Архимандрит Константин (Зайцев): Чудо русской истории
" ... Но если на задних планах остается личная жизнь, а на первом неизменно стоит мысль о том, как лучше себя подготовить к смерти и так умереть, чтобы не лишиться награды на небесах, то возникает естественный вопрос: как же достигнуть этого? И тут надо подчеркнуть опять-таки одну всецело-православную особенность русского сознания: всеобщее признание того, что нет чисто-личного спасения, оторванного от русского церковного целого. Русскость нераздельно сливается с церковностью! Не случайно самое слово «русский» стало синонимом «православного», а христианство (крестьянство) стало нарицательным именованием всего сельского люда.
Не каждый отдельный человек спасается на свой личный лад – этого не знает, не понимает, представить себе не может Русь. Вся русская стихия спасается в ея целом, объединенная в своей православной русскости. Россия, это – МIР православный. Этот «мiр» сжимается до предельной узости в образе семейного очага, чтобы потом, концентрическими кругами расширяясь, обрести свою окончательную полноту в образе чего? Православного Русского Царства!
Это – ТРЕТИЙ РИМ, живущий в сердце каждого русского православного человека, пусть он никогда не слыхал ни о первом, ни о втором Риме, и пусть ни на мгновение не задумывался над «теорией», которая с тремя Римами связана. БЫТЬ чем то – и СОЗНАВАТЬ, во всей полноте и ясности, идейный смысл и духовное содержание своего бытия – далеко не одно и то же! Можно даже сказать, что сознание духовной сути своего бытия полное является плодом уже такого расширения, осложнения и утончения своего сознания, что подрывает оно часто силу самого «бытия»! Что касается русского человека, строившего Московское царство, то бытие его неотделимо было от спокойно-уверенного сознания того, что над ним ЕСТЬ Русский Православный Царь, исчерпывающее назначение жизни и деятельности которого: являть и хранить Православную Веру. А это и есть существо теории Третьяго Рима – применительно к Москве!...
Так росла и крепла Русь! Так создан был своеобразный монолит Московского Царства, крепкий не чем иным, как именно сознанием верноподданической преданности Царю, хранителю Веры – сознанием нерушимым, не угашаемым никаким бунтарством, не ослабляемым никаким благоденствием, не заглушаемым никакими скорбями и лишениями, не вытесняемым никакими успехами власти, не упраздняемым даже – это самое поразительное! – никаким бегством из под Царской власти! Верноподданническое казачество, рождавшееся в образе бегущей от московского тягла на безбрежные окраины «вольницы» и неизменно остававшееся великой строительной силой расширяющегося и тем самым эту вольницу к тяглу снова привлекающего Московского Царства, этот парадокс не имеет объяснения вразумительного вне идеи Третьего Рима, неистребимо вкорененной в самые недра русского сознания...
Было время – уничтожением Руси (Святой Руси!) грозил татарский Восток. Как спас свое духовное бытие, а потом возстановил и свою национально-государственную независимость Русский народ? Он принес в жертву начало гражданской свободы, с головой уходя в дававший России потребную крепость сопротивления «крепостной устав». В этом, всецело связанном, быту обретал он свободу духа, ибо всецелая верность Православию, всецелая пронизанность православной церковностью, были обезпечены народному быту всем строем Московского Царства. Наступило иное время. Существованию России стал грозить обмiрщенный Запад, и оказать ему сопротивление можно было только отказавшись от привычного уклада патриархально-крепостного. К свободе надо было идти, ея бремя налагать на себя, со всеми с ней связанными соблазнами и искушениями. Справилась Россия с угрозой татарщины, героически осуществив отказ от личной свободы; устроением своего быта на монастырский лад сумела она воплотить в своем, всецело связанном, быту свободу духовную – высшее достижение, роднящее человека земного с Небом. Сумеет ли Россия сохранить это высшее благо, освоив культуру свободы, как цену своего дальнейшего бытия?..
Великая Россия, во всем великолепии и внешнем и внутреннем, возмечтала высвободиться от оболочки великодержавия царственного, якобы мешающего дальнейшему росту и развитию «свободы». Святая Русь, во всей еще сохранившейся жизненности крестьянского уклада, всецело церковного, захотела любой ценой высвободиться от якобы висящих над ней пут, мешающих ея благобыту. Революция сверху соединилась с бунтом снизу – и это в условиях, когда для достижения желаемого и верхами и низами нужно было только одно: предохранить Россию от Революции и от бунта. Все ведь было уже достигнуто! Казалось – только реализуй его, оберегая и то, что обретено нового, и то, что осталось от старого. Нет – долой и то и другое! То что обрекло на небытие Историческую Россию было одновременно и отрицанием Святой Руси и разрушением Великой России. По разному это слагалось в сознании члена культурного общества и крестьянского мiра, но итог был тот же: «долой»! Так и возникло пустое место, на котором и воцарились большевики...
