Подвиг веры. Княжевский Покровский монастырь и реформа церковного календаря (с фотографиями)
Спец. выпуск для Интернет-Собора
Посвящается 20-летию открытого служения в Болгарской Православной Старостильной Церкви
Рассказ насельницы Покровского монастыря в Княжево (София)
Церковно-календарная реформа в Болгарском патриархате и Княжевский Покровский монастырь
Все мы, члены нашей Болгарской Православной Старостильной Церкви, с благодарностью ко Господу отмечаем 20-летие ее открытого служения. Мы благодарим Бога за то, что у нас есть достойный Епископ, и что Господь помог нам построить свой кафедральный храм, в котором совершаются богослужения по церковному уставу.
Такая милость Божия к нам – есть плод молитвенных трудов и подвигов нашего дорогого духовного отца, святителя Серафима Софийского чудотворца и его верного духовного чада – Матушки игумении Серафимы (Ливен). Еще находясь в России, владыка Серафим испытывал горячее желание основать женский монастырь, однако Господь исполнил его доброе намерение только в 1950 году в Болгарии, где в то время властвовал атеистический режим. Возникновение обители в тот период явилось настолько необычайным явлением, что один уважаемый софийский священник, который приводил своих прихожан в монастырь на строительство храма, назвал это «истинным чудом».
Матушка глубоко восприняла православный дух и учение своего наставника – святителя Серафима и старалась личным примером послужить для своих слабых и немощных телом, но сердечно устремленных ко Господу, 17 монахинь и послушниц (столько нас было в 1967-68 годах). Естественно, все мы были с различными характерами и устроениями, но едины духом и сердцем. В этом заключалась наша сила при различных испытаниях, которые Господь нам посылал.
В 1967 году уже стало возникать много разговоров о том, что в следующем году богослужебная жизнь Болгарского патриархата перейдет на новый стиль, и неподвижные церковные праздники будут отмечаться по, так называемому, новоюлианскому календарю, или «исправленному» юлианскому, который, в сущности, совпадает с григорианским и неприемлем для Церкви. Мы слушали, волновались, думали, размышляли: что мы будем делать, что станет с нашей обителью. Однако Матушка была вполне уверена в этом вопросе, имея богословское образование, но главное – она знала позицию святителя Серафима, высказанную им еще в 1948 году на Всеправославном совещании в Москве в своем докладе о новом и старом стилях. Матушка не колебалась: она не примет новый стиль. Такой же категоричной в этом вопросе была и ее верная помощница – монахиня Серафима (Ястребова), которая также окончила богословский факультет и была преданным духовным чадом святителя Серафима.
Нам, остальным 16 сестрам, Матушка дала полную свободу, чтобы мы подумали, и, если кто пожелает основательно изучить календарный вопрос, пусть изучит, и тогда каждый сделает выбор – принять новый стиль или нет. Она предупредила нас о том, что для тех, кто не примет новый календарь, последствия могут быть очень серьезными и даже страшными, и чтобы мы были готовы их встретить. Понятно, мы имели полное доверие к Матушке и решили, что не будем принимать новый стиль, но, все же, желая исполнить ее желание, и из послушания, захотели сами увериться в основательности старого календаря. С большим воодушевлением мы начали искать нужные пособия – Иерусалимский типикон, материалы по различным календарным системам, книги по астрономии, церковную историю. В это время нам очень помогла брошюра профессора (новостильника – ред.) Тодора Сбева «Церковно-календарный вопрос» (Синодальное издание 1968 г.). Автор использовал много цитат, но мы заметили, что он их приводит в нужном для него контексте, урезывая и ставя многоточия.
Мы собирались, читали, обсуждали, волновались и, в конце концов, все единодушно пришли к заключению, что по-совести не можем принять новый календарь. Мы сказали об этом Матушке и начали разрабатывать планы на будущее, как будем действовать при сложившихся обстоятельствах. Мы поручили нашему старому плотнику, дяде Стояну, сколотить большие ящики для самого необходимого багажа, в случае изгнания нас из обители. Матушка заочно распределила всех сестер, у кого из прихожан монастыря они будут жить, если это понадобится. Так прошел 1967 год.
