Из воспоминаний архиепископа Леонтия Чилийского

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 02 февраля 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

На фото - Архиепископ Леонтий Чилийский (Филиппович),
архиепископ Иоанн Западно-Американский (Максимович),
епископ Нектарий Сиатлийский (Концевич) и
протоиерей Серафим Слободской у Покровского храма г. Наяка, США

В 1923 по послушанию я должен был выехать в Черемисский край к ссыльному духовенству для передачи собранной для них помощи. Проездом через Москву я остановился в Даниловом монастыре. Управлял им в это время архиепископ Волоколамский Феодор (Поздеев), последний ректор Московской духовной академии. Весь православный епископат и народ очень почитал его за принципиальность, бескомпромиссное и прямолинейное отношение к советской власти. Он считал, что до тех пор, пока Православная Церковь не получит право на действительно свободное существование, не может быть никаких разговоров с большевиками. Власть только обманывает, ничего из обещанного не исполняет, а, наоборот, обращает все во зло для Церкви. Поэтому лучше было бы святейшему Патриарху Тихону сидеть в тюрьме и там умереть, чем вести разговоры с большевиками, потому что уступки могут привести Православную Церковь, в конце концов, к постепенной ее ликвидации и смутят умы всех, как в России, так, особенно, заграницей. Это было время, когда святейший патриарх Тихон был выпущен на свободу. Архиепископ Феодор почитал и жалел святейшего, но находился в оппозиции к нему. Несмотря на настойчивые просьбы святейшего принять участие в патриаршем управлении, отказывался. Епископов, дискредитировавших себя в вопросе о живой церкви, не принимал. Он мало верил в их покаяние. Принимались и часто жили в Даниловом монастыре епископы стойкие. Иногда число их доходило до 10 и больше. Все освобождавшиеся из тюрем или возвращавшиеся из ссылок находили там приют. Братия состояла из людей идейных и высококультурных. Немало вышло оттуда епископов. Строгая духовная школа владыки Феодора налагала на монастырь особый отпечаток. За исключением двух послушников вся братия Даниловского монастыря стойко и достойно понесла исповеднический крест.

Во время моего посещения Данилова монастыря в нем проживали: архиепископ Черниговский Пахомий, епископ Проскуровский Валериан, недавно освобожденный из тюрьмы и епископ Парфений, который сделал большое дело в Киеве, выехал в Москву, чтобы не обращать на себя внимания на Украине.

На следующий день после моего приезда владыка Феодор предложил мне пойти в Донской монастырь и повидать святейшего Патриарха Тихона и хоть издали взглянуть на заседание епископов у святейшего. Подойдя к главному собору Донского монастыря, я увидел следующую картину: из стеклянного огромного церковного притвора, около которого стояла большая толпа, был виден в глубине храма огромный стол, покрытый зеленым сукном. На председательском месте сидел святейший патриарх Тихон, вокруг него архиереи. Из присутствующих помню митрополита Крутицкого Петра, митрополита Уральского Тихона, митрополита Серафима (Чичагова), митрополита Серафима Тверского, архиепископа Серафима Угличского, архиепископа Черниговского Пахомия, архиепископа Илариона (Троицкого), управляющего патриаршей канцелярией, епископа Иоасафа Брянского, епископа Черкасского Назария, епископа Серпуховского Алексия, епископа Проскуровского Валериана и епископа Парфения.

Вскоре заседание окончилось. Все встали, пропели «Достойно есть» и стали выходить из храма. Вышел и мой давний знакомый епископ Парфений, который подвел меня под благословение к святейшему патриарху Тихону, сказав по моему адресу несколько добрых слов. Это была моя первая встреча со святейшим. Через два дня святейший патриарх служил на Петровке. Масса народа запрудила все прилегавшие к храму улицы, а в самый храм войти было трудно. Патриарху сослужили два митрополита и четыре епископа. Было совершена хиротония епископа Темниковского Димитрия. В алтаре храма я вторично подошел к святейшему. Это был последний раз, когда мне пришлось его видеть. Через архиепископа Пахомия я получил фотографию святейшего Патриарха Тихона с личной надписью.

Мало отрадного было для Православной Церкви в Москве в те дни. Жил святейший в Донском монастыре в скромной маленькой квартире над монастырскими вратами вместе со своим духовником архимандритом Анемподистом. Москвичи любили своего патриарха, как и вся Православная Русь, знали, когда он выходил на прогулку по монастырской стене, собирались в большом количестве, чтобы получить общее для всех благословение. В ограде Донского монастыря на погосте было много свежих могил, в которых покоились епископы, вышедшие из тюрем, вернувшиеся из ссылок, задержавшиеся здесь по болезни проездом. Бросалось в глаза, что погребенные здесь епископы были из самых разных губерний России и скончались в годы большевистских репрессий.

