Протопресвитер Михаил Польский: Положение Церкви в советской России. Очерк бежавшего из России священника

Съ самаго начала революціи, большевистская власть объявляла, что она преслѣдуетъ церковниковъ не за религію, а за контръ-революцію, за политическую противъ нея дѣятельность. И теперъ это казалось доказаннымъ. Церковь въ лицѣ Патріарха какъ бы призналась, что она имѣла не однѣ только религіозныя и небесныя цѣли, но и политическія, земныя, и теперь отъ нихъ отказывается. По дѣломъ было и преслѣдованіе. Большевики были какъ-будто бы правы.

Но всѣ мы, православные люди, тогда отлично понимали суть дѣла. Казнить Патріарха большевики не могли, хотя и желали этого. Они боялись дать ему ореолъ мученика въ глазахъ народа, о чемъ и Ленинъ, говорятъ, въ свое время сказалъ: «мы изъ него второго Гермогена дѣлать не будемъ» [1].

Однако, и выпустить его изъ заключенія по одному только требованію заграницы, каковое требованіе какъ разъ въ это время было предъявлено (ультиматумъ Керзона), тоже нельзя было, не подорвавъ престижа государственной власти въ глазахъ народа: столько времени вести боръбу съ Патріархомъ и готовить ему судъ и казнь, а затѣмъ выпустить ни съ чѣмъ, значило потерпѣть пораженіе отъ того же Патріарха. Поэтому агенты власти склонили, уговорили Патріарха признать себя виновнымъ и этой цѣной получить свободу, которая представлялась Патріарху необходимою для блага Церкви. Унижаясь предъ властью, принося жертву самимъ собою, отказываясь отъ славы мученика, Патріархъ и вышелъ на свободу ради пользы Церкви. Такъ мы тогда разсуждали, и ликовали предъ нашимъ Патріархомъ, какъ предъ побѣдителемъ, устраивая ему тріумфальныя встрѣчи и шествія. Хотя онъ и отказался отъ тюрьмы, но въ нашихъ глазахъ онъ не переставалъ быть славнымъ мученикомъ.

Со слезами радости православные люди сыпали цвѣты на дорогу Патріарха, но въ то же время скорбѣли и тревожились, видя всю тяжесть его положенія, то есть, положенія всей нашей Церкви.

Аресты духовенства, и послѣ освобожденія Патріарха и всѣхъ его завѣреній въ политической вѣрности властямъ, продолжались и усилились.

Меня на допросѣ въ Чека [2] слѣдователь сиросилъ:

— Ваши политическія убѣжденія ?

— Я не имѣю права имѣть ихъ, — отвѣтилъ я.

Вслѣдъ за Патріархомъ я очищался отъ политики; я зналъ, что Церковь существовала при всякой власти, и, не взирая на форму управленія и отношеніе къ ней власти, можетъ и должна существовать. Поэтому я полагалъ, что я могу быть чистъ отъ всякихъ политическихъ убѣжденій.

Но, конечно, такіе взгляды здѣсь нисколько не помогли. Слѣдователю угодно было, чтобы я осудилъ Патріарха и Патріаршество, какъ форму церковнаго управленія, а я высказался за Патріарха.

Значитъ вы — монархистъ, — сказалъ онъ, — коллегіальное управлекіе вы не признаете.

На другомъ допросѣ слѣдователь обвинялъ меня въ пропагандѣ противъ совѣтской власти. Я отрицалъ за собою такое преступное дѣяніе, но признавалъ, что всегда говорилъ въ церковной проповѣди противъ безбожія.

— Кого же вы разумѣете подъ безбожниками? — спросилъ онъ.

— Безразлично, всѣхъ: будетъ-ли то рабочій или ученикъ школы, — отвѣтилъ я.

— Конечно, и представителей власти? — еще спросилъ онъ.

— Да, всѣхъ, — принужденъ былъ я подтвердить и это.

Въ обвинительномъ заключеніи слѣдователя, въ чтеніи котораго я росписался, мнѣ была поставлена статья закона, преслѣдующая «возбужденіе массъ на религіозной почвѣ противъ совѣтской власти». Кромѣ этой, была поставлена потомъ еще одна статья.

Итакъ, я оказался все-таки политически виновнымъ, не смотря на свое очищеніе отъ всякой политики. Но я настаивалъ на своемъ. Я разсуждалъ такъ, что лучше страдать невинно, по ложному обвиненію, съ чистою совѣстью предъ Богомъ, предъ людьми и предъ самимъ собою, страдать за религію, за вѣру, за Бога, за Церковь, чѣмъ за дѣла политическія. И, дѣйствительно, всякое политическое чувство у меня было какъ-то атрофировано. Я не питалъ почему-то никакой ненависти къ власти. Правда, впору было только нести тяготу тюремнаго сидѣнія. Надъ своими же собратьями-соузниками, искренно желавшими скорѣйшей гибели этой власти, я шутилъ, говоря, что хотя за ними нѣтъ никакихъ политическихъ преступленій, но они страдаютъ справедливо. Власть угадала ихъ настроеніе и мысли и посадила за дѣло. Надо очиститься. Привыкли жить съ властью за одно. Попробуйте пожить безъ нея, какъ жили наши предки съ татарами или греки съ турками, а то, еще хуже, первые христіане съ Неронами и Діоклетіанами, за которыхъ умѣли молиться. А мы, вотъ, отстали отъ истиннаго христіанства и не имѣемъ совсѣмъ духа и жизни нашихъ отцовъ. Такъ разсуждалъ я.