Великая Россия и Святая Русь! Святая Русь не что-то, могущее быть противупоставленным Великой России в плане возстановления России. Если «внутренний человек» испытал смерть – то и внешний обречен на тление. Если же «внутренний человек» охвачен страстями, одержим бесами, загнан в подсознание – спасение возможно и, следовательно, новая возможна жизнь. Возрождение России не есть возстановление учреждений и возвращение идей, какими жила Россия Николая II. Нельзя возстановить «русский суд», «русское земство», «русскую бюрократию» и т.д. Нельзя возстановить то многообразие культурной жизни, которым искрилась ушедшая Россия. Все ушло, разрушено, вымерло. Но если возвратится «внутренний человек» в опоганенное тело – покаянием омыв грех своего падения, не откроется ли тем возможность жизни обновленной России? Не освятится ли вновь оскверненное тело святостью духа, в него возвратившегося и его оживившего?
Одно из двух. Или, действительно, понятия «Великая Россия» и «Святая Русь» суть антитезы. Тогда пришла Россия к своему естественному концу, обнаружив то, что весь ход Императорской России означал ликвидацию того великого образования, которое именуется Русским Православным Царством. Киев! Москва! Петербург! Вот три этапа роста, развития, преуспеяния этого великого образования. Четвертого этапа нет – и кончилась Россия. Богатое наследие оставила она, но выморочно оно: наследника нет. Церковное сознание из этого сделает один вывод, безцерковное – другой. Церковные люди будут готовиться к сретению Христа-Мздовоздаятеля, превыше всего заботясь о спасении своих душ. Безцерковные люди будут строить мечтательные планы о новой России, якобы вырастающей из пустого места, образовавшегося после исчезновения Великой России и Святой Руси...
Россия употребила свободу, ей данную Императорами в полной, предельно-полной, мере, раскрывшуюся при Царе Николае II, не на служение идеалам Святой Руси, а на свое ублажение в образе самодовлеющей Великой России, забывшей о своем «внутреннем человеке» и отдавшейся всевозможным соблазнам. Это привело к катастрофе...
Завладели нашим Отечеством не какие-то злодеи-грабители и преступники, в своей аморальности обретшие такую силу, с которой никому не удается справиться. То, что произошло, не некий грандиозный социально-политический сдвиг и не победа некоего нового могущественного мiровоззрения. Возникло нечто, человечеством не испытанное, что можно точно обозначить только одним словом: сатанократия.
Изгладилось из сознания не только Русской общественности, но и Русского воинства и Русских служилых людей, что наше Отечество не «Великая Россия», а облеченная в национально-государственное могущество Святая Русь, на плечи которой возложено было Промыслом Божиим безмерно-великое послушание: быть верными подданными Государя, которому присвоено неизреченно-высокое назначение Удерживающего. Народным сознанием это промыслительное вознесение нашего Отчества на высшую высоту национально-государственного бытия было облечено в образную форму присвоения Москве, как столице России, звания Третьего Рима. Императорская Россия, перенеся столицу в С.-Петербург, не теряла этого высокого звания. Русские Государи периода Империи, сами не всегда отдавая себе в том отчет, под знаком Великой России творили дело Третьего Рима. Но сознание правящих утрачивало смиренно-благоговейное восприятие Вселенской миссии России, делая достижение заданий, вытекающих из этой миссии, содержанием великодержавной политики. Само же учение о Третьем Риме отнесено было в область, с одной стороны, истории словесности, а с другой – политической мечтательности, отражающей, якобы, горделивое самосознание Москвы.
Мистическое восприятие нашего великодержавия стало чуждо России эпохи Революции. Чуждо оно оставалось и Белому Движению. А между тем, только усвоив такое понимание Царской Власти, можно правильно оценить последствия падения Российского Трона. В чем была промыслительная сущность Удерживающего? Наличие его означало связанность Сатаны. Падение Удерживающего, исчезновение Богом благословенной власти, назначением имевшей служить Церкви, Ее охраняя, означало начало новой эпохи – заключительной в истории мiра, когда Сатана не только, как он всегда к тому был допускаем, может соблазнять людей, но и получает возможность властвовать над ними. Это последнее и произошло, сразу после ниспровержения Удерживающего, в самой России: в ней стал непосредственно властвовать Сатана, орудием своим имея содружество людей, объединенных по признаку сознательного служения Злу...
