Памяти протопресвитера Михаила Польского
Памяти отца Михаила Польского
Только что отправил ответ отцу Михаилу на его последнее письмо — горячо поддерживая отца Михаила в его желании приехать на Пастырское совещание, и вот сообщение в газете "Россия" о скоропостижной кончине его... Да, только так и мог уйти из жизни отец Михаил — внезапно, вырванный из жизни, так его всего наполнявшей. Трудно представить себе человека, который более горел бы жизнью, не сгорая... до времени! И вот пришло это время. То была не "наглая" смерть: часы были даны для встречи ее. Но нет с нами более отца Михаила. И только сейчас оцениваем мы по достоинству, что мы в нем потеряли — какую силу, исполненную горением правды. Разнообразно одарен был отец Михаил — он весь был талантлив. Что бы он ни делал — на всем лежала печать вдохновенности, и это без всякой нарочитости: в этом и выражалась полнота талантливости его натуры. Острый и тонкий ум, не без юридической утонченности, и тут же эмоциональная глубина, не чуждая патетичности. Эксперт канонического права — и одновременно догматик, готовый погрузиться в самые недра Богооткровенной Истины. Блестящий оратор-проповедник — и одновременно проницательный духовник и Божией милостью священник, проникнутый благодатной мистикой богослужения. И всегда — человек, открытый для всего и для всех, но охраняемый и ограждаемый своей принадлежностью, проникновенно сознаваемой, к "клиру", то есть к достоянию Божию. Знакомство с такими людьми есть счастье, и личная память о радости этого общения сливается сейчас со скорбной молитвой о вечной ему памяти в блаженной вечности. Об объективных заслугах отца Михаила еще будем писать. Мне лично больше всего дала его книга, его именем не подписанная, о впечатлениях, вынесенных священником из Советской России. Широко известен он как автор исследования о новомучениках. Зарубежной Церкви он послужил своим исследованием о каноническом ее положении и своим участием в Лос-Анжелосском процессе, приведшем к признанию нашей Церкви формально-юридической преемницей Русской Поместной Церкви, противустоящей "расколу". Да вознесутся общие наши молитвы вслед его душе, уже приобщившейся к тому Свету, отблесками которого все мы живем и в стремлении к которому так много почерпаем мы и будем почерпать из личной памяти об отце Михаиле и из всего наследия его кипучей жизни.
Архим. Константин
Отец Михаил родился в благочестивой семье псаломщика Кубанской области 6 ноября 1891 года. По окончании Ставропольской Духовной семинарии в 1914 году, еще не принимая сана, он выступил на миссионерскую противосектантскую работу, а в 1920 году, в разгар коммунистического гонения на Православную Церковь, принял священство. В 1921 году молодой священник-миссионер поступил в Московскую Духовную академию, которая вскоре была закрыта. Тогда упорный студент-пастырь решил пройти академический курс тайно, секретно, в личном общении с профессорами академии, что тогда было еще возможно. Святейший Патриарх Тихон дал свое архипастырское благословение на дальнейшую деятельность молодого пастыря. В 1923 году отец Михаил был арестован и, после тюремного заключения, сослан на три года в Соловецкий страшный лагерь. Из прекрасной, сжатой и скупой на выражения чувств, статьи отца Михаила "Соловецкий лагерь" (Первые впечатления), напечатанной в сборнике "День Русского Ребенка", выпуск 18-й, апрель 1951 г., мы узнаем о частых расстрелах заключенных, по самым разнообразным причинам, которые постоянно грозили всем насельникам лагеря. И, тем не менее, отец Михаил пишет: "И это была лучшая пора заключения. Это были цветики, а ягодки были впереди. Мы отсидели свои сроки полностью... Я получил "довесок" (тюремное выражение) — три года ссылки в Зырянский край, и его также окончил в 1929 году. Накануне "освобождения", в полной уверенности в новом аресте и в продолжении новых мытарств по тюрьмам и лагерям, рискнул жизнью и с крайнего севера, через всю Россию, бежал на юг, а в марте 1930 года перешел русско-персидскую границу. Что видено, что пережито, сколько опасных приключений испытано... и вот жив и "пою Богу моему дондеже есмь..."
