Наше наследие. Архиепископ Андрей (Рымаренко) 15 (27) марта 1893 — 12 июля 1978
Слово при нареченіи во епископа.
Сорокъ шесть лѣтъ тому назадъ, на Покровъ Пресвятыя Богородицы, началось мое служеніе у престола Господня (въ 1921 году). Сейчасъ, послѣ долгаго тяжелаго пути моего пастырскаго служенія, передо мною въ сущности стоитъ раскрытая могила, и теперь, казалось бы, время подводить итоги прожитому, да готовиться къ исходу, а не начинать новое служеніе въ Церкви Христовой.
Родился я въ г. Ромнахъ, Полтавской губ., еше въ царствованіе Императора Александра ІІІ-го. Дѣтство мое протекало въ первыя годы царствованія Императора Николая II-го, когда Родина наша переживала періодъ благоденствія, и русскіе люди, въ своемъ большинствѣ, не отошли отъ той стихіи, которой дышала Святая Церковь. Росъ я въ религіозной благочестивой семьѣ. Меня окружали уютъ, покой и радость. Меня окружалъ тотъ православный бытъ, который поколѣніями создавала Святая Русь. Въ нашей семьѣ жизнь протекала по церковному календарю, по церковному годовому кругу. Праздники были какъ бы вѣхами жизни. Въ домѣ постоянно совершались богослуженія, и не только мо лебны, но и всенощныя бдѣнія. Бытъ начинался въ дѣтской. Когда я вспоминаю объ этихъ годахъ, — передо мною неизбѣжно возникаетъ незабываемая картина: раннее утро, еще темно. Я только что проснулся и вижу передъ образами, полуосвѣщенными лампадкой, — моя мать. Она молится долго. Но еще болѣе сильное впечатлѣніе производили на меня раннія богослуженія, на которыя часто водила насъ матъ и на которыя мы ходили, невзирая на погоду, и осенью, и зимой. Послѣ этихъ богослуженій всегда чувствовалось какое-то необычное вдохновеніе, какая-то тихая радость.
Это чувство радости, этотъ христіанскій бытъ, были характерными не только для нашей семьи, но и для общества, которое насъ окружало. Годы шли. Промелькнуло дѣтство и отрочество. Я окончилъ Реальное Училище. Жизнь моя рѣзко измѣнилась. Я поступилъ въ Санктъ-Петербургскій Политехническій Институтъ на экономическое отдѣленіе и оказался въ Санктъ-Петербургѣ. Петербургъ на первыхъ порахъ меня ошеломилъ и подавилъ. Я попалъ въ общество людей, совершенно чуждыхъ мнѣ по духу и по настроенію. Послѣ революціи 1905 года на смѣну надеждамъ. волненіямъ, наступило разочарованіе и душевная опустошенность. Люди какъ бы замкнулись въ себѣ. Были заняты суетой, мѣлкими эгоистическими интересами, визитами, концертами, театромъ. Въ отношеніяхъ царила сухость и офиціальность.
И вотъ, столкнувшись съ этой холодной отчужденностью, съ этой опустошенностью, я впервые испыталъ чувство, близкое если не къ отчаянію, то къ унынію, и душа моя возопила — «не могу». Я былъ хорошо обезпеченъ, учился въ прекрасномъ институтѣ. У меня были превосходные профессора, которые давали мнѣ цѣнныя знанія, раскрывали передо мною широкіе горизонты науки и жизни. Почему же возмутилась моя душа? Почему вырвался этотъ крикъ ея — «не могу»? И къ чему же онъ, собственно говоря, относился?
Я почувствовалъ, что не могу жить такъ, какъ живутъ во-кругъ меня. Я почувствовалъ, что мнѣ не хватаетъ той жизни, того православнаго быта, которые окружали меня въ дѣтствѣ и отрочествѣ, той легкости сердца, которую я ощущалъ. Впечатлѣніе было такое, будто меня лишили воздуха, которымъ я дышалъ. Мнѣ нужна была жизнь. И я сталъ ее искать. Однажды я попалъ на лекцію профессора Туганъ-Барановскаго о Достоевскомъ. Разбирая произведенія Достоевскаго, Туганъ-Барановскій раскрылъ то, что происходитъ въ душѣ человѣческой. Раскрылъ тѣ стороны жизни, которыя я какъ-то раньше не сознавалъ. Онъ показалъ тотъ ужасъ, который охватываетъ человѣка, оттолкнувшаго отъ себя Бога, тѣ метанія и ту муку, которыя переживаетъ человѣкъ въ поискахъ Его. Въ своихъ произведеніяхъ Достоевскій, съ одной стороны, изображаетъ цѣлую галлерею типовъ, считающихъ себя христіанами, но живущихъ въ язычествѣ, своимъ разумомъ, безъ Бога, во власти своихъ похотей. Съ другой же стороны, Достоевскій показываетъ міръ людей, живущихъ во Христѣ, воплощающихъ въ себѣ Святую Русь. Показываетъ свѣтлый обликъ Алеши, который черпаетъ источникъ своей жизни отъ старца Зосимы, отъ Христа. И я понялъ, что мое мѣсто около Алеши, около Старца. И только при поддержкѣ его я буду имѣть силы, чтобы переплыть житейское море. Тогда я сталъ искать вѣрныхъ путей. При помощи того же Туганъ-Барановскаго я познакомился съ христіанскимъ студенческимъ кружкомъ. Но этотъ кружокъ меня не удовлетворилъ. Онъ былъ интерконфессіоналенъ. Мнѣ же, воспитанному съ дѣтства въ обстановкѣ православнаго быта, нужна была конфессіональность, нужны были таинства, чувство освященія, молитва.
