Православная «реформация», которую никто не заметил
Преподаватель Общецерковной аспирантуры выступил с докладом в Высшей школе экономики
«Как в современном православии произошла реформация, но ее никто не заметил?» – такую тему предложил для обсуждения на семинаре в Высшей школе экономики Андрей Шишков, руководитель секретариата Синодальной библейско-богословской комиссии РПЦ, преподаватель Общецерковной аспирантуры и докторантуры (ОЦАД). Встреча состоялась 17 апреля в рамках исследовательского семинара «Религия в эпоху digital», организованного магистерской программой «Философия и история религии» НИУ ВШЭ; тема привлекла многочисленных слушателей.
«Сегодня православие зачастую воспринимается как что-то архаичное, говорят о необходимости реформ, о том, что нужен некий аналог II Ватиканского собора. Подобные ожидания были связаны со Всеправославным собором на Крите, но он оказался ультраконсервативным. Все уже отчаялись …» – начал докладчик. Тем не менее, в истории мирового православия есть важные процессы, которые требуют анализа. А. Шишков предложил главный свой тезис: «В ХХ веке в православии уже произошла реформация, которую можно сравнить в каких-то аспектах с протестантской Реформацией XVI века». Тому, как проявилась «православная реформация» в разных сферах церковной жизни, был посвящен его доклад.
По словам А. Шишкова, в основе «православной реформации» (не реформ, подчеркнул он) лежит неопатристический синтез: богословское течение, «пробившееся» снизу, на уровне религиозной практики и богословских школ, и восходящее к отцам-основателям – русским эмигрантским богословам протоиерею Георгию Флоровскому и Владимиру Лосскому. «Вперед к отцам!» – этот девиз о. Георгия Флоровского только на первый взгляд кажется парадоксальным: он означает поворот к святоотеческому наследию, которое необходимо «актуализировать в современности». Как пояснил докладчик, этот поворот был мотивирован желанием уйти от «западного пленения православного богословия» и «вернуться к корням». «Корни» ассоциировались, в первую очередь, с паламизмом XIV в., который воспринимался как «золотой век», вершина православного богословия. Все, что последовало после (с XV по XIX в.), Флоровский называл «псевдоморфоз» и считал ревизией православной традиции. Таким образом, неопатристика являла собой консервативный взгляд на развитие православного богословия, укорененного в традиции, «не испорченной современностью», что стало благодатной почвой для «ортодоксального фундаментализма».
Неопатристическая парадигма постепенно захватила умы и стала доминирующей в православном богословии второй половины XX- начале XXI в. За полвека эта методология «закапсулировалась», считает Шишков, ее сторонники не смогли «удержать» первоначальный посыл, и «Вперед к отцам» превратилось в «Назад…» Подобно тому, как Лютерова Реформация была ведома девизом «Только Писание (Sola Scriptura)», с середины ХХ века в православном богословии звучало «Только отцы»: святоотеческая экзегеза «затмила» Священное Писание; любые богословские тезисы, как и официальные церковные документы по всему миру, должны были подкрепляться цитатами из св. отцов; ведущие духовные школы стали проводниками и популяризаторами неопатристики и т.д..
Таким образом, источник вероучительного авторитета для подавляющего большинства православных богословов «сместился из настоящего в прошлое». Кроме того, святоотеческое богословие отодвинуло на второй план доктринальный авторитет церковных Соборов и иерархии. Но поскольку творчество св.отцов «безгранично, там можно найти диаметрально противоположные подходы», каждый апологет неопатристики сам определяет, «что ортодоксия, что ересь», сам становится «автономным богословствующим субъектом», «сам конструирует традицию». А это ведь уже верный признак модернизма, которого так чурается неопатристика, заметил выступавший.
Главное изменение, которое принесло неопатристическое богословие в практику духовной жизни, – «монашеская аскетика стала фактически нормативной для всех православных христиан». Последний том «Добротолюбия», адресованный «продвинутым аскетам», стал настольной книгой для многих новоначальных; к стяжанию «нетварного света», согласно прп. Григорию Паламе, устремились путем аскетической практики, под руководством опытных духовников. Это, по наблюдениям автора доклада, привело к ряду последствий. Во-первых, под сомнение был поставлен авторитет иерархии в вопросах духовной жизни (главный авторитет – духовник-монах, нередко настроенный против иерархии). Во-вторых, для мирян «аскетика встала на место этики» (а монашеские практики отнюдь не рассчитаны на жизнь в миру, у инока нет проблем с моральным выбором, поскольку он свою волю полностью вручает старцу, пояснил Шишков). Этому во многом способствовало то, что Флоровский «негативно промаркировал» все «нравственное богословие» XIX в., заклеймив его как ересь. Эта тенденция привела, в частности, к расцвету феномена «младостарчества» в Русской Православной Церкви в 1990-е гг., неоднократно осужденного священноначалием. И наконец, епископы закономерно превращаются из «учителей Церкви» лишь в «каналы благодати» и администраторов, которых просто «приходится терпеть».
