Памяти Митрополита Виталия (Устинова) - четвертого Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви

 

 

 

Вскоре после капитуляции Германии, в 1945 году, я оказался на севере Германии, в г. Гамбурге. Страна представляла собой удручающую картину: большинство городов лежало в руинах. Она неразумно была разделена победителями на зоны. Индустрия частично уничтоженная или парализованная.

В отместку некоторые американские политики добивались, чтобы немцам запретили всякую индустрию: «Пусть, мол, сеют картошку». Западные зоны наводнены тысячами беженцев из советской зоны. Они, не без основания, опасались расплаты за совершенное в России. Массы иностранных рабочих, заманенных или насильно вывезенных из многих стран Европы. Особенно в тяжелых условиях находились наши соотечественники, насильно пригнанные на рабский труд. Для пущего морального унижения они обязаны были носить одиозный ярлык — «ОСТ». Лагеря иностранных военнопленных с вполне сносными условиями. Их курировал международный Красный крест, а рядом лагеря смерти наших пленных, которых Сталин всех поголовно объявил «предателями родины». Иностранцы с радостью возвращались домой, к близким. Русских же западные демократии продали Сталину, и они обязаны были ехать на родину, которая их «простила и ждет». Они прекрасно знали, что их там ждет. Так они оказались «без вины виноватыми» и должны были отвечать за бездарность и преступления режима. Несчастные и отчаявшиеся люди старались, как могли, избежать этого насилия. По западным зонам, как у себя дома, рыскали ищейки СМЕРШа, хватая среди бела дня, на глазах союзной администрации, этих отверженных людей.

Отчаяние и сознание обреченности парализовало волю несчастных изгоев. Те, кто верили, надеялись на милость Божию, выживали, а те, другие, как зачарованный кролик перед удавом, гибли. Спасение пришло от РПЦЗ и русских изгнанников, которые не порвали духовной связи с Россией.

В такой сложной и неблагоприятной обстановке нужно было начинать спасение душ и самой жизни несчастных. Душой этого начинания был архимандрит Виталий (Устинов), теперешний первостоятель Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). Биография Владыки в наше время необычна. После революции его семье удалось обосноваться во Франции. Была это, по всему судя, патриархальная, истинно русская семья. Там он рос и учился. Окончил престижный французский лицей с наградой. Был он единственным русским в нем. Поэтому всегда помнил , чье имя носит. По окончании лицея перед ним открылся широкий жизненный путь: возможность блестящей карьеры и благоустроенной жизни. Однако, ни материальное благополучие, ни открытая дверь во французскую жизнь его полностью не удовлетворяли. Он был русским и православным, и остро чувствовал свою ответственность перед Россией.

От самих архимандрита Виталия и архимандрита Нафанаила (кн. Львов), впоследствии архиепископа и известного церковного писателя, довелось мне слышать об их миссионерской деятельности в эти критические годы. Было это плодотворное, ответственное и нередко опасное служение. Ведь проповедь слова Божьего велась при тоталитарном строе с явным креном в язычество. Каждый неосторожный шаг мог привести к большим неприятностям. Шла кровопролитная и неудачная война с русскими «унтерменшами». Немцы были озлоблены и старались выместить ее на беззащитных узниках. Архимандрит Виталий бесстрашно вершил свой пастырский долг. Постоянно разъезжал по русским рабочим и военнопленным лагерям. По отношению к администрации лагерей он вел себя не как робкий проситель, а как имеющий на то полное право. По приезде в лагерь у начальства он просто требовал, чтобы русские были освобождены от работы для присутствия на богослужении. Немцы, не привыкшие к такому поведению, пасовали, предполагая, что он имеет на это право. Вспоминаю один такой случай, о котором рассказывал Владыка. На просьбу к коменданту, чтобы рабочих собрали для службы, тот резко пробурчал:

— На это нет распоряжения, — указывая при этом на большой портрет фюрера.

На это, не задумываясь, Владыка выпалил:

— А у меня есть приказ свыше, — указывая пальцем вверх. Комендант опешил и немедленно дал распоряжение, и служба прошла с большим подъемом. Только когда я покинул лагерь, до меня дошло, в какой опасности я находился. Такая у него была непоколебимая вера и горение. Без всякого сомнения, Господь направлял и хранил своего верного служителя.

Произошел крах Рейха. Победители ликуют и строят планы, как наказать агрессора. Иностранцы отыгрываются на немцах. Трагедия же русских страстотерпцев продолжается: над ними нависла угроза насильственной репатриации. Они должны были расплачиваться за бездарность и преступления «родной партии и правительства». Теперь-то и развернулась в полной мере деятельность Владыки. Я счастлив, что и мне довелось как-то в ней участвовать. Все свои духовные и физические силы и таланты теперь Владыка направляет не только на духовное возрождение обездоленных, но и на физическое их спасение. С Божией помощью удавалось вершить свой христианский долг.

