Памяти Архиепископа Виталия (Максименко) (20 августа 1873 - 21 марта 1960): Речь при наречении во епископа. ФОТО

Не скрою от Вас, да Вы и сами, Богомудрые Отцы, а особенно Блаженнейший мой Авво (Митрополит Антоний, Киевский и Галицкий), знаете, что всю жизнь я избегал занятий уже налаженных, дающих обеспечение, положение и почет, а предпочитал работать там, где ни я никому не мешаю, ни мне - никто: предпочитал своими силами добиваться того, в чем был убежден, что считал своим идеалом. Предпочитал препоясываться сам и ходить, аможе хотел, работать так, как был убежден.

Большую часть жизни я отдал церковно-народной работе в Почаевской Лавре при типографии преп. Иова, а последнее десятилетие - восстановлению этой самой типографии на Карпатах среди Русского народа. Здесь я был сам хозяин, сам и работник.

И теперь я не могу даже представить себе, какое содержание, интерес в моей жизни будет, когда я оставлю привычное мне дело служения Церкви печатным словом. Я не могу спокойно даже подумать о том, как это дело, которому я отдал 18 лет до войны, и на восстановление которого после большевистского грабежа ушло 15 последних лет моей жизни, останется без меня: начатое, но неокрепшее, без подготовленного кадра работников, юридически не безопасное.

Правда, годы опыта показали и мне, что если и есть духовное удовлетворение в такой обособленной, облюбленной, идейной работе, то есть и большие опасности и дефекты, что несравненно более плодотворной, полезной, легкой и безопасной является работа, когда свою волю, силы и опыт отдаешь без остатка на послушание Церкви, вкладываешь свой малый кирпичик в общецерковное строительство, когда участвуешь в великой, согласованной, созидательной работе для Православной Церкви и Родного Народа.

Давно прошли для меня годы юношеских порывов, оканчиваются и годы самостоятельных усилий зрелого возраста, а приблизилось то, о чем так ясно и выразительно сказал Господь Петру: "егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши".

И думал я: настает и мне время сдать свое малое послушание Святейшему Русскому Заграничному Синоду и так, под его руководством продолжать свою привычную работу, пока и насколько Бог даст сил.

К этому я готовился. Но к тому, что Вы возвышаете мне, я был совершенно не подготовлен ...

Однако, время всякой вещи под солнцем, и своя очередь всякой работе на ниве Христовой. И мы в этом не властны. Это устанавливается Высшей Рукою.
Как в природе: настанет зима, и ее мертвящее дыхание все пронизывает насквозь - не только вершины гор, но и самые глубокие, недоступные ущелья, все сковывает. А придет весна: оживляющие силы ее почувствуются даже в самых глубинах земли.
Так и в жизни целых народов. Недавно мы пережили психоз революции, и ее тлетворное, разрушительное дыхание прошло насквозь всю душу и тело народное, сказалось не только в политической, национальной, семейной, но и в церковной жизни.

То, что мы читали в истории о смутных временах и лихолетьях прежних веков, то в сугубой мере пережили на самих себе. Когда отнято было "удерживающее" порядок, начались в Церкви самочиния и смуты, автокефалии, автономии, разделения и споры-споры без конца. И сделалось жутко и больно всякой благочестивой верующей душе. Восстенало и возжаждало мира все израненное церковное тело.

Я живу, можно сказать, в самом глухом ущелье Русской земли, куда не могли проникнуть влияния извне, где сохранились обстановка и быт чуть ли не ХVII-го века. Однако и там слышны эти сетования, жалобы и воздыхания благочестивых верующих душ от самочиний и разделений, от тех косвенных отражений революционной разрухи. О, сколько пришлось перечитывать мне писем, исполненных скорби и мольбы, жалоб и суровых осуждений, и страстного желания вожделенного мира, согласия церковного, дисциплины и послушания: прежде всего послушания.

Что же в такой назревшей церковной обстановке делать? В сознании своего бессилия и неподготовленности отказаться?

Нет! - Когда пожар, не спрашиваешь себя: умею ли я тушить? Когда кто тонет, не раздумываешь: искусен ли я в плавании? - Но бросаешься спасать.

Такое сознание неотступного долга вызывает и во мне выраженная чрез Вашу Святыню воля Матери Церкви, чтобы идти мне и отстаивать мир и единство церковное там в Америке. Я чувствую всем существом своим этот долг, хотя и не вмещается в моем разумении: как именно его совершить.

И я не рассуждаю о своей неподготовленности, не вспоминаю уже после сего о своих малых "домашних" делах, о грозящих им опасностях. Наш очередной долг - отложив все прочее, отдать все силы на водворение мира в Церкви.

Вы, св. Владыки, и Ты, всегдашний мой руководитель, Блаженнейший Авво, о мне рассудили...

Вы знаете мое прошлое, мои намерения и попытки, знаете, с чем я сроднился, что составляет мое внутреннее "я" (а ведь выше этого немыслимо вдруг стать), знаете, как крепко я сросся с церковно-народным делом на Карпатах...

Если, зная все это, Вы, по представлению моего отныне Кириарха Епископа Тихона, все же судили меня достаточна быти для Епископства в Америке, приемлю, благодарю и нимало вопреки не глаголю.

С радостью отдам все оставшиеся силы на умиротворяющую работу в Церкви под руководством моего правящего Архиерея Владыки Тихона.

Только, в искреннем сознании своей немощи, прошу и у него, и у Вас, здесь присутствующих Владык руководства и святых молитв, да недостающее моей доброй воле и послушанию восполнит Божественная благодать.