Блаженнейший Митрополит Антоний: Пастырские беседы
Пастырские беседы
...He будемъ закрывать своихъ глазъ на то, что авторитетъ духовенства въ Россіи упалъ теперь весьма низко и, что особенно печально, упалъ не только въ глазахъ нечестивцевъ, но особенно въ глазахъ людей богобоязненныхъ, которые до сего времени представить себе не могли, чтобы среди духовныхъ лицъ оказались люди, чуждые Православной вере и притворно исполняющіе действія и молитвы, присвоенныя ихъ сану. Мириться съ личными слабостями духовныхъ лицъ русскій человекъ давно привыкъ, но онъ прощалъ эти слабости, доверяя непоколебимой вере и искреннему покаянію православнаго пастыря, которое снова его возводитъ на высоту его апостольскаго жребія, какъ горькія слезы и троекратное исповеданіе прегрешившаго некогда Апостола.
Итакъ, теперь мы не можемъ более требовать доверія своему благочестію и своей молитве за одинъ священный санъ, которымъ насъ сподобилъ Господь. Это доверіе покинуло христіанъ, читавшихъ многочисленныя „постановленія" духовныхъ съездовъ безъ одного упоминанія о Боге и о спасеніи, постановленій дерзкихъ и сословно себялюбивыхъ,— хотя бы последній параграфъ ихъ и содержалъ въ себе пустую и ни къ чему не обязывающую фразу: „усилить церковную проповедь", — ибо сіе последнее и прежде не возбранялось, да и на будущее время исполняться никемъ не будетъ.
Къ счастью, да, теперь воистину—къ счастью, духовные журналы и ведомости почти не читаются мірянами; но, все же, колебаніе веры и благочестія въ духовныхъ сферахъ не осталось для мірянъ неведомымъ, даже у насъ на Волыни, где пастыри въ этомъ неповинны. Въ жалобахъ крестьянъ упоминаются уже не только правонарушенія обвиняемыхъ клириковъ, но и небреженіе и холодность некоторыхъ къ молитве, и нераденіе о церковномъ учительстве. Если мы хотимъ удержать при себе своихъ овецъ, за которыхъ должны дать ответъ Богу, то мы должны не однимъ авторитетомъ своего сана, но уже и личными качествами поддерживать въ нихъ почтеніе къ духовному чину и веру въ богопреданную намъ благодать. Правда, теперь не принято касаться внутренней жизни другъ друга: проникающій къ намъ „правовой порядокъ" предлагаетъ чисто внешнія отношенія между людьми, и даже святая исповедь, установленная Христомъ и Апостолами, на несколькихъ духовныхъ съездахъ признана подлежащею отмене. 0 времена! о нравы!...
Итакъ, если хотите, чтобы васъ слушали въ Церкви и въ частной беседе со вниманіемъ, со слезами,—чтобы вашему слову повиновались, какъ глаголу Божію, не думайте, что для этого нужно учиться человеческой хитрости или душевному магнитизму: нетъ, избави Богъ отъ подобнаго шарлатанства, свойственнаго другимъ вероисповеданіямъ... Неть, нужно самому возрождаться духомъ, самому смиряться, каяться, молиться и созидать своего внутренняго человека.
Въ чемъ заключается это созиданіе и какъ оно обнаруживается въ деятельности священника, объ этомъ и будетъ моя речь въ этой и въ дальнейшихъ беседахъ. Но пусть никто не морщитъ своего лба и не говоритъ: слабы мы для того, чтобы теперь переделывать себя. Въ Бога мы и раньше верили и безъ молитвы не жили, но ломать себя на четвертомъ, а то и на шестомъ десятке летъ своей жизни, это невозможно. Увы, это нехорошія слова! Ихъ говорилъ поначалу Никодимъ, князь жидовскій: „како можетъ человекъ родитися, старъ сый? еда можетъ второе внити во утробу матери своея, и родитися?", но получилъ ответъ: „ты ecu учителъ израилевъ и сихъ ли не веси?—Аще земная рекохъ вамъ, и не веруете: како, аще реку вамъ небесная, уверуете?" (Іоан. III, 4, 12). Изъ этого ответа совершенно ясно, что Никодимъ понялъ, о какомъ возрожденіи говоритъ Господь, но почиталъ его столь же невозможнымъ для пожилого человека, какъ снова войти въ утробу матери.
Итакъ, если подобная мысль была постыдна для учителя израилева, то для пастыря Христова она весьма греховна. Мы должны не уклоняться отъ изученія законовъ возрожденія духовнаго, но везде и всячески его искать. Старость не помеха добродетели, но ея другъ и последователь. Старость напоминаетъ о тщетности земного, предвидитъ гробъ и землю, лобызаетъ небо, приветствуетъ Ангеловъ, трепещетъ ада и демонскихъ мукъ, простираетъ руки къ Богу и Его Угодникамъ.
Я учился больше вашего, достолюбезные отцы и братья, но и теперь считаю себя ученикомъ Божественной мудрости и почитаю себя счастливымъ, когда встречаю человека, могущаго мне что-нибудь сказать на пользу души или сообщить крупицу мудрости отъ книгъ ли, или изъ собственнаго опыта.
Примите и мою крупицу. И первая изъ нихъ заключается въ той истине, усвоенной моимъ опытомъ и удостоверенной отъ слова Божія, что весь успехъ пастырской деятельности зависитъ отъ того, сколько мы въ свою собственную душу достанемъ Божественной благодати, сколько сами надъ собою поработаемъ. Духовная жизнь; или подвижничество духовное, вотъ въ чемъ главный долгъ пастыря Церкви! Ученіе о семъ подвижничестве изложено отцами и именуется аскетикой. Это ученіе изображаетъ законы внутренней жизни христіанина и постепенное его восхожденіе къ духовному совершенству и общенію съ Богомъ. Оно должно бы составлять предметъ науки нравственнаго богословія, но, къ сожаленію, эту науку наша школа духовная взяла отъ западныхъ еретиковъ-протестантовъ, какъ догматику отъ латинянъ съ небольшими только исправленіями. Протестанты же отвергли ученіе о внутренней борьбе и деятельномъ стремленіи къ совершенству, предоставивъ последнее одной благодати, а благодать они надеются привлечь одною верою, а не молитвенными усиліями и борьбой вопреки Господню слову:„царствіе Небесное нудится и нужницы восхищаютъ" (Матѳ. XI, 12) и еще: „слово держатъ и творятъ плодъ въ терпеніи". Ихъ нечестіе опровергаетъ и св. Апостолъ Павелъ, на котораго они любятъ ссылаться; онъ говоритъ ясно: "не потому, чтобы я уже достигъ или усовершился; но стремлюсь, не достигну ли и я, какъ достигъ меня Христось Іисусъ. Братія, я не почитаю себя достигшимъ, а только, забывая заднее и простираясь впередъ, стремлюсъ къ цели и почести вышняго званія Божія во Христе Іисусе" (Фил. III, 12—14).