Один характерный случай не забудешь никогда. Владыке в последний момент удается вырвать из пасти советских ищеек до сотни русских людей. Дело происходило вот как: на несколько английских военных грузовиков были погружены схваченные в разных местах мужчины, женщины и даже дети для отправки на родину. Улыбающиеся английские солдаты старались успокоить и обрадовать мечущихся и плачущих людей отдельными немецкими словами — «Вы едете домой», — и искренне удивлялись, что эти люди не проявляли никакой радости, а сидели понурые, как в воду опущенные. В первом грузовике сидел Владыка, весело беседуя с водителем. Шофёр, видимо, был в полной уверенности, что Владыка возглавляет транспорт и знает хорошо дорогу. На одном из поворотов Владыка, между прочим, сказал, что поворачивать нужно сюда. Действительно, вскоре транспорт въехал в большой лагерь, но не советский репатриационный, а польский. Оказывается, что он заранее договорился с комендантом о прибытии «русских из Польши». Так, благодаря находчивости и решительности Владыки, были спасены эти несчастные скитальцы. Впоследствии они составили ядро лагеря православных — «Фишбек». Официально ведь русских в английской зоне не должно было быть. Когда, наконец, началось расселение ДП [1] по разным странам мира, то они благополучно эмигрировали и начали нормальную жизнь. Еще живые «фишбековцы» с благодарностью помнят своего спасителя. Изредка они собираются у Владыки.

В один знаменательный для меня день о. Виталий обратился ко мне со словами: «Владимир Константинович, не согласились ли бы Вы поехать в Любек и помочь мне организовать там приход?» Я без всякого колебания, и даже с радостью, сразу согласился. Любек, как известно, старинный город , член Ганзейскаго союза. Он сравнительно небольшой. От воздушных налетов он пострадал незначительно. В центре стоят здания XV века и ворота того времени. Был он административным и культурным центром целой области. Уцелела пара старинных храмов. Продолжала действовать городская больница и открылись неплохой театр , уютное кино и библиотека. Затрудняюсь сказать, сколько в нем было жителей во время войны, но теперь он был переполнен немецкими беженцами из советской зоны и ДП разных национальностей. Чувствовали они себя хозяевами положения и вели соответствующе, особенно поляки. Мстили немцам за унижение во время войны. Разместила их военная администрация в бывших военных казармах или лагерях около города. Получали они вполне достаточные пайки, в то время как немцы получали продуктовые карточки. Особенно трудно приходилось их беженцам. Среди ДП было немало русских, скрывавшихся от репатриации. Теперь Любек оказался на самой границе двух противоборствующих миров: западного и советского. «Железный занавес» еще не полностью опустился, а «холодная война» только-только завязывалась. Существовало неопределенное положение: «не мир и не война». Во время войны около Любека находилось два больших лагеря ОСТ-ов и один русских военнопленных. Кроме того, батрачила у крестьян наша молодежь. К этому времени их успели уже расформировать. Был создан крупный репатриационный лагерь. Он строго охранялся советскими солдатами. Попавший сюда должен был оставить всякую надежду и уже был заранее осужден: «за измену родине». Лагерь пестрел плакатами вроде: «Родина простила, родина ждет». Целый день не переставая гремела музыка и передавались знакомые песни, а одновременно происходила предварительная фильтрация узников. Как же иначе можно было назвать этих обреченных людей? Это были или насильно привезенная молодежь, или военнопленные. Они, как кролики перед удавом, были зачарованы и потеряли всякую способность к рассуждению и самосохранению. Это уже была часть Советского союза. Действовала здесь система сыска и запугивания. Попавший сюда становился «без вины виноватым». Путь был только один: на расправу, домой. Ни на соединение с близкими, а в края не столь отдаленные, искупать свою «вину». В самом городе находилась советская репатриационная миссия, строго охраняемая бравыми смершевцами. Наши несчастные соотечественники, ускользнувшие от советских ищеек, скрывались где и как могли. Выяснялось вдруг, что они или родом из западной Украины, т.е. польские подданные, а некоторые даже успели родиться в Югославии. Они были запуганы, затравлены и лишены всякой надежды на будущее. Жили только сегодняшним днем: еще один день пережили, и слава Богу.

