и раскаянія или радостныя надежды благъ вѣчныхъ: но теперь, когда служащій возглашаетъ: горѣ имѣимъ сердца; гдѣ бываютъ сердца наши? Хорошо, если еще онѣ удерживаются въ священной оградѣ храма Господня и мы не потеряли еще права и возможности снова призвать ихъ къ себѣ; но какъ часто случается, что мы сами не знаемъ, куда скрылись и гдѣ укрываются сіи вѣроломные бѣглецы, — нѣтъ, скажемъ лучше: несчастные изгнанники, вытѣсненные изъ дома наслѣдственнаго буйною толпою наемниковъ, страстей нашихъ? Равнымъ образомъ, когда взываетъ діаконъ: главы ваша Господеви приклоните, преклоняются ли по гласу его главы наши? Конечно преклоняются, но кому? Господу ли славы? нѣтъ — людямъ, такъ называемымъ, интереснымъ: знакомымъ, которыхъ впрочемъ мы, благодаря излишней нашей общительности, каждый день можемъ видѣть и видимъ; знатнымъ, отъ которыхъ мы чего либо надѣемся; сильнымъ, предъ которыми хотимъ чѣмъ либо, только не добромъ, выслужиться; богатымъ, которыхъ желаемъ чрезъ сіе заманить въ свои сѣти, словомъ, /с. 352/ всѣмъ и всему, только не Господу небесе и земли, Ему же Единому достоитъ кланятися. Наконецъ когда Церковь возноситъ матерній гласъ свой: да молчитъ всякая плоть человѣча, смыкаемъ ли мы тотчасъ послѣ сего многорѣчивыя уста свои, налагаемъ ли всеобщее безмолвіе на наши чувства, на наши мятежные помыслы? Къ сожалѣнію, среди всеобщихъ и часто довольно нескромныхъ разговоровъ нашихъ, среди безконечныхъ привѣтствій другъ другу, намъ недосужно и невозможно бываетъ услышать сего гласа, а тѣмъ менѣе исполнить. Но, вотъ, Церковь еще покушается обратить неблагодарныхъ чадъ своихъ, еще разъ громогласно взываетъ къ нимъ: со страхомъ Божіимъ и вѣрою приступите; что же дѣлаютъ почтительные сыны и дщери ея? Одни изъ нихъ на перекоръ настоятельнымъ ея внушеніямъ замышляютъ въ сіе время не приступить, а отступить отъ нея и вмѣстѣ съ симъ поспѣшно, не ожидая конца богослуженія, исходятъ изъ дома Божія, оставивъ докучливую проповѣдницу безъ отвѣта; другіе остаются въ какомъ-то непонятномъ онѣмѣніи чувствъ, такъ что не только ума и сердца, но и очей своихъ, не могутъ возвести горѣ; а иные наконецъ хотя и покушаются приступить къ престолу благодати, но внезапно приходитъ неестественный сонъ, связываетъ всѣ ихъ члены, и они дѣлаются неподвижными.

Гдѣ же скрывается причина сихъ странныхъ явленій? Не думаю, чтобы она заключалась въ обыкновенной слабости человѣческой, на которую мы такъ часто безъ всякаго основанія любимъ ссылаться: ибо природа наша еще не столь слаба, чтобы мы не могли и единаго часа побдѣть (Матѳ. 26, 40) во время молитвы и на нѣсколько минутъ остаться для окончанія оной. Я нахожу лучшее и вѣрнѣйшее, хотя можетъ быть и не совсѣмъ соотвѣт/с. 353/ствующее нынѣшнимъ темно-просвѣщеннымъ временамъ разрѣшеніе сего вопроса въ опытномъ видѣніи одного прозорливца-подвижника, который по дару, данному ему отъ Духа Святаго, видѣлъ, какъ діаволъ во время одного богослуженія ходилъ посредѣ молящихся, и однихъ изъ нихъ усыплялъ, а другихъ изгонялъ вонъ изъ храма. Убѣдительнѣйшее на сіе доказательство представляется и въ чтенной нынѣ евангельской исторіи — въ лицѣ Апостоловъ, спящихъ на Ѳаворѣ. Тѣже самые опыты ежедневно повторяются и нынѣ: должна быть таже и причина. Апостолъ Петръ рѣшительно увѣряетъ, что супостатъ нашъ діаволъ и нынѣ ходитъ, яко левъ рыкая, искій кого поглотити (1 Петр. 5, 8).

Что же дѣлать, скажете вы, когда столь сильный и опасный врагъ всюду преслѣдуетъ насъ, такъ-что въ самомъ храмѣ нельзя избавиться отъ него, и вездѣ разстроиваетъ наши добрыя предпріятія? — Ничего больше, слушатели, какъ вѣрно исполнять то, что предписываетъ въ семъ именно случаѣ тотъ же Апостолъ и самъ Господь. Трезвитеся и бодрствуйте (1 Петр. 5, 8), говоритъ Апостолъ Христовъ. Бдите и молитеся (Матѳ. 26, 41), вѣщаетъ самъ Христосъ. Безъ сомнѣнія и Апостолы не подверглись бы столь сильному искушенію, если бы были болѣе бдительны и внимательны къ самимъ себѣ. Итакъ, приступаете ли къ молитвѣ, совершаете ли оную или окончили уже съ большимъ успѣхомъ, — всегда бдите и трезвитеся, да не внидете въ напасть. Аминь.

 

Для публикации комментариев необходимо стать зарегистрированным пользователем на сайте и войти в систему, используя закладку "Вход", находящуюся в правом верхнем углу страницы.