Послѣ четырехъ съ половиною мѣсяцевъ сидѣнія въ Бутырской тюрьмѣ, я имѣлъ, вдругъ, полторы недѣли свободы, и принесъ Патріарху привѣты и поклоны отъ заключенныхъ епископовъ и священниковъ.

Патріархъ мнѣ, между прочимъ, сказалъ:

— Лучше сидѣть въ тюрьмѣ. Я вѣдь только считаюсь на свободѣ, а ничего дѣлать не могу: я посылаю архіерея на югъ, а онъ попадаетъ на сѣверъ; посылаю на западъ, а его привозятъ на востокъ.

Дѣятельность Патріарха Чека сводила на нѣтъ, не позволяя назначеннымъ имъ архіереямъ даже доѣхать до своихъ епархій и направляя ихъ въ мѣста заключенія и ссылки.

Однако, то время было все же счастливое. Церковь была крѣпка. Сила и превосходство Церкви надъ врагами ея были совершенно очевидны.

Архіереи, недостигшіе своихъ каѳедръ или бывшіе на нихъ по три недѣли, по мѣсяцу, точно также, какъ и пробывшіе на нихъ многіе годы, и находившіеся теперь въ ссылкахъ, лагеряхъ и тюрьмахъ, числились на своихъ епархіяхъ и имена ихъ поминались за богослуженіемъ, какъ полагается, въ каждомъ храмѣ. Кто ихъ могъ забыть теперь? Имъ, какъ и заключеннымъ священникамъ, посылали безчисленныя и неоцѣненныя по содержанію письма: вся любовь паствы, вся благодарность за стойкость и мужество, все преклоненіе предъ невинными страданіями своихъ духовныхъ вождей были въ нихъ излиты. Между пастырями и пасомыми завязались такія отношенія, какія были только въ первые вѣка жизни Христовой Церкви. Не знаю, имѣлись ли еще въ исторіи Вселенской Церкви случаи такого широкаго и глубокаго духовнаго подъема. Каждый христіанинъ почиталъ своимъ долгомъ, на записочкѣ «о здравіи» своихъ родныхъ, подаваемой на литургію, записать прежде всего имя заключеннаго своего архіерея или священника. И діаконъ, читая на эктеніи эти записки, множество разъ помянетъ вслухъ всей Церкви самое слово «заключенный» и имя его. Церковь скорбѣла и прилежно молилась за своихъ страдальцевъ. А когда архіерей, по отбытіи срока заключенія или ссылки, возвращался, — правда, очень часто, всего на нѣсколько недѣль, — въ свой городъ, то торжество народа было неописуемымъ. Осыпали цвѣтами и слезами его путь и за счатье считали цѣловать край его рясы. Я, маленькій священникъ своего прихода, за полторы недѣли своей свободы, такъ былъ обремененъ изліяніями благодарности, любви и всякаго почитанія, которые спѣшилъ мнѣ принести каждый прихожанинъ, что когда очутился въ арестантскомъ вагонѣ и въ пересыльныхъ тюрьмахъ на пути въ Соловки, то почувствовалъ, что отдыхаю, и тяготу тюремную нашелъ болѣе посильной, чѣмъ перенесеніе незаслуженныхъ почета и любви. Я совершенно не предполагалъ, что дѣло мое такъ цѣнно въ глазахъ народа. Но за то Чека страшно злобствовала. Власть большевистская оставалась безсильною предъ Церковью, хотя одна только моральная сила Церкви противостояла ея грубому физическому насилію.

Впрочемъ, большевики, это сознавали и никогда не хотѣли бороться съ Церковью однимъ только насиліемъ. Имѣя цѣлью уничтожить Церковь, какъ и всякую религію, большевистская власть открыто говорила что этой цѣли сразу достигнуть нельзя, такъ какъ религія имѣетъ глубокіе корни въ широкихъ народныхъ массахъ.