Во избежание обвинения нас со стороны светской и церковной власти в «пропаганде» среди верующих против официальной политики Болгарской патриархии, мы решили постепенно отучать людей посещать монастырские богослужения. Для этой цели мы употребляли всякие «хитрости»: начинали служить очень рано, перестали в храме топить печку, на храмовые праздники не приглашали Архиерея. Некоторые люди недоумевали, почему мы так делаем, выказывали свое недовольство. Нам было жаль их, но происходящие события диктовали свои условия, и нам так же было нелегко и неловко за такое вынужденное поведение.
18 июля (н. ст.) 1968 года мы получили послание Св. Синода Болгарского патриархата, в котором сообщалось, что с 20 декабря (н. ст.) сего года Болгарская Православная Церковь введет в богослужебную жизнь «новоюлианский» календарь. Там были приведены несущественные доводы этого нововведения, среди которых значилась и истинная причина – «этот календарь принят с экуменической целью». Также это послание требовало его прочтения 28 августа (н. ст.), в праздник Успения Богородицы, с амвона всех храмов страны.
Пришло время для реальных действий, но каковы они будут, с чего мы будем начинать? Может, мы будем писать письмо патриарху Кириллу (Болгарскому – ред.), который по неизвестной причине к нам не благоволит? А может Матушка лично пойдет к нему и искренне скажет правду? Но мы уже имели подобный горький опыт, что он может ее и не принять… А может, мы сделаем решительный шаг через Комитет по вопросам Болгарской Православной Церкви и религиозного культа?
Здесь надо пояснить, что в 1960 году в одной из самых в то время авторитетных газет «Отечественный фронт» было последовательно размещено две атеистические клеветнические статьи против нашего монастыря: «Трагедия 18-ти девушек», от начала до конца с лживыми измышлениями, и «За стенами Княжевского монастыря», написанная самим главным редактором газеты, который был политически очень опасен в то время. Возмущенные такой клеветой, мы написали опровержение в редакцию, которое отнесли в Президиум Народного собрания, а 5 сестер лично пошли в редакцию с фактами и документами, чтобы доказать истину. От любопытства, там собралась вся редакционная коллегия, и мы с большим энтузиазмом стали опровергать неверные данные. В своем разочаровании мы были словно ошпарены от торжества лжи и поняли, что наши надежды доказать правду посреди такого мира – полный абсурд. Также на другой день была уволена из Музыкальной консерватории известная пианистка, близкая нам, которая вместе с нами присутствовала в редакции до позднего часа. Мы же были подвержены гонению и преследованию со стороны государства и местных жителей. На всех атеистических собраниях мы постоянно фигурировали в качестве сенсационной темы; военное издательство напечатало ужасный роман, в котором «главным героем» была Матушка; дети бросались в нас камнями, при этом показывая на нас пальцем. В доме культуры Княжево партийные активисты и фронтовики организовывали собрания против нас, они так настроили толпу, что она была готова превратить наш монастырский дом, с таким трудом построенный нашими верующими, в детский приют. Их остановила речь преподавателя Духовной академии – г-на Александра Величкова, который сказал, что если они так сделают, то этот поступок не останется безызвестным, но представит Болгарию перед внешним миром в дурном свете. Близкие и знакомые монастыря не смели нас посещать, т.к. представляли, что нас окружал кордон милиции. Для нас являлось потрясающим фактом то, что Болгарская церковь в лице патриарха Кирилла не пожелала с нами даже разговаривать, когда мы смиренно пришли просить защиты. Тогда Господь и Божия Матерь, по молитвам свт. Серафима, защитили нас таким способом, какого мы совсем не ожидали: через председателя Комитета религии – г-на Михаила Кючукова и его помощника г-на Димитра Тодорова. Их посетила делегация наших встревоженных родителей. Одновременно в Комитет были отправлены письма от прихожан обители. В конце концов, мы сами решили пойти туда и просить помощи, таким образом, мы и познакомились с Каючуковым и Тодоровым. Как умные и опытные люди, они сразу поняли нашу психологию и то, что политически мы совершенно безопасны, а «проблемы» у нас возникают по причине нашего «крайнего идеализма» и бескомпромиссности в вопросах веры. В то же время они, являясь свидетелями безобразных дел, которые стали твориться в церковной среде, прониклись к нам уважением и сердечно отнеслись к нашим просьбам о помощи, и впоследствии их отношение к нам оставалось добрым. Все-таки они являлись служителями тоталитарной системы, но, по неизследимому Своему Промыслу, Бог защитил нас через этих людей в этом первом серьезном гонении на монастырь со стороны безбожной власти. И впоследствии, во время гонения на нас уже со стороны церковной власти, в связи с календарной реформой, эти люди снова оказали нам помощь.
