Путешествие в Саров и Дивеево в 1926 г.
Андреевский Иван Михайлович (лит. псевдоним - И. М. Андреев). (1894-1976)
Еще с раннего детства я много слышал о Саровской Обители и о дивном Дивееве, где подвизался святой преподобный Серафим Саровский и всея России чудотворец.
Часто мечтал я побывать там, но это мне долгое время не удавалось.
Однажды летом 1926 года, в июле месяце, мне пришлось быть в Киеве. Как то раз я сидел на берегу Днепра и любовался Киево-Печерской лаврой. Ко мне подошел какой-то странник и заговорил. Он сообщил о себе, что, путешествуя по святым местам, теперь, из Киева, собирается идти в Саров, к мощам преподобного Серафима.
«Какой вы счастливый» — сказал я ему — будете в таком святом месте. А я вот давно мечтал там побывать, да все не удается!»
Тогда странник встал, пристально посмотрел на меня и сказал: — «Раб Божий Иоанн! Ты там раньше меня будешь». После этого он благословил меня и ушел.
Я приехал в Ленинград и узнал, что новая моя служба начнется только в сентябре. Один мой друг посоветовал мне использовать свободное время и съездить в Саров.
У меня оказались на руках небольшие деньги, и кроме того я получил на своей новой службе бесплатный билет по любому маршруту.
5-го августа по нов. ст. я пошел на городскую станцию узнать, когда нужно компостировать билет: в день отъезда или раньше.
Очень жалел я, что Серафимов день 19 июля/1 августа уже прошел. Мой друг утешал меня и говорил, что во второй половине августа в Дивееве празднуется день иконы Божией Матери «Умиление», перед которой всю жизнь молился и умер преподобный Серафим.
Мне очень захотелось побывать в Дивееве и в Сарове именно в этот праздник и я молился Пресвятой Богородице и преп. Серафиму, чтобы они привели меня в этот день туда.
Наметил я выехать 7 августа. На мою просьбу прокомпостировать билет на 7 августа кассир почему то вдруг сказал мне: — зачем вам ехать послезавтра, поезжайте завтра! — и прокомпостировал мой билет на 6 августа.
Мой духовный отец, протоиерей Сергий Тихомиров, расстрелянный большевиками в 1930 году, говорил мне, что при путешествии к преп. Серафиму все складывается само собой и не надо этому сопротивляться. Вспомнив этот совет, я подчинился необходимости выехать на сутки раньше, чем предполагал, хотя и был этим огорчен.
6 августа поздно вечером я приехал на вокзал, но там узнал, что поезд на Москву идет поздно ночью, и у меня оставалось часа два свободного времени.
Я подошел к церкви «Знамения Божией Матери», разрушенной впоследствии большевиками, после смерти академика И. П. Павлова, который был прихожанином этой церкви. Почему то я постучался в закрытую церковь. Несмотря па поздний час, старик сторож открыл мне дверь и, узнав что перед паломничеством в Саров я хотел бы помолиться, приветливо впустил меня и сказал: «помолитесь, помолитесь, ведь у нас в церкви придел преп. Серафиму». Я очень этому удивился и обрадовался.
Когда я молился перед большим, во весь рост образом преп. Серафима, я почувствовал сердцем, что он меня сам благословил на путешествие.
После церкви я зашел к одной своей дальней родственнице вблизи вокзала. Она меня угостила чаем. Жила моя родственница в так называемой «коммунальной квартире», где было много комнат и где жило множество разных людей. Во время беседы за стаканом чая в комнату постучали, и какая то незнакомая женщина спросила: «тут находится странник, который идет в Саров?»
Я удивился и сказал: «Да, я собираюсь ехать в Саров».
«Так вот одна старая больная женщина, живущая в последней комнате, просит за нее помолиться у мощей преп. Серафима, которого она очень чтит. А вот и 50 копеек на просфору. Зовут эту женщину София. Она просит вас помолиться, а также узнать ваше имя, чтобы и она могла за вас молиться. Может быть, в пути какая-нибудь София вас и приютит!»
Я взял 50 копеек, сказал свое имя и обещался помолиться за рабу Божию Софию.