Хотя Патріархъ открыто сталъ противъ большевиковъ съ начала революціи и предалъ ихъ анаѳемѣ (церковному отлученію), онъ, однако, долго оставался безнаказаннымъ. Не такъ просто было удалить его. За нимъ была вѣрующая масса. Но и, кромѣ того, удаливъ Патріарха, ради этой же вѣрующей массы нельзя было оставить Церковь совсѣмъ безъ управленія. Съ Церковью все время приходилось считаться, какъ съ опредѣленною силою не только у себя, но и для заграницы. Поэтому, доколѣ Церковь не могла быть уничтожена, большевики хотѣли ее использовать въ своихъ цѣляхъ. Имъ нужно было для этого овладѣть церковно-административнымъ аппаратомъ, найти церковную власть во всемъ послушную себѣ. Церковь должна была идти на поддержку и услуги новому государству. Патріархъ на это не шелъ, не поддавался, противопоставлялъ всю Церковь новой власти, подстрекалъ народъ противъ нея. По мнѣнію власти, растолкованному въ печати на разные лады, Церковь была полна контръ-революціи. Только здѣсь сосредоточивались теперь контръ-революціонныя силы страны, ибо онѣ вездѣ уже были сломлены. За Церковью была очередь. Ее нужно было очистить отъ контръ-революціи.

Къ моменту ареста Патріарха большевики не только достаточно травили его въ печати по дѣлу изъятія церковныхъ цѣнностей, но подобрали въ Петроградѣ, а потомъ въ Москвѣ, священниковъ и одного-двухъ епископовъ, которыми и возглавили Церковь тотчасъ послѣ ареста Патріарха. Эта правящая группа духовенства сначала носила названіе «Живой Церкви», а потомъ — «обновленцевъ». Управленіе ихъ носило названіе «Высшаго Церковнаго Управленія», а потомъ и донынѣ — «Священнаго Синода».

Большевики, пока сидѣлъ Патріархъ въ заключеніи, использовали новую церковную власть полностью. Обновленцы сдѣлали все, что властямъ было угодно. Ими было объявлено о новомъ курсѣ церковной жизни ввиду полнаго мира Церкви съ государственною властью; признается справедливость соціальной революціи, къ которой Церковь идетъ навстрѣчу и ее поддерживаетъ, а себя очищаетъ отъ всякой контръ-революціи и борется съ контръ-революціонерами. Для заграницы обновленцы объявили, что еще никогда Церковь не пользовалась такою свободою какъ теперь, что гоненій нѣтъ на религію, а есть только справедливое преслѣдованіе контръ-революціонеровъ церковниковъ. Къ примѣру, вотъ они, обновленцы, отказавшись отъ контръ-революціи, пользуются полною свободою религіозною. На средства, отпущенные государствомъ, обновленцы собрали церковный соборъ и на немъ объявили заключеннаго Патріарха низложеннымъ, лишеннымъ своего сана и монашества. Государственная власть добилась чего хотѣла: получила угодную ей церковную власть, которая сказала всѣ слова и совершила всѣ дѣла, нужныя ей.

Но союзъ новаго церковнаго управленія съ безбожною государственною властью оказался для церковной народной массы непріемлемымъ. Никто не повѣрилъ, что жизнь Церкви благоустроится подчиненіемъ ея безбожникамъ. Это — отдача козлу огорода. Всѣмъ было извѣстно, что власть большевистская сама поставила новую власть церковную и ее поддерживаетъ. Поэтому, обновленческому управленію въ Церкви никто не хотѣлъ подчиняться. Такимъ образомъ, овладѣть церковнымъ народомъ, массою вѣрующихъ большевикамъ не удавалось. Они владѣли какимъ-то церковнымъ управленіемъ, которому некѣмъ было управлять. Сама Церковь не оказалась въ ихъ рукахъ. Относительная свобода обновленцевъ никого не соблазняла. Покровительство власти, полицейское содѣйствіе по захвату храмовъ у православныхъ, личная неприкосновенность обновленцевъ, хотя многіе изъ нихъ имѣли контръ-революціонное прошлое, — все это было только опорочивающимъ пятномъ на обновленцахъ. Союзъ обновленцевъ съ безбожниками позорилъ обновленцевъ. Обновленческое управленіе, объявившее своею цѣлью борьбу съ контръ-революціей въ Церкви, являлось въ глазахъ народа филіальнымъ отдѣленіемъ Чеки въ Церкви, и сами обновленцы, эти несчастные епископы и священники, — людьми безъ совѣсти и чести, безбожниками и чекистами въ рясахъ. Невозможно описать всѣхъ случаевъ выраженія народныхъ презрѣнія и ненависти къ обновленцамъ.

Однако, неподчиненіе обновленцамъ, поддерживающимъ государственную власть и этою властью поддержанныхъ, означало контръ-революцію, неподчиненіе самой власти. Черезъ организацію обновленчества большевикамъ и удалось такую контръ-революцію обнаружить въ Церкви. Всякій, не признающій обновленческаго управленія въ Церкви, являлся контръ-революціонеромъ.

Вездѣ, во всѣхъ уголкахъ обширной страны, происходили бурныя церковныя собранія, гдѣ уполномоченные обновленцевъ (кто-нибудь изъ мѣстныхъ священниковъ) пытались склонить народъ принять новую церковную власть. И только открытымъ насиліемъ гражданской власти удавалось захватить тотъ или другой храмъ для обновленческаго священника. Вездѣ начались аресты духовенства и дѣятельныхъ мірянъ на почвѣ непризнанія церковной власти, поставленной большевиками.

