О митрополите Сергии (Страгородском) и псевдо-духовной болезни "сергианства"
И по сию пору в церковных (и особенно — в «околоцерковных») кругах нет полного единомыслия в оценке той политики церковной лояльности, что проводилась митрополитом Сергием по отношению к безбожной большевистской власти: одни полностью и безоговорочно его оправдывают, другие — столь же радикально и бесповоротно осуждают.
Однако, здесь, по-видимому, самой разумной и подлинно церковной — по крайней мере на уровне живого сердечного чувства — будет в некотором смысле прагматически-«усредненная» оценка деятельности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, с учетом всех «за» и «против» при трезвом понимании всей немыслимости политической ситуации, в которою попала тогда Церковь: ведь, во-первых, сколько-нибудь твердо противостать безбожному большевизму русский народ в массе своей уже никак не был способен, ибо духовное падение значительной его части было слишком велико, и, во-вторых, та часть иерархии, которая оставалась к тому времени еще в живых и на свободе, представляла собой преимущественно наиболее духовно расслабленную, всегда и ранее склонную к известному либертарианству прослойку российского епископата! Недаром тот же Сергий отпевал революционеров (вспомним его молитвы о пресловутом «лейтенанте Шмидте»), и недаром преподобный оптинский старец Нектарий говорил о нем, когда тот вернулся в Церковь из временного своего пребывания в прореволюционном «обновленчестве»: «Покаялся-то он, покаялся, да только яд обновленчества в нем всё равно сидит».
Печально и то, что выбранная митрополитом Сергием система отношений с советской властью неизбежно требовала от него, так сказать, «нравственных издержек» — необходимости постоянно скрывать правду (в том числе и от мировой общественности) о преследовании христиан в СССР, а иногда и официально отрицать это.
По указанию большевиков им также был создан Временный Патриарший Священный Синод, что размывало самый принцип церковного патриаршего единовластия и позволяло ОГПУ манипулировать в своих интересах отдельными членами этого коллегиального органа церковной власти (недаром избрание нового Патриарха долго не дозволялось) — при этом на изменение подобным образом системы церковного управления митрополит Сергий, конечно же, в каноническом смысле не имел права (он был лишь Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, то есть митрополита Крутицкого Петра, который на проведение таких реформ своего благословения ему не давал). Сомнительным было и присвоение себе титула «Блаженнейший» (как якобы уже «первоиерарха») при живом еще первоиерархе Местоблюстителе Петре — пусть и находившемся тогда в тюрьме.
Критическое отношение ряда епископов к подобным инициативам владыки Сергия привела к новым расколам внутри Церкви и отходу от него части приходов и даже епархий, где переставали поминать его имя за богослужениями, а поминали только Местоблюстителя Петра. В ответ со стороны Сергия и Синода имели место частые запреты «непоминальщиков» — те в ответ прекращали с «сергианами» всякое литургическое общение.
Появились группы, в разной степени оппозиционные по отношению к митрополиту Сергию: «кирилловцы», «иосифляне», «даниловцы». Наиболее трезвую и нравственно достойную позицию среди них занял замечательный архипастырь-священномученик — митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), которого даже сам Сергий не обвинял в расколе, а лишь во «вступление в общение с обществом, отделившимся от законного церковного священноначалия» (Акты Святейшего Патриарха Тихона… С. 680). Как отмечает современный историк Церкви: «Митрополит Кирилл прекратил церковное общение с митрополитом Сергием в результате несогласия с его администрированием, которое воспринималось как узурпация не принадлежащих ему прав и как “спорный эксперимент”, особенно в области церковно-административного управления (подразумевалось учреждение Временного Патриаршего Священного Синода без согласования с Патриаршим Местоблюстителем, поспешные прещения на оппонентов… и пр.)» (Журавский А.В. Экклезиологическая и этико-каноническая позиция митрополита Казанского Кирилла (Смирнова) в его воззрениях на церковное управление и церковно-государственные отношения // Русская Церковь. XX век. Кн. 1. Материалы конференции. Сэнтендре, Венгрия. 13—16 ноября 2001 г. Издание Обители преп. Иова Почаевского, Мюнхен, 2002. С. 407. В этом же исследовании имеется и достаточно объективная характеристика сложившейся в те годы внутрицерковной ситуации).
К сожалению, и упомянутая «Декларация» не могла не привести к очередному разделению не только внутри епископата, но и среди рядового священства (причем порой вместе с их паствой): некоторые православные весьма тем более решительно отказались принять курс митрополита Сергия на вынужденное временное примирение Церкви с большевистской властью ― даже предполагая заранее, что это обернется для них личным мученичеством. Но, справедливости ради, следует сказать, что многие и из поддержавших тогда компромиссную позицию владыки Сергия впоследствии точно так же ― с не меньшим смирением и внутренней готовностью ― пошли на мученичество ради Христа. И тех и других соединила в конце концов общая для всех них любовь ко Господу и к Его Святой Церкви.