Поздно ночью я выехал из Ленинграда в Москву. Я знал, что в Москве имеется два поезда на Арзамас: один уходит утром и приезжает в Арзамас ночью, а другой выезжает ночью и прибывает утром. Конечно, я решил ехать на втором, ночном, поезде, чтобы не заботиться о ночлеге и не тратить на него лишних денег, которых я взял с собою, по совету духовных моих руководителей, всего лишь пять рублей. Кроме того я взял с собою небольшое количество лекарств. Я врач, и в пути, может быть, понадобится кому-нибудь врачебная помощь. Я предполагал целый день, до отхода ночного поезда, пробыть в Москве, где я давно не был, у своих родных, друзей и знакомых.
Но когда я пошел в Москве в кассу, чтобы прокомпостировать свой билет на ночной поезд, то и здесь, как и в Ленинграде, кассир вдруг почему то сказал мне: «Вы еще поспеете на утренний поезд, ведь надо только перейти площадь и там находится Казанский вокзал, с которого через полчаса отходит поезд на Арзамас». И он выдал мне билет на утренний поезд. Я был весьма огорчен этим, но, вспомнив, что надо безропотно подчиняться тому, что случится, — решил, что, может быть, благодаря более раннему отъезду я встречу кого-нибудь мне нужного или избегну какой либо неприятности.
Поезд был переполнен народом. Кругом слышалась брань, крики, плохая музыка на гармошке. Поезд двигался медленно, подолгу останавливаясь на станциях. Ехали целый день. Наступил вечер, спустилась тьма. Пошел дождик. Народ стал убывать из вагона и, когда ночью поезд подошел к Арзамасу, из пассажиров почти никого не оставалось.
Обеспокоенный мыслью, что ночью, в темноте, в дождь, без денег приеду в незнакомый город, я прикрыл глаза рукой и мысленно помолился преп. Серафиму, чтобы он помог мне с ночлегом.
Вдруг ко мне подошла какая то пожилая, чисто и опрятно одетая женщина и заговорила со мною. Узнав, что я из Ленинграда, еду в Саров, к преп. Серафиму, она умилилась и обрадовалась.
«Ну, а где же ночевать то будете? Есть тут какие-нибудь у вас родные или знакомые?»
Я ответил, что у меня нет никакого знакомства в Арзамасе и что я только что помолился, чтобы преп. Серафим помог мне найти ночлег.
«Ну, тогда ночуйте у меня, батюшка» — воскликнула женщина. — «Сама София тебя приютит» — добавила она. Я вздрогнул, вспомнив вчера сказанные мне слова о том, что «может быть какая-нибудь София его и приютит», и очень удивился, почему эта женщина говорит о себе «сама София».
«Вас Софией зовут?» — спросил я ее.
«Нет, я Ксения Дмитриевна Кузнецова, но я работаю сторожихой Софиевского Собора и живу под самой колокольней. Вот я и сказала, что София, Премудрость Божия, тебя приютит!»
Ксения Дмитриевна повела меня в темноте по городу Арзамасу и привела к себе в комнату под колокольней Софиевского Собора.
«Вот напою тебя чайком, накормлю, да и спать положу на кровати, а сама лягу в уголку, на полу!» — сказала она.
Я запротестовал, заявив, что лягу с удовольствием на полу и прибавил, что у меня, к сожалению, очень мало денег.
«Что-ты, что-ты, батюшка! Тебе самому нужны деньги, так я дам, а с тебя не возьму ничего. Где это видано, чтобы со странника по святым местам деньги за ночлег брать? И на полу не положу тебя, а ляжешь на кровати... Я не хочу из за тебя в ад попасть!» — неожиданно заключила она. Видя мое удивление, она сказала: «страннику должен быть почет и уважение и лучшая постель в доме, а то Господь рассердится!»
Утром она снова напоила и накормила меня, положила в мешок лепешек, дала мне большой деревянный посох с крестом, который просила вернуть на обратном пути, и, указав путь до Дивеева, находящегося в семидесяти километрах, посоветовала пройти это расстояние за два дня.