Но никто изъ привлекаемыхъ къ отвѣту не говорилъ, что не признавая обновленчества, онъ не признаетъ власти гражданской. Политическія обвиненія ставились, но ихъ всѣ отвергали и защищались тѣмъ, что обновленцы неканоничны, церковно беззаконны: они, прежде всего, есть самочинники, захватившіе церковную власть во время заключенія Патріарха. При этомъ, конечно, дѣлался видъ, что продѣлали это сами обновленцы, а власти здѣсь непричемъ. Далѣе, они, обновленцы, беззаконно завели реформы: разрѣшили второй бракъ вдовымъ клирикамъ и принятіе епископскаго сана женатымъ священникамъ, чтó запрещено вселенскими соборами Церкви и ими только можетъ быть разрѣшено. Обновленцы же печатно (и, конечно, устно) увѣряли большевистскую власть, что каноны — только ширма для ихъ противниковъ, за которою они скрываютъ свою контръ-революцію. Множествомъ неканоническихъ примѣровъ изъ церковной исторіи они пытались доказать свою каноничность и право на эти реформы и на захватъ власти. Историческіе примѣры имъ показывали, что и большія, чѣмъ ихъ, беззаконія не разъ благополучно сходили съ рукъ. Власть гражданская была увѣрена вмѣстѣ съ обновленцами, что это именно такъ, и потому аресты, и политическія обвиненія, и тюрьма, и ссылка, не смотря на ярую самозащиту обвиняемыхъ и отреченія ихъ отъ всякой политики, продолжались. Такъ обстояло дѣло къ моменту освобожденія Патріарха изъ заключенія, таковымъ оно осталось и при немъ.

Хотя Патріархъ считался и писался у обновленцевъ и у властей «бывшимъ» Патріархомъ, Церковь съ его выходомъ изъ заключенія получила своего дѣйствительнаго главу и свое главное подкрѣпленіе. Съ выходомъ его на свободу, положеніе обновленцевъ настолько поколебалось, что не будь вмѣшательства власти, еле удержавшей страхомъ жестокаго насилія часть его прежняго состава, оно бы цѣликомъ пало. Часть отпавшихъ архіереевъ и множество священниковъ имѣли мужество покаяться и вернуться изъ обновленчества въ Православіе. Множество храмовъ, изъ захваченныхъ обновленцами, отбиралось православными обратно. Обновленцы принуждены были для сохраненія себя уже, а не ради только борьбы съ контръ-революціей, доносить въ Чека на своихъ противниковъ. На первомъ же моемъ допросѣ я увидѣлъ (вѣрнѣе, подсмотрѣлъ) въ рукахъ слѣдователя въ моемъ «дѣлѣ», среди сводокъ чекистовъ, два доноса на себя: одинъ, краткій, — епископа Антонина (Грановскаго), перваго предсѣдателя обновленческаго Управленія, нынѣ покойнаго, другой, — на двухъ почтовыхъ листахъ, прочитанный мною потомъ въ копіи, — протоіерея Р. Я ужаснулся такой дѣятельности моихъ старыхъ личныхъ знакомыхъ. Впрочемъ, оба они были изгнаны народомъ изъ моего прихода и храма: одинъ, — пріѣхавши послужить, другой, — какъ членъ причта-обновленецъ. Они не могли простить мнѣ своего позора. Однако, на допросахъ я долженъ былъ дѣлать видъ, что въ моемъ сидѣніи обновленцы не виноваты. Не можетъ же власть сажать меня за непризнаніе какихъ-то обновленцевъ. Какое ей дѣло до нашихъ внутрицерковныхъ дѣлъ? Но я не умѣлъ сдѣлать такого вида и самъ себя наказалъ.

На допросѣ мнѣ, между прочимъ, ставилось въ обвиненіе, что я будто-бы говорилъ, что Чека поддерживаетъ обновленцевъ.

— Нѣтъ, этого я не говорилъ, — отвѣтилъ я, — а, наоборотъ, другое бы могъ сказать: что обновленцы помогаютъ Чека.

— Какъ вы можете такъ говорить? — вцѣпился въ меня слѣдователь.

Я указалъ, что объ этомъ открыто говорится въ совѣтской печати и указалъ журналъ, гдѣ объ этомъ читалъ [3].

Слѣдователь записалъ мою цитату. Послѣ этого, онъ со мною больше на эту тему не разговаривалъ, и хотя въ истинѣ моихъ словъ убѣдился, но поставилъ мнѣ новую статью закона, преслѣдующую «распространеніе ложныхъ слуховъ противъ совѣтской власти» съ цѣлью ея дискредитированія. Итакъ, хотя «ложный слухъ» о томъ, что обновленцы помогаютъ Чека и такъ вездѣ былъ «распространенъ», а въ проповѣди я, конечно, объ этомъ никогда не говорилъ и впервые «распространялъ» этотъ «слухъ» предъ моимъ слѣдователемъ, и, наконецъ, именно авторъ указанной мною статьи журнала и подлежалъ первый обвиненію по закону, я не избѣжалъ своей участи, оказался контръ-революціонеромъ.

