Блаженнейший Митрополит Антоний: О Церкви
... Мы сказали, что это восстановленное Христом единство естества верующего человечества и есть Церковь. И как первое богозданное единство естества было не отвлеченным понятием, а реальной живой силой, которая постоянно давала себя чувствовать в человеческом сердце, во множестве святых, так и Церковь не есть просто сумма множества отдельных людей, ни правовое или правительственное учреждение, но прежде всего та основанная Христом жизнь, благодатная и святая, которая нерушимо и непоколебимо будет существовать на земле до Второго Пришествия Его, ограждаемая отвне известными определенными формами, но проявляющаяся прежде всего в святых и умиленных чувствах веры, покаяния, духовной радости, чистоты и любви, которые находит в своем сердце каждый облагодатствованный человек, не как плоды, выращенные усилием его воли в его собственной личности, но как свойства иной, отвне поданной ему природы — природы того нового человека, в которого он облекся крещением. Его дальнейшая задача будет заключаться лишь в том, чтобы эти святые зачатки спасения, данные ему от Бога, эту жизнь восстановленного естества, эту жизнь Церкви подвигом своей личной свободы охранять и умножать, а противную ей жизнь ветхого человека распинать и изгонять.
Конечно, этот подвиг более трудный, чем тот, который предлежал бы не падшему человечеству, но все-таки при таком представлении дела нам становится вполне понятным, почему упомянутые нами выше типы мучеников, преподобных и святителей и совмещали в себе неподражаемых гигантов воли, и в то же время устремлялись к постоянному подавлению в себе всякого самоутверждения, всякого самолюбия, всякого отстаивания своего я. Отсюда нам понятно, почему и Павел, подвизавшийся, по его собственному уверению, больше всех учеников Христовых, говорит, что он уже не живет, что он распял себя, а живет в нем Христос, что трудился в Церкви не он, а благодать, которая в нем. Однако наше разъяснение истинной Церкви еще не кончено. Мы указали ее свойства, сближающие понятия о ней с понятием о богозданном естестве человеческом, но мы не разъясняли различие между этими двумя понятиями: различие это заключается в том, что жизнь человеческого естества или природы человеческой в каждом человеке сказывалась бы (если бы не было падения) непосредственно и беспрепятственно.
Не так жизнь Христова, которую Он дал Церкви и которую вливает в душу каждой отдельной личности; это внедрение новой природы (благодати) в душу каждого христианина есть явление более сложное: оно происходит не столь непосредственно, как развитие человеческой личности невинного Адама на почве человеческой природы, но прежде всего через сознательное усвоение жизни Христовой или христианства, а затем и через иное таинственное внедрение новоблагодатного церковного естества в нашу личность.
Господь и апостолы указывают и на тот и на другой равно необходимые способы облагодатствования христианина. Когда они говорят о возрождении или об очищении нашей природы через слово учения, то они разумеют сознательное проникновение новой жизнью, изложенной в Божественном учении (см.: Ин 15, 3; Пет 1, 23; Евр 10, 22). С другой стороны, кому не известны притчи Господни о бессознательном и таинственном возрастании в душе верующего благодатного семени новой природы? Оно подобно тому, как если бы какой человек бросил семя на поле, а потом спокойно проводил дни свои, а солнце и ветер уже без его усилий выращивали зелень и наливали колос; оно подобно закваске, поднимающейся в темной печи. Оно неуловимо, как место зарождения ветра, по слову Господню к Никодиму.
Посему Церковь не есть ни просто училище христианского закона, ни одна лишь бессознательная благая энергия, таинственно передаваемая Христом в сердца человеческие (благодать), но такая именно энергия, содержимая и распространяемая сознательным началом, или обществом. Отсюда можно дополнить обычный пробел в определении Церкви как общества ли или как тела — тот пробел о назначении Церкви, который мы отметили выше. Именно при всяком определении Церкви должно указывать на то, что Церковь имеет назначение, во-первых, охранять неврежденным сознательное содержание новоблагодатной жизни, то есть Божественное учение, а затем передавать его отдельным людям количественно и качественно или, что то же, во-вторых, распространять Божественное учение среди неверующих и, в-третьих, возводить верующих к полному проникновению этой жизнью или к полному духовному совершенству. Приведенное апостолом Павлом сравнение Церкви с живым телом охватывает собой весьма полно это назначение Церкви...
...Церковь не принадлежит какому-либо отдельному народу, но включает в себя все народности, правильно верующие в Святую Троицу и в самую Церковь, утвержденную семью Вселенскими и девятью Поместными Соборами и содержащую святую Библию и неповрежденное Священное Предание, заключенное в «Книгу правил» святых апостол и Вселенских Соборов и в канонические правила известных отцов Церкви. Правила эти наравне со Священным Писанием представляют собою необходимое условие для пребывания принявших оные в составе Святой Церкви, ибо, по словам Василия Великого, отвергающие сии правила, как якобы не имеющие великой силы, могут незаметно повредить и самое Евангелие и от самого христианства оставить только одно имя. Впрочем, признание канонов почти утрачено в сознании образованных и полуобразованных христиан, забывших, что наша вера в святое Евангелие и прочие книги Нового Завета, из коих многие еретиками отрицаются, как якобы неподлинные (начиная с четвертого Евангелия, Второго послания апостола Петра и Иоанна и др.), одним словом, весь авторитет Нового Завета основан на признании читателем святых канонов, с отвержением которых, по справедливому замечанию Василия Великого, отвергается весь Новый Завет, а за ним, конечно, и Ветхий.