В Москве тоже разрушили много храмов и монастырей. Храм Христа Спасителя был в руках обновленцев, также некоторые другие. Но их, за редким исключением, почти никто не посещал.

Монастырские храмы (Даниловского монастыря, Донского, Петровского, Симонова и др.) всегда были полны народу. Также и храмы. Но чувствовалось везде, что все это доживает последние дни. Прихожане старались не пропускать церковные службы. Особенно заметил я это в монастырях. Мне удалось посетить почти все монастыри. Познакомился я с насельниками Высоко-Петровского монастыря. Настоятелем его в то время был архиепископ Варфоломей (Ремов). При нем существовало братство монашеское, состоявшее из монахов и мирян, имевших склонность к монашеской жизни. У них была тайная богословская школа. Архиепископ Варфоломей и архиепископ Феодор были дружны и действовали в контакте. Вскоре архиепископу Варфоломею пришлось пострадать вместе с основанным им братством. По свидетельству моих друзей, петровских братчиков, уцелевших в ссылке и оставшихся живыми, их всех предал нынешний архиепископ Алексей (Сергеев – ред.). Тогда он был только иеромонахом. Сын преподавателя рисования в советском учебном заведении, он был темной и склонной к авантюрам личностью. Вкравшись в доверие архиепископа Варфоломея, считаясь его учеником и духовным сыном, он предал владыку и всю братию ГПУ. Все были арестованы, посажены в тюрьму, архиепископ Варфоломей со своими близкими расстрелян 26 июня 1936г, а остальные сосланы. Через труп своего учителя, не без участия советской власти, иеромонах Алексей был выдвинут в сан епископа. После оккупации Бессарабии туда был назначен епископ Алексей, затем занимал Ярославскую кафедру и, если не ошибаюсь, в качестве легата Московской патриархии приезжал в Северную Америку.

Через несколько лет после ареста архиепископа Варфоломея проездом через Москву я зашел в церковь Знамения в Путинках. Ко мне подошла незнакомая женщина и спросила, не собираюсь ли я зайти к епископу Алексею, и сразу, не дожидаясь ответа, сказала: если Вы с ним не знакомы, ради Христа, не ходите к нему – он состоит на службе ГПУ. К своему счастью, я с ним никогда не встречался, но хорошо знаю его понаслышке от своих близких духовных друзей.

Мало радости было для святейшего патриарха Тихона от того, что он получил свободу путем некоторых уступок советской власти, которая за то много обещала для Церкви, но, как всегда, ничего не дала. Иначе и быть не могло. Не раз говорил святейший своим друзьям: они меня обманули. Он был связан по рукам и ногам советским контролером. В синоде постоянно присутствовало око ГПУ в лице митрополита Тверского Серафима Александрова, без которого ничего нельзя было сделать, чтобы это не стало известно на Лубянке. Москвичи его так и прозвали: «Лубянский». Удалить его было невозможно. Несколько раз в неделю непременно заглядывал агент московского ГПУ Тучков и, можно сказать, своими посещениями выворачивал душу святейшего Патриарха Тихона, вмешиваясь решительно во все, вплоть до мелочей, не пропуская без просмотра поступающих на имя Патриарха прошений и бумаг. Опрашивал посетителей, заставлял вести запись на прием. Советская агентура усиленно распространяла по Москве и всей стране слухи, что Патриарх соединяется с обновленцами и тогда примет в молитвенное общение их главных лидеров. Все это крайне отражалось на здоровье святейшего Патриарха Тихона и приближало его к смерти.

И по выходе святейшего из тюрьмы аресты епископов не прекращались. В этом году вновь был арестован и посажен в Бутырскую тюрьму архиепископ Волоколамский Феодор. Затем, на местах советские власти начали изгонять епископов из их епархий, предлагая им ехать в Москву. К моменту кончины святейшего Патриарха Тихона в Москве проживало несколько десятков епископов, изгнанных из своих епархий. В одном Даниловском монастыре их было 10…

Тревожное настроение и полная неуверенность в завтрашнем дне сквозят в письмах ко мне, к счастью сохранившихся, епископа Парфения и архиепископа Пахомия. Епископ Парфений прислал успокаивающее не только меня, но и всех верующих в Киеве, письмо о том, что распускаемые коммунистами слухи, будто святейший патриарх Тихон соединился с обновленцами и их лидерами как Красницкий и др., неверны.