Попав на свободу, отец Михаил в октябре 1930 года прибыл в Палестину, в св. г. Иерусалим, в Русскую Духовную Миссию, которую тогда возглавлял архиепископ Анастасий, ныне митрополит и Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви.
С января 1938 года по июнь 1948 года, в течение 10 лет, отец Михаил жил и работал в Лондоне. Первым замечательным печатным трудом его была книга "Положение Церкви в Советской России" (Очерк бежавшего из России священника), изданная под псевдонимом Михаил Священник в Иерусалиме в 1931 году. Второй большой печатный труд неутомимого пастыря был написан в Лондоне и издан Свято-Троицким монастырем в Джорданвилле в 1948 году под заглавием "Каноническое положение Высшей Церковной власти в СССР и заграницей".
В июне 1948 года отец Михаил прибывает в Америку, в Сан-Франциско, и причисляется к Свято-Скорбященскому собору. В конце 1948 года возникает знаменитый Лос-Анжелосский процесс, сущность которого, коротко говоря, можно свести к следующему. Преображенский приход в г. Лос-Анжелос принадлежал от своего основания юрисдикции Заграничного Архиерейского Собора и Синода, которым подчинялась и Американская митрополия. Когда же последняя откололась от Синода на Кливляндском соборе 1946 года, то приход в своем большинстве не пожелал следовать этому расколу и остался верен канонической правде. Не взирая на это, Митрополия решила оставить за собою храм, вследствие чего прихожанам пришлось подать в гражданский суд. Протоиерей отец Михаил Польский принял горячее участие в том процессе как эксперт-канонист, защищая каноническую правоту Русской Зарубежной Церкви. Суд принужден был решить вопрос принципиально: какая юрисдикция имеет право владеть храмом, можно ли было вообще слушаться Кливляндского решения, и кто именно находится в расколе? После тщательного и длительного разбора этой тяжбы между Северо-Американской Митрополией и Заграничным Синодом, Верховный судья Ж.В. Викерс вынес решение в пользу Заграничного Синода и резюмировал его так: "Все приходы и церковные объединения, которые отказались признать авторитет Заграничного Синода, сделались, и с тех пор продолжают быть раскольничьей и незаконной фракцией или группой..." (См. "Решение Высшего Суда по лос-анжелосскому делу", издание Св.-Троицкого монастыря, Джорданвилль, 1949 г., на русском и английском языках.)
За эту свою неоценимую услугу Зарубежной Русской Церкви отец Михаил Польский был возведен в сан протопресвитера. Следующим трудом отца Михаила была чрезвычайно ценная брошюра, изданная в 1949 же году под заглавием "Американская Митрополия и Лос-Анжелосский процесс. Распутия Митрополии. Ответ противникам мира церковного)". Особенно ярко и убийственно сильно и убедительно написана последняя глава брошюры "Ответ епископу Иоанну Бруклинскому (Шаховскому) на его брошюру "Пути Американской Митрополии"".
В 1949 же году выходит 1-й том главного труда отца Михаила "Новые мученики Российские", изданный Свято-Троицким монастырем в Джорданвилле, США. В 1957 году в том же издательстве выходит 2-й том этой замечательной работы. Пред своей преждевременной кончиной отец Михаил заканчивает составление 3-го, последнего тома, который, если Бог даст, будет также напечатан. В 1952 году вышла еще одна работа отца Михаила, также напечатанная Свято-Троицким монастырем, под заглавием "Очерк положения Русского Экзархата вселенской юрисдикции". Кроме того им было написано много статей в различных органах ("Православный путь", "День русского ребенка", "Владимирский календарь" и др.). В 1950 году Свято-Троицким монастырем была издана большая работа "Четвероевангелие" (Текст четырех Евангелий, поставленный параллельно, в хронологическом порядке). Сопоставил текст А.С. Ананьин, под редакцией, с предисловием и примечаниями протопресвитера отца Михаила Польского.