Опираясь на обновленчество, власть преслѣдовала православныхъ, и чтобы освободиться отъ тюрьмы нужно было объявить о своемъ переходѣ въ обновленчество; по крайней мѣрѣ, иногда было достаточно для нѣкоторыхъ только похулить Патріарха и пообѣщать дѣйствовать противъ него, хотя бы и въ составѣ православныхъ. Были и таковые. Выборъ былъ данъ для всѣхъ и соблазнъ уже теперь былъ. Обновленчество освобождало отъ репрессій и устоять было не легко. Уже сидя въ тюрьмѣ и остро временами переживая всю трудность этого дѣла, я не разъ простилъ обновленцамъ ихъ паденіе и научился считать одною милостью Божіею хожденіе по путямъ правды. Соблазнъ приходилъ съ разныхъ сторонъ. Послѣ мѣсяцевъ тюрьмы, меня вдругъ освободили и, предупредивъ, что на этой недѣлѣ мое дѣло рѣшится, намекнули, что отъ меня зависитъ моя дальнѣйшая судьба. Тѣмъ, что я не пошелъ за эту недѣлю, или десять дней, къ обновленцамъ, и не поискалъ ихъ заступничества, но былъ у Патріарха и даже служилъ съ нимъ, я и опредѣлилъ себя на годы заключенія. Таковъ, приблизительно, путь и всѣхъ другихъ. Каждый зналъ, что могъ не сидѣть въ тюрьмѣ, а если сидѣлъ, то по доброй волѣ. Моя жена, во время грустныхъ нашихъ тюремныхъ свиданій, говорила мнѣ:

— Почему другіе не сидятъ, а умѣютъ избѣгать тюрьмы?

Она разумѣла тѣхъ, кто побывалъ въ обновленчествѣ, а когда острый моментъ борьбы миновалъ, вернулись подъ давленіемъ народа въ Православіе и для власти ничего изъ себя не представляли. Я отвѣчалъ ей:

— Неужели ты хочешь, чтобы я былъ безчестнымъ человѣкомъ?

— Нѣтъ, — говорила она, и замолкала по этому вопросу.

Другихъ священниковъ, жены ихъ, во избѣжаніе тюрьмы, сначала же увлекли въ обновленчество и больше изъ него не выпустили. Впрочемъ, знаю и обратный случай. Знакомый мнѣ священникъ за отказъ отъ обновленчества сидѣлъ въ тюрьмѣ. Ничего ему не стоило и освободиться. Но жена во время свиданій заявляла ему, что она больше не въ силахъ переносить прежней жизни и обновленцемъ онъ пусть не возвращается домой.

Моя мать издалека прислала мнѣ въ тюрьму записочку, которую я могъ получить и читать уже во время моего временнаго освобожденія. Мать писала мнѣ, что благословляетъ меня сидѣть въ тюрьмѣ и не ослабѣвать духомъ, все терпѣть и не сдаваться. Я плакалъ отъ радости.

Такъ, одна моральная сила противостояла жестокому насилію въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, и, въ силу этого и вмѣстѣ съ этимъ, въ жизни цѣлой Церкви. Другихъ силъ и средствъ у Церкви, у всѣхъ ея членовъ больше не было. Она имѣла оружіе, котораго врагъ не могъ выбить изъ ея рукъ и противъ котораго былъ безсиленъ. Только самимъ оставалось его не бросить, не выпустить изъ рукъ.

Попытка большевиковъ черезъ обновленцевъ овладѣть Церковью имъ не удалась. Церковь сопротивлялась; она не принимала власти большевиковъ надъ собою, хотя бы въ лицѣ обновленцевъ, ихъ послушныхъ во всемъ агентовъ. Патріархъ, выйдя на свободу, увидѣлъ еще разъ всю нравственную силу церковнаго народа, и говорилъ моему знакомому и своему близкому и старому другу:

— Читая въ заключеніи газеты, я съ каждымъ днемъ все больше приходилъ въ ужасъ, что обновленцы захватываютъ Церковь въ свои руки. Если бы я зналъ, что ихъ успѣхи такъ ничтожны и народъ за ними не пошелъ, я бы не вышелъ изъ тюрьмы.

То есть, никогда бы никакихъ покаяній предъ властью Патріархомъ не было бы принесено и не было абсолютно никакихъ другихъ достаточно серьезныхъ причинъ побудить его къ этому, если бы не обновленчество, захватившее церковную власть въ свои руки и безчинствовавшее въ Церкви. Но и обновленчество его бы не понудило на такой актъ примиренія съ большевиками если бы онъ въ своемъ заключеніи зналъ о нихъ правду. Газеты, дѣйствительно, лгали объ ихъ значеніи и, конечно, нарочно подсовывались ему агентами Чеки для полученія отъ него этого акта примиренія съ властью, который власти былъ такъ нуженъ.