Итак, вооружившись мыслью о непогрешимости наших канонов, в которых выражается истинность Святой Церкви, обратим свой мысленный взор к ее современному положению.
Почти до последнего времени самою верною хранительницею церковных канонов почиталась Церковь Греческая, во-первых, как наиболее грамотная в усвоении и разумении Православия, а во-вторых, как смелая обличительница всяких уклонений от последнего. Эти обличения Церковь наша проводила с такой строгостью, что смело отсекала от своего состава целые огромные области в Передней Азии, Северной Африке и все западные народности. Последние, развивая свою внешнюю культуру, отходили от Православия все дальше и дальше и много опередили в таком нежелательном удалении еретиков азиатского Востока и африканского Юга, где культура, порабощенная варварами разных народов, остановилась и среди тяжких заблуждений все-таки сохранила нам многие чисто христианские верования, чаянья и обычаи, благодаря чему обращение восточных еретиков к единой Христовой Церкви более надежно, чем сынов лукавого Запада, сравнительно мало исказивших церковную организацию (римо-католики) и нравственные христианские идеалы (протестанты и англикане).
К глубокому прискорбию, разделения, точнее — отпадения от истинной Церкви, закрались и среди православных христиан и произвели среди них вот в эти самые последние годы душепагубные расколы.
Впрочем, даже там, где дело не дошло и, Бог даст, не дойдет до раскола, над многими Православными Церквами уже исполнилось печальное предсказание Спасителя: «За умножение беззакония, изсякнет любы многих» (Мф 24, 12). Это оскудение любви, выражающееся в полном отделении от Церкви, бывает особенно пагубно в тех случаях, когда оно связано с так называемым филэллинизмом, или национальными группами, и держит оные в своих когтях с фанатическим упорством. Вот почему ересь Евтихия поглотила племена Северной Африки, ересь Нестория — племена Западной Азии, полуересь того же Евтихия — обширную Армению и т.д.
Но кроме национальных ересей Церковь не менее страдала и страдает от ересей и расколов, имеющих свой корень в личной ненависти различных групп населения, руководимых в этом злом деле своими самозваными вождями или завистливыми иepapxaми, о чем досадовали древние отцы Церкви, например святой Григорий Богослов, писавший Василию Великому: «Когда же вы престанете друг друга угрызать из-за обладания епархиями, как (да простит мне твоя боголюбивая святость), как собаки из-за брошенной кости. Вот до чего доводит борьба честолюбия или, боюсь сказать, корыстолюбия».
Последнее обличение можно всецело приложить к нашим разделениям в Европе и Америке, каковые разделения имеют еще менее оправдания, чем продолжающаяся вражда между греками и православными арабами в Европе, Азии и Африке. Впрочем, в последней области вражда эта несколько притихла под влиянием мудрого распоряжения патриарха Мелетия, который по увещанию и настоянию местного правительства значительно расширил церковные права арабов, устранив греческую монополию их недавно возрожденной церковной школы Патриархата.
Впрочем, становясь на неоспоримую почву церковного равноправия различных национальностей, мы должны все-таки признать условную правду эллинов в этом вопросе. Именно они ссылаются на то, что святое Евангелие написано на греческом языке и, помимо изучения последнего, невозможно изъяснять Христову веру. Признают это и протестанты, у которых в богословских школах продолжается и поныне изучение греческого языка, к стыду школ русских, как бы отвернувшихся от Божественных словес в их подлиннике.
К этому надо прибавить, что защитники греческого языка опираются на не вполне доказанный резон характера исторического, коим они отстраняют указание своих противников на то, что православные арабы, составляющие большинство населения в Патриархате Иерусалимском, Александрийском и, конечно, Антиохийском, по-гречески ничего не понимают и грекам вовсе не симпатизируют. Греки им возражают в том смысле, что эти инородцы признают себя арабами ошибочно, ибо они потомки чистых эллинов, переселенных на Восток императором Юстинианом в VІІ веке, сохранивших православную веру своих предков, хотя и потерявших свой греческий язык. Поэтому в Александрии и других странах греки всячески избегают наименований арабами и греками, но заменяют их словами «арабофоны» и «эллинофоны», то есть говорящие по-арабски и говорящие по-гречески, а считают греками тех и других. Впрочем, лучшие из иерархов чередуют возгласы и молитвы по-гречески и по-арабски.