Видите, даже Апостолъ не достигъ еще вершины той духовной лестницы, того постепеннаго совершенствованія во Христе, которому васъ, учители Христова стада, и не учили въ духовной школе, ибо наше Нравственное Богословіе имеетъ только ценное философское Введеніе, а затемъ взаменъ ученія о духовномъ совершенстве предлагаетъ протестантское ученіе о Спасителе, какъ носителе какой-то свободы (и кстати уже любви), нужной протестантамъ; затемъ чисто еврейское ученіе объ обязанностяхъ и о грехахъ, да кантовское языческое ученіе объ уваженіи къ другимъ и, наконецъ, (о ужасъ!) объ уваженіи къ себе. Только въ недавнее время внесли главу о духовной жизни, но она входитъ клиномъ въ эти неразумные параграфы.
Итакъ, намъ нужно понять, что этой главной части христіанской мудрости мы почти не слышали въ школе, а, между темъ, ей надо учиться всю жизнь. Есть очень доступная, и дешевле рубля стоющая, но духовно-драгоценная книжка отшельника-епископа Феофана (1894) „Путь ко спасенію", въ которой изложена лестница духовнаго совершенства, и читая сію книжку, вы больше усовершенствуетесь и въ собственной добродетели, и въ деланіи пастырскомъ, нежели читая современные духовные журналы, которыми тоже овладели наши революціонеры.
Я не буду вамъ повторять содержаніе этой книги, но хочу излагать правила подвижничества применительно къ жизни пастырской, а пока, указавъ на нихъ, какъ на главное условіе успеха вашей деятельности, хочу еще въ заключеніе устранить главнейшее препятствіе этому подвигу.
Въ вашихъ учебникахъ есть напоминаніе о чести; авторы учебниковъ, чувствуя совершенную несовместимость этого языческаго понятія съ христіанствомъ, стараются заменить его смыслъ и даже вовсе его изменить, чтобы придать ему хотя бы полухристіанскій характеръ. Но общественные нравы въ нашемъ ополяченномъ крае укоренили это нелепое понятіе въ сознаніи многихъ священниковъ въ его чисто языческомъ виде, какъ оно было у римлянъ и у германскихъ варваровъ, и я не разъ получалъ жалобы священниковъ другъ на друга: „Такой-то отнялъ мою честь, которая мне всего дороже".— Что за дикая безсмыслица! Насъ Господь призываетъ къ безчестію за Его имя, намъ угрожаетъ отнять небесную награду, если мы гонимся за похвалой отъ людей, велитъ радоваться и веселиться, если имя наше пронесутъ, яко зло, — а здесь священникъ открыто признается, что ему всего дороже, чтобы его личность не осталась никогда безнаказанно оскорбленной.
Пусть это будетъ для тебя всего дороже, но прежде сбрось съ себя не только іерейскую одежду, но и крестильный крестикъ и запишись въ евреи, или магометане, ибо Поруганный и Распятый не признаетъ тебя Своимъ. Онъ велелъ тебе нести крестъ, а ты считаешь невыносимымъ всякое неотмщенное оскорбленіе. Перечитай всю Библію: найдешь-ли въ ней это нелепое, языческое слово „честь"? Никогда! Тамъ есть „честь" въ смысле почета, почтенія, но въ этомъ отвратительномъ смысле его не знали христіане. Правда, нечестивые еретики дерзаютъ сюда привлекать апостольскія слова: „для меня лучше умереть, нежели, чтобы кто уничтожилъ похвалу мою (за отказъ пользоваться пропитаніемъ отъ проповеди: Кор. IX, 15), но пусть эти неразумные люди прочитаютъ следующій 19-й стихъ и увидятъ, что похвала разумеется загробная отъ Бога, ради которой Апостолъ и порабощаетъ себя (ст. 19) всемъ и унижаетъ себя (2 кор. XI, 7), чтобы возвысить свою паству.
Апостолъ Павелъ и прочіе апостолы не боялись безчестія, но хвалились имъ (1 Кор. IV, 10; 2 Кор. VI, 8) и благодарили Бога, „яко за имя Господа Іисуса сподобишася безчестіе пріяти" (Деян. V, 41).
Прошу же васъ, достолюбезные Отцы и братіе, выбросьте это нелепое языческое понятіе чести изъ вашего словаря, бойтесь не безчестія, а греха, старайтесь не объ отмщеніи обиды, опасайтесь не униженія себя, а того, чтобы не унизить собою православія, дорожите не честью, а смиренномудріемъ, учитесь чистосердечному прощенію обидъ. Безъ этого условія не только не можете быть добрыми пастырями, но ни христіанами даже.
Вотъ мое первое увещаніе къ вамъ о жизни духовной; Богъ дастъ въ следующій разъ начну съ вами беседу о внешнемъ иеправленіи богослужебныхъ действій, чередуя одно съ другимъ по слову Господню: „подобаше и сія творити, и онехъ не оставляти" (Матф. XXIII), но, конечно, памятуя и то, что внутреннее выше внешняго, какъ душа выше тела.