Но вернемся к событиям, связанным с новым календарем в Болгарском патриархате. У Матушки, понесшей на себе все трудности, связанные с созданием монастыря с нуля и новой постройкой дома для обители, после гонений на нас через статьи в общественной печати, очень пошатнулось здоровье. Из-за этого в ноябре 1968 года нам пришлось отправить Матушку с одной сестрой в Банкя (квартал Софии – ред.), чтобы она немного окрепла для предстоящих новых серьезных испытаний. Мы уже решили, что начнем писать письмо Его Святейшеству, патриарху Кириллу. Мы не имели телефонов и какой-либо связи между собой. В снятой скромной квартире в Банкя Матушка стала писать проект этого письма, а в монастыре вместе с монахиней Серафимой мы параллельно обсуждали этот проект, вносили туда изменения и дополнения. Наши же незабвенные и верные помощники Лора и Славка путешествовали до Банкя и обратно, чтобы передавать для просмотра наше письмо Матушке, а ее – нам. Иногда им приходилось ездить в оба конца два раза в день.
В конце ноября Матушка стала часто заглядывать в календарь, чтобы выбрать день для отправки письма. Ей хотелось, чтобы это был день какого-нибудь Богородичного праздника, т.к. обитель была посвящена Божией Матери. День особенно почитаемой нами Шуйской иконы Пресвятой Богородицы (2/15 ноября) мы уже пропустили. Праздник Введения Богородицы был официальным, и Митрополия не работала. И, когда Матушка в очередной раз проглядывала в календаре церковные события, ее взгляд вдруг упал на незнакомое нам до тех пор название иконы «Утешение в скорби и печали». Ее сердце затрепетало, и она почувствовала, что именно в этот день нам надо отправить свое прошение. Все же, нам казалось тогда это невозможным, т.к. икона праздновалась 30 ноября, а письмо еще было не готово… Для нас, человеков, это казалось невозможным, но для Господа все возможно. Неожиданно мы получили сообщение от Матушки, что на другой день – 1 декабря она возвратится в монастырь и по дороге посетит дом наших благодетелей – семейства Величковых. Она поручила мне ожидать ее на остановке трамвая №5, чтобы вместе поехать и посетить их.
Поясню, что покойный ныне епископ Парфений (Стаматов) и архимандрит Мефодий (Жерев) были духовными чадами святителя Серафима, но, все-таки, не совсем близкими. Они были в самых дружеских отношениях с архимандритом Серафимом (Алексиевым) и архимандритом Сергием (Язаджиевым), а также были духовно связаны и с монастырем. Матушка, с присущей ей корректностью и деликатностью, хотела их уведомить о нашем решении, что мы не собираемся принимать предстоящую реформу календаря, чтобы они не были обижены нашим умолчанием о таком серьезном шаге. При этом нам было известно, что епископа Парфения патриарх уполномочил принять активное участие в подготовке введения нового календаря. С одной стороны, необходимо было, чтобы мы, в первую очередь, поведали о своем шаге им, а с другой – надо было, чтобы патриарх услышал об этом непосредственно от нас, а не тогда, когда это станет известно общественности. Но на деле было трудно исполнить эти два условия.