«Дорогой В… (мое мирское имя),

Пользуясь случаем, пишу Вам и шлю привет. Как же Вы спасаетесь в Лавре? Двигаете ли и как науку? Смотрите, дружите с книгами. Тот день, в который ничего не прочитаете, считайте пропавшим. Большевики правильно говорят: неправда, это время деньги. Время дороже денег. Пропадут деньги, можно вновь заработать, а время не вернешь. Читать нужно, только с толком. Помните-ли, как мы рассуждали с Вами о сем? Будете у владыки-архиепископа, передайте от меня сыновное ему поклонение. Не верьте, что Патриарх соединился с Красницким. Это сказки. Резолюцию о сем Патриарха покажите владыке. Ему я писал раньше, но имею желание еще раз выразить чувства. С любовью, Епископ Парфений.

2/15-7-1924 г., Данилов монастырь»…

25 марта 1925 г. В день Благовещения Пресвятой Богородицы неожиданно для всей Православной Церкви скончался ее духовный вождь и глава – святейший Патриарх Тихон в частной больнице, в которой он находился некоторое время, чтобы подлечиться и отдохнуть от переутомления. Накануне своей кончины он служил, принимал посетителей, подписывал дела и указы. Ничего не предвещало близкую кончину. Задолго перед этим святейший Патриарх Тихон оставил архиереям завещание на случай своей кончины. В нем были указаны его заместители в следующем порядке: 1) митрополит Казанский Кирилл, 2)митрополит Ярославский Агафангел, 3) митрополит Крутицкий Петр. Далее по порядку иерархического старшинства шли остальные иерархи. Из этого еще нельзя было сделать заключение, что здоровье святейшего Патриарха Тихона настолько подорвано, что он подготовляет все к своей кончине. Сделал он это потому, что не был уверен в завтрашнем дне и не хотел оставить Православную Церковь без канонического возглавления. Не раз после разговоров с представителями советской власти святейший Патриарх Тихон говорил своим близким, что хотят его головы.

За два дня до кончины у святейшего разболелись зубы и он начал их лечить. Накануне кончины при удалении зуба ему сделали обычный укол, который оказался роковым. С каждым часом ему становилось хуже, потом его начало клонить ко сну, а затем он погрузился полузабытье. Когда сознание прояснялось, он говорил, что будет спать еще долго, так как ночь длинная, длинная, а до рассвета еще далеко. Действительно, коммунистическая ночь окутала мраком Россию и рассвета еще не видно! Тихо, напутствованный православными таинствами и молитвами отошел святейший Патриарх Тихон в другой мир. Весть о кончине его принесла нескрываемую радость советской власти и великое горе и печаль всем православным. Все почувствовали, что кончиной святейшего Патриарха Тихона Русская Православная Церковь вступает в новый период своего существования и новых отношений с безбожной властью.

Похоронить святейшего Патриарха разрешили, как приличествует его сану и положению.

Вся верующая Москва устремилась к Донскому монастырю воздать почившему последний сыновий долг. В течение трех дней беспрерывной летной двигались тысячные толпы днем и ночью к гробу святейшего Патриарха Тихона. Иностранные посольства прислали траурные знаки внимания. Прислал и архиепископ Кентерберийский венок на гроб того, о котором он столько хлопотал перед большевиками, стараясь вырвать из пасти смерти: власти хотели расстрелять святейшего патриарха Тихона. В отпевании приняли участие все находившиеся тогда в Москве архиереи, а их было свыше 50. Возглавил митрополит Петр Крутицкий, так как первым двум заместителям советский власть не разрешила прибыть в Москве. На этом неожиданном, печальном архиерейском соборе присутствовавшие архиереи признали своим новым духовным главой Русской Православной Церкви митрополита Петра, стойкого и не шедшего ни на какие уступки советским властям человека. После погребения часть епископов была отправлена в ссылку, остальные вернулись на свои кафедры.

С первых же дней вступление в управление Церковью митрополита Петра большевики почувствовали его непреклонную волю и необычайную стойкость. Он мало с ними говорил, но когда говорил, то говорил прямо и порой резко, отсекая всячески их попытки вмешательства во внутренние дела Церкви. Его арестовали и начали возить по разным тюрьмам, желая сломить его железную волю и склонить на компромиссы. Ему не пришлось и года управлять церковным кораблем. Зато долгие годы он провел в заключениях и нечеловеческих условиях. После тяжких страданий митрополит Петр скончался в 1936 г. На острове Хе за полярным кругом. До самой его кончины Православная Церковь, как в России, так и на Украине, неопустительно возносила его имя, как церковного главы.