Б е с е д а 2-я
„Подобаше сія творити и онехъ не оставляти"
„He тотъ Христовъ последователь, кто молится Богу, a тотъ, кто любитъ ближняго: все христіанство заключается въ любви къ ближнему", такъ говорятъ многія мірскія и, увы, некоторыя духовныя лица, не любящія исполнять своихъ богослужебныхъ и вообще религіозныхъ обязанностей, и—однако не обнаруживающія особой любви къ ближнимъ. Впрочемъ, не касаясь пока искренности подобнаго заявленія, искренности весьма сомнительной, мы должны выразить крайнее недоуменіе въ виде вопроса: изъ какого изданія Евангелія вычитали наши гуманисты такое изреченіе? Heправда ли, намъ съ детства известно совсемъ иное слово Спасителя: "возлюбиши Господа Бога Твоего всемъ сердцемъ своимъ и всею душею твоею, всею мыслію твоею: сія естъ первая и болъшая заповедь; вторая-же подобна ей: возлюбиши искренняго твоего, яко самъ себе. Въ сію обою заповедію весъ законъ и пророцы висятъ" (Матѳ. XXII, 37—40).
Некоторые невегласы возражаютъ: Бога надо любить въ ближнемъ. — Но тогда не было бы двухъ заповедей, а одна; тогда не было бы места словамъ: „сія есть первая и большая заповедь, вторая же подобна ей". Любовь къ Богу, какъ живому, слышащему насъ Творцу и Спасителю, есть главное содержаніе жизни христіанина, почему Господь и приводитъ эти слова Второзаконія, где они трижды повторяются съ усиленіемъ: „всемъ сердцемъ, и всею душою, и всею мыслию". Любовь къ Богу выражается прежде всего въ молитве. Молитва есть главное условіе нашего духовнаго возрастанія и борьбы съ порокомъ, но молитва не есть только средство для этой высокой цели; нетъ,—она сама въ себе есть цель. He можетъ жить безъ молитвы, безъ беседы съ Богомъ тотъ, кто любитъ Бога. А тотъ, кто только еще желаетъ любить Бога, кто учится любить Бога, каковы мы, грешные, не достигшіе еще живой, торжествующей любви къ Нему, какую имели Святые Апостолы и Преподобные Отцы, — мы, пребывающіе въ борьбе, мы должны и къ молитве себя принуждать, учиться ей, учиться по руководству техъ, кто уже научился, т. е. Святыхъ Отцовъ, которыхъ молитвы и обычаи Церковь приняла въ общее всехъ пользованіе, удостоверивъ ихъ спасительное, назидательное значеніе для всехъ своихъ последователей. Посему съ благоговейнымъ послушаніемъ преклоняйтесь, іереи Божіи, предъ священнымъ Уставомъ нашихъ богослуженій. Если по немощи или по неразумію своему и паствы, мы опускаемъ изъ него нечто, то можемъ это творить только съ самоукореніемъ, съ сознаніемъ своего убожества предъ высоко-духовнымъ и мудрымъ составомъ своихъ молитвословій, а не съ неразумнымъ превозношеніемъ, какъ делаютъ современные декаденты.
Въ одномъ своемъ собраніи они заслушали рефератъ ученаго недоумка о томъ, что нашъ Уставъ или Типиконъ не есть узаконеный определеніемъ древняго церковнаго начальства чинъ богослуженія, а просто запись богослужебной практики Лавры преп. Саввы освященнаго, какъ и значится на заглавномъ листе Типикона. Разработавъ эту старую новость, ораторъ отсюда заключилъ къ совершенной необязательности для насъ Типикона, чемъ конечно привелъ въ восторгъ значительную часть своихъ слушателей, едва ли и до того дня обременявшихъ паству уставною службою.—Ho, o жалкое неразуміе! Разве потому только для насъ обязательны все постановленія каноновъ, что ихъ написали авторитетные отцы, а не потому гораздо более, что ихъ приняла Церковь, т. е. Св. Духъ, ею действующій? Разве Соборы выдумывали свои определенія, а не узаконяли только то, что принято непосредственно жизнью Церкви? Разве потому мы принимаемъ, какъ слово Божіе, посланія Ап. Павла, а оставляемъ посланіе Ап. Варнаввы и два Климентова, что перваго почитаемъ святее последнихъ, а не потому, что те приняла Церковь, а эти оставила? Разве не по той же причине мы принимаемъ 14 посланій Павла, а 15-ое къ Лаодикійцамъ оставляемъ?
To, что принято всею Церковью и вошло въ ея жизнь, то и свято, то и божественно, то и обязательно для всехъ, хотя бы первоначально такъ сделала не то, чтобы Лавра пр. Саввы, а хотя бы самая смиренная старушка?—Но такова уже печальная участь нашего духовнаго либерализма, что, выставляя знамя свободы, онъ утыкается носомъ въ чиновничье холопство, не признавая ничего святымъ и великимъ, если оно не зарегистровано определеніемъ видимой власти, параграфомъ, номеромъ!
Вся Церковь приняла Типиконъ, вся она более тысячи летъ имъ руководится, все епископы и клирики присягаютъ при посвященіи ему следовать, ибо веруютъ, что все общецерковное есть Божіе, нечеловеческое, благодатное!
Церковная жизнь можетъ осложняться различными новыми условіями, съ которыми должно считаться. Худо ли, хорошо ли, но въ настоящее время голова русскаго священника наполнена тою ношею разнообразныхъ интересовъ и сведеній, преимущественно светскаго характера, которую принято называть образованіемъ. Это образованіе очень мало соприкасается съ темъ возделываніемъ внутренняго человека, съ темъ постепеннымъ освященіемъ души, въ которомъ заключается путь христіанской жизни. Ho пo существу образованіе не препятствуетъ тому высшему назначенію христіанина, котораго постепенно достигали многіе образованные, даже ложно образованные въ юности, святые угодники. Однако подобное совмещеніе мірского содержанія духа съ постепеннымъ усвоеніемъ святости возможно лишь для техъ, которые последнюю будутъ считать целью жизни, а первое—деломъ второстепеннымъ.
Напротивъ, то пренебреженіе, которое многими духовными лицами оказывается къ упражненіямъ въ духовной жизни, къ молитве, къ чтенію слова Божія, къ благоговейному и точному исполненію священныхъ службъ, имеетъ своею причиной именно этотъ преувеличенный взглядъ на свое, въ сущности весьма условное и даже сомнительное образованіе, которымъ они выделяются изъ своей паствы, тогда какъ въ делахъ благочестія имъ смолоду приходится быть скорее учениками своей паствы, нежели руководителями, какъ по своей неопытности въ правилахъ духовной жизни, такъ и по своей крайней неосведомленности во внешнихъ установленіяхъ благочестія, т. е. въ богослуженіи.