Все это мнѣ далъ дорогой дня меня о. протоіерей Іоаннъ Егоровъ,* преподаватель Смольнаго Института и многихъ другихъ учебныхъ завѣденій Петербурга. Онъ сталъ руководителемъ группы студентовъ, вышедшихъ изъ христіанскаго студенческаго кружка. Я провелъ въ его какъ бы школѣ, гдѣ насъ студентовъ было 25 человѣкъ, пять лѣтъ и для меня раскрылась та стихія жизни Церкви Христовой, которой жила Святая Русь. Я понялъ, что богослуженіе не только ритуалъ, но въ немъ раскрывается догма вѣры. Она является основой человѣческаго воспріятія Божества. Къ нему ведутъ и нормы вѣры (содержащіеся въ Требникѣ) и тѣ состоянія духа, которыя даются человѣку Таинствами.
Разборъ и изученіе твореній Отцовъ Церкви и святоотечес-кихъ писаній раскрыли мнѣ пути жизни. Когда я прошелъ весь курсъ, преподанный батюшкой ; оанномъ, я буквально ожилъ. Я ощутилъ стихію Православія, я ощутилъ тотъ эфиръ жизни, который оно давало. Я понялъ, въ чемъ заключалась эта жизнь. Я осозналъ ту свободу совести, которую мы получаемъ черезъ Таинство Покаянія. Послѣ этой подготовки я попадаю, дѣйствительно, гь старцу — къ батюшкѣ о. Нектарію, ученику великаго старца о. Амвросія Оптинскаго, выведеннаго Достоевскимъ въ образѣ старца Зосимы. Старецъ Нектарій указалъ мнѣ мой путь, путь пастырскаго служенія, и подготовилъ меня къ нему съ помощью своего ученика, о. Викентія. Онъ училъ меня, что исповѣданіе вѣры должно быть въ благочестіи. Божественное должно войти во всѣ стороны нашей жизни, личной, семейной и обшественной. И вотъ въ 1921 году началось мое пастырство въ родныхъ Ромнахъ. Время было страшное. Страна была разворочена революціей и гражданской войной. Люди были растеряны и потрясены. Многіе гибли, многіе были разорены. Многіе возвращались на свои пепелища нищіе и обездоленные. Доходили до полнаго отчаянія. И отовсюду несся крикъ «помогите». Нужно было помогать: и кормить, и поить, и одѣвать. Нужно было утѣшать, наставлять, спасать человѣческія души.
Моя пастырская дѣятельность проходила успѣшно. И протекала она подъ руководствомъ старца Нектарія. Все это время не прекращалось мое общеніе съ нимъ. Общеніе было и письменное и личное. Неоднократно я ѣздилъ въ Оптину Пустынь, а затѣмъ въ Холмище, гдѣ батюшка былъ въ ссылкѣ. Старецъ рѣшалъ всѣ вопросы и недоумѣнія, которые возникали въ моей пастырской дѣятельности. И умеръ батюшка о. Нектарій впослѣдствіи подъ моей епитрахилью. Три года у меня въ Ромнахъ жилъ о. Викентій, близкій ученикъ старца, и съ нимъ я постоянно совѣтовался. Черезъ нѣкоторое время, однако, болыпевики поняли ту опасность, которую представляла для нихъ моя пастырская дѣятельность. Меня лишили паствы и выслали въ Кіевъ, подъ надзоръ. Тамъ мнѣ было тяжело въ первое время, но затѣмъ я сблизился и сроднился съ группой выдающихся кіевскихъ пастырей-подвижниковъ, и они стали моими наставниками и друзьями. Сейчасъ передъ моими глазами стоятъ мои великіе учителя и сотаинники — схиархіепископъ Антоній (Князь Абашидзе), епископъ Николай, Саратовскій викарій, о. Михаилъ Едлинскій, о. Александръ Глаголевъ, о. Евгеній Капраловъ, протопресвитеръ о. Николай Гроссу, о. Николай Стеценко, о. Константинъ Стешенко... Ихъ дѣятельность и борьба ихъ за человѣческія души протекала въ жуткое время разгула безбожниковъ, на фонѣ бѣсовскихъ карнаваловъ, въ разгаръ гоненій на Церковь и вѣрующихъ, массовыхъ арестовъ и разстрѣловъ. И всѣ они отдали свою жизнь за то, что уже было въ моемъ сердцѣ, — за тишину, которую я пережилъ въ дѣтствѣ, за внутреннюю жизнь, за утвержденіе въ вѣрѣ, за православный бытъ, за Святую Русь. Съ этими священнослужителями пошли въ тюрьмы, ссылки и на смерть тысячи изъ пасомыхъ, которые хотѣли жить въ Богѣ и съ БогомъГосподь помиловалъ тогда меня - освободилъ изъ тюрьмы, далъ возможность уйти изъ ссылки. На мои плечи легла тяжелая отвѣтственность продолжать дѣло замученныхъ подвижниковъ.