С этой целью, Матушка решила искать содействие у г-жи Надежды Величковой, которую она давно знала, и дом которой находился поблизости от Судебной палаты, где жил архимандрит Мефодий. Мы встретились с Матушкой на остановке в указанный час и вместе пошли к г-же Величковой. Матушка разговаривала с ней сама. Она объяснила ей наше затруднительное положение в связи с предстоящей календарной реформой и попросила ее встретиться с владыкой Парфением и отцом Мефодием в ее доме для общего разговора по этому вопросу. Г-жа Величкова от всего сердца дала согласие, и Матушка сразу позвонила по телефону владыке Парфению, чтобы договориться с ним о встрече. Он жил очень близко, в Софийской митрополии, в пяти минутах ходьбы от дома Величковых. Но Матушка не успела с ним связаться по телефону. Тогда она попросила г-жу Величкову передать о. Мефодию ее просьбу, чтобы он организовал общую встречу с владыкой Парфением. Осознавая всю деликатность данного вопроса, Матушка попросила г-жу Величкову не сообщать о. Мефодию об этом разговоре. Затем мы с Матушкой возвратились в монастырь, где сестры ожидали нас с нетерпением.
К сожалению, г-жа Величкова не оправдала доверие Матушки и в тот же вечер поделилась обо всем с архимандритом Мефодием. В результате этого, 2 декабря рано утром нам принесли письмо о. Мефодия, где он категорически отказывался от общей встречи с епископом Парфением и писал, что это излишне; и, если мы предпримем такой необдуманный шаг, то разрушим дело владыки Серафима (Соболева). После этого следовала целая программа санкций и наказаний из-за нашего решения не принимать новый календарь, которая впоследствии и реализовалась. Еще он писал, что категорически отказывается от участия в подобном деле.
Стало ясно, что нас ожидает. Но самое главное, обстоятельства заставили нас действовать стремительно для того, чтобы патриарх Кирилл узнал о нашем решении от нас самих, а не из посторонних источников. Что мы будем делать? Рабочее время в митрополии истекло, а письмо все еще не было готово. Прочитав его, мы внесли последние поправки и переписали черновик на чистовик. Было 3 часа пополудни, и только мы сели в трапезной, чтобы подкрепиться, как неожиданно вбежала запыхавшаяся сестра и сообщила, что приехал джип из митрополии за сестрами, занимающимися вопросом строительного проекта, чтобы отвезти к г-ну Кючукову. (Дело в том, что незадолго до этого вышел новый проект реконструкции местности, по которому непосредственно над монастырским домом, находящемся на горном возвышении, на уровне келейных окон предполагалось проложить новую улицу (на параллельной возвышенности), и мы подали прошение, чтобы это строительство отменили.) Для размышлений не было времени. По благословению Матушки, мы взяли чистовик нашего письма и сели в митрополичью машину, которую вел знакомый нам шофер Стоянчо. Уже тогда мы поняли, что Сама Пресвятая Богородица вела нас в Свой праздник – день памяти иконы «Утешение в скорби и печали». Мы осознали, что это чудо: Божия Матерь хотела, чтобы мы в Ее день открыто заявили о своем решении не принимать новый календарь. Мы ясно ощутили, что Всемилостивая Богородица будет нам утешением и спасением в неизбежных скорбях и испытаниях. Невозможно словами выразить наши чувства благодарности, радости и упования, которыми исполнились наши души в эти незабываемые минуты.
В Комитете нас принял г-н Кючуков. Он спросил, правда ли, что новая улица будет нам мешать. Мы постарались аргументировать всю основательность нашей жалобы и затем достали письмо, сказав, что считаем своим долгом уведомить его о наших намерениях и планах относительно нового календаря. Г-н Кючуков, казалось, догадывался, о чем будет речь; он слегка покраснел и, смущаясь, сказал: «О, это уже церковный вопрос…» Все же, он взял наше письмо, прочитал его и еще больше покраснел. Ему явно стало неприятно. В конце концов, он сказал: «Это нежелательно, даже очень нежелательно, ну… Я знаю, что, если буду вам советовать это письмо не отдавать патриарху, то вы все равно его отдадите… Отдайте его».