Людямъ самолюбивымъ, а особенно молодымъ, свойственно показывать пренебреженіе ко всему, что они мало понимаютъ, а свои частныя преимущества выставлять на видъ, какъ самое ценное въ жизни. Вотъ въ этомъ-то печальномъ свойстве человеческаго духа, а кроме того, разумеется, въ лености, разсеянности, а иногда и въ порочности, заключается причина, пренебрежительнаго отношенія многихъ духовныхъ лицъ къ святымъ, возвышеннымъ и умилительнымъ церковнымъ молитвословіямъ и священнодействіямъ. Между темъ не свысока мы должны взирать на все эти установленія Церкви, т. е. Св. Духа, а со смиреннымъ благоговеніемъ, не исправителями ихъ должны мы себя мыслить, а учениками, и притомъ учениками мало подготовленными, плохими.
Будучи мальчикомъ-гимназистомъ, я следилъ за установленіями священныхъ службъ и настолько хорошо усвоилъ себе различныя чинопоследованія, что еще въ 16 — 17 летъ отъ роду училъ новонаставленныхъ архіереевъ (по ихъ желанію) различнымъ богослужебнымъ действіямъ. Затемъ не переставалъ интересоваться изученіемъ Божіихъ службъ студентомъ, монахомъ, ректоромъ; я еще съ молоду считался среди высшаго духовенства знатокомъ церковной службы по преимуществу: и, однако, мне приходилось многое вновь узнавать, совершенствоваться и исправляться даже тогда, когда я былъ епархіальнымъ архіереемъ. Видите ли, достолюбезные отцы и братіе, какая это сложная наука. И какая полезная для души, прибавлю я. Безъ вниманія, безъ умиленія почти невозможно совершать службу, если совершать ее по Уставу: неспешное чтеніе, пеніе священныхъ стихиръ, благоговейные, уставные поклоны, правильный, не спешный крестъ,—все это само по себе отрываетъ душу отъ земли, влечетъ ее къ небу, смиряетъ сердце, сосредоточиваетъ мысли на предметахъ Божественныхъ. Напротивъ, произволъ въ общественной молитве даже богомольнаго священника постепенно вводитъ въ прелесть, т. е. въ духовное самообольщеніе, научаетъ интересовать народъ не службой, а своею личностью, делаетъ его не предстоятелемъ молитвы, а актеромъ, какъ это бываетъ у ксендзовъ. Такой священникъ велитъ пропускать назидательное пеніе и чтеніе на клиросе потому, что ему скучно бездействовать, но зато отвратительно вытягиваетъ свои возгласы, вставляетъ безъ нужды въ службу какой-нибудь безграмотный акаѳистъ, опустивъ благовдохновенныя святоотеческія стихиры, лишь бы побольше самому фигурировать предъ народомъ и т. п. Это прелесть тщеславія. Другая прелесть крайней обособленности (индивидуализма) въ молитве, когда священнослужитель взираетъ на общественное богослуженіе, какъ на будто бы только для него лично существующее. Это часто бываетъ съ іереями-великороссами: они пренебрегаютъ словами Апостола: „ты хорошо благодаришъ, но братъ твой не назидается" (1 Кор. XIV, 17). Я именно имею въ виду техъ священниковъ, которые всю сущность богослуженія полагаютъ въ поминовеніи живыхъ и умершихъ и большую часть утрени и литургіи копошатся у жертвенника, не следя за службой и не слушая ее, а бормоча про себя въ продолженіе трехъ часовъ и более: „Марью, Дарью, Симеона" и пр. Другіе читаютъ довольно усердно въ алтаре каноны къ Св. причащенію, a сами и ухомъ не ведутъ, какой канонъ и какъ исполняется на клиросе.
Этими двумя уклоненіями отъ христіанскаго благочестія исчерпываются почти все отступленія отъ церковнаго Устава, если не считать еще лености, небреженія и невежества, кои ни въ какомъ случае не могутъ быть оправдываемы. "Къ обособленности или индивидуализму должно отнести и все местныя уклоненія наши отъ православнаго богопочтенія, развившіяся подъ вліяніемъ латинства: стояніе на коленяхъ, небрежное возложеніе на себя крестнаго знаменія, стучаніе кулакомъ по груди предъ причащеніемъ, забвеніе святыхъ и таинственныхъ дней Великаго Поста—Мефимоновъ, похвалы Пресвятой Богородице, Великосубботней литургіи и т. п. При требахъ—обливательное и крайне небрежно совершаемое крещеніе, исповедь безъ прочтенія покаянныхъ молитвъ, причащеніе безъ правила, допущеніе погребать детей безъ отпеванія и многое другое. Напротивъ, должно со всякою любовію охранять священные чины и обычаи нашей местности, которые, хотя и не существуютъ въ Великой Россіи, но указаны Вселенскимъ Преданіемъ и введены въ Требникъ, напр., чтеніе постной молитвы по хатамъ, чинъ на разрешеніе венцовъ въ 8-й день брака, принесеніе хлебовъ и др. снедей при поминовеніи усопшихъ, заупокойныя литіи во дни Св. Четыредесятницы и т. п. Полезно поддерживать и непредусмотренные въ священныхъ книгахъ местные церковные обычаи, но такіе, которые не у еретиковъ позаимствованы и не содержатъ какого-либо безчинія, а напротивъ, выросли изъ недръ местнаго церковнаго преданія, таковы—освященіе цветовъ на Троицу, свечей—на Сретенье, хоругви и звоны при погребеніи умершихъ; а особенно должно съ любовію хранить местные, церковные напевы, которые гораздо ближе къ богопреданному знаменному и крюковому пенію, чемъ ноты современныхъ композиторовъ.
Увы, последними русская церковная служба удалилась отъ вселенскаго общенія больше, чемъ какая-бы то ни было поместная церковь. Ведь и греки, и грузины, и арабы, и славяне южные, и молдаване — все исполняють ангельскіе напевы, сообщенные церквамъ чрезъ Дамаскина, a y насъ Петербургъ отнялъ этотъ залогъ обшенія съ верующею вселенною и пододвинулъ нашу богослужебную практику къ западнымъ еретикамъ съ ихъ любострастными завываніями. Посему, если въ какомъ приходе сохраняется священная древность въ богослужебномъ пеніи, то надо хранить ее, какъ зеницу ока.
