"Новые мученики Российские". Том III. Глава XIV. Иеромонах о. Симеон
НОВЫЕ МУЧЕНИКИ РОССИЙСКИЕ"Летом 1932 года, — рассказывает свидетельница, — нам удалось найти во время нашего отпуска небольшую комнату в деревушке, расположенной в нескольких верстах от Звенигорода, на берегу Москвы-реки. Напротив нас, на другом берегу, подымались древние стены и башни Савво-Сторожевского монастыря, превращенного большевиками в "Дом отдыха" для ответственных советских работников. Соборы были закрыты; в одном помещался музей, в другом — столовая. В самой обители, кельях, скитах, часовнях жили "отдыхающие" по 10-12 человек в одной комнате. Монастырский колокол гудел по-прежнему, но теперь он созывал не на молитву, а к обеду или к ужину.
В этом монастыре укрывалась Царевна Софья и два ее младших брата, Цари Иоанн и Петр во время стрелецкого брожения. До сих пор еще стоит дом, где жила Царевна: крыльцо украшено пестрой резьбой. Теперь там устроена баня, один резной орел сшиблен с крыльца и валяется у стены дома в пыли. Живал в этом монастыре часто Царь Феодор Алексеевич, старший брат Петра Великого. Теперь ступени монастырских построек заросли травой, окна выбиты, фрески, изображающие житие св. Саввы, замазаны, всюду валялись обрывки газет, шелуха от неизбежных семян подсолнухов...
Недалеко от нашей избы стояла небольшая каменная церковь, еще не закрытая большевиками. Местные комсомольцы, подзадориваемые коммунистами из "Дома отдыха", всячески хулиганили, входили с громким пением в церковь во время богослужений, били стекла, издевались над стариком-священником. Но священник, казалось, не замечал их издевательств и спокойно продолжал совершать богослужения по воскресеньям и другим праздникам. Тем более меня удивило, что, несмотря на явно враждебное отношение местных коммунистов, церковь все же посещалась. Правда, мы встречали там лишь нескольких деревенских старух и пожилых мужиков; ребятишки дошкольного возраста охотно забегали в церковь; иногда кто-нибудь из дачников зайдет как будто невзначай, пугливо озираясь, не видит ли кто из знакомых, подойдет к иконе, станет на колени, пошепчет молитву, торопливо крестясь — и опять уйдет. Колокольного звона не было, вместо певчих две старухи монотонно тянули что-то дребезжащими слабыми голосами.
Священником был иеромонах из Савво-Сторожевского монастыря отец Симеон. Это был высокий, молчаливый старик со строгим лицом и длинною седою бородой. Мы его знали лишь по церкви. Иногда мы встречали его в лесу, где он собирал грибы. Всегда он был один, ни с кем не разговаривал, только дети не боялись его и, увидев его издали, радостно бежали ему навстречу под благословение. Жил он в небольшой сторожке в одно окно подле самой церкви. Никто его не навещал. Каждый боялся доноса: ведь за посещение или, еще более, за материальную поддержку "служителя культа" нетрудно самому попасть во враги народа и угодить в Соловки.
Однажды мы возвращались из леса с полной корзиной ягод. Проходя мимо школы, мы еще издали увидели кучку громко разговаривающих людей. Среди них узнали руководительницу детского сада и еще кое-кого из местных комсомольцев, не раз при нас врывавшихся в церковь во время службы. Говорила руководительница детского сада:
—Ликвидировать его обязательно следует. Он ребят портит, я сама это видела. Только завидят его, так к нему и бегут, ластятся, а со мной будто волки какие — молчат, песен не поют, в церковь убегают потихоньку — одним словом, беда с ними! Покуда старик здесь, ничего у нас не наладится!
В пылу разговора они не видели, как мы подошли. Вдруг кто-то из них заметил нас, они переглянулись и замолчали.
Однажды, к общему удивлению, служба еще не начиналась, хотя было уже поздно. Отец Симеон еще не приходил. Кучка богомольцев терпеливо ждала, сидя на травке у входа в храм; некоторые покупали свечки у свечного ящика. Отца Симеона не было.
Тревожный шепот стал раздаваться здесь и там: может быть с Батюшкой что-нибудь приключилось, может быть ночью его арестовали и увезли в город — всего ведь можно было ожидать!
Наконец, кто-то из присутствующих предложил к нему сходить. Пожилой мужик с длинной рыжей бородой, аккуратно посещавший все церковные службы, неспешно вышел из церкви и направился к сторожке.
Через несколько минут мы увидели, как он быстро несется к нам обратно, с бледным, от страха искаженным лицом. — Что случилось, православные! — Еле шевеля губами, чуть слышно прошептал он: — Порешили его, отца Симеона-то... прикончили его, голубчика.
Тесно столпившись вокруг него, мы все молча слушали его рассказ. Дверь сторожки он нашел не запертой, перешагнул через порог и окликнул отца Симеона, но никто ему не ответил. Все было тихо. Вдруг ему стало как-то не по себе. Быстро вошел он в тесную полутемную комнатушку и подошел к кровати. На ней недвижно лежал отец Симеон и как будто спал. Мужик удивился, как это он обедню проспал, и подошел ближе. Широко открытые, не мигающие глаза глядели прямо на него. Тело священника было привязано к кровати туго натянутой толстой веревкой, а во рту у него торчало что-то длинное.
Полный ужаса мужик выскочил на улицу и побежал обратно в церковь. Кто-то сбегал за милиционером, жившим поблизости, тот немедленно явился. Во главе с милиционером все присутствующие пошли в сторожку.
Все свидетельствовало о крайней бедности, но убогая комната была чисто прибрана. На единственном окне цвел душистый горошек. Несколько икон висели на стене, в углу теплилась лампадка. Некрашеный стол был покрыт бумагой, на нем стоял оловянный чайник, кружка и несколько тарелок. Небольшой ломоть черного хлеба лежал рядом.
Около кровати на полу валялась опрокинутая табуретка. Отец Симеон лежал на кровати в странно-неподвижной позе, изо рта у него торчала палка. Тело было привязано поперек плеч толстой веревкой.
Милиционер подошел к кровати и вытащил палку из широко разинутого рта — на другом конце палки был намотан платок, покрытый сгустками крови. Отец Симеон был мертв. По-видимому, убийство произошло ночью, так как тело было уже холодное. Мне вдруг почему-то вспомнились слова комсомольцев — теперь уж действительно им некого было бояться в деревне, никто им не был опасен".