Съ 1935 г., находясь на нелегальномъ положеніи, я тайно въ Кіевѣ совершалъ Божественныя Литургіи на преподанномъ мнѣ епископомъ Михѣемъ Оптинскимъ Антиминсѣ. Я получилъ его по благословенію старца Отца Нектарія Оптинскаго. Святыми Тайнами отъ нашей Литургіи одинъ изъ кіевскихъ іеромонаховъ причащалъ больныхъ и немощныхъ. Что было бы дальше - неизвѣстно, если бы не началась война. Въ Кіевъ пришли нѣмцы. Германская оккупація первое время не вмѣшивалась въ нашу церковную жизнь. Открылись церкви. Намъ Господь помогъ возстановить Покровскій больничный женскій монастырь, въ храмѣ котораго я настоятельствовалъ. Положеніе въ городѣ было тяжелое. Многіе голодали. Пришлось опять помогать людямъ, кормить ихъ. Удалось возстановить больницу, домъ для увѣчныхъ и престарѣлыхъ. Но голодъ былъ не только тѣлесный, но и духовный. Изголодавшіеся по Церкви, по православному быту люди устремились въ храмы. Нужно было утолить этотъ голодъ. Послѣ двухлѣтняго пребыванія подъ нѣмецкой оккупаціей пришлось бросить все и эвакуироваться. Наступали Совѣты. Я съ группой близкихъ людей - Кн. Д. В. Мышецкимъ, д-ромъ А. П. Тимофіевичемъ, П. А. Ивинскимъ, О. М. Концевичемъ, нынѣшнимъ епископомъ Нектаріемъ Сеатлійскимъ и др. — оказался въ Берлинѣ. Былъ назначенъ владыкой митрополитомъ Серафимомъ настоятелемъ берлинскаго Ка?едральнаго Собора. Въ теченіе почти двухъ лѣтъ, подъ непрерывными бомбежками въ храмѣ каждый день совершались богослуженія. Господь помогъ намъ сохранить Божественный даръ Евхаристіи Христовой для того, чтобы укрѣпить и утвердить въ вѣрѣ души нашихъ русскихъ людей, бѣжавшихъ отъ коммунизма или насильно привезенныхъ въ Германію. Храмъ былъ постоянно наполненъ «остовской»* молодежью, которая большей частью не знала на родинѣ ни Бога, ни православнаго быта, но инстинктивно теперь тянулась къ Церкви, ко Христу. Ей надо было помочь, приласкать ее, научить, наставить.
Но война приближалась къ концу. Снова пришлось эвакуироваться - на этотъ разъ въ Вюртембергъ (на югъ Германіи), въ маленькій городокъ Вендлингенъ. Тамъ, въ тяжелый періодъ, наступившій послѣ капитуляціи Германіи, находясь въ постоянномъ страхѣ передъ репатріаціей, наша неболыпая группа, подъ моимъ руководствомъ, создала церковь и тотчасъ же установила великое Таинство Божественной Евхаристіи. И мы начали опять создавать укладъ жизненной тихости. создавать православный бытъ. Совершались ежедневныя богослуженія, жизнь шла въ благочестіи отъ воскресенья къ воскресенью, отъ праздника къ празднику. А вокругъ бушевали страсти, вражда, звѣриная борьба за существованіе. Многіе сначала смотрѣли на насъ, какъ на наивныхъ людей. живущихъ не по времени. Но мы жили, жили въ Богѣ. Мало помалу отношеніе къ намъ перемѣнилось. Начались паломничества. Люди, доходившіе до отчаянія, обрѣтали у насъ душевный миръ и тихую радость и уѣзжали просвѣтленными и успокоенными. И вотъ снова переѣздъ въ Америку. И снова нужно было начинать все сначала.