Достойнейший великий иерарх блаженнейший патриарх Григорий IІI поступал именно так, чем, кроме всего прочего, делал более понятным содержание молитв для слушателей обеих национальностей. Так же поступали и многие другие иерархи священного Востока, особенно в Иерусалиме и Палестине, где объединяются в одних и тех же храмах разнообразные народности. В таком добром почине всего легче найти путь к миру и любви. С утешением указываем на то, что он не совсем чужд и Румынской Церкви, где мы слушали пение румынское и славянское в одной и той же кафедральной церкви.
Пора нам, то есть всем православным христианам всех народностей, убедиться в том, что путь к Божией истине заключается не в преобладании одной народности над другою, а просто в отрешенности от исключительных симпатий в ту или иную сторону, хотя бы и прикрываемых лживыми фразами о евангельской любви ко всем безразлично народностям.
Последние годы разыгравшейся международной борьбы на Ближнем Востоке делают, однако, почти безнадежным такое возрождение вселенского христианства. И еще недавно представители различных православных народностей даже мало интересовались, к какой этнографической ветви принадлежит тот или другой христианин: «я православный» — вот какое определение было для него дорого и во всяком случае гораздо дороже, чем наименование себя греком, арабом или славянином. В настоящее время подобное предпочтение своей вероисповедной принадлежности сравнительно с принадлежностью расовой сохранилось в некоторой степени только у македонцев на Балканах, а еще в недавнее время на Украине у малороссов. Если спросить у последних: «Вы кто такой?», — то многие еще недавно отвечали просто: «Православный!» В настоящее же время ответы следуют другие: «Украинец», «Мазепинец», «Русский» и т.п. И как часто случается, что такой жалкий и глупый провинциализм считают признаком культурности и выше меры дорожат своим расовым происхождением, забывая мораль крыловской басни о гусях, которые продолжали гордиться тем, что их отдаленные предки когда-то спасли Рим от нашествия варваров. Действительно, когда какая-либо слепая страсть, например шовинизм, овладеет умом человека, то он начинает повторять глупости, которых прежде он стыдился.
Такое сужение своих понятий соединяется обыкновенно с отрицанием действительно ценных убеждений и преданий. Так, украинизация соединяется с пренебрежением к Православию и с началом симпатий к латинской ереси, а панарабизм — с равнодушием к христианству и с симпатией к магометанству; при этом подобная подмена нравственных драгоценностей бессмысленным шовинизмом признается признаком культурности, хотя и не может быть оправдана ни простой логикой, ни моралью.
Особенно стыдно нам за нашу современность ввиду того, что даже и в языческом обществе, например в Древнем Риме, люди постепенно отрешались от расовых, шовинистических предрассудков и старались найти идейную почву для своих симпатий и для своего объединения.
Правда, эта почва была тоже зыбкая и неустойчивая, но все же такие знамена, как просвещение, цивилизация, право, гуманность, оставаясь, по существу, такими же мифами, как Венера, Юнона и Марс, все-таки заключали в себе стремление к известному идеалу, хотя и не чисто этическому, но все же возвышавшемуся над идеями грубого шовинизма, лишенного нравственного содержания, чем не могут похвалиться современные сепаратисты различных национальностей. Правда, та вражда греков с современными семитами, которой мы посвящаем настоящее краткое исследование, оперирует чисто христианскими библейскими терминами, но только прикрывает ими свой грубый шовинизм, и обнаруживается даже готовность ради последнего отказаться от Единой, Святой, Соборной, Апостольской Церкви; при этом более цивилизованные и более хитрые греки выходят как бы победителями из подобных споров, а более простодушные и обыкновенно не умеющие скрыть своего лицемерия арабы, замечая, что их побеждает греческая изворотливость, хватаются за ножи или идут унижаться перед более сильными, но неправославными нациями Запада и просить у них дипломатической и денежной помощи против своих же по вере братьев. Тщетно мы бы стали напоминать им слова апостола Павла: «Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых? Разве не знаете, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир, то неужели вы недостойны судить маловажные дела? Разве не знаете, что мы будем судить ангелов, не тем ли более дела житейские? А вы, когда имеете житейские тяжбы, поставляете своими судьями ничего не значащих в церкви. К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными. И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения? Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев. Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют» (1 Кор 6, 1—10).
Впрочем, мне, пожалуй, скажут, что, несомненно, справедливые требования апостола Павла имели бы силу среди людей и народов, благоговейно подчиняющихся ясно выраженным требованиям закона Божия, а там, где начинает господствовать шовинистическое безумие, необходимо останавливать вражду вооруженной угрозой, а потому обратимся к доводам чисто человеческим и практическим.
Дело в том, что среди шовинистических стремлений, одолевающих христианский мир и раздирающих его на части, все же остается один более чем священный центр, которого еще стыдятся люди, не успевшие отрешиться от Божественной правды. Этот центр есть подлинная столица всего христианства — священный град Иерусалим, некогда оплаканный за свое греховное упорство Божественными слезами. «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне» (то есть до Второго Пришествия) (Мф 23, 37—39).
Да не падет это страшное проклятие Кроткого и Смиренного сердцем и на христианские народы, как оно пало на народ иудейский, и да не привлечет его из себя взаимная вражда христианских племен, как привлекли его неверные иудеи...