После ареста митрополита Петра вступил в управление Православной Церкви митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский). С этого момента начинается новая линия в отношении у советской власти. В результате ее, не наступи Вторая мировая война, от Православной Церкви в России осталось бы одно воспоминание – имею ввиду видимое ее существование…

В благодарность Богу за неожиданное освобождение мой духовный отец решил вместе со мной посетить Саровскую обитель, расположенную на границе Нижегородской области и Тамбовской. Поэтому нам пришлось ехать через Нижний Новгород, где в то время проживал митрополит Сергей, управлявший Православной Церковью. Это было незадолго до его пресловутой декларации, в начале августа месяца. Проживал митрополит Сергий в нижегородском женском Крестовоздвиженском монастыре, так как архиерейский дом давно был отобран. Также закрыт был огромный кафедральный Преображенский собор. Вообще, в нижегородском Кремле, насколько я мог видеть, все храмы были закрыты, а их было не менее 10 и все очень древние, одни даже XИИ века…

Пробыв несколько дней в Нижнем Новгороде, мы отправились дальше. В Арзамасе наняли телегу и поехали в Саров. Лошадьми надо было ехать верст 60. Проезжали православные черемисские деревни. Обратили внимание на необычайную религиозность жителей. Как раз был воскресный день. Из храма выходило много молящихся. Посетили местного православного священника. Под влиянием постоянных притеснений со стороны ГПУ бедняга находился на грани умопомешательства. Тяжело было смотреть на него и слушать его полубезумные речи…

В Сарове при всей его природной красоте и наличии всероссийской великой святыни – мощей преп. Серафима, очень было заметно, что монастырь доживает свои последние дни. От всего ценного монастырь был давно освобожден. Братии принадлежали храмы и два монастырских корпуса. Остальные многочисленные здания были захвачены большевиками для использования по своему усмотрению. Но, несмотря на утеснения, верующий народ со всех концов стекался в эту знаменитую святыню – сюда привлекал целебный источник, где многие получали исцеление от своих недугов. Никакие препятствия не останавливали паломников, стремившихся получить исцеления.

Монахов в Сарове в ту пору было около 200 человек. Каждый нес свое послушание. Больше всего занимались ручным трудом и лесными работами. Жили довольно скудно, так как все угодья и монастырские мастерские были отобраны. На положении ссыльного проживал тогда в Сарове архиепископ бакинский Павел (Вильковский), впоследствии расстрелянный.

В 12 верстах от Сарова находилась женская обитель – Дивеево. Здесь насельниц было около 700 с послушницами. Их удерживал дух преп. Серафима, основателя обители, и святость места. Этот монастырь в тогдашних условиях советской действительности и унылой жизни в деревнях был просто чудом, особенно выделяясь в общей атмосфере безбожия. И Саровская обитель и Дивеевская просуществовали до 1927 г. Насельницы Дивеева славились на всю Россию рукоделиями и шитьем, а так же писали по фарфору и финифти изумительные вещи. Это учли коммунисты и начали нагружать их своими заказами, но по удешевленному тарифу, так что они жили впроголодь, но уходить не собирались. Может быть, нигде так не эксплуатировался человеческий труд, как в Сарове и Дивееве, уверяя при этом, что в Советском Союзе нет эксплуатации человека человеком!

В Дивееском монастыре также проживали ссыльные архиереи: архиепископ Угличский Серафим (Звездинский), викарий Московской патриархии, впоследствии расстрелянный, архиепископ Филипп (Гумилевский), викарий Нижегородский, тоже впоследствии расстрелянный. Как и в Сарове, в Дивееве всегда было много паломников со всех концов страны. Монахини, несмотря на утеснения, находили возможность их приютить и обласкать духовно, делясь с неимущими часто последним. Там я встретился со своим другом детства доктором А. П. Тимофеевичем, большим почитателем преп. Серафима…