Особо трагическая внутренняя ситуация, сложившаяся внутри Церкви в послереволюционные годы, была достаточно объективно охарактеризована в уже упоминавшемся ранее сборнике документов, связанных с правопреемством церковной власти и с жизнью Церкви в период 1917—1943 годов («Акты Святейшего Патриарха Тихона...»). Учитывая же принципиальную важность как самой этой темы для истории Православия в России Нового времени, так и для сложения наиболее верного представления о сути вопроса у современных православных россиян, будет небесполезным привести здесь обширный фрагмент редакционного текста, включенного в указанный сборник архивных материалов ― в качестве комментария к публикуемым в «Актах» документам:
«…Как и во времена Вселенских Соборов и потрясавших православную жизнь ересей, в описываемый период поборники Истины церковной познаются по побуждениям, руководившим ими, по поступкам, методам и средствам, к которым они прибегали, по жертвам, на которые они шли, и, самое главное — по духу их сердечного устроения, который рано или поздно в веках будет узнан, прославлен или отвергнут Церковью, ее таинственной, благодатной памятью, ее неотмирным знанием. <...>
В пылу борьбы за правду, в трагических обстоятельствах подпольной полемики использовались аргументы, значимость которых меняется в исторической перспективе, но со временем часто между строк прочитывается истина, для выражения которой в тот момент еще не было нужных слов.
В дальнейшем принятие или непринятие “Декларации” митрополита Сергия и его позиции стало критерием политической лояльности духовенства в отношении советской власти. Всех оппозиционеров арестовывали и многих расстреляли. “Борьба” митрополита Сергия за единство Церкви в силу трагической логики компромисса с гонителями стала совпадать с уничтожением инакомыслящих и несогласившихся на государственный диктат исповедников...
Рассматривая по прошествии уже многих десятилетий минувшие события русской церковной истории, необходимо различать расколы, начатые и развивавшиеся по конъюнктурным, властолюбивым, политическим, националистическим и другим подобным соображениям, такие как живоцерковный, обновленческий, григорианский, — от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной. В отличие от действительных раскольников такие оппозиционеры очень скоро были поставлены перед необходимостью пролить кровь, отдать свою свободу и жизнь за исповедуемые взгляды. Сам их мученический подвиг с большой силой свидетельствует о том, что разногласия и разделения их были поиском Истины, имели временный, тактический характер и не повреждали их принадлежности к Полноте Русской Церкви.
Среди противников курса митрополита Сергия было множество замечательных мучеников и исповедников, епископов, монахов, священников, таких как митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский), митрополит Крутицкий Петр (Полянский), митрополит Петроградский Иосиф (Петровых), архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) с братией Данилова монастыря, архиепископ Воронежский Петр (Зверев), архиепископ Угличский Серафим (Самойлович), епископ Глуховский Дамаскин (Цедрик), епископ Серпуховской Арсений (Жадановский), епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), старец Оптиной пустыни иеросхимонах Нектарий, Зосимовский старец иеросхимонах Алексий-Затворник, тянувший жребий на патриаршество св. Патриарху Тихону, священники Сергий Мечев, Владимир Амбарцумов, Михаил Шик, Сергий Никитин (будущий епископ Стефан) и многие-многие другие. Большинство из них погибли в ссылках, лагерях или были расстреляны.
В том же духе стояния за Истину до смерти подвизались многие мученики и исповедники, не отделившиеся [выделено мной ― Г. М.] от митрополита Сергия. Митрополит Серафим (Чичагов), митрополит Анатолий (Грисюк), знаменитый архиепископ Иларион (Троицкий), архиепископ Ювеналий (Масловский), исповедник архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) и множество монахов, священников, отдавших свои жизни за Христову Церковь [многие из всех вышеперечисленных священнослужителей ныне уже прославлены Церковью как страдальцы за веру. ― Г. М.].
Несомненно, что тех и других соединил их мученический подвиг.
“Канонические” же прещения митрополита Сергия (Страгородского) и его Синода [против ослушников вообще, в том числе и противников “Декларации”. — Г. М.] никем всерьез не воспринимались ни в то, ни в последующее время в силу в общем недостаточной каноничности положения самого митрополита Сергия, церковная власть которого, в связи с экстремальными обстоятельствами времени, опиралась не на канонические определения, а на фактическое принятие его достаточно большой частью Русской Православной Церкви. Характерно, что Святейший Патриарх Алексий I [наследовавший Сергию. — Г. М.] не усумнился совершить панихиду на могиле митрополита Антония (Храповицкого), запрещенного митрополитом Сергием, принять в евхаристическое общение без требования покаяния епископа Афанасия (Сахарова), бывшего в оппозиции к митрополиту Сергию. Подобно этому принимались потом в общение многие отошедшие от митрополита Сергия, также признавались совершенные ими в разделении таинства... Исторический опыт однозначно свидетельствует, что со временем Церковь умеет воздать должное мученичеству и исповедничеству своих подвижников веры, покрыть любовию многие неизбежные споры и разделения, а иногда и ошибки» (Акты Святейшего Патриарха Тихона… С. 809—810).