«Но перед тем, как идти к преподобному Серафиму», — сказала Ксения Дмитриевна, -— «не поленись и сходи в противоположную сторону за два километра и поклонись чудотворному образу Святителя Николая Чудотворца в Никольском женском монастыре».
Я сначала было подумал про себя — зачем я буду менять намеченный маршрут в Дивеево, а потом понял, что этой мыслью я обидел дивного Святителя Николая, которого, как и преподобного Серафима, особенно чтил с детства.
И я пошел сначала в Никольский монастырь. Там я увидал чудотворный образ Св. Николая, выдолбленный из дерева. Мне показалось, что Св. Николай сурово на меня посмотрел. Я упал на колени и просил прощения за свои помыслы. С посохом в руках тронулся я в путь по направлению к Дивееву. Полил сильный дождь. Я промок до костей, и мне казалось, что Св. Николай послал на меня легкое испытание-эпитемию за мое нерадение.
С большим трудом, усталый и измученный, добрел я до первого села Ямище. Село действительно стояло в большой яме, в овраге, и мне вспомнилось описание одного селения в повести Чехова «В овраге». Село было грязное, шумное, неприветливое. Был какой то советский праздник, играли на гармошках, раздавалась сочная ругань. Я прошел все село и нигде не решился зайти отдохнуть. Вышло солнышко, стало подсушивать и я, отдохнув за селом на камешке, пошел дальше. Погода совсем разгулялась.
В десятом часу вечера, уже в полной темноте, я дошел до села Ореховец, на полпути до Дивеева. Надо было ночевать, и я стал стучаться в избы. Но нигде меня не впускали, узнавая, что я «прохожий», «странник». Иногда грубо говорили: «проваливай дальше, много вас тут шляется». Наконец, один селянин сказал мне: «вон там живет поп, может быть, он тебя пустит». Я направился к дому священника и постучал. Через несколько минут раздались шлепающие в туфлях шаги, и старенький священник приоткрыл дверь. На мою просьбу о ночлеге он ответил, что к сожалению не может меня принять, так как это ему запрещено властью под страхом сурового наказания, но посоветовал обратиться в избу на углу, в комсомол, где можно, быть может, и переночевать.
«Ах, батюшка», — ответил я — «только не в комсомол. Я ведь иду к преп. Серафиму помолиться... Вы не бойтесь меня, у меня есть с собой исправные документы, я верующий человек»...
«Да к тому же у меня дети больны» — перебил меня священник.
«Батюшка, — горячо воскликнул я, — да ведь я врач, и, между прочим, специалист и по детским болезням, я осмотрю ваших детей, да и лекарства у меня с собой есть».
Священник, убежденный моими доводами, впустил меня и познакомил с матушкой. Осмотрев больных детей, я успокоил родителей, что это только грипп и дал лекарства.
Матушка поставила самовар, мы втроем сели за чай, разговорились, и через какой-нибудь час стали друзьями.
«Простите меня, — сказал вдруг священник, — что я хотел вам отказать в ночлеге. Бог мне такого интересного гостя послал, а я его хотел прогнать».
Я в свою очередь извинился, что был столь назойлив в моей просьбе о ночлеге.
Переночевав, рано утром, напившись чаю с баранками, я пошел дальше. Матушка высушила, вычистила и выгладила мое платье и положила в мой мешок лепешек. Батюшка взял с меня слово ночевать у него на обратном пути.
День был ясный, теплый. Пели птицы, и на душе было легко. Я шел и молился преп. Серафиму, обгоняя прохожих. Все приветливо улыбались и кланялись. С некоторыми я заговаривал.
«Вот, видите, сколько народа идет и едет» — сказал мне один прохожий — «ведь это все к Преподобному идут, с разных концов земли русской!»
Действительно, кого я ни спрашивал, все отвечали, что идут и едут к преп. Серафиму. Кого и откуда тут только не было. И простые люди, и интеллигенты, и мужчины, и женщины, и молодежь, и дети.
Одни были из Москвы, другие из Одессы, иные из Архангельска, иные из Сибири... Меня это чрезвычайно удивило и особенно обрадовало.