Хорошо делаютъ те священники, которые еще въ пятницу или въ субботу днемъ пересмотрятъ съ псаломщикомъ и регентомъ всю службу по Октоиху и Минее или по Тріоди, укажутъ сочетаніе тропарей на вечерне, утрене и литургіи, велятъ проверить на спевке наступающій гласъ Октоиха и Минеи, да по возможности разъяснятъ певчимъ на спевке, a то и всемъ мірянамъ на утрене затруднительныя выраженія въ ирмосахъ, стихирахъ и тропаряхъ.
Верьте, что паства съ гораздо большимъ интересомъ будетъ слушать это разъясненіе, нежели слушали ваши товарищи, когда учились въ семинаріи. Потребуйте хотя бы у студентовъ семинаріи перевода молитвъ: Свете тихій, Иже херувимы, Правило веры, Волною морскою, Любити убо намъ и т. п., наиболее известныхъ всякому песнопеній: и очень немногіе изъ вашихъ собеседниковъ съумеютъ это исполнить. Да, отцы и братіе, учить и учиться надо благочестію православному. Безъ этого невозможно возгревать веру и любовь въ прихожанахъ, безъ этого условія священникъ не есть руководитель ко спасенію, но „медь звенящи или кимвалъ звяцаяй".
Б е се д а 3-я
„Спящимъ же человекомъ, пріиде врагъ его и всея плевелы посреде пшеницы и отыде" (Мф. XIII, 25).
Вотъ съ какихъ словъ приходится мне, любезные сопастыри церкви Волынской, возобновить съ вами свою печатную беседу, прерванную на целые два года. He пo моей вине она прервалась: я былъ отозванъ высшею властью на дела, стороннія для нашей епархіи, но настолько отнявшія у меня все время, что меня еле хватало на исполненіе неотложныхъ обязанностей по поместной церкви, да и къ темъ приходилось относиться иногда поверхностно. Освободившись отъ делъ синодальныхъ и академическихъ, я возвратился ко врученному мне Господомъ стаду къ нынешнему Рождеству почти, какъ въ новую для себя епархію: новые люди прибыли на службу за эти годы, новые повыбраны благочинные, новые поставлены іереи, новыя явились и беды. „Спящимъ человекомъ, пріиде врагъ и всея плевелы". Впрочемъ, плевелы эти не все новые, но они огорчаютъ души наши темъ, что умножились и укоренились. Невольно повторяешь слова прор. Іереміи: Господи! „почему путь нечестивыхъ благоуспешенъ и все вероломные благоденствуютъ? Ты насадилъ ихъ, и они укоренились, выросли и приносятъ плодъ. Въ устахъ ихъ Ты близокъ, но далекъ отъ сердца ихъ". (XII, 1-3).
Конечно, вы понимаете, что я разумею умноженіе сектантской и латинской ереси, разумею отторженіе отъ Христаи Церкви душъ намъ вверенныхъ. Правда, нигде не слышно у насъ о совращеніи людей сотнями и десятками, но ежедневно получаю я по несколько бумагъ о переходе въ латинство нашихъ христіанъ, повенчанныхъ съ католиками по разрешенію Св. Синода. Медленно подвигается другая ересь—баптизмъ, или штунда, прикрывающая себя именемъ евангельскаго союза, но уже въ 28 приходахъ работаютъ наймиты этихъ христоненавистныхъ иконоборцевъ: „они развращаютъ целые домы, уча, чему не должно, изъ постыдной корысти" (Тит. I, 11)
He очень много еще погибло людей изъ нашей паствы въ дебряхъ названныхъ ересей, быть можетъ большее число есть погибшихъ въ полномъ неверіи, но зловеще то, отцы и братіе, что ужъ очень просто, повидимому безъ борьбы и безъ внутренняго ужаса, отделяются эти сыны погибельные отъ единаго Христова тела, отъ общенія церковнаго. Зловеще и страшно то, что ослабло въ людяхъ сознаніе евоего единства въ спасительномъ общеніи со Христомъ въ Его Церкви, и они различаютъ Церковь отъ ересей только со стороны различія богослужебныхъ чинопоследованій: имъ кажется, что они только изменили одинъ чинъ молитвословій на другой, одинъ приходскій (православный) храмъ на другой (латинскій или баптистскій). He значитъ ли братіе, что эти люди никогда не были церковными чадами, или уже давно перестали быть ими, а только числились въ вашихъ метрическихъ книгахъ? Девятаго члена Символа Веры они не разумели, a читали его, какъ и прочія немногія молитвы, безъ всякаго разуменія.
Теперь скажите, многимъ ли лучше ихъ те, кто не отпалъ? Крепко ли въ остальныхъ убежденіе въ спасительности и благодатности единой, святой, соборной и апостольской Церкви и въ гибельности латинской и штундовой ереси? He грозятъ ли эти единичныя отпаденія обратиться въ массовыя, когда (теперь все возможно) разрешено будетъ латинянамъ вводить „русское католичество", учреждать уніатскіе приходы, разсылать открыто (а не тайно, какъ теперь) уніатскія воззванія и брошюры со всяческою ложью, будто, напр., наши предки были католики, а Николай Чудотворецъ былъ римскимъ папой Николаемъ I, будто о. Іоаннъ Кронштадтскій училъ веровать по-католически, и прочіе безумные глаголы, которые они разсеиваютъ въ народе. Съ другой стороны баптисты хвалятся, что съ весны начнутъ строить свою семинарію не то въ Житоміре, не то въ Горошкахъ, въ покупаемомъ ими дворце, который пріобрелъ себе въ начале 19 века нашъ отечественный герой, великій Кутузовъ. Эти лукавые обманщики, какъ ястребы — стервятники, какъ черные вороны, выслеживаютъ всюду, где запахнетъ у насъ разложеніемъ приходской жизни. Заболелъ въ одномъ селе священникъ психическимъ разстройствомъ и отвозится въ больницу: они уже здесь со своими Николаитскими сборищами; ссорятся въ другомъ селе прихожане со своимъ нерадивымъ пастыремъ, а еврей уже строчитъ имъ ябеду въ консисторію и подмигиваетъ сектантскому расколоучителю, какъ ворона подманиваетъ зубастую собаку къ найденному трупу; является баптистъ-проходимецъ и сеетъ свои плевелы посреди пшеницы.