5 декабря мы отнесли в Софийскую митрополию письмо, адресованное патриарху Кириллу. В нем мы смиренно просили, чтобы он разрешил нам сохранить у себя в монастыре богослужебную жизнь по юлианскому календарю, потому что новый календарь был не согласован с Иерусалимским уставом, по которому мы служили в обители. Письмо мы передали викарному епископу Знеполскому Иосифу, которому сообщили о его содержании. Он не смутился от характера нашей просьбы и даже обнадежил нас, сказав, что этот вопрос может быть решен положительно. Но по прошествии недели, 12 декабря 1968 года, мы получили резкий и лаконичный ответ, в котором от имени Его Святейшества говорилось: «Это означало бы отпадение от Болгарской Православной Церкви». Через полтора месяца из митрополии нам вернули обратно запрос об одобрении плана бюджета[1] для нашей обители с прилагающейся к нему запиской, в которой сообщалось, что в ведомстве Софийской митрополии такой монастырь не существует… Но это было только начало наших скорбей.
19 декабря 1968 года, в праздник свт. Николая, состоялась наша последняя открытая Божественная Литургия, а на следующий день, 20 декабря, мы совершали богослужения уже в катакомбных условиях. В праздники Рождества Христова и Богоявления мы начинали службы в 1.30 ночи, для этого мы устроили временную домовую церковь (параклис) на 3-м этаже монастырского дома. Чтобы не было смуты среди верующих, мы говорили нашим посетителям, что священнослужители болеют. Бдение мы служили в 2 часа дня, а ежедневные Литургии – в 4 часа утра. Окна нашего параклиса мы завесили черными шторами, чтобы снаружи не было видно света. Когда в течение дня к окнам нашего домика приближались люди, мы начинали читать и петь очень тихо, чтобы не было слышно. Беспрерывно к нам приходили близкие и знакомые, желая поделиться с нами своей тревогой по поводу разговоров о нас, о предстоящих наказаниях, которые нам готовят, от страшных до очень страшных! Единственная наша надежда была в Господе и Пресвятой Богородице, и Они действительно сохранили дорогой наш монастырь, вопреки всем угрозам и планам его уничтожения.
Сначала новостильники отняли у нас работу, за счет которой мы жили[2]. У нас не осталось никаких средств для существования, и мы были благодарны за любую, даже самую малую, помощь. Мы были тронуты, когда одним поздним вечером нашли конверт с небольшой суммой, который анонимный благодетель подсунул под входную дверь параклиса. И самой трогательной оказалась помощь, оказанная бедными и больными старичками из Русского инвалидного дома в Княжево. Каждый месяц они собирали для нас по 9 левов «на черный хлеб». Господь да воздаст всем этим добрым людям небесными благами!
Затем у нас отобрали храм Святого Луки. Зимой мы получили письмо из митрополии с приказом архимандриту Пантелеимону[3] освободить домик, в котором он жил, чтобы устроить в нем канцелярию для новостильных священников, приезжающих служить в церкви. А вскоре и запретили в священнодействии архимандритов Пантелеимона, Серафима, Сергия и иеромонаха Серафима. Так, «программа», описанная ранее архимандритом Мефодием, мало-помалу, стала исполняться в точности. Вообще мы имели большие скорби, испытания и огорчения, и даже от наиболее близких нам людей, которые впоследствии превратились в самых первых наших гонителей. Но при всем этом мы постоянно ощущали постоянную поддержку от Пресвятой Богородицы, Которая стала для нас истинным Утешением в скорби и печали.