О. Виталий положил основание прихода: арендовал небольшой зал и рядом комнату в большом доме, кстати, не так уж и далеко от советской миссии. Тамже находился большой зал-ресторан в военное время. Теперь раз в неделю в нем собирались приезжавшие в Любек на базар окрестные крестьяне. Хозяева охотно согласились сдать помещения для церкви, так как иначе весь дом могли реквизировать военные власти. Английский комендант дал разрешение на открытие домовой православной церкви. Немецкая же администрация, с которой удалось наладить самые лучшие отношения, всячески впоследствии шла нам навстречу. Вскоре приехал и священник, о. Стефан Ляшевский, а его семейство продолжало жить в польском лагере. Работы было непочатый край, а опасность подстерегала на каждом шагу, но это не останавливало, а даже подбадривало. Ведь были молоды и сознавали, что делаем доброе дело. Приходило браться за все, так как рук не хватало. Старостой согласился быть Кандрашев, уроженец Риги. История его была необыкновенная: когда советы «освободили» Прибалтику, его, как и большинство русских , занимавшихся общественной деятельностью, арестовали и долго томили в тюрьме. Вскоре Гитлер вероломно напал на своего «союзника» Сталина. Советская администрация панически бежала. Заключенных в тюрьмах при этом поспешно расстреливали. Пристрелили, как они думали, и Кандрашева. Однако, Бог его спас: пуля только задела шею и он, обливаясь кровью, потерял сознание. Через сутки Рига пала. В таком состоянии его нашли немцы.

С головой ушел в это дело Стягов, местный сторожил, женатый на немке. Я же помогал где и как мог: улаживал дела с англичанами и немцами, устраивал и убирал церковь, «легализировал», а подчас и спасал людей от неминуемой выдачи. Без всякого шума и рекламы разнесся по городу, лагерям ДП и весям слух об открытии православного храма. Разумеется, заинтересовались этим событием и советские ищейки. Предложила свои услуги профессиональная регентша и псаломщик, русская женщина, уроженка Латвии. За короткий срок ей удалось собрать неплохой хор. Воздвигли добротный деревянный иконостас. Украсили храм несколькими иконами. Каждый старался внести в это святое дело свою посильную лепту. Начались регулярные богослужения. Но какие это были службы! Наяву чувствовался необыкновенный духовный подъем. Душа стремилась к Всевышнему. Он был единственной надеждой и прибежищем отверженных. Храм всегда был полон молящимися. Здесь были люди разного возраста: мужчины и женщины с малыми детьми. Каждый прошел нелегкий жизненный путь. Среди них были и те, кто впервые познали Бога и обрели смысл и надежду в этом святом месте. Иногда по воскресеньям приходили строем бывшие сербские военнопленные. Изредка служили у нас православные латыши. Свои проповеди их священник обыкновенно заканчивал всхлипываниями и слезами.

Наша маленькая церковь в море горя и скорби стала островком надежды. Враг, конечно, внимательно следил за каждым нашим шагом и только ждал своего часа. Все время необходимо было быть начеку. На немецкую и особенно английскую защиту надеяться не приходилось. Особенно опасно было ночью. Иногда приходилось ночевать в разных местах у друзей. Не обходилось и без трагического события. К примеру, среди бела дня, на глазах власть предержащих , на улице смершевцами был захвачен наш прихожанин , профессор университета. Наши протесты у английского коменданта ни к чему не привели. Он выразил свое сочувствие и, как Пилат, умыл руки. Но в то время ведь только зарождалась «холодная война». Вот какая была нелегкая и опасная обстановка, но мы были молоды и верили, что делаем правое дело и Господь нас не оставит.

Иногда приезжал совсем неожиданно, даже ночью, о. Виталий. Это было целое событие для нас. Сколько радости, утешения и надежды он вносил в нашу жизнь. Если он мог остаться на пару дней, то совершались незабываемые богослужения: акафисты Царице Небесной и святым. В своих проповедях о. Виталий находил нужные слова, укрепляющие веру и возрождающие надежду. Рассказывал также о шагах, предпринимаемых Синодом и русскими людьми в разных странах рассеяния для спасения соотечественников.

Так прошел примерно год, и моя миссия в Любеке закончилась. Открылась уникальная возможность продолжить образование, прерванное войной. В Любеке университета не было и поэтому пришлось возвращаться в Гамбург. Оглядываясь назад и вспоминая эти годы, видишь, как много хорошего и светлого было в этот трагический период.

[1] ДП — (от англ. DP — «displaced person», произносится «ди-пи») Это люди, высланные из стран своего проживания по расовым, религиозным или политическим мотивам и задействованные в принудительном труде. Количество принудительно вывезенных фашистскими властями с территории СССР по данным обвинительного заключения Нюрнбергского процесса составляло 4 млн 979 тыс. человек гражданского населения. Большинство этих людей подверглись репатриации (как добровольной, так и принудительной), но часть из них, получив статус «беженцев», отказались возвращаться в Советский Союз, где многих из них ждали репрессии. Первые годы своего пребывания на Западе эти беженцы провели в специальных лагерях для перемещённых лиц DP camps.