Митрополит Виталий: О душе русского народа

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 02 апреля 2014. Категория: Архив РПЦЗ.

Не хлебом единым будет жить человек
(Матфея 4:4)

Наша Родина приковала к себе внимание всего міра. Уже теперь вдумчивые люди прекрасно понимают, что судьба всего міра решится именно там, и решит ее не Сталин и та группа его окружения, которая правит Россией. Как ни странно, русский народ, взятый в тиски НКВД, заключенный в лагеря Сибири и далекого Севера, под непрестанным надзором сексотства, уже почти вырос в духовного богатыря, и только проникновенные умы Запада догадываются иногда, что именно русский народ, в этих нечеловеческих страданиях сковавший себе железный характер, развяжет запутанный міровой узел.

Но, скажете Вы, что можем мы знать об этом народе, находящемся теперь, как принято говорить, за железной завесой? Скудные сведения об ужасах, творящихся там проливают очень мало света на самую душу русского народа. К сожалению, все эти последние годы все мы, с понятной горячностью, поспешностью и усердием старались раскрыть перед Западом, во всем своем диапазоне, картину ужасов в СССР, и все мы искренно огорчались и даже впадали в отчаяние, когда встречали со стороны Запада непонимание или безразличие.

Но как безконечно мало было сделано попыток заглянуть в душу русскую и поставить вопрос перед всей нашей соборностью: а что же стало с нею в этих условиях неслыханного рабства. Скажем откровенно, что сведения о Катакомбной Церкви с ее тайным монастырем, с описанием ее изумительных подвижников, скитающихся по просторам нашей Родины, творящих чудеса, нас в конце концов не удовлетворяли полностью. Наше сердце смутно чувствовало недостаточность этих адамантов веры для закваски всего теста. Недостаточной казалась нам Катакомбная Церковь, как тайная церковная организация, и чем чаще мы встречали описания этой организации, тем болезненней вставал перед нами мучащий нас вопрос: а что же народная масса, неужели она отошла от Христа? И каждый раз сердца наши с негодованием отвергали даже тень такого предположения, и вот теперь, когда Господь сподобил нас встретиться с волнами новой эмиграции, и прожить с нею около 6-ти лет, мы вправе сказать, что Катакомбная Церковь с ее подвижниками живет не вне и не помимо народной массы, но с ее полным молчаливым согласием, является ее выразительницей.

Катакомбная Церковь – это весь русский народ. Это – град Китеж, сердце русского народа, куда он ушел из атмосферы чудовищной лжи. Мы чувствуем, что с этими нашими словами согласна вся наша новая эмиграция и русский народ, ибо, подобно тому, как капля воды содержит в себе все свойства воды целого океана, так же само мы можем вполне судить о душе нашего народа по тем брызгам, какие выплеснули из русского моря.

Прежде, чем приступисть к рассмотрению сущности обсуждаемого вопроса, надо отметить очень важный факт, что в Германию из России, по распоряжению главной квартиры немецкой оккупационной армии, были перевезены мужчины и женщины от 15 до 45-летнего возраста. Если теперь и встречаются в лагерях более пожилые люди, то это или старые эмигранты, захваченные волной отступающих войск, или вообще беженцы из Польши и Прибалтики. Эта справка чрезвычайно важна для нашего дальнейшего повествования, потому что представители вышеуказанного возраста или родились, или полностью воспитывались при советском режиме, или же, настолько были малы в 1917 г., что православная царская Россия не оказала на них почти никакого влияния.

Итак, приступим к докладу.

Нам приходилось служить в очень больших лагерях западной части Берлина, где, в огромных гаражах для танков, перед маленьким походным алтарем, стояла трехтысячная толпа русских людей, между которыми можно было найти представителей всех самых забытых уголков нашей необъятной Родины.

Я приезжал туда с утренним шестичасовым поездом, сразу же облачался и приступал к исповеди, которую продолжал почти без остановки до 10-ти и часто до 11-ти часов дня. Хотя в современных условиях поспешности и жизненной суеты, древний обычай общей исповеди получает некий отпечаток нетрезвости и искусственности, я вынужден был к ней прибегать, ибо к 11 ч. дня стояла еще тысячная толпа, желающих исповедываться, которые с русским терпением простаивали безропотно целые часы ... Божественная Литургия длилась от 3-х до 4-х часов и всё это время толпа этих обездоленных людей рыдала. Никогда нельзя забыть этих служб. Случайно попадавшие на нее скептики недоучки-интеллигенты – эта полунаука причина всех наших бедствий – растворялась в этой молитвенной стихии, как мелкие хлопья снега, попадающие в пламя огня. В конце службы можно было их видеть по углам этого временного храма с заплаканными лицами, в которых радость духовного рождения, перемешанная иногда с несовсем преодоленной сконфуженностью.

