Иван Андреев: Молитва русской матери
В 1942 г. мне пришлось ночевать в одной бедной крестьянской семье в маленькой деревушке Солецкого района, в то время занятого германскими войсками.
Хозяйка избы, старая, болезненная, но целый день работающая женщина, в вечерней беседе со мной рассказала о своем горе. Четверо сыновей ее на фронте, в Красной Армии. Она очень тоскует по ним, боится, что никогда уже больше их не увидит, но, надеясь на безконечную милость Господню, молится о них усердно каждый день.
Ночью мне пришлось услышать ее русскую материнскую молитву.
Я спал в маленькой комнатушке, рядом с которой, за тонкой фанерной перегородкой, находилась эта женщина. Глубокой ночью, когда ее муж, невестка и внучка крепко заснули, она встала на колени перед иконой Казанской Божией Матери и громким шепотом начала молиться.
Я проснулся, прислушался, понял, что это молитва, и невольно ее "подслушал". Каждое слово было отчетливо слышно. Смысл молитвы был ясный. Религиозное настроение молящейся было пламенное, чистое, глубокое.
Вот, почти буквально, эта молитва, запечатлевшаяся в моем сердце.
"Мать Пречистая, Богородица, Пресвятая Страдалица, Дева Мария. Услыши меня грешную, успокой мою материнскую душу, исполни молитву мою, сохрани жизнь детей моих Дмитрия, Алексея, Василия и Ивана. Где то они, бедные, теперь маются? Тебе только это ведомо, Царица Небесная. Спаси и сохрани и верни мне их. Если нельзя всех вернуть, то хоть бы двоих или хоть одного, младшенького, последыша моего, Ванюшу. Некуда мне придти со скорбью моей, кроме Тебя, Матерь Божия…
Ведь Ты Сама – мать. Ты понимаешь мою материнскую скорбь.
Ты и Сама скорбела и страдала, когда видела муки крестные Сына Твоего, Христа Бога нашего. Что в душеньке-то Твоей было, когда Сына то Твоего мучили, плевали ему в лицо и били палкой по голове?...
Голубушка Ты моя! Как Тебя Иван Богослов до дому-то довел под руку, когда шла Ты с Голгофы после смерти Сына Твоего, распятого на кресте за нас, грешных…
А мы и теперь снова Его распинаем своими грехами, снова плюем на лицо Его, снова бьем палкой по голове и терзаем сердце Твое материнское…
Прав, прав Господь, что так сурово карает весь русский народ. Покаяться зовет Он и скорбями очиститься.
Со смирением и терпением мы должны нести наши скорби, чтобы получить прощение и облегчить страдания Сына Твоего и Твои, Матерь Божия.
Если и я, грешная, могу это сделать, если и мои скорби нужны Тебе, Владычица, то приими их, как дар тебе, Царица земная и Небесная. Если надо, чтобы мои дети пострадали, ради искупления грехов всего народа нашего, то возьми всех моих четырех сыновей, только вымоли у Бога прощение всему народу русскому и пожалей других матерей, которые от слез и скорбей своих материнских забыли о Твоих материнских скорбях и о Твоих слезах, Матерь Божия"…
Больше я не слышал, не мог дальше слушать, о чем шептала все тише и тише перед образом Богородицы эта русская мать…
Мне стало тесно в груди, сердце переполнилось умилением, и я заплакал. Шепот за стеной прекратился. Раздались тихие всхлипывания. Земная мать молилась Небесной Матери безмолвными слезами.
В этих слезах уже растворялась скорбь и незаметно превращалась в тихую радость.
Черная, скорбная ночь кончилась и начинался нежный, розовый разсвет.
Утром я с благоговением поцеловал руку этой русской матери.
Она смутилась, – "что ты, батюшка, что ты" – и, в свою очередь, поцеловала мне руку, которую я не успел отдернуть.
Лицо ее было светлое, спокойное, ясное, со святыми глазами.
Когда она вышла во двор, в старом и рваном зипуне, мимо нее молодцевато прошел чисто выбритый и франтовато одетый немецкий фельдфебель и презрительно покосился на бедно и убого одетую русскую женщину.
А мне вспомнились слова нашего русского поэта Тютчева:
"Не поймет и не оценит
Гордый взгляд иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной"...
"Православная Русь", 1947 г., №8, 1/14 июня.