Но у неопатристической «реформации» есть и политический аспект. Когда в середине 50-х гг. ХХ в. труды прп. Григория Паламы были переведены на русский язык, оформилось, благодаря во многом прот. Иоанну Мейендорфу на Западе и историку Гелиану Прохорову в СССР, течение мысли, которое именуется «политический исихазм». В 2000-х годах это понятие было актуализировано в России как «программа, формирующая особую русскую православную идентичность, унаследованную от Византии». При этом А. Шишков отмечает парадоксальность самого термина: сам по себе исихазм как практика уединенной «умной молитвы» никак не предполагает активной политической деятельности и вообще какой-либо заинтересованности в общественно-политической сфере. Однако же под знаменем «политического исихазма» обнаруживаются следующие тезисы: приоритет Церкви над государством (духовное над земным); самостоятельность церковной власти, особенно в вопросах веры; сохранение юрисдикционного единства Константинопольского патриархата (в Средние века) и Московского патриархата (сегодня); активная миссионерская деятельность, включая прозелитизм; приоритет имперской идеологии над национализмом; требование государства помогать Церкви в ее деятельности; признание возможности государственной поддержки только в том случае, если государство является верным православию и наконец – последовательная антикатолическая и антиуниатская позиция (сегодня к этому можно добавить антиэкуменизм).
В качестве примера манифестирования «политического исихазма» в современной России автор доклада привел фильм архимандрита Тихона Шевкунова «Падение Империи: урок Византии» (2008), где перечисленные выше тезисы воплотились вполне. Кроме того, в числе последователей «политического исихазма» были упомянуты также Валерий Петрунин, Аркадий Малер, Егор Холмогоров – все они, в той или иной мере, развивают идею «сакрализации византийского прошлого, продолжением которого является Москва-Третий Рим». По словам Шишкова, всплеск интереса к «политическому исихазму» наблюдался в связи с присоединением Крыма в 2014 г., но в последнее время это движение «идет на спад», оно не обрело многих сторонников.
Неопатристическое богословие неоднородно: Шишков выделяет в нем «романтическое направление» (о. Флоровский и его последователи) и «критическую школу» (прот. Александр Шмеман, прот. Николай Афанасьев). Последних ошибочно считают «либералами», но они вполне вписываются в неопатристическую парадигму, считает докладчик. В этом контексте он назвал единственное имя богослова, которого, как он считает, можно отнести к либералам ХХ века, – это прот. Александр Мень «с его тезисом «Христианство только начинается», «единственный, кто считал, что взгляд в прошлое – это неправильно» (разумеется, не отрицая при этом значения святоотеческого наследия).
Есть ли альтернатива богословию неопатристического синтеза? По словам докладчика, в современном богословии неопатристика пока доминирует и «вытесняет все альтернативы как ереси», но пример «критического прочтения паламизма» он таки нашел в книге американского православного богослова Аристотеля Папаниколау «Мистическое как политическое». Этот автор, по словам Шишкова, переосмысливает теозис (обожение), обнаруживая его общинное и этическое измерение. «Критически переосмысленная традиция паламизма может стать основой для защиты демократии и прав человека с богословских позиций», – так резюмирует докладчик тезис Папаниколау.
Завершая, Шишков еще раз подчеркнул, что отнюдь не является противником неопатристики: «Проблема не в обращении к отцам, а в превращении этого в пустое начетничество. Я за то, чтобы были альтернативные подходы». «Проект Папаниколау» пока известен в России только узкому кругу специалистов, однако докладчик, по его словам, с оптимизмом смотрит в будущее, наблюдая за тем, как растет интерес к богословию в академической среде, как богословие востребовано в междисциплинарных исследованиях, как «политическая теология» занимает подобающее место в авангарде богословского знания, а православные семинаристы все больше интересуются работами современных западных богословов.
Юлия Зайцева
Метки: московская патриархия, богословие