Патріархъ признавался своему другу, что на помощь своему главному мотиву искать освобожденія онъ принималъ и то соображеніе, что наконецъ появился законъ, революціонный хаосъ всякаго беззаконія, повидимому, кончился и, ему казалось, что предъ нимъ находится настоящая государственная власть, ради которой можно было, не кривя душою, отказаться отъ своего прежняго курса.

Однако, оказалось, что прежнія отношенія власти къ церкви не измѣнились къ лучшему, хотя Патріархъ и сдалъ свои позиціи. Добиться отъ Патріарха сдачи его политическихъ позицій для власти было мало. Патріархъ управлялъ Церковью, власть надъ Церковью была въ его рукахъ. Большевикамъ надо было снова вести борьбу за полученіе вліянія на ходъ церковныхъ дѣлъ, въ которыхъ Патріархъ и теперь не былъ ихъ послушнымъ орудіемъ, что они имѣли въ обновленцахъ. Предъ большевиками оставалась ихъ прежняя цѣль — овладѣть дѣйствительнымъ церковно-административнымъ аппаратомъ. Чрезъ обновленчество имъ это вовсе не удалось: главная церковная масса народа и духовенства выскользнула изъ рукъ обновленцевъ. Искусственно созданное управленіе церковное не имѣло силы, вліянія, авторитета и вообще значенія ни для своихъ массъ, ни для заграницы. Въ этомъ смыслѣ власть получила въ обновленчествѣ не мало разочарованій, надежды на него оказались далеко не оправданными, что агенты Чека не стѣснялись подчасъ высказывать нѣкоторымъ іерархамъ Церкви.

Правда, создавъ обновленчество, власть добились раскола въ Церкви. Обновленцы — вторая церковь, имѣющая свой отдѣльный епископатъ, духовенство, свои храмы и ту часть народа, которой не было никакого дѣла до принципіальныхъ разногласій, лишь бы богослуженіе оставалось старымъ, которымъ они и удовлетворялись у тѣхъ же обновленцевъ. Въ свое время устроивъ расколъ, большевики ликовали въ печати, объявляя, что, наконецъ, въ единомъ фронтѣ церковниковъ пробита брешь, въ которую они, безбожники, и должны устремиться для уничтоженія Церкви. Расколъ въ Церкви и помощь Чекѣ по борьбѣ съ церковной контръ-революціей — вотъ заслуги обновленчества, признанныя за нимъ совѣтскою печатью. Но получить вліяніе на церковныя дѣла или авторитетный голосъ Церкви на свою сторону, пока это полезно, а также окончательно низложить ее или подорвать всякій авторитетъ русской Церкви, большевики могли только въ лицѣ Патріарха, черезъ управленіе Патріарха, имѣвшаго такіе авторитетъ и значеніе.

Агенты власти и вели непрестанную борьбу съ Патріархомъ, пытаясь подчинить его своему вліянію, склонить на поступки, полезные для власти и вредные для Церкви. Патріарха упрашиваютъ написать отвѣтъ Архіепископу Кентерберійскому, что Церковь въ Россіи пользуется полною свободою и никакихъ гоненій нѣтъ. Не смотря на постоянныя приставанія, Патріархъ откладываетъ это дѣло, и такъ и не пишетъ. Почти въ то же время Патріарха уговариваютъ ради пользы Церкви, ради упорядоченія отношеній государства и Церкви, отречься отъ власти, и уже успѣваютъ склонить на эту точку зрѣнія одного-двухъ ближайшихъ къ нему архіереевъ. Однако, единогласнымъ рѣшеніемъ большинства архіереевъ Патріархъ удерживается отъ этого пагубнѣйшаго для Церкви акта. Отъ Патріарха требуютъ смѣщенія съ каѳедръ не угодныхъ власти архіереевъ. Только въ одномъ случаѣ Патріархъ уступилъ было, но вслѣдъ за этимъ снова возстановилъ лишеннаго каѳедры архіерея. Власть требовала чтобы онъ завелъ новый стиль въ Церкви. Стиль этотъ не принималъ народъ и у обновленцевъ онъ также не прошелъ, но тѣмъ болѣе онъ необходимъ былъ властямъ для дискредитированія Патріарха.

Архіепископу Иларіону, ближайшему сотруднику Патріарха, въ первые мѣсяцы послѣ освобожденія послѣдняго, агентъ власти говорилъ:

— Уговорите Патріарха завести новый стиль. Неужели онъ не можетъ сдѣлать маленькой уступки власти? Если совѣтская власть завела этотъ стиль, то пусть и Церковь покажетъ, что она солидарна съ нею.