He было бы этого, отцы и братіе, если бы не были у насъ „спящіе человеки". Теперь вы не безоружны. Руководители и печатныя руководства для огражденія колеблющихся отъ латинства и штунды есть у васъ въ достаточномъ количестве. Но и самыхъ колеблющихся не было бы, — слушателей не находили бы сеятели лжи, если бъ не мертва была бы церковная жизнь въ приходе, если бъ пастырь зналъ своихъ овецъ, надзиралъ бы ихъ и звалъ по имени. Слава Богу, мы не лишены такихъ пастырей — такихъ приходовъ, которые недоступны вліянію еретиковъ, — где первое слово, произнесенное противъ православія, возбуждаетъ общее негодованіе, гадливость и презреніе: но разве нетъ у насъ такихъ приходовъ, где прихожане для священника не существуютъ, a священникъ постепенно перестаетъ существовать для прихожанъ? Онъ живетъ себе на своемъ хозяйстве, своими семейными интересами и по необходимости отворяетъ цо воскресеньямъ церковь, натягиваетъ на себя ризу и говоритъ изъ алтаря монотонные возгласы, отсчитывая остающіяся до выхода изъ храма минуты. Проповеди онъ не говоритъ, даже ленится прочитать печатную; ему безразлично, какъ и что поетъ на клиросе одинокій псаломщикъ, и молится ли народъ. Прихожане отъ него отвыкли: только крестины, браки и погребенія понуждаютъ ихъ идти къ нему поторговаться за требу, которую онъ будетъ прочитывать деревяннымъ голосомъ, облекшись во вретище, бывшее когда-то фелонью. Въ дымной кухне, среди собакъ и кошекъ, обрызгаетъ онъ младенца изъ стаканчика воды, пробормотавъ надъ здоровымъ дитятей сокращенный чинъ крещенія, положенный „страха ради смертнаго", т. е. надъ умирающимъ. Въ кухне нетъ и лампады, ни даже настоящаго образа, который замененъ пятикопеечной бумажной картинкой, засиженной мухами.
Это ли обстановка величайшаго таинства? Такъ ли можно научить людей дорожить больше всего на свете своей принадлежностью къ Церкви, въ которую входъ открываетъ св. крещеніе. He обольщай себя никто: не жди крепкаго единенія христіанъ, не жди горячаго стремленія ихъ къ Церкви, если совершаешь дело пастырское безъ благоговенія, безъ одушевленія, безъ любви. He надейся, что тогда останется безуспешнымъ всякій сеятель неправды, всякій расколоучитель. Стосковавшаяся по живому слову душа простолюдина немного будетъ вникать въ действительную ценность его разглагольствованій: ей отраднымъ покажется всякое вдохновенное поученіе или молитва, — притворная или искренняя. He сразу и, можетъ быть, не скоро решится крестьянинъ или крестьянка отделиться отъ своей природной веры, но если ей уже представилось такъ, что жизнь, и умиленіе, и любовь взаимная тамъ, у чужихъ, а на нашей стороне только обычай, только смутно сознаваемое ею обязательство,—душа эта уже почти потеряна для церкви, и вовсе будетъ потеряна, если не обрящетъ ее Милосердый Самарянинъ, и не приведетъ къ лучшему гостиннику, чемъ бывшій близко отъ нея священникъ и левитъ, — если, однимъ словомъ, не встретитъ она иныхъ условій церковной жизни въ нашемъ православіи, не встретитъ лучшихъ примеровъ, если, наконецъ, не встретитъ ихъ уже слишкомъ поздно, когда отпаденіе ея уже совершилось и бесъ противленія въ нее вселился съ семью лютейшими бесами. Конечно и тогда добрый пастырь не долженъ отступать отъ нея, но еще более долженъ пещись о томъ, чтобы удержать верныхъ отъ колебанія, чтобы жизнь церковная не представлялась имъ, какъ Мертвое Mope, какъ сонное царство, чтобы не пало на пастыря грозное слово притчи Христовой:„спящимъ же человекомъ, пріиде врагь его и всея плевелы посреде пшеницы".
Однимъ изъ главныхъ свойствъ истинной Христовой веры, отличающихъ ее отъ веръ, выдуманныхъ людьми, является благоговейная убежденность священнослужителей въ исполняемыхъ ими священнодействіяхъ, убежденность, чуждая всякаго произвола, ибо постоянный произволъ въ священнодействіяхъ наводитъ моляшихся на сомненіе въ томъ, не была ли и вся эта церковная служба изобретена такимъ же произволомъ. Напротивъ того, стойкость вашихъ предковъ въ православіи, ихъ неподатливость латинскому еретическому чину, главнымъ образомъ, основывалась на глубокомъ убежденіи пастырей и пасомыхъ въ томъ, что ихъ богопочитаніе хранится въ томъ же виде, какимъ оно было у великихъ отцевъ христіанской древности, у отцевъ вселенскихъ соборовъ. Частнее, наблюдая различіе всехъ чинопоследованій латинскихъ отъ православныхъ, они ясно видели, что въ первыхъ обнаруживается нераденіе патеровъ о молитве, ихъ пренебреженіе къ мірянину, ихъ неблагоговеніе къ священнымъ таинствамъ.
Православный іерей даетъ молитвы родильнице, воцерковляетъ младенца, оглашаетъ его; не меньше часу совершаетъ св. крещеніе, причемъ неоднократно беретъ младенца на руки, помазываетъ его, постригаетъ, погружаетъ въ купель, снова помазываетъ св. миромъ. При совершеніи брака онъ тоже около часу молится съ брачущими, водитъ ихъ за руки, надеваетъ имъ венцы и кольца, даетъ пить вино и пр. Предъ исповедью онъ читаетъ христіанамъ молитвы, стоя принимаетъ ихъ признанія, снова молится и пр. Къ причастію священникъ готовитъ христіанъ несколько дней, читаетъ съ ними накануне три канона и акаѳистъ, а после утрени канонъ причащенія, двенадцать большихъ молитвъ, да еще пять после причащенія; онъ долго совершаетъ св. проскомидію, разделяетъ самъ св. причастіе и самъ потребляетъ его после пріобщенія мірянъ. Говорить ли о сложныхъ и утомительныхъ священнодействіяхъ при соборованіи и погребеніи, а затемъ о поминалъныхъ дняхъ—третьемъ, девятомъ, сороковомъ и годовомъ.