«Вот, видите, впереди подымается на горку молодой человек, монах, это отец Платон, сын известного профессора И-ва из Москвы. В такое время, когда все в комсомол норовят, он в монахи пошел» — объяснила мне одна пожилая дама из Тулы.
Мне почему то вдруг захотелось познакомиться поближе с этим молодым монахом. Я нагнал его, поклонился, разговорился, и мы стали друзьями. Все последующее путешествие мы провели вместе.
У о. Платона был только билет из Москвы до Арзамаса и обратно. Ни денег, ни вещей он не имел.
«Преподобный Серафим всегда пропитает и ночлег пошлет» — говорил он убежденно.
«В Дивееве у вас есть кто-нибудь из знакомых?» — спросил я его.
«Нет, но преподобный Серафим пошлет знакомых!»
«Может быть, через меня грешного он пошлет вам этих знакомых» — сказал я. «Я надеюсь встретить в Дивееве мою хорошую знакомую, врача-профессора, которая после смерти своего мужа, тоже профессора, уехала в Дивеево и работает там в монастырской больнице», — разъяснил я о. Платону.
«Ну вот и слава Богу» — ответил молодой монах. Мы пошли дальше.
Однажды, когда я предложил о. Платону посидеть и отдохнуть, он мне ответил: «нет нельзя отдыхать, надо спешить, а то ведь мы ко всенощной опоздаем. Ведь такой великий праздник!»...
«Какой праздник?» — удивился я.
«Как же, завтра праздник Дивеевской иконы Божией Матери «Умиление», одновременно и праздник Смоленской Божией Матери «Одигитрии».
Пелена точно спала с моих глаз, и я сразу понял, почему и в Ленинграде и в Москве мне кассиры прокомпостировали билеты на полтора суток раньше, чем я хотел. Явная помощь Божией Матери, Которая ответила мне на мои молитвы о том, чтобы Дивеевский праздник «Умиления» мне провести там. Вот «Одигитрия», т. е. путеводительница, и взяла меня за руку и повела ко дню «Умиления», умилив душу мою тихою радостью...
Подошли мы к Дивееву при колокольном звоне, прямо к началу всенощной. Усталости как не бывало, хотя, мы, ведь, прошли более тридцати километров. В церкви было много народа.
Служили три епископа — Преосвященные Серафим, Филипп и Зиновий.
В этот вечер и на следующий день в Дивеево пришло около 3.000 богомольцев.
Когда я спросил одну монашенку, находится ли в монастыре профессор-доктор В. В. Щ., она мне ответила, что «матушка Вера здесь» и провела меня к В. В., которая была уже монахиней и заведовала монастырской больницей.
«Ночевать будете в больнице» — сказала она мне и о. Платону — «у меня одна палата на две койки совершенно свободна. А теперь идите в церковь. После службы приходите ко мне пить чай»...
Богослужение было дивное. Прекрасный хор, совершенно особенные «дивеевские» мотивы и манера петь...
После всенощной мы с. о. Платоном были у В. В. и долго беседовали о дивном Дивееве, о преп. Серафиме и его заветах.
«Завтра после обедни мы сразу пойдем в Саров, к мощам преп. Серафима» — сказал о. Платон, и я с ним согласился — «скорее в Саров!»
«Нет, — сказала В. В. — вам нужно не менее суток пробыть в Дивееве. Разве вы не знаете, что сказал преп. Серафим? — Счастлив тот, кто сутки пробудет в Дивееве, ибо около него пройдет Пресвятая Богородица. Владычица один раз в сутки сходит на землю и обходит обитель».
Затем В. В. рассказала нам, что имеется «правило» преп. Серафима, которое надо выполнить, а именно: обойти с четками в руках трижды «канавку», т. е. по дорожке вокруг обители, и прочитать 150 раз «Богородицу» и 150 раз «Отче наш», затем помолиться обо всех родных и знакомых, как живых так и мертвых. После этого можно сказать свое самое сердечное, самое необходимое желание, и оно непременно исполнится.
Одна из послушниц Дивеева как то раз сказала матери-игуменье Александре: — вот бы знать эту минуточку, когда Владычица обходит обитель по канавке!» На это мать игуменья ответила — «а вот живи весь день так, как будто в это время Пресвятая Богородица проходит мимо тебя!» Замечательный ответ.