Въ тоже время при встрѣчѣ съ другимъ архіереемъ этотъ же агентъ власти говорилъ:

— Вы слышали, что Патріархъ заводитъ новый стиль? Для чего это? Кому это нужно? Неужели вы согласитесь съ нимъ? Отдѣлитесь отъ Патріарха; васъ вся Москва любитъ и за вами пойдетъ. Мы васъ поддержимъ...

Агентъ власти требовалъ, чтобы въ Управленіи Патріарха былъ человѣкъ, которому власть довѣряетъ, и предлагалъ принять въ общеніе протоіерея, вождя группы «Живая Церковь», отошедшаго отъ обновленческаго Управленія. Отмѣнить свое постановленіе о принятіи этого человѣка Патріархъ только тогда имѣлъ предъ властью достаточное основаніе, когда послѣдовали протесты клира и народа по поводу его принятія. Вобщемъ, опираясь на мнѣніе народа еще можно было кое-какъ отклонять отъ себя разныя предложенія власти.

Мнѣ извѣстенъ одинъ батюшка, который уклонялся отъ обновленчества такимъ доводомъ своимъ мѣстнымъ чекистамъ:

— Я-бы съ удовольствіемъ пошелъ въ обновленчество, мнѣ все равно, никакого различія не вижу, но приходъ меня выгонитъ, останусь безъ куска хлѣба.

Хорошо, что это была сущая правда, и не онъ вліялъ на приходъ, а приходъ на него. Чека это знала и оставляла его на свободѣ.

Но отъ Патріарха требовалось еще и самому руководить, вліять, направлять. Поэтому Чека и стремилась овладѣть его волею. Однако, Патріархъ шелъ добрымъ путемъ. При немъ Церкви легко было нести крестъ свой, потому-что вся тяжесть креста этого падала на его плечи. Большевистская власть не выпускала его изъ атмосферы своихъ лжи, провокаціи, обмана, клеветы, сѣянія раздоровъ, расколовъ, недовѣрія. Патріархъ постоянно долженъ былъ разгадывать тайные и злые замыслы и намѣренія, скрывающіеся подъ всякими благовидными предложеніями власти. Врагъ дѣйствовалъ то посулами, то угрозами, и не ему самому, — это были бы совершенные пустяки! — а Церкви. То онъ обѣщаетъ прекратить аресты духовенства, освободить заключенныхъ или вернуть изъ ссылки такихъ-то нужныхъ Патріарху епископовъ, или дать разрѣшеніе на духовныя печать и образованіе, на свободу съѣздовъ и епархіальнаго управленія, то угрожаетъ оставить всѣ репрессіи въ силѣ и еще прибавить. Патріархъ страдалъ. Онъ встрѣчалъ и слушалъ своего врага съ крайнимъ напряженіемъ нервовъ. Когда Патріарху докладывали о пріѣздѣ агента власти, Патріархъ былъ внѣ себя отъ раздраженія и волненія, что, казалось, было совершенно несвойственно его характеру и темпераменту.

Я помню его въ дни его ареста, предъ заключеніемъ. Въ послѣднюю его, на свободѣ, литургію [4], я сослужилъ ему въ храмѣ села Богородскаго въ Москвѣ. Поздно ночью, нредъ этимъ, онъ вернулся изъ Чеки. Его только что долго и жестоко допрашивали. Дома, своимъ приближеннымъ, измученнымъ ожиданіемъ, Патріархъ сказалъ:

— Ужъ очень строго допрашивали...

— Что же вамъ будетъ? — спросилъ одинъ съ тревогою.

— Обѣщали головку срубить, — отвѣтилъ Патріархъ съ обычнымъ своимъ благодушіемъ.

Литургію онъ служилъ — какъ всегда: ни малѣйшей тѣни нервности или хотя бы напряженія въ молитвѣ. Глядя на него, приготовляющагося къ тюрьмѣ, а можетъ быть, и къ казни (тогда это было серьезно), я невольно вспомянулъ слова Христовы: «идетъ князь міра сего, и во Мнѣ не имѣетъ ничего». Пусть обвиняютъ, ничего не найдутъ, онъ будетъ невиненъ. Такъ я думалъ и на эту тему говорилъ проповѣдь за литургіею. Благословляя меня на проповѣдь, Патріархъ шепнулъ:

— Ихъ-то не затрогивай...

Знаю, что жалѣетъ проповѣдника. Не за себя, а за тѣхъ, кто около него рискуетъ собою, онъ боится. Но не помню, что бы кто-либо, кому выпадалъ случай проповѣдывать за патріаршею службою утаивалъ въ словѣ своемъ правду. Какъ-то всегда и всѣми говорилось то, что надо, что соотвѣтствовало лицу Патріарха, не взирая ни на какіе страхи.

Были дни торжества по случаю его освобожденія. Народъ и радовался о немъ, и скорбѣлъ о Церкви. Патріархъ былъ все такъ же спокоенъ. Что могло случиться съ Церковью или съ нимъ самимъ безъ благой на то воли Божіеи? Ничего. Тайна духовнаго покоя и духовнаго здоровья истиннаго православнаго христіанина и его, конечно, перваго, именно въ этомъ.