Чемъ все это заменяется у папистовъ-латинянъ? чемъ объясняется возникновеніе у нихъ разностей съ православными въ исполненіи таинствъ—обливательное крещеніе, причащеніе подъ однимъ видомъ и прочее? Ничемъ инымъ, какъ надменнымъ нераденіемъ ихъ ксендзовъ и ихъ презреніемъ къ мірянамъ. Въ несколько минутъ побрызгаютъ они младенца, брезгуя взять его на руки; разсевшись въ своей будке, принимаютъ они исповеданіе греховъ, не какъ свидетели, а какъ судьи; почти безъ предварительныхъ молитвъ быстро позапихиваютъ они свои причастныя облатки въ ротъ коленопреклоненной шеренги причастниковъ, а при миропомазаніи, вместо того, чтобы прикасаться св. миромъ къ разнымъ обнаженнымъ частямъ тела младенца или взрослаго обращенца, ихъ бискупъ бьетъ по щеке коленопреклоненные ряды юношей и девицъ. Также мало труда принимаетъ на себя патеръ, пробормотавъ несколько молитвъ надъ ставшею предъ нимъ на колени брачующеюся парой или побрызгавъ водой напринесеннаго въ костелъ покойника. — Наши богословы возражали много противъ всехъ отдельныхъ отступленій латинянъ, но по отвлеченности своего мышленія просмотрели, что все эти отступленія объединяются однимъ побужденіемъ духовенства: не затруднять себя и по возможности унизить мірянина, надъ коимъ совершается молитвословіе.
Отсюда понятно, почему ваши предки, да и вообще все православные христіане, даже уніаты, именовали и именуютъ православную веру благочестіемъ, благочестивою верою, a римско-католическую—панскою верой, почему только православныхъ они именуютъ христіанами (что согласно съ обычаемъ и древней церкви, никогда не именовавшей христіанами еретиковъ), почему уніаты называютъ переходъ въ православіе „переходомъ на благочестіе".
Поймите же, отцы и братіе, что только до техъ поръ будетъ твердо святое православіе въ душахъ нашей паствы, пока мы сохранимъ въ ихъ глазахъ такой именно взглядъ на наше исповеданіе. Постигнуть неправду латинскаго ученія объ исхожденіи Св. Духа и о непорочномъ зачатіи имъ не подъ силу, да и интересоваться этимъ не свойственно уму, чуждому божественной науки,—а хранить любовь и преданность той вере, где молятся съ подвигами, съ глубокою верою въ богопреданность нашихъ богослужебныхъ чиновъ, съ отрешеніемъ отъ земныхъ удобствъ и земной гордыни, — хранить предпочтеніе къ благочестію сравнительно съ той еретическою церковью, въ которой отъ всего этого остались лишь одни обрывки, одне театральныя церемоніи: это свойственно было и будетъ здравому смыслу и малограмотныхъ, но искреннихъ христіанъ въ такой же степени, какъ и просвещеннымъ богословамъ.
Итакъ, смотрите, кто и что является виновникомъ безразличнаго отношенія къ истинной церкви и ко всякимъ ересямъ некоторыхъ нашихъ пасомыхъ.
Вы скажете: а все-таки не столько небрежное отношеніе ихъ православныхъ пастырей къ своему богослужебному долгу, сколько условія историческія: взглядъ на латинство, какъ на принадлежность благородныхъ и просвещенныхъ сословій, a также вынесенное отъ уніатскихъ предковъ убежденіе о малой разности между православіемъ и латинствомъ.
He возражаю противъ двухъ последнихъ указаній, но согласитесь, что это причины только производныя. Оне получаютъ свое значеніе уже при охлажденіи къ православію, уже после того, какъ въ глазахъ колеблющагося померкла резкая противоположность между полнотою православнаго благочестія и произволомъ еретическаго нечестія. Пусть та вера будетъ панская, пусть думаетъ внукъ уніатовъ, что она съ нашею почти не разнится: но ни то, ни другое заблужденіе не расположило бы его сердца къ латинству, если бъ оно не было охлаждаемо къ православію темъ оскуденіемъ последняго, въ коемъ онъ видитъ веру отцевъ своихъ подъ водительствомъ священника неблагоговейнаго, черстваго, немолитвеннаго. Какъ можетъ оценить простолюдинъ превосходство православнаго благочестія надъ нечестивою ересью, если встречаетъ въ церкви подобное же брезгливое пренебреженіе къ мірянамъ, подобный произволъ къ богоучрежденнымъ чинопоследованіямъ, какъ у латинянъ?