Мы, конечно, решили с о. Платоном остаться еще один день в Дивееве.
Вечером, после осмотра всех достопримечательностей монастырских, особенно кладбища, где похоронены и Мантуровы и 16-тилетняя Мария-Марфа и другие известные по «Летописи Серафимо-Дивеевскаго монастыря» митрополита Серафима Чичагова, — мы с о. Платоном, с четками в руках, начали выполнять «правило» преп. Серафима и трижды обошли тихо по канавке вокруг монастыря.
Я предполагал испросить себе после обхода многое, как из области духовной, так и материальной.
Но когда, выполнив, в конце третьего обхода «канавки», все правило, я захотел высказать свои сердечные желания, со мной, очевидно, по великой милости преп. Серафима, произошло чудесное явление. Меня вдруг охватила совершенно особенная духовная, тихая, теплая и благоуханная радость — несомненное убеждение всем существом в существовании Божием и в совершенно реальном с Ним молитвенном общении. И вот мне стало совершенно очевидным и ясным, что всякая просьба о чем-нибудь земном — будет равносильна молитве: Господи, отойди от меня и лиши меня Твоего чудного дара...
И я внутренно горячо обратился к Господу:
«Господи, не давай мне ничего, отними от меня все земное благополучие, только не лишай меня радости общения с Тобой, или, если это невозможно сохранить навсегда в нашей жизни, то дай мне память сердечную, дай мне возможность сохранить до смерти воспоминание об этой настоящей блаженной минуте ощущения Твоего Святаго Духа!»
На другой день мы пошли с о. Платоном в Саров... Приложились к мощам преп. Серафима с большим волнением, с духовным страхом и благоговением. Я чувствовал, что духовно родился вчера в Дивееве. Все стало внутри по-новому. Прежде я не понимал такой простой истины, что духовное от душевного отличается больше, чем душевное от телесного. А теперь я это все хорошо понял.
Внутри, в глубине души моей, было тихо, спокойно, радостно. Внешние чудеса у раки преп. Серафима, происходившие у меня на глазах, — не поражали. Все это казалось простым и естественным.
Исцелился у мощей сухоногий мальчик, исцелилась душевно- больная; все это так и должно было быть.
У мощей преп. Серафима постоянно стоял старый монах. Он уже много лет занимал эту должность — стоять при мощах и освящать образки и крестики.
Один мой друг, много лет тому назад бывший в Сарове, рассказал мне следующий случай. Подходя в очереди к мощам Преподобного и держа в руках маленький образок для освящения, он заметил, что старый монах, по имени Исаакий, брал образки, клал их попеременно на лоб и на грудь Преподобного и затем возвращал назад; иногда, если образа были большие, на них ставилась печать: «освящена на мощах преп. Серафима Саровского».
Мой друг, инженер по профессии, подумал про себя: — как же это так? ведь освящать образа надо бы святой водой!.. Но он ничего не сказал, и, подойдя к старцу, молча подал свой образок. Тогда монах вдруг остановился на одну секунду в своем движении, как бы в нерешительности, и не положил образок ни на лоб, ни на грудь преп. Серафима, но попросил одного из послушников принести святой воды и окропил ею образок. Очевидно, старец был прозорливец и читал мысли.
Глядя на этого старца, я вспомнил рассказ моего друга, который впоследствии принял иерейский сан...
В Сарове мы побывали в ближайшей и дальней пустыньке, осмотрели колодцы, вырытые преп. Серафимом, выкупались в святом источнике целебной воды, повидали под стеклом камень, на котором саровский Подвижник молился 1000 ночей и дней, и многое другое.
Повидали мы и одну старую монахиню, которая рассказала нам, что в 1903 г. при открытии мощей преп. Серафима, она присутствовала при передаче Государю Императору Николаю II письма преп. Серафима, (адресованного «четвертому Государю, который сюда приедет»), Письмо хранилось в Саровском монастыре в течении четырех царствований. Государь был глубоко взволнован, когда прочитал это письмо. О содержании послания никому ничего неизвестно. Рассказ монахини меня весьма поразил, ибо никогда и нигде я об этом факте не слыхал.