...Мы бегло касались вопроса возстановления Великой России – не мечтой ли является это в плане свободного мiра, который с Россией отождествляет СССР и живет клеветническим очернением России Исторической? Мечтательством является и расчленение России. Злостное то мечтательство, если имеется задание образовать отдельные государства, ибо этим путем упразднялась бы самая возможность возстановления Удерживающего, который не может быть ни белорусским, ни украинским ; каковыми не может быть и Третий Рим. Утопическое то мечтательство, если расчленение мыслится как начаток новой федералистической России, ибо нового Третьего Рима не благословит Господь, и вся мистическая природа преемственности Удерживающего оказывается упраздненной помыслами такой будущей импровизации...
Во всей советской жизни, в целом, можно оттенить два контрастных процесса – максималистических: стопроцентная советизация одних, в предельной их лояльности и исполнительности в отношении господствующего Зла – т.е. всецелое отдание себя Злу; и стопроцентное выключение себя из советской жизни, как всецело преданной Злу. По средине – масса, погруженная, с большим или меньшим уклоном в одну или другую сторону, в советский быт, отводящая душу в «терпимых» формах нормальной жизни...
...Нельзя не произнести этого жестокого слова! Ибо не знаем мы, что готовит нам будущее, в настоящем же мы видим полное нарушение преемственности с прошлым, уход из действительности того, что мы привыкли называть Россией. С отречением Царя, с опустением престола, с низвержением династии, с мученической гибелью Царской Семьи не стало России. Отказался русский народ от Православного Царя – и прахом пошли все «коэффициенты» прогресса, а потом, если и возникли в некоторых направлениях новые, то уже в существенно-ином плане и не на пользу ни России, ни человечеству, а в прямую им угрозу. То, что высится ныне на месте России – не Россия. Россия на русской земле таится в подполье, Россия живет в Зарубежии, Россия светится в прошлом, Россия грезится в будущем, Россия в каком-то распыленном виде, быть может, зреет и там, внутри. Но, как национально-государственного целого, в настоящее время – ея нет. То, что составляло живую личность России, утратило связь с национально-государственным ея бытием, Россия испытала то, что бывает с людьми, страдающими помутнением и угасанием сознания, онемением свободной воли. Живая душа уходит в некие глубины, а «видимый» человек делается игралищем обдержащей его чужой и враждебной силы. Человек, порою, живет физической жизнью почти нормально, он совершает обдуманные, тщательно иногда подготовленные поступки, – но он «себя» не знает, – не помнит, не сознает своего поведения, своего подлинного «я» в нем не обнаруживает. Такой человек утратил свою «личность»: в нем живет дух посторонний.
«Личность» свою утратила и Россия! Она избыла свое национальное самосознание. Эта страшная беда, конечно, зрела издавна, но разразилась она на наших глазах в формах бурной и внезапной одержимости.
...И кончилась на этом Россия. Покинула ее благодать Божия: за легкомысленно-суетливым, прекраснодушно-мечтательным «февралем» пришел, как Немезида, зловеще-кровавый и сосредоточенно-мрачный октябрь – и задавил Россию.
Безблагодатная Россия уже не в силах была противостоять злу, обдержащему ее: духовная личность ея, поистине, воплощалась в Царе. Свергнув Царя, Россия утратила свою личность и стала жертвой бесов...
А прощальное обращение Царя к Армии?
Нельзя без волнения читать его.
«Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах безпредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий.
8 марта 1917 г. Ставка».
Для уходящего Царя думы о России неотделимы были от исповедания Православной Веры: только под св. стягом Великомученика Георгия мыслил он победу! Не так уже думала и чувствовала Россия. Простившись с Царем, Россия прощалась и с верою отцов.
Теперь, с отказом от Царя, Россия отрекалась и от своей души.
«Помни, Россия, – восклицал в середине 19-го века, в разгар Великих Реформ, в бытность его еще архимандритом, знаменитый церковно-православный проповедник, епископ Иоанн (Смоленский), – что в тот день, когда ты посягнешь на свою веру, ты посягнешь на свою жизнь...».
Этот день наступал с вынужденным уходом Царя, с отречением от него русского народа. Вот когда мог русский народ восклицать, обливаясь слезами: «Погибаем, погибаем...». Ибо подлинно «закатилось Солнце Земли Русской».
Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и о Боге. «Россия» вообще перестала существовать как некая соборная личность. Осталась разсыпанная храмина, в которой не могло ничего сплотиться достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Бога, ни для защиты Родины.
Откуда только ни ждали русские политики-мыслители спасения России! А того «единого на потребу», что означало бы моральное выздоровление России, не обнаруживали в своем духовном хозяйстве...
Убог наш монархизм, поскольку он не выходит за пределы размышлений утилитарно-политических! Безсилен он перед фактом духовного распада России. Возстановление Российской монархии не есть проблема политическая. Парадоксально может это звучать, но в настоящее время реальным политиком может быть только тот, кто способен проникать в мистическую сущность вещей и событий..."