Через год после нашего посещения Сарова и Дивеева эти святыни были советской властью обесчещены и закрыты. Из Москвы приехала свора безбожников с предписанием изъять мощи преп. Серафима. Потом начали осквернять святыню. Разгромили храмы и закрыли. Сожгли вещи угодника и иконы. Часть братии во главе с игуменом Руфином, настоятелем обители, была арестована и отправлена в тюрьму. Сидевшего всегда при источнике ветхого старца монаха Василия чья-то дерзкая рука застрелила в лесу у самой купальни. Его послушанием было оделять всех богомольцев святой водой, — тяжкое преступление с точки зрения большевиков. Остальную братию разогнали и они рассеялись, куда попало. Вместо монастыря устроили колонию для беспризорных. Их поместили 1500. Они уже окончательно разрушили все в монастыре. После недолгого пребывания беспризорных устроили Темниковский лагерь для заключенных, в котором отбывал свой срок заключения и мой духовный отец, вместе со мной посетивший в 1926 г. Саров и Дивеево. Там же оказался и мой друг по богословской школе в Петрограде иеромонах Вениамин (фон Эссен, внук адмирала старого Балтийского флота). Настоятеля Саровской обители игумена Руфина замучили в Арзамасской тюрьме. Также кое-кого из братии.

Дивеево тоже разогнали. Монахиням не дали даже вынести свой скарб. Вышли в чем стояли. Все было закрыто, поругано, превращено в колхоз.

Однако, несмотря на такой террор и полное разрушение, верующие, не без риска, умудрились пробираться в коммунистический лагерь к разоренному святому источнику за целебной водой, хотя в безбожном безумии большевики несколько раз его засыпали. Умолк чудесный саровский звон. С колокольни сбросили разбитые на куски колокола.

Но все это произошло через год после нашего посещения Сарова и Дивеева. На обратном пути из Сарова мы опять остановились в Москве. За это время Донской монастырь был закрыт, а также нельзя было пройти к могиле святейшего Патриарха Тихона, так как она находилась в храме. В одном из храмов монастыря устроили крематорий. Страстной и Симонов монастыри ломали. Много храмов было уже снесено, другие ломали в спешном порядке, точно спеша почему то. Как раз в этот период начато было строительство московского метрополитена и много материалов от разрушенных церквей пошло на его украшение. Вот почему он так красиво оформлен, как нигде в мире.

В Даниловом монастыре вся братия жила в нескольких комнатках, разделенных на маленькие кабинки. Наместник архимандрит Тихон и кое-кто из братии жили в стенных сырых башеньках. Некоторые приспособили под жилье могильные склепы – Данилов монастырь был окружен кладбищем. Замолкли и здесь колокола – не разрешали звонить под предлогом не беспокоить новых, чуждых насельников.

Не задерживаясь в Москве, вернулись в Киев. Епископ Макарий был арестован. У Мириамны Никитичны (женщины, оказывающей помощь духовенству и монашествующим – ред.) был произведен обыск. Уполномоченный ГПУ при этом, разбирая найденные бумаги епископа Макария, не взял с собой те, которые представляли для ГПУ ценный материал. Как потом говорил епископ Макарий, сделал он это умышленно. Если тов. Иванов забрал их с собой, несдобровать бы не только прятавшему, но и той, у которой их нашли. Вскоре тов. Иванова заподозрили во вредительстве и расстреляли. Наряду с неизбежным злом, творимым им по его преступной специальности, он делал для некоторых старцев монахов много добра. Иногда со своим помощником Ч. он приезжал к чтимому иеросхимонаху Арсению. После расстрела тов. Иванова был переведен и его помощник Ч. На новом месте его службы в Конотопе у него случилось несчастье. Разряжая револьвер, он нечаянно убил свою жену, которую очень любил.

Помощника Будикова, заведывавшего Киево-Печерской Лаврой разорвала на части электрическая пила. У алтаря лаврского собора в большой праздник пилили дрова. Пила лопнула, и оторвавшаяся ее часть вонзилась тов. Савицкому в грудь. Так были наказаны участвовавшие в поругании святыни.

Вместо тов. Иванова в киевском ГПУ появился новый начальник тов. Черноморец с новым составом своих клевретов.

Братия Лавры перешла из Феодосиевской церкви, которую закрыли, в Ольгинскую, находившуюся на Печерском базаре. Там она просуществовала несколько лет, пока и эта церковь не была закрыта и братия разогнана окончательно. Ольгинская церковь стала местом паломничества всех прежних посетителей Лавры, число которых, хотя и уменьшалось, но все же до последнего дня было велико.

Лавру и Владимирский собор власти отняли у обновленцев и превратили в антирелигиозные музеи. В главном лаврском соборе на престоле поставили статую Ленина. Кругом развесили кощунственные плакаты. Антирелигиозные пропагандисты с папиросами в зубах по своему объясняли лаврским посетителям достопримечательности, взымая при этом плату за вход.

В этом 1927 г. В Киеве были расстреляны следующие представители духовенства, сидевшие в Лукьяновской тюрьме: о. протоиерей Александр из Петропавловского храма, что на Куреневке, о. архидиакон Онуфрий Михайловского Златоверхого монастыря, священник о. Николай из Воскресенского братства и др.