Все работы отца Михаила имеют огромное историческое значение и являются вечным неумирающим нерукотворенным памятником деятельности этого воистину великого человека нашего времени. Имя его несомненно навсегда останется в истории Русской Церкви.
Довольно высокую оценку личности и деятельности отца Михаила дал и Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Анастасий, известный своей сугубо строгой требовательностью к духовным писателям, дабы "не развращать их своими похвалами". В телеграмме на имя архиепископа Тихона Владыка Митрополит сообщил: "Я глубоко опечален кончиной доброго пастыря отца протопресвитера Михаила Польского. Его служение было весьма полезным и ценным для нашей Соборной Русской Церкви. Молюсь, чтобы Милосердный Господь упокоил его душу в селениях святых".
Трудно краткими словами охарактеризовать такую богатую и глубокую личность как почивший отец Михаил. Постоянное духовное горение, неуклонная и напряженная целеустремленность, связанная с непрестанным самоотвержением и отсутствием честолюбия, резко выделяют его среди других современных деятелей. Скромность самооценки у отца Михаила была поразительная. В одном из своих писем он признавался мне, что никак не может понять, "за что меня ценят такие люди как Вы и проф. Ив. Ал. Ильин? Не зная Вас обоих как исключительно искренних друзей, я мог бы подумать, что Вы мне льстите".
Во время "сергианского раскола" 1927 года, еще будучи в Советской России, отец Михаил заметил у многих защитников митрополита Сергия душевную раздвоенность, о которой просто и ясно написал в первой своей книге, вышедшей в Иерусалиме в 1931 году: "Умственных и теоретических упражнений у деятелей Церкви было достаточно, но жизнь теперь экзаменовала сердце, нравственные устои, и оказалось, что многие люди имели, действительно, золотые головы, но глиняные ноги: ходить путем правды им не под силу". Сам же отец Михаил имел не только "золотую голову" (которую считал только "медной"), но и "стальные" ноги, с твердой поступью по прямому всегда пути. Правдивость и неспособность ни к каким компромиссам делали его всегда в жизни плохим дипломатом, что приводило часто к конфликтам. Только высоко развитое чувство "церковной дисциплины" не позволяло ему переходить определенных границ протеста, когда его заветные убеждения встречали непонимание. Но отец Михаил не отказывался от этих своих заветных убеждений, в большинстве случаев глубоко выстраданных, а с глубокой скорбью делился ими со своими близкими друзьями, обычно выражая твердую надежду, что рано или поздно его мысли будут признаны правильными. Незадолго до своей кончины он особенно настойчиво повторял две свои мысли, которые полезно нынче вспомнить. Первая: во избежание постоянной тяжелой путаницы и неопределенности в отношениях с Американской Митрополией следует ясно и отчетливо объявить ее раскольничьей организацией, со всеми вытекающими из этого последствиями. Решение Высшего Суда по Лос-Анжелосскому процессу как "доброе свидетельство от внешних", основанное на строгом изучении канонов Православной Церкви, дает нам моральное право для такой декларации. Вторая: канонизация приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского, произведенная Русской Зарубежной Церковью, не может не иметь решающего значения для всего будущего пути Русского Православия как последней надежды на избавление нашей Родины, вместе с ней и всего мира, от страшного ига коммунизма. После канонизации, молитвы к новоявленному всему миру святому преподобному отцу Иоанну Кронштадтскому могут вылиться в такой безбрежный океан покаянных слез, как только и надо Господу, чтобы спасти Россию и дать ей возможность сказать свое недосказанное последнее "увещательное слово" всему миру о необходимости всенародного покаяния. Для дальнейшей характеристики личности отца Михаила не могу придумать лучшего, как процитировать некоторые места из его первой книги, написанной кровью сердца истинного проповедника.