Достаточно объективную предварительную оценку жизни Русской Православной Церкви под большевиками см. также, например: Семенко В. Божие — Богу // Путь Православия. № 3. М.: Издание Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата, 1994. С. 164—179).
Впрочем, уже после падения большевизма в России Церковью была все же дана окончательная принципиальная оценка Сергиевой «Декларации».
Еще в 1991 году Святейший Патриарх Алексий II заявил: «Сегодня мы можем сказать, что неправда замешана в Декларации. Декларация ставила своей целью поставить Церковь в правильное отношение к советскому правительству. Но эти отношения — а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики — как раз не являются правильными с точки зрения Церкви» (Цит. по: На пути к единству. Официальное сообщение о совместной работе комиссий Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви. Совместные документы комиссий Московского Патриархата и РПЦЗ. Комментарий к документу «Об отношениях Церкви и государства» // «Церковный вестник» (газ.). М. № 13—14 (314—315). Июль 2005 г. С. 5).
Приводя эти слова Патриарха, новейший церковный документ затем комментирует их следующим образом: «…для безбожной власти православные христиане и после издания “Декларации” остались неблагонадежными и чуждыми… Она явилась и все еще является соблазном для многих чад Русской Православной Церкви» (Там же). И далее вновь приводятся слова Патриарха Алексия: «Трагедия митрополита Сергия заключается в том, что он пытался “под честное слово” договориться с преступниками, дорвавшимися до власти» (Цит. по: На пути к единству. Официальное сообщение о совместной работе комиссий Московского Патриархата и Русской Зарубежной Церкви. Совместные документы комиссий Московского Патриархата и РПЦЗ. Комментарий к документу «Об отношениях Церкви и государства» // «Церковный вестник» (газ.). М. № 13—14 (314—315). Июль 2005 г. С. 5). Впоследствии и тогдашний Митрополит Смоленский Кирилл (Гундяев) на Архиерейском Соборе в октябре 2004 года отметил: «Свободный голос Церкви, дает возможность взглянуть по-новому на “Декларацию”. При всем понимании того, что курс отношения к государству, который был избран в 1927 году, обосновывался побуждениями сохранить возможность легального существования Церкви, — этот курс Собором Русской Православной Церкви авторитетно был признан не соответствующим подлинной норме церковно-государственных отношений. Эпохе церковной несвободы пришел конец» …» (Цит. по: Там же.)
Весьма трезвую оценку «сергианского» периода в жизни Церкви дают ныне и известные наши священники.
Так, профессор-протоиерей Владислав Свешников справедливо пишет о том, что «Декларация» 1927 года «привела к глубокому расколу в церковной жизни… “Декларация” не спасла согласившихся с направлением Местоблюстителя Сергия. Людоед не может остановиться в своем людоедстве. Скушав сначала всех противников митрополита Сергия, советская власть, никогда не насыщаемая, принялась и за наиболее живых и нравственно чистых его сторонников. К 1938 году из десятков тысяч храмов на территории России открытыми остались чуть больше ста, на свободе находились всего четверо архиереев… Таким образом, цели своей — выжить любым путем — сергианство не достигло; нельзя же, глядя на эти цифры, не понимать, что это никакое не выживание.
Но главное даже не в этом. Согласиться с духом “Декларации” могли преимущественно наиболее незрелые, духовно нестойкие. Они-то и определили ту “новую” церковную культуру, к которой стали приобщаться (в основном — во время войны) новые члены Церкви… Храмы наполнились женщинами, ищущими утешения и в массе своей безразличными к главному в христианском вероучении. Их более всего интересовали требы — молебны за живых, панихиды за усопших. И едва ли кто осмелится бросить в них за это камень. Но в церковной жизни сместились центры и ориентиры; во многих отношениях она стала другой по сравнению с той, что была до 1925 года. Социальный заказ исполнялся, и требоисполнительство надолго стало знамением Церкви, а место подлинного Священного Предания в сознании церковных людей заняли местные предания мелко-законнического характера.