В этом же 1927 г., не желая плыть по течению и руководствуясь обратной трактовкой большевистского тезиса, что «бытие определяет сознание», считая, что «сознание определяет бытие», я принял в августе монашество в Китаевой пустыни. Постригал меня мой духовный отец со схиархиепископом Антонием (Абашидзе) при участии всего нашего лаврского братства. В то время это было большим событием, как для православных, так и для безбожников. Господь хранил меня. В сентябре этого же года я выехал по послушанию в Петербург и поселился в подворье Киево-Печерской лавры, что на Васильевском острове на 14-й линии. Вместе с тем был принят студентом Высших Богословских курсов (трехгодичных). В то время это была единственная православная школа, нашедшая приют в Эстонском Просветительном Обществе на Екатерингофском проспекте около Никольского кафедрального собора. Преподавателями на этих курсах были остатки профессуры Петербургской духовной академии.

Все остальные, высшие и низшие духовные учебные заведения были закрыты. Раньше всех, в 1922 г. была закрыта Московская духовная академия, затем Казанская, а за нею Киевская. Последняя существовала до 1924 г. И три последних года находилась в доме Владимирского Братства на Сретенской улице. После захвата большевиками всех зданий Киевской духовной академии ректор академии архиепископ Василий (Богдашевский) передал ректорство доктору богословия профессору о. Александру Глаголеву, который вел академические классы вне стен академии. Здание академии большевики приспособили под морскую военную школу, академическую библиотеку сожгли и разорили находившийся при Киевской духовной академии бесценный музей киевской старины и все, что относилось к Киевскому Братству, основанному в 1588 г. и в свое время отстоявшему и укрепившему духовную самобытность православного южно-русского народа в борьбе против польского засилья. Членами этого братства были все запорожские казаки того времени во главе с гетманом Петром Сагайдачным. В 1695 г. гетман Мазепа выстроил прекрасный собор – Богоявленский, принадлежащий этому братству, а затем Киевской духовной академии. Этот собор с находившимися под полом священными могилами большевики впоследствии разрушили до основания. Погибла и могила гетмана П. Сагайдачного, находившаяся у южной алтарной стены.

Перекочевав во Владимирское братство, академия продолжала занятия. На всех трех курсах было немало студентов. С 1923 г. по 1924 г. до самого дня ее закрытия я также состоял в числе студентов-вольнослушателей. Читали тогда следующие, уцелевшие до поры до времени профессора: Ветхий Завет – проф. о. Александр Глаголев, Новый Завет – проф. Николай Смирнов, Историю древней Церкви – проф. Попов, историю Русской Церкви – проф. Ф. Мищенко, церковную археологию – проф. Попович, историю расколов – проф. о. Николай Фетисов. Историю богослужения читал проф. М. Скабалланович, нравственное богословие проф. Мухин, пастырское богословие проф. Экземплярский, историю философии и догматическое богословие проф. П. П. Кудрявцев, гомилетику проф. Рыбинский. Эти профессора, лишенные какого-бы то ни было источника существования, сами нуждаясь, безвозмездно преподавали свои научные дисциплины до закрытия академии большевиками. Несмотря на трудные условия существования, Киевская духовная академия и в эти дни выпустила немало духовных деятелей, подвизавшихся в Православной Церкви. Так, за последние годы существования она дала в епископском сане епископа Дометиана (Горох), епископа Георгия (Делиева), епископа Федора (Вышгородского), епископа Вячеслава (Шкурко), епископа Иоанникия (Соколовского) и много других в низшем сане.

Предпоследний ректор Киевской духовной академии перенес свою кафедру в Богоявленский собор и здесь до 1932 г. – по день своей кончины, – по воскресным вечерам вел свои апологетические беседы, привлекавшие множество слушателей, в особенности молодежь, лишенную духовного просвещения. Другой корифей богословских наук, особенно по апологетике, проф. о. П. Светлов, вел занятия с верными учениками у себя на дому не без риска.