Тогда, впервые, стал вплотную перед нами вопрос – почему эти люди плачут, почему эта молодежь, не знающая ничего о Православии, о Православной Церкви, может быть в первый раз видевшая православного священника, почему она сразу проявилась в такой гармонии с Православной Церковью?

И на это недоумение нам молчаливо отвечает величественная история нашего народа. 950 лет он питался Телом и Кровью Христовой, никакие бедствия междуусобий, Татарского ига и нашествия иноплеменников не смогли никогда, даже на короткое время, заставить наш народ оторвать свои уста от Чаши Христовой. Наш народ воистину сделался усыновленным Матерью Божией, сроднился плотью со Христом, самая ткань души его сделалась по естеству своему христанской.

Когда же большевизм отнял у него Церковь, замучил его священников, разрушил его храмы, то он лишил его интеллектуального знания Христианства, памятного хранения его: прекратились уроки Закона Божия, катихизиса. Хотя вместе с этим впервые в нашей истории Чаша намеренно была оставлена, но за эти 30 лет владычества безбожия, христианская ткань души не могла изменить своего естества, и как только эти души попадали в стихию благодати Христовой, так тотчас они почувствовали, что обрели забытое, но не чуждое, а свое исключительно родное, и по этим землистым лицам, с особым от голода блеском в глазах, потекли слезы умиления, радости и внутреннего торжества.

А если мы, вспомнив, что там, в России, у нас не было ни единого города и даже деревни без своего местного подвижника, старца, что все лицо нашей земли через реки, ручьи и потоки омывалось многократно в году водосвятиями, и самый воздух очищался благовестием от всякой скверны, этой пристани нечистых духов, то нам будет понятно, что такая глубокая, богатая христанская культура не могла быть уничтожена большевизмом.

Однако, все вышеуказанное еще не может объяснить происшедшего. А произошло чудо. Зло, так сковавшее наш народ не сроднилось с душой русской. Диаволу не удалось сделать самого вожделенного для него: подкрасться к душе, сродниться с нею и, главное, заставить ее поверить, что все злые мысли – ее мысли, злые дела – ее дела. А заставивши в это поверить – самому коварно торжествовать и еще более ненавидеть людей за такую легкую победу над ними. Нет, этого древнего опыта ему не удалось произвести над русской душой. Вот почему, зная, что он не сроднился иногда даже с крупными энкаведистами и ответсвенными представителями советской власти, диавол, в лабиринтах своих мрачных ухищрений, в «действующей тайне беззакония» (Фес. ІІ,7) губить и их с какой-то поспешной ненавистью.

Частично, в очень малой степени оправдались верования нашего народа, которые не прекращались в продолжении всей истории, религиозной истории нашего народа, у всех раскольников, у старообрядцев, которые хватались за каждую букву и почти веровали в нее, у имябожников, которые видели в самом имени Божием Самого Бога. Идея этих верований в действительности оправдалась иначе: она оправдалась на самом ценном, что есть в человеке – на его душе, на ее такни, если можно так выразиться, вспоминая спор духовный Феофана Затворника с Игнатием Брянчаниновым, и это совершилось не в порядке укрепления этих верований, а просто по милости Божией, как чудо.

Русский народ, живя в паутине зла, даже совершая злодеяния, глубоко сознает, что творит чужую волю и мучается этим насилием. Вот почему, встречая среди этого моря беженцев бывших чекистов, крупных партийных работников, базируясь на их свидетельствах, можно сказать, что многие там, стоящие у рычагов правления, были бы рады избавиться от этого уже мистического зла.

Здесь надо подчеркнуть ту огромную разницу, которая существует между служением диаволу сознательного масона и партийного большевика. Первый, прельщенный им, считает себя источником мыслей и дел; второй, а таких очень много, хотя и творит зло, однако, источником его себя не считает, подчиняется злой воле, не сливаясь с ней.