Видитъ онъ небрежное обливательное крещеніе, не видитъ вовсе елеосвященія; видитъ погребеніе, совершаемое на ходу кое-какъ, а не въ храме, a то видитъ, что младенцы и бедняки погребаются и вовсе безъ своего нерадиваго пастыря, который затемъ при случае, иногда чрезъ месяцъ зайдетъ „запечатать гробъ", побормотавъ несколько молитвъ надъ забытой уже могилой. На исповеди ему мірянинъ и греховъ пересказать не успеетъ за те полторы минуты, которыя уделяются каждому, — а не то, чтобы спросить о своихъ колебаніяхъ въ вере: никакого говенія, т. е. посещенія ежедневныхъ службъ, у нихъ и не знаютъ въ приходе; не читаютъ мірянамъ и молитвъ ко св. причащенію, ни молитвъ благо-дарственныхъ, ни даже вина не подаютъ для запитія св. причастія, а запиваютъ его люди водою и затемъ быстро выходятъ изъ церкви, не дождавшись даже конца литургіи. Судите сами, можетъ ли воспитаться при такихъ условіяхъ въ прихожанахъ то святое одушевленіе, та восторженная привязанность къ единой истинной церкви, та непоколебимая убежденность въ ея исключительной угодности къ Богу, которыя такъ глубоко внедрились въ душу великорусскаго народа, да и техъ малороссовть, коихъ пастыри своимъ примеромъ показали пастве полноту православнаго благочестія. Невозможно отвлечъ отъ него народъ тамъ, где оно неумалено, не искажено самими пастырями. Запомните это, отцы и братіе. He было бы уніи и у нашихъ предковъ, если бъ польскіе короли предварительно не заменили ихъ истинныхъ архипастырей христопродавцами, пьяницами и прелюбодеями, а эти не ставили бы такихъ же пастырей при всякомъ возможномъ случае. Но имъ бы и не найти было такихъ неблагоговейныхъ кандидатовъ въ священники, если бъ они не устраивали для нихъ латинскихъ школъ, школъ хотя и почтенныхъ въ некоторомъ отношеніи, но чуждыхъ истиннаго, православнаго благочестія, отрешенныхъ отъ церковнаго преданія, отъ народныхъ святынь и святыхъ угодниковъ, исполненныхъ чуждой православному благочестію и никому ненужной латинской схоластики, въ которой нравственная сторона жизни полагалась на второмъ плане, а все ученіе веры излагалось въ понятіяхъ юридическихъ и спасеніе души полагалось не въ чистоте ея и не въ совершенстве добродетелей, а въ чисто условныхъ требованіяхъ внешней исправности, и притомъ вымышленной по ложнымъ латинскимъ преданіямъ.
„Но ведь и мы воспитаны почти также", скажутъ современные русскіе пастыри: „и намъ не внушали ученія о духовномъ совершенстве, ни о благоговеніи, ни о любви къ душамъ человеческимъ, а разве о томъ, какъ поступать въ случае пролитія св. даровъ и какъ вести метрическія книги".— He совсемъ такъ, отвечу я: примеры благочестія вы все встречали въ своей жизни и въ семинаріи, и въ семействе или въ родне, и въ окружающей васъ среде священниковъ. Но, отцы и братіе, много-ли мало-ли видели вы примеровъ истин-наго благочестія, много-ли, мало-ли изъясняли вамъ последнее ваши наставники: все-же это не такая наука, которую можно усвоить памятью,—тутъ нужна самодеятельность, нужно упражненіе въ продолженіе всей жизни, нужно постоянное самопринужденіе и самопротивленіе. Вопреки нечестивымъ протестантамъ всехъ видовъ пребываетъ Господне слово: «царствіе Божіе нудится и нуждницы восхищаютъ ее» (Матф. XI, 12).
He огорчайтесь этимъ напоминаніемъ, а порадуйтесь ему. Оно лишаетъ самоуверенности и лениваго успокоенія техъ, кто считаетъ себя освоившимся въ молитве и благоговеніи, но за то не лишаетъ надежды и техъ, кто провелъ свою молодость и даже болыпую часть своей жизни въ холодномъ небреженіи о благочестіи и былъ чуждъ пастырской ревности. Я только потому и взялся такъ прямо обличать нерадивыхъ между пастырями нашими, что не лишаюсь надежды пробудить ихъ отъ душевнаго сна, но уповаю съ апостоломъ: „не возбужу ли ревность въ сродникахъ моихъ no плоти, и не спасу ли нпкоторыхъ изъ нихъ" (Римл. XI, 14).
Людямъ пожилымъ трудно выучиться военному искусству, усвоить ловкость тела, умножить физическую силу; мудрено въ старости научиться и благородному искусству—петь или рисовать; трудно усвоить пожилому человеку и новыя для него науки—языкознаніе или высшую математику. Но науку благочестія возлюбить и усвоить никогда не поздно. To самое, что отнимаетъ бодрость для изученія внешнихъ наукъ и искусствъ, т. е. ослабленіе тела и мысль о близкой смерти, — то самое более всего побуждаетъ нерадиваго христіанина къ ревности о благочестіи, а нерадиваго пастыря къ усердію объ исполненіи своего апостольскаго долга.
He говори: мое дело непоправимо, душа моя очерствела для молитвы, возвышенныя молитвословія церкви остались ей чуждыми; я принужденъ кое-какъ продолжать свое служеніе ради пропитанія семьи, но я уже омертвелъ для того, чтобы покорить себя всецело церковному молитвенному строю и оправдаться на суде Божіемъ, сугубо страшномъ для Его служителей, которымъ были вверены христіанскія души.
He говори такъ, или лучше повтори эти слова, нo co смиреннымъ сознаніем своей тяжкой виновности предъ Сердцеведцемъ, со смиренною мольбой о прощеніи и о благодатной помощи. Она не замедлитъ. Много было пастырей нерадивыхъ, но покаявшихся, даже въ старости и прославившихся вместе съ теми, кто отъ юности понесъ благій крестъ Божій. Богъ не въ меру даетъ духа (Іоан. III, 34). Если исповедаешь Богу съ покаяніемъ свою греховность, если обещаешь Ему по совести исполнять и для себя и для паствы твоей положенныя молитвословія и духовные подвиги, то Богъ пошлетъ тебе и духа умиленія, и терпенія, и ревности объ истине и отеческой ласки къ пасомымъ и сердечнаго состраданія. Въ бездне греховной валяяся, неизследную милосердія твоего призываю бездну: отъ тли, Боже, мя возведи. — Воспрянувъ отъ тли, ты долженъ во весь остатокъ твоей жизни учиться благочестію и пастырскому художеству, а учителей ему немало. Достань Лестницу преп. Іоанна, или Аввы Дорофея, поученія или хотя бы Путь ко спасенію Еп. Феофана,—и целый міръ духовнаго совершенства откроется предъ тобою. Люди видятъ и услышатъ твою молитву, какъ бы другого человека, и твое колеблющееся и смущенное стадо встрепенется, воспрянетъ и начнетъ послушно следовать за тобою въ святомъ православномъ подвиге благоговейной, Церковью узаконенной, молитвы и прочихъ добродетелей православнаго благочестія и скоро сделается недоступнымъ для лютыхъ ересей, получая отъ тебя разумное противъ нихъ врачеваніе; но знай, что первое врачеваніе, первое предохранительное средство и первое орудіе противъ еретическихъ соблазновъ есть точное, полное и благоговейное выполненіе нашего богослужебнаго чина въ церкви и при совершеніи требъ.