Так обстояло дело с богословским высшим образованием на Украине. Что касается среднего и низшего богословского образования, желающие могли не без труда получить его в Киево-Печерской лавре, где митрополит Антоний в бытность митрополитом Киевским и Галицким положил ему начало. Все монашествующие имевшие богословское образование, а также светские лица, проживавшие на территории лавры, обязаны были вести такие занятия со своими слушателями. Можно сказать, что до ежовщины, постепенно сокращаясь, богословское образование могли получить желающие – конечно, те, которым православный мир доверял после известного испытания…

И в других городах Советского Союза богословская жизнь протекала так же, как и в Киеве. Мы уже упомянули, как обстояло дело в Москве при участии архиепископа Варфоломея, архиепископа Феодора, проф. о. Павла Флоренского, проф. Голубцова и др., проживавших в Москве и в Сергиевом посаде. Студентам приходилось, помимо духовного образования, зарабатывать на кусок насущного хлеба, потому что материальной помощи ни откуда ожидать было нельзя. В таком же положении находилась и профессура. Но и первые, и вторые, несмотря на риск и постоянный страх безбоязненно выполняли свой священный долг.

В Петербурге академия тоже находилась в другом помещении. Она тоже до последнего дня существования выпустила немало епископов, священников и других церковных служителей. Просуществовала она до 1920 г., когда она была закрыта по распоряжению советской власти. После изгнания из помещения академии большевики запретили ей именоваться «академией» и разрешили называться «высшим богословским институтом». Затем и это название им не понравилось. Тогда они приказали именовать ее «Высшие Богословские курсы». С таким наименованием я застал ее, когда прибыл в Петербург в 1927 г. Во главе стоял старый магистр богословия о. Николай Чепурин (впоследствии митрополит Ленинградский Григорий), проректором был доктор богословия проф. о. А. Петровский. Проф. Чепурин читал гомилетику и пастырское богословие, проф. Петровский – Ветхий Завет. Известный всему просвещенному церковному миру проф. А. А. Димитриевский читал литургику и церковную археологию, проф. Василевский читал историю Русской Церкви, проф. А. Обновленский каноническое право, проф. о. М. Чельцов – Новый Завет, проф. о. Виталий Лебедев нравственное богословие. Проф. о. Н. Чепурин – апологетику и философию. Проф. П. Мироносицкий пение, проф. Шкловский языки, проф. Иоаникиев историю древней Церкви и сравнительное богословие. С более талантливыми и заслуживающими доверия учениками дополнительно вели занятия некоторые профессора, например, известный проф. Бриллиантов и др. Были также и маленькие законспирированные богословские кружки. Туда часто входили студенты разных институтов и университета. Никакой политикой в них не занимались, но безбожию не было пощады, изучали теорию и практику того, что так живо интересует каждого христианина, тем самым укрепляя себя духовно на случай всяких неожиданностей со стороны коммунистов. Когда наступил огненный экзамен, все, за редкими исключениями, показали себя христианами первых веков, как профессора, так и студенты.

Когда я прибыл в Петербург, на трех курсах было около 120 студентов. Лекции читались по вечерам, так как днем все были заняты на работе. Учение было бесплатное. Правда, кое-что поступало от епархии и от патриархии, но очень мало, разве на печатание лекций на ротаторе. Академическим храмом был храм, находившийся в помещении, где читались лекции, но академический храмовый праздник был на св. апостола Иоанна Богослова. В первый мой приезд на храмовый день всенощную служил наш бывший студент епископ Макарий Муромский, а литургию совершал архиепископ Хутынский Алексей.

Иногда происходили академические акты, защита и присуждение докторский и магистерских степеней. Кандидатские работы писались на заданную тему по той или иной богословской дисциплине. Утверждал академический совет после одобрения. Семестровые сочинения писались на вывешенные, на доске темы по заданию профессоров. Так как время было опасное и не было уверенности в грядущем дне, письменные работы не всегда держали в жилых помещениях, потому что при обысках, ГПУ забирало все и никогда не возвращало, так что труд пропадал. А писать в ту пору было не то, что в доброе старое время или теперь в духовных школах заграницей. Чтобы не пропадало время, в одно из тюремных сидений удалось написать две семестровые работы по сравнительному богословию и отправить их по назначению в двойном дне фанерного баула.