Позволю себе описать лишь два из многочисленных случаев небесной помощи. 4 апреля 1969 года в монастырь пришел один селянин из Костенца по имени Георгий. Он настоятельно требовал встречи с игуменией. И пока он ее ждал, рассказал следующее. Недавно он прочел книгу архимандрита Серафима «Святой Серафим Саровский», которая ему очень понравилась, и он особенно полюбил преподобного. В одну ночь во сне ему явился незнакомый старичок и поручил, чтобы тот пошел в монастырь «Святого Луки» и лично передал игумении такие слова: «Мир вам!». Георгий пробудился и стал недоумевать, что означает этот сон, и где находится монастырь «Святого Луки»[4]. Он пришел в Софию и начал ходить, расспрашивая об этом по всем храмам. И только в церкви Святой Недели (св. Кириакии) ему объяснили, куда надо идти. Когда вышла Матушка и встретилась с Георгием, тот и передал эти слова: «Мир вам!», подробно рассказав свой сон. Когда Матушка подарила ему иконочку прп. Серафима, он вдруг воскликнул: «Вот, этот старец мне явился во сне!» Мы очень утешились и обрадовались случившемуся, а Матушка сказала, что святой Серафим наверно сам молится о нашем спасении. Надо пояснить, что этот преподобный отец просиял своей святостью в довольно близкое к нам время и был особенно почитаемым в нашей обители, т.к. являлся небесным покровителем архиепископа Серафима и нашей дорогой духовной матери – игумении Серафимы.
Другое чудо случилось, когда по распоряжению патриарха Кирилла был отнят храм Св. Луки. Приближалось 18 октября 1969 года, и в этот день новостильники готовились отслужить Литургию в честь святого евангелиста в его храме по новому стилю. Но Господь и Его великий угодник показали им свое неблаговоление к этой затее. До назначенного дня погода была прекрасной: стояла тихая, теплая и светлая осень. Наши сердца раздирались от боли, когда мы смотрели издалека на любимый храм, который был нам уже недоступен. Но, проснувшись 18 октября, мы вдруг с удивлением увидели, что весь монастырь погрузился в глубокий снег. Эта мягкая снежная масса навалилась сверху на еще не опавшую листву берез, и деревья под неимоверной тяжестью согнулись так, что совсем легли на землю. Поразительно было то, что перед самыми воротами обители, от которых шла дорога в церковь, три большие березы наклонились под правым углом и совсем преградили дорогу в храм. Но и другие входы к обители также были перекрыты снегом, даже самые маленькие лазейки. Перед западным входом в монастырь, прямо на автомобильной стоянке, лежала на земле верба, совершенно закрывая путь для новостильников. Вопреки развешенным в городе объявлениям, почти никто из богомольцев в монастырь в тот день так и не дошел. А когда прошло 13 дней, и наступил истинный праздник святого апостола и евангелиста Луки, погода снова стала теплой и светлой. И самым удивительным было то, что березы перед монастырскими вратами стояли прямо, будто никогда и не сгибались до земли. С тихой радостью мы отмечали храмовый праздник в нашем маленьком Покровском параклисе, прославляя Божии чудеса и великого апостола Луку.
То, что я рассказала, это только самая малая часть из небольшой, но весьма богатой истории Покровской обители, которая по неисповедимому Промыслу Божию стала колыбелью нашей Церкви. Дивны дела Твои, Господи! Слава Богу за все!
Монахиня Евфросиния (Кацарова)
(Переведено с болгарского, с изменениями и дополнениями)
[1] До 20 декабря 1968 г., когда был введен новый календарный стиль, митрополия Болгарской Православной Церкви регулярно выделяла денежные средства для Покровского монастыря на текущие расходы.
[2] Сестры Покровского монастыря производили различные работы для митрополии, которая и оплачивала их.
[3] Архимандрит Пантелеимон (Старицкий) – бывший келейник архиепископа Серафима (Соболева).
[4] В то время монастырь был известен среди простых людей по названию его главного храма, посвященного святому апостолу и евангелисту Луке.
Текст и фотографии взяты из книги "20 лет открытого служения в Болгарской Православной Старостильной Церкви".
Изд. София, Православное издательство "Св. Апостол и Евангелист Лука", 2013.