Нам с о. Платоном очень захотелось получить хоть крошечную песчинку от камня, на котором преп. Серафим молился, но нам сказали, что если бы каждому посетителю Сарова давалось бы по песчинке, то камня давно бы уже не было.
Отец Платон предложил мне пойти с ним в глубину леса и помолиться преп. Серафиму, чтобы он послал нам песчинку от его камня.
Как дети, с твердой верой что наша молитва будет услышана, мы встали на колени и помолились. Наша молитва вскоре же была услышана. Не прошло и пол часа, как блуждая по лесу, мы остановились около большого деревянного креста, каких в Тамбовской губернии было очень много в лесах, в полях, на дорогах. Крест этот был разрисован красками одной монахиней, изобразившей Спасителя. Монахиня доканчивала работу, когда мы подошли к ней и поздоровались.
«Как ваше имя, матушка?»
«Варвара» — отвечала она.
«Как хорошо вы пишете!» — сказал я.
«Нет, не очень» — скромно произнесла мать Варвара, — «это не моя специальность; я — миниатюристка. Вот иногда некоторые архиереи получали кусочки камня преп. Серафима, с ноготок величиной, так вот я на таком камушке писала лики Угодника»...
«Матушка!» — воскликнул о. Платон — «а вот мы так хотели бы получить хоть песчинки от этого камня!»
Монахиня пристально на нас посмотрела и сказала: — «Как величайшую святыню я берегу несколько песчинок от святого камня... Эти песчинки остались у меня после шлифовки камушков, на которых я писала образки. Но эти песчинки хранятся у моих родных, далеко, семьдесят километров отсюда... может быть вы дадите мне свои адреса, и я пришлю Вам эти песчинки почтой»...
У меня оказалось два конверта с марками. Я написал свой, ленинградский, и о. Платон — московский адреса, приписал «заказное» и подал матушке Варваре.
(Через две недели по возвращении домой я получил по почте несколько этих песчинок, как и обещала мать Варвара, с которой мне пришлось встретиться в саровском лесу при таких странных обстоятельствах).
В течение последующих двух дней мы побывали в замечательной иконописной художественной мастерской, побеседовали со многими старыми иноками и инокинями; погуляли по густому лесу с огромными, в два обхвата, соснами; подышали «ладаном саровских сосен», как выразился о благоухании Сарова один русский поэт — Клюев.
Я решил приобрести маленький серебряный образок с изображением на одной стороне лика Божией Матери «Умиление», а на другой — преп. Серафима, чтобы носить на шее всю жизнь. Но, к сожалению, такой иконки, обычно в большом количестве имеющейся в монастыре, в данное время не было. Этим обстоятельством я был весьма огорчен, но о. Платон сказал мне: «Помолитесь, чтобы преп. Серафим послал вам эту иконку».
Снова с детской верой мы с о. Платоном просили Преподобного послать мне этот образок (мой спутник таковой уже имел).
«Ну, теперь, по приезде домой, вы обязательно получите эту иконку» — сказал мне убежденно о. Платон. — «Вам или подарит ее кто-нибудь или вы купите ее!»
Духовно напитавшись в Сарове и Дивееве мы отправились обратно в Арзамас.
В Саров принято приходить из Арзамаса пешком за 70 верст. «Надо тому лапоточки сносить, кто ко мне в гости идет» — говаривал преп. Серафим. Поэтому, почти все богомольцы приходили в Саров пешком. Но обратно обычно уезжали на телегах, в которых помещалось по десять человек, по рублю с головы... Но условие поездки было такое, чтобы сразу всем десятерым не сидеть, а сменяться по очереди, идя часть пути пешком.
Мы с о. Платоном так и поехали. Последнюю ночь в Сарове я почти не спал, а слушал, как били башенные часы. Они били ежеминутно один раз тонким колокольчиком, затем четверти — несколько большим, и, наконец, часы отбивались уже большим колоколом...
По пути в Арзамас мы заметили впереди нас другую телегу, нанятую тоже десятком пассажиров. Среди этих последних наше внимание привлекли две женские фигуры: молодой схимонахини и ее спутницы, сестры милосердия, в белой косынке.