Резюмируя все сказанное, можно приблизительно так определить положение: к совершенно погибшей части Русского народа принадлежит какая-то часть отъявленных злодеев, это первая инстанция, принимающая и воплощающая волю диавола; затем идет большая часть партии – не сроднившаяся со злом, которую народ умно понимает, и потому ошибаются те, кто думает, что после свержения советской власти, обязательно будет массовая кровавая месть. Не все одинаково завязли в партийных преступлениях, а народ там привык понимать положение и в таких вопросах прекрасно разбирается. О, – сколько народ наш понял за эти 30 лет. Никакие книги не объяснили бы ему всего того, что он сам понял, в скорбном молчании наблюдая все то, что происходило.

Вот, вкратце, основной характер облика души нашего народа, ее сущности.

Рассмотрим теперь отдельные черты ее. Тут мне снова вспоминается еще один большой лагерь в северной части Берлина, куда отовсюду свозили тяжело больных туберкулезом. Я вошел в один из его длинных бараков, в котором больные лежали на железных кроватях в четыре ряда. У самого его входа больные еще ходили, играли в карты и слышан был смех. Дальше, они передвигались с трудом. Еще дальше они только лежали, смотря на Вас своими искрящимися глазами, и уже у самого выхода в противоположном конце барака, в безпамятстве, в смертной агонии, в бреду метались умирающие, трупы которых выносили в другие двери.

Я остановился посреди барака и, сначала, не знал, что говорить. Игроки прекратили карточную игру, и я почувствовал, как из полумрачных углов барака все глаза были устремлены на меня. Я мысленно помолился, призывая помощь Божию и стал говорить. Я им говорил все, что мне приходило на ум: о Боге, о попранной Родине, об их матерях. В конце своего слова, я почему-то решил, что среди этой массы есть убежденные коммунисты, и, хотя все слушали меня в гробовой тишине и никто не возражал, я загорелся гневом против безбожия.

Каково же было мое удивление, когда, как я потом узнал, от сопровождавших меня «осток», на мое предложение исповедать и причастить их на другой день, – ни один не отказался от принятия Св. Тайн.

Господь наверное уже упокоил все эти души, потому что их никто не лечил, а кормили их похлебками из брюквы, и потому я могу открыть перед Вами сущность их исповеди: это были молодые люди, в возрасте от 16 до 35 лет, и никто из молодых людей, я свидетельствую это перед Богом, не осквернил себя блудным грехом. Живя на этой ленте смерти, они, конечно, говорили всю правду и только правду. Эта нравственная чистота нашего народа тогда поразила даже немецких докторов, которые проверяли состояние здоровья всех этих рабочих. Это еще раз подтверждает, что большевизм не въелся в душу нашего народа и с ним совсем не сроднился.

На первый взгляд, подсоветский человек кажется грубым, неотесанным, невежливым. Но это только на первый взгляд, ибо в действительности эта грубость происходит от того, что жизнь научила его видеть во всем, и особенно в человеке – самое главное, самое существенное, и вот, пренебрегая всеми мелочами, т.е. нашим выработанным и установившемся этикетом, условностями, он обращается к этой сущности прямо, и потому кажется грубым. В СССР, где каждое слово неумело сказанное, может быть вашим смертным приговором, люди научились глазами прокалывать душу человеческую: человеку, например, не важно, кто такой его собеседник, как он одет, как он выражается, что он делает, – ему надо узнать степень его преданности партии, и вот это они умеют прекрасно распознавать. Гибкие и часто по привычке поддакивающие, они кажутся вам льстивыми, но, если кто-нибудь задумает угождать этой их мнимой льстивости, он сразу почувствует, как они обдадут его холодом.

Самый крупный недостаток нашего народа – это обидчивость: обижаются на все и на вся, обижаются индивидуально, обижаются группами и целыми толпами, а когда к обидчивости примешивается еще другой крупный недуг – подозрительность, тогда чрезвычайно трудно успокоить ропот, который иногда принимает уродливые формы.

Приведу один пример: мы живем в большом лагере, в котором, среди 17.000 поляков, приютилась наша группа в 2.000 русских и украинцев. Массовая репатриация закончена, советские лейтенанты рыщут по зоне, вылавливая одиночек, атмосфера в лагере тяжелая, боятся предателей, их ищут, никто никому не доверяет, в уборных читаю надписи – «смерть предателям», «кто меня предаст, того ...». В лесу нашли повешенную девушку: ее подозревали в сношениях с советским офицером.