Едва ли не самым тяжелым последствием новой церковной политики стало чрезвычайное искажение церковного сознания…
Ложь, обширная ложь вошла в жизнь церковного общества после легализации Церкви. Лукавство прежде всего заключалось в том, что научились говорить одно, а за этим стояли совершенно другие смыслы. Думаем “лояльность”, а пишем: “Мы всенародно выражаем благодарность советскому правительству за внимание к духовным нуждам православного населения”. И это в те самые дни, когда советское правительство толпами отправляло в свои убийственные лагеря лучших представителей православного населения, грабило церковное имущество, закрывало храмы, издевалось над христианством в послушной, как всегда, советской печати. И если в словах авторов первых посланий можно уловить боль и горечь, то впоследствии ложь уже перестала ощущаться как ложь… Всеохватывающая ложь пронизала всю советскую жизнь, включая и жизнь Церкви» (Протоиерей Владислав Свешников. Психология «неосергианства», ее истоки и последствия // Протоиерей Владислав Свешников. Прикосновение веры. Проповеди, статьи, доклады. М.. 2005. С. 633—635).
Таким образом, занятая Митрополитом Сергием позиция «лояльности», заранее полностью бесперспективная, ни физически, ни, тем более, духовно отнюдь не сберегавшая саму Церковь, как и следовало ожидать, обернулась для церковной жизни сплошным кошмаром вынужденной лжи и постоянного лицемерия. И могла ли такая позиция (в предельных духовных глубинах своих безусловно достаточно непоследовательная и беспринципная, не доверяющая Богу и явно отдающая прагматично-житейским маккиавелизмом) привести к чему-либо иному — если лжи «во спасение» всё-таки не бывает?! Самое же страшное, что при таком подходе к делу «спасения» самой Церкви неизменно «совершается утрата собственно христианства как нравственной религии» (Там же. С. 637). И потому, как со всем основанием заключает свою оценку «сергианства» и ее психологических истоков о. Владислав, «Русская Православная Церковь выжила и выстояла… не благодаря, а вопреки изображенной здесь психологии. Мы, жившие в этой стране, опытно знаем, что Церковь устояла любовью» (Там же. С. 641).
...И в заключение вновь повторю оценку деятельности Митрополита Сергия, данную в свое времянынешним Патриархом Кириллом: «При всем понимании того, что курс отношения к государству, который был избран в 1927 году (Сергиевой "Декларацией" - д. Г. М.), обосновывался побуждениями сохранить возможность легального существования Церкви, — этот курс Собором Русской Православной Церкви авторитетно был признан не соответствующим подлинной норме церковно-государственных отношений".
И вот такого нарушителя "подлинных норм" ныне уже начинают предлагать нам принять в качестве "святого"? Да не совершится сие безумие!
Диакон Георгий Малков.
Комментарии
Если средний царский путь может и должен считаться мерилом истинного православного подхода, из это никак нельзя сделать предлагаемый здесь вывод о правильности «усреднённой оценки» деятельности и личности родоначальника советской Церкви.
Зло есть зло, ложь есть ложь и ни о какой ''лжи во спасение'' не может быть речи с христианской точки зрения.
Сказав это, ещё раз напомним то, что всегда говорилось в Зарубежной Церкви : мы, каждый из нас, не знаем, как поступили бы на его месте, но мы не на его месте. Промыслом Божиим, мы поставлены в свободном от безбожной сатанинской власти мiре, поэтому наш долг вещать истину, а не накладывать на себя чужие цепи лжи. И то, что было верным православным поведением в годы сатанинской большевицкой власти, остаётся верным сегодня, когда нет никакой угрозы для жизни говорить правду. Поэтому, в данной обстановке, подобные «усреднённые оценки» могут исходить только от лукавого и должны категорически отвергаться каждым христианином.
Выискивать положительное в предательской и лживой политике Сергия столь же недопустимо, как говорить о положительной политике Сталина, благодаря которой, мол, удалось развить промышленность страны, закрывая глаза на то, какой ценой это было достигнуто.
Протод. Герман
Совершенно верно! Этот текст о.В. поставил именно как вызов от «ненаших», и приглашение к полемике. Что бы «наш старейший и опытнейший духовный гладиатор» на арене полемики разбил в пух и прах все аргументы оппонента! На глазах у всех тех, кто посещает сей сайт и стоит перед вопросом-«А не перейти мне в РПЦЗ за « истинно-зарубеж ным духом»?»))
Протод. Герман
Досточтимый отче, пишите мне лично на почту, а то могут подумать, что вы меня не любите....и об этом торопитесь всем
поведать . Простите.
"Весь смысл" - в том, что бы перед лицом внешних показать умение выговаривать чётко нашу точку зрения по богословским вопросам, а не по нелестным характеристикам друг друга.. И, притом, делать это прилично
В том-то и дело. Или я Вас плохо понял ?
Протод. Герман
Важно также, что автор, принадлежа к сергианской церкви, делает вывод о недопустимости канонизации митр.Сергия.
RSS лента комментариев этой записи