Вспоминаю одного епископа, который сидѣлъ со мною въ тюрьмѣ. Онъ, на вопросъ чекистовъ, како-го онъ мнѣнія о Патріархѣ, отвѣтилъ:

— Я реально ощутилъ его святость...

Это привело чекистовъ въ бѣшенство и дѣло объ его ссылкѣ былъ тотчасъ рѣшено.

Наконецъ, я вижу Патріарха послѣ своего выхода изъ тюрьмы, когда принесъ ему поклоны соузниковъ. Патріархъ по прежнему былъ добръ и благодушенъ, но такой худенькій, измученный, что, прощаясь съ нимъ, я заплакалъ отъ чувства жалости. Преклонивъ мою голову къ своей груди, Патріархъ спросилъ:

— Чего же ты плачешь?

Я, совершенно неожиданно для себя самого, отвѣтилъ:

— Мнѣ кажется, что я больше васъ не увижу...

Конечно, Патріарха я видѣлъ предъ собою весьма недолговѣчнымъ, а внутри меня была увѣренность, что я долго на свободѣ не прохожу. Патріархъ разсмѣялся и сказалъ:

— Ну, гора съ горой не сходится, а человѣкъ съ человѣкомъ сходится. Послужи завтра со мною.

Кстати сказать, въ бесѣдѣ съ Патріархомъ я ему покаялся, что, сидя въ тюрьмѣ, я не разъ мысленно осудилъ его за сдачу позицій большевикамъ. Патріархъ благодушно прощалъ меня и говорилъ о томъ, что его свобода хуже тюрьмы и самъ вспоминалъ свое сидѣніе, какъ лучшее время. На другой день я еще разъ сослужилъ Патріарху въ церкви великомученицы Анастасіи, что у Бутырской Заставы, затѣмъ былъ арестованъ и отправленъ въ Соловки и больше Патріарха не видѣлъ. Патріархъ умеръ. Его замучила, сожгла на медленномъ огнѣ своей сатанинской ненависти большевистская власть.

Въ соловецкомъ кладбищенскомъ храмѣ, оставленномъ для мѣстныхъ монаховъ, вольнонаемныхъ работниковъ при лагерѣ заключенныхъ, заключенное духовенство служило панихиду по Патріархѣ. Всѣ мы чувствовали тогда, что наступаетъ новый тяжкій періодъ жизни Церкви. Лица заключенныхъ нашихъ архіереевъ были не такъ грустны, какъ суровы и строги. Всѣ мы сознавали, что опасность надвигалась, а какая? въ чемъ? — никто не знаетъ, только опасность. Счастливый періодъ борьбы съ врагомъ, когда перевѣсъ былъ на нашей сторонѣ, во всякомъ случаѣ, кончился. Это понималъ каждый.

Говорятъ, агентъ власти, заправляющій церковными дѣлами [5], по поводу смерти Патріарха былъ въ неописуемомъ восторгѣ. Примчавшись къ тѣлу только что усопшаго, онъ потиралъ руки и, съ трудомъ сдерживая радость, говорилъ:

— Хорошій былъ старикъ... Надо похоронить поторжественнѣй...

Послѣ похоронъ онъ призвалъ къ себѣ, въ ГПУ, двухъ митрополитовъ и вручилъ имъ такъ называемое «предсмертное завѣщаніе» — посланіе Патріарха со всякими его обѣщаніями въ пользу власти. Митрополитамъ предложено было свезти его въ редакцію газеты для напечатанія, что они и сдѣлали. Но никто изъ духовныхъ лицъ, окружавшихъ Патріарха, не былъ свидѣтелемъ того, чтобы Патріархъ подписывалъ эту бумагу, хотя проэктъ этого «завѣщанія», предложенный властью, долго лежалъ на столѣ у Патріарха и былъ взятъ со стола агентомъ власти уже послѣ его смерти.

Не долго управлялъ мѣстоблюститель патріаршаго престола Митрополитъ Петръ. Онъ твердо зналъ, что никакія уступки съ его стороны не подкупятъ власти. Власть все беретъ и ничего не даетъ, какъ говорилъ это и Патріархъ, поэтому разныя предложенія агента власти М. Петръ прямо отвергалъ и запросто выпроваживалъ агента изъ своихъ покоевъ. М. Петръ, напримѣръ, говорилъ агенту такъ:

— Вы все лжете. Ничего не дадите, а только обѣщаете. А теперь потрудитесь оставить комнату: у насъ будетъ засѣданіе.

Такого неподатливаго главу Церкви и такое свое отстраненіе отъ церковныхъ дѣлъ озлобленный врагъ не долго могъ терпѣть. Митрополитъ былъ заключенъ въ тюрьму. Появился новый его замѣститель Митрополитъ Сергій. М. Петръ, зная, что ему недолго быть на свободѣ, предусмотрительно назначилъ себѣ замѣстителя. Церковь не осталась безъ управленія...