У одного лагерника были маленькие сбережения, он хочет их спасти от общего денежного краха и хаоса, часто ездит в город, на него косятся, шепчутся. Сначала он не замечает, продолжает ездить, но затем чувствует, что его подозревают в чем-то, он смущается, и этого довольно: его смущение служит доказательством правильности подозрений. Ночью его хватают, набрасыают на голову мешок и бросают несколько раз об землю. Богатырское сложение спасает его от смерти. До поздней ночи я объясняю английскому офицеру всю трагедию этих смятенных душ. «Все, что хотите, только не репатриация, от которой у людей холодеют члены и кровь отливает от головы» – заканчиваю я свое объяснение.

Наш доклад о душе русского народа был бы неполным, если бы мы не попытались сделать, хотя бы робкую попытку к ответу на вопрос – что же будет? На этот вопрос не хочется отвечать, погружаясь в лабиринты политических хитросплетений. Есть исторический факт, записанный в книгу жизни Церкви Христовой – убиение Царской семьи, и этот факт должен быть разрешен совестью русского народа. Его обойти и просто пропустить, наш народ не может, ибо грозно звучат слова пророка Давида: «Не прикасайтеся помазанным моим». Пролита кровь мучеников, а там, где кровь, там нет места к забвению, отговоркам. Царь не просто ушел, не выбрал себе мещанского идеала Жан-Жака Руссо, и в том, что Царя убили – его подвиг, не только личный, но Всероссийский народный подвиг. Царь, в своем мученическом венце, стоит над нашей Родиной: пусть масса не знает его, только слышала, но узнает, непременно узнает его в своей совести, надо, чтобы она узнала его.

Многие из нас помнят еще, как в этом году, некоторые из новых эмигрантов встретили Великую Княгиню Ксению Александровну. С какой детской простотой подходили к ней в церкви, земно кланялись и целовали ее, христосуясь с нею. Через нее они кланялись своему Царю, а один с воплем выбежал из храма, когда узнал, что родная сестра Царя в церкви. У всех были слезы на глазах, некоторые тихо плакали.

Я уверен, что приди Великая Княгиня в лагерь Фишбек, или какой-либо другой лагерь Германии, наши люди постилали бы свои одежды под ея ноги.

Вспоминая пройденный путь нашего служения, в нашей памяти, на фоне этой массы нашего благочестивого народа, Святой Руси, выделяются некоторые отдельные лица.

Вот девушка 22-х лет. Она всегда работает на ночной смене, но каждый день она выстаивает весь дневной богослужебный круг, прекрасно знает церковное пение, читает на клиросе. Спокойные большие серые глаза, прозрачное лицо подвижницы. Она голодает, потому что все, что мы ей даем – раздает другим в лагере, где она живет. В России она ничего не знала о Церкви. За три года она впитала в себя столько, что, со стороны смотря на нее, можно подумать, что она с детства жила при монастыре: от нее веет спокойствием, духовной трезвостью и большой волей. А где теперь 20-тилетний часовых дел мастер, богослов-самоучка, который с кристальной ясностью мысли разбирал книгу Бытия, не подозревая, что его мысли давно всем известны: я не хотел его разочаровывать, оставляя ему радость мысленного творчества. Вспоминается еще один лагерь девушек: служил в их бараке, раздвинули кровати, из двух комодов соорудили иконостас с завесой. Не было рыданий истерзанных душ, хлебнувших по неволе из чаши греха. Было как-то особенно мирно, спокойно. Казалось, слышан был шелест крыл ангельских. Благоухала девичья чистота. Да, друзья мои, добродетель, в особенности чистота сердечная – благоухает.

Это было чудное время: среди мрака такой безпощадной, злостной войны, к нам заглянула Святая Русь. Глазами этих людей на нас смотрел преп. Сергий Радонежский, Серафим Саровский, чтобы нам сказать, что жива Русь, Святая Русь. Помните, что в Великую Субботу, вы ощущаете благодатную грусть, и в то же время, через все щели вашу душу наполняет радость и торжество победное над смертью. Почему-то кажется, что сейчас – Великая Суббота Святой Руси.

Архимандрит ВИТАЛИЙ

1948г.

Печать E-mail

• Назад
• Вперед