Осенью 1949 года владыка архіепископъ Виталій (Максименко) и владыка архіепископъ Никонъ поручили мнѣ создать женскій монастырь, въ который собрать изъ разныхъ странъ зарубежья разсѣянныхъ тамъ монахинь, создать имъ тихость Христову и православ-ный бытъ. Это порученіе казалось непосильнымъ въ тѣхъ трудныхъ условіяхъ, въ которыхъ мы пребывали. Въ особенности при отсутствіи средствъ. Нѣкоторые меня отговаривали отъ этого дѣла. Но идея создать тутъ, въ Америкѣ, уголокъ православнаго быта, насыщенный той стихіей духа, которой я жилъ и дышалъ съ дѣтства, захватила меня, и я, надѣясь на помощь Господню, согласился. И Господь не оставилъ насъ. 18-лѣтняя исторія Ново-Дивѣевскаго монастыря — это цѣпь чудесъ, совершенныхъ Господомъ. Чудеснымъ образомъ Господь помогъ намъ получить помѣщеніе для монастыря. Совершенно чудеснымъ образомъ мы затѣмъ пріобрѣли въ собственность зданіе и обширнѣйшій участокъ земли. Наконѣцъ, Господь сотворилъ необычайное чудо — мы получили разрѣшеніе на устройство кладбища, которое является послѣднимъ прибѣжищемъ земнаго бытія человѣческаго, получили это разрѣшеніе вопреки американской практикѣ не выдавать подобныя разрѣшенія.
Были собраны монахини. Были выписаны изъ Европы около тысячи человѣкъ «Ди-Пи», изъ которыхъ значительное число осѣло вокругъ монастыря и образовало, такъ сказать, большую православную семью. Господь помогъ воодушевить людей на постройку прекраснаго храма, въ которомъ совершаются ежедневные богослуженія и куда стекаются русскіе люди со всѣхъ концовъ Америки. И, главное, Господь помогъ создать въ Ново-Дивѣевѣ то, что наполняло мою душу съ дѣтства. Въ обстановкѣ эмиграціи, когда русскіе люди, растерявшись въ чуждыхъ условіяхъ жизни и инославности, скатывались въ водоворотъ суеты, Господь помогъ создать въ Ново-Дивѣево православный бытъ, церковную атмосферу тихости Христовой и благочестія. Создать на чужой землѣ — Святую Русь.
Но недостаточно еще создать монастырскую жизнь, нужно ее сохранить. Ибо всегда есть опасеніе, что жизнь можетъ пре-вратиться въ теплицу, въ оранжерею, гдѣ она поддерживается искусственнымъ тепломъ, и, какъ только источникъ тепла прекращаетъ дѣйствовать, — жизнь погибаетъ. Поэтому нуженъ постоянный источникъ жизни. Подобно тому, какъ земля и жизненные соки ея постоянно питаютъ растительность, — нашу жизнь должна непрерывно питать та стихія, которую даетъ Церковь Христова, которая воплощается въ православномъ бытѣ, въ богослуженіяхъ, въ пощеніи, въ молитвахъ, во бдѣніяхъ, во всемъ томъ, что олицетворяетъ нашу Святую Русь. Та стихія, которая человѣку, покидающему свое земное существованіе, вкладываетъ въ уста послѣднія слова — «Въ руцѣ Твои предаю духъ Мой» — и даетъ ему возможность уйти въ вѣчное бытіе съ именемъ Христовымъ. И вотъ, когда Архіепископъ Никонъ предложилъ мнѣ принять Архипастырскую благодать, я понялъ, что Господь призываетъ меня для того, чтобы сохранить, съ помощью святой благодати и при поддержкѣ моего Аввы, Владыки Митрополита, — Святую Русь въ сердцахъ нашихъ людей, заброшенныхъ на чужбину. Я понялъ, что Господь дастъ мнѣ еще болыле силъ и крѣпости для продолженія моихъ трудовъ на нивѣ Христовой.
Поэтому видъ раскрытой могилы не смущаетъ меня, но понуждаетъ меня къ новымъ трудамъ во имя Христа, которые я долженъ успѣть совершить прежде. чѣмъ отойду ко Господу. 46 лѣтъ мое пастырское служеніе было освящено благодатію Господней, отъ которой я черпалъ силу и крѣпость. Сейчасъ на меня возлагается новая, высшая благодать - Архипастырская. Я трепещу, потому что я знаю. что не достоинъ ея, но я принимаю ее, какъ волю Божію. и въ трепетѣ я взываю къ Господу о помощи.