"Митрополит Сергий всеми своими посланиями и прещениями своим архиереям твердит: "Что бы я ни сделал, в все-таки я законный, не можете меня ослушаться". Законники, которые и в обновленчестве не увидели сути преступления, а только нарушение канонов, поспешили скорее повиноваться законному. И остались с ложью и обманом, стали работать им. Они боролись за канонического, канонический их и посрамил, чтобы показать им, что не в том была сущность, в чем они ее полагали. Народ, не подчиняясь обновленцам, не хотел подчиняться большевикам-безбожникам. Власть понимала эту политическую сущность борьбы с обновленчеством и хотела ее вскрыть. Мы боялись правды и прикрывались канонами. Но пришла пора с митрополитом Сергием, когда нужно было говорить правду, и мы испугались ее, не порвали с властью, а сказали то, что говорили раньше: боремся только за каноны, очищаемся от политики. Ну, раз только за каноны, то и работайте на ГПУ, на большевиков... Вот что мне стало ясно, наконец, и "законный", утверждающий за собою право на всякое беззаконие, стал мне не страшен. Каноны не для защиты лжи, обмана и предательства. "Законный" сделал то самое церковному народу, чего народ боялся, когда боролся с обновленцами: он заключил союз между Церковью и безбожниками. Это — предательство..." "Жена и мать умерли за годы моей разлуки с ними, унеся к Престолу Всевышнего свою тоску по мне; я имею силы и, кажется, кое-какие материалы, которые не найдут себе никакого места в России, кроме тюрьмы или могилы. Впрочем, все это были не доводы, чтобы бежать мне за границу. Я просто спасал душу свою, не жизнь, а душу. Препятствий к побегу из ссылки и переходу через границу ведь никаких не было, кроме риска своей жизнью. Но я решил рискнуть и ею, ибо я человек слабый. Я боялся уступить, пасть, изменить истине, за которую боролся. На мои письма относительно митрополита Сергия от ряда епископов и священников я получал увещания: меня все обращали в Православие, ибо я отступаю от законного. Я оказывался одиноким. Теряю почти всех старых друзей. Единомышленники есть, но где они? Они, как и я, в одиночестве, мы разбросаны. Чувство гнева и горького презрения к человеческой бесчестности охватывало мою душу, когда я читал оправдания лжи..."
Встречая розовых епископов, отец Михаил писал следующие строки, которые полезно было бы иным прочитать сейчас.
"Зачатки новых нравственных теорий, неслыханных доселе в Православии, появились среди части епископата и духовенства России в связи с их жестоким падением. Хочется им как-то оправдаться, и ложь и клевету, трусость, немощь или сознательную подлость, заблуждение и ошибку представить в виде тяжкой жертвы ради блага и пользы Церкви, а все скорби и страдания (особенно от проявлений презрения со стороны народа) за эти ложь и трусость считать крестом, страдальничеством ради Христа. Не хотят вспоминать слова апостольского: "То угодно, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки?" (1 Посл. Петра 2, 20) "...Мне от увещания моих друзей, от моего одиночества среди них было так тяжело, что при мысли — если пройдет год и два, а может быть и меньше, и я не выдержу, паду, сдамся, стану на их путь единения с безбожниками — я решил бежать во что бы то ни стало из этого общества для спасения своей собственной души". "...Я не пророк, а худший из православных русских священников Божиих, но я понимал в те дни и переживал слова пророка, говорившего Богу: "Сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, и пророков Твоих убили мечом; остался я один, но и моей души ищут, чтобы отнять ее" (3 Царств 19, 10-14). Но я был не один. Я был один только в моей обстановке, и бежал от нее как слабейший из моих единомышленников, разбросанных и также одиноких, но оставшихся в России. Поистине, Господь "оставил между израильтянами семь тысяч мужей; всех сих колена не преклонялись пред Ваалом, и всех сих уста не лобзали его". ...Православная Церковь в России есть, осталась. Но не с митрополитом Сергием, как и он не с Нею. Тихоновская, патриаршая Церковь в России, как ранее, до митрополита Сергия, существовала, так и ныне существует на нелегальном положении". "...Верно и то, что Церковь может жить во всяких условиях, при всякой власти, но не путем соглашения каждый раз с властью и сдачи ей своих позиций, чтобы легализация ее, например, пришла через победу безбожия над Христианством, а не чрез победу Христианства над безбожием. Поэтому Церковь может жить и в тюрьмах, ссылках и катакомбах..."