Сестра милосердия часто присаживалась на телегу, хотя была крепкой краснощекой женщиной. Схимонахиня же, бледная, хрупкая, крайне болезненная на вид, шла бодро и ни разу не присела на телегу.
Мы заинтересовались этими богомолками, нагнали сестру милосердия и разговорились с нею.
Узнав, что я врач, сестра милосердия спросила меня: «Объясните мне, доктор, как понять следующий случай?» И она рассказала мне, что ее родственница, молодая монашка Смоленского монастыря, Вероника, была больна туберкулезом легких в последней стадии. Врачи приговорили ее к смерти через две-три недели. Тогда она умолила дать ей схиму, а затем отвезти к мощам преп. Серафима. Едва живую ее привезли в отдельном купэ поезда и затем на телеге в Саров.
Приложившись к мощам преп. Серафима, матушка Вероника почувствовала себя исцеленной и сказала: «Прости меня преп. Серафим, что я не могла к тебе придти пешком и сносить лапоточки, но зато теперь обратно в Арзамас я не поеду, а пойду пешком семьдесят километров». И вот она идет.
Я ответил, что я не только врач, но еще и верующий православный христианин, а потому понимаю этот факт, как несомненное чудо, сотворенное преп. Серафимом... Через три года после этого события, находясь за свои религиозные убеждения в соловецком концлагере, я встретился там с Епископом Иларионом из Смоленска, который мне поведал, что матушка Вероника до 1929 г., когда он был оттуда увезен, была жива, и об ее чудесном исцелении знают многие верующие в смоленском крае...
По дороге в Арзамас о. Платон и я заехали к о. Алексею, священнику в селе Ореховцы и провели с ним в духовной беседе незабываемый час, пока отдыхали лошади.
В Арзамасе я распрощался с о. Платоном: он поехал в Москву, и я зашел к своей новой знакомой — сторожихе Софийского Собора — Ксении Дмитриевне.
Я возвратил ей ее посох, поблагодарил за все, по душам побеседовал с нею.
«Уж не знаю, что вам на память то подарить!» — сказала Ксения Дмитриевна и на минутку задумалась. — «Да, вот что!.. я то найду в Сарове такой образок, а вот вы то уж вряд ли в Ленинграде достанете» ... И она сняла с своей шеи маленький серебряный образочек и показала мне. — «Вы не имеете такой иконки?»
Я посмотрел и обомлел: это был образок с изображением Божией Матери «Умиление» и преп. Серафима. Это была такая иконка, о получении которой я вместе с о. Платоном молился накануне в лесу.
«Эта иконка, — объяснила мне Ксения Дмитриевна, надевая ее на меня, — «лежала на лбу и на груди преп. Серафима в день открытия его мощей в 1903 году»...
Я уехал домой и с тех пор, вот уже 25 с лишним лет, эта иконка постоянно со мной. Дай Бог чтобы и в могилу мне пойти с нею. Надеюсь на это крепко.
Вся моя жизнь после моего паломничества в Саровскую пустынь изменилась. Господь отнял от меня, по моей молитве на канавке, все блага земные, но сохранил навсегда память о той минуте, когда, по безграничному милосердию Своему, по милости Пресвятой Богородицы и по молитвам преп. Серафима, я, грешный, совершенно незаслуженно сподобился пережить в себе тихое, радостное, благое и благоуханное веяние Святаго Духа Господня...
+ + +
В 1927 году Саров и Дивеево были разгромлены советской властью и на их месте возник знаменитый «Темниковский концлагерь».
Мощи Преподобного Серафима Саровского и всея России Чудотворца, после кощунственного надругательства над ними, были отосланы в антирелигиозный музей в Москве.
Колодцы, вырытые преп. Серафимом, были засыпаны; гроб, в котором он был погребен до прославления - сожжен.
В храме "Во имя препод. Зосимы и Савватия", где покоились мощи Святого, были поставлены трехъярусные нары для заключенных. Уборные были устроены в бывшем алтаре храма...
Источник: Православный путь. 1953, Стр. 16-25; Православная Русь. 1947, № 16.