Говоря о позиции Восточных Патриархов, отец Михаил с глубокой горечью отмечает, что с истинной Православной Церковью они в общении не состоят. "Прежде они подали руку общения обновленцам, теперь — и обновленцам, и митрополиту Сергию. Для них самое важное — кого признает или с кем в общении гражданская власть..." "Какой же возможен мир между законом и беззаконием? Если для кого здесь (то есть, заграницей) разница не велика, то для Православной России мир такой немыслим..." "И как горько и больно было, среди издевательств и глумлений обновленцев, этих палачей Церкви и мошенников, лишиться нравственной поддержки восточных Патриархов, пережить и их измену! Бог свидетель этой русской православной скорби, доселе ничем не смягченной. Ему Одному приносим ее. Он да зачтет ее для милостей Своих нам!"
Разоблачая лживость позиции митрополита Сергия относительно лозунга "Долой политику из Церкви", отец Михаил предупреждает, что "настанет момент, когда будете поставлены перед необходимостью протестовать против войны с СССР". (Что и случилось во время 2-й мировой войны.)
В конце своей книги отец Михаил пишет: "Безусловно, что то, что называют по официальному виду Церковью в России, есть блудница, как это ни тяжко признать нашему русскому национальному самолюбию... Но мы спешим заявить, что никто из посторонних, из иностранцев, не смеет свысока судить о нашей Церкви. Что с вами бы сталось, если бы вас искусили таким огнем, как искусили Русскую Церковь? И не искушенные так, вы сумели пасть, вступая по худшим и низшим побуждениям в союз с безбожной властью. "Кто из вас без греха, первый брось в нее камень". Вам остается только каяться в своем блуде, а не то, что судить блудницу..." "И теперь, если отношение всего мира к большевикам останется таким, каково оно сейчас есть, или если, главное, Бог нас оставил совсем, то в исчезновении целой Поместной Церкви, составляющей девяносто процентов всего Православного мира, сомневаться нельзя". "...Но говорю это не для того, чтобы отнять всякую надежду. Напротив. Все обстоятельства складываются так, что опорою нашею не останется ничего на белом свете, кроме одного Бога. Это-то знаменует наступление благоприятного кризиса. Только такая глубокая, бездонная пучина нищеты нашей будет началом нашего восстановления. Блажен, кто не потеряет веры до конца в безысходных обстоятельствах, — он получит выход из них. Пусть враги веры нашей, глядя на нас, покивают головами своими, полагая лишний раз, что они правы и не сегодня-завтра мы сделаемся их пищей и они проглотят нас. Пусть слабые отрекаются от своей веры Православной и даже национальности. Пусть даже Вселенское Православие заколебалось. Мы не боимся за Истину. Бог не оставил нас. Не для утешения своих это говорим, а ради истины. В самом деле, для кого же сейчас не очевидно, что решение всех вопросов жизни происходит и произойдет в России". "...Поколебалось Православие, чтобы утвердиться. После поражения подготовляется победа. Вскрылись все недостатки и пороки. Выболели всеми болезнями. Имею основание сказать, что бы ни было далее с нашим народом, истина Православия уже утверждена им, все, что сделано уже им, не останется бесследным, бесполезным или невыясненным. Православие и сохранилось, и созреет, и достигнет своих вершин".
Из этих цитат (занимающих всего только две страницы из книги в 122 страницы) уже видно, каким тоном написана вся книга и кто ее написал.
В глубоком нравственном одиночестве священник-казак, казак не только телом, но и духом, не колеблясь рискует жизнью, только бы не погубить души. Истинный русский православный христианин, побывавший в земном аду, закалил свою веру в Россию, в Церковь, во Христа, был верен им даже до смерти, а потому и заслужил надпись на кресте на своей могиле: "Пою Богу моему дондеже есмь". Именно такую надпись ему и следует непременно сделать.
Последний десяток лет своей жизни незабвенный отец Михаил собирал материалы еще для одной, последней, которую ему хотелось написать, книги, тема которой была "Система Органического Православного Богословия". Книга осталась ненаписанной. Господь судил иначе и взял своего избранника к Себе раньше.
Проф. И.М. Андреев