В тот период большевики любили устраивать диспуты, приглашая на них духовенство разных ориентаций. Такие диспуты проводились в столицах и в провинции. Руководили ими безбожники вроде Луначарского и ему подобных. Если на диспутах участвовали обновленцы, то безбожники оказывались победителями. Интересно было наблюдать на диспутах лже-митрополита А. Введенского и Луначарского. Когда последний критиковал религию и Православную веру, Введенский ее, как будто защищал, но эта защита носила странный характер. Толпа часто аплодировала Введенскому, наивно полагая, что он хорошо парирует безбожнику. На самом деле было далеко не так. Эта замечательная пара довольно часто вместе ездила в разные города на гастроли. В их распоряжение большевиками предоставлялись самые вместительные помещения, театры и т.д. Обычно расклеивались рекламные плакаты с приглашением православных и представителей других религий. Однако, скоро участие православных стало невыгодно большевикам и она перестали их приглашать, да и сами православные не пожелали участвовать при такой безбожной обстановке. Например, архиепископ Иларион (Троицкий) составил себе репутацию непобедимого оппонента антирелигиозников в Москве. В Киеве такими оппонентами были архиепископ Василий и о. Анатолий Ж. (Жураковский – ред.). В Петрограде о. Николай Чепурин. Последний после одного из своих выступлений на диспуте против Луначарского заметил нам, студентам, что после этих диспутов всегда чувствуешь себя так, как будто тебя окунули в помойную яму, неприятно там бывать и лучше вообще нам, православным, не выступать. Такого же мнения был и архиепископ Василий (Богдашевский). По словам близких к Введенскому лиц, он всегда после этих диспутов кутил с Луначарским в лучших советских барах. Когда большевики увидели, что диспуты не достигают цели, они их прекратили, а стали устраивать безбожные карнавалы, а также проводить в клубах, нередко устроенных в храмах, безбожные спектакли. При этом приноравливали их к большим православным праздникам и особенно бушевали под Рождество Христово и Пасху. Однажды в Киеве на Куреневке на Рождество Христово поставили кощунственную пьесу. Одна из девушек, изображавшая Божью Матерь, на следующий день была найдена убитой. Ходили слухи, что ее убили родственники – они не могли перенести позора, что у них выросла такая безбожница. В селе Недапчичах Черниговской области, Любечского района, под Пасху в клубе устроили пьесу под названием «На горячем»… В ней безбожники изображали священника, проживавшего на нелегальном положении, которого верующие пригласили совершить таинство крещения и как его накрыли комсомольцы. Пьесу играли школьные подростки 13 и 14 лет. Этим детям прививалась ненависть к духовенству и Церкви, а также поощрялся шпионаж, который потом выливался в такие уродливые формы, что дети доносили на своих родителей. Это поощрялось, а некоторые дети даже получали подарки от школьных безбожных руководителей.

На торфяных разработках около села Мнев, Черниговской области, Михайло Коцюбинского района, под Пасху поставили антирелигиозную пьесу. Неожиданно пошел сильнейший дождь с громом и молнией, вода просочилась на сцену, публика начала разбегаться, а политруки приказали, чтобы артисты играли до конца, несмотря на опустевший зал. Такие картины можно было встретить всюду в Советском Союзе в городах и селах. Союз воинствующих безбожников, обыкновенно награбив в закрытых храмах священнические облачения, иконы и кресты, наряжался в ризы и на грузовике под праздник во время богослужений останавливался около храмов и переодетые безбожники начинали плясничать и глумиться над верующими. Возмущенные верующие часто давали отпор организованным безбожникам хулиганам – бросали в них камни с мостовой, палки и т.п. За этот отпор и причиненные увечья, если они были, привлекались к ответу, главным образом, духовенство, которое не всегда могло сдержать справедливый гнев верующих. Им приходилось платить за это иногда своей жизнью, так как их судили по самым суровым статьям советского закона, вплоть до расстрела – вооруженная контрреволюция, подстрекаемая попами и их пособниками. Иногда власти сами провоцировали подобные стычки, дабы под благовидным предлогом избавиться от вредного, с их точки зрения попа. Так погиб, например, епископ Велико-Устюжский Иерофей (Агафоник) при народе в мае 1925 г.

На лаврском подворье, когда я прибыл туда, проживало 18 монахов. Во главе стоял архимандрит Иоасаф. Огромный храм не всегда вмещал посещавших его верующих. За исключением нескольких квартир в митрополичьем доме, все было отобрано советской властью. Их представители уже от себя сдавали квартиры за высокую очень плату, за храм брали отдельно. Но так как посещаемость храма была огромная, мы были в состоянии не только все оплачивать, но даже излишки посылать в Киев на лаврскую богадельню, конечно, не официально. Каждый священнослужитель обязан был зарегистрироваться в так называемом «отделе культов», без чего не имел права служить. В больших городах это было проще, а в малых и селах довольно трудно, потому что царил местный произвол.

За отсутствием назначенного возглавлявшим тогда всю Церковь митрополитом Сергием митрополита Ленинградского Иосифа (Петровых) епархией управлял епископ Николай Петергофский (впоследствии Крутицкий). Помимо него в городе проживали: архиепископ Алексей Хутынский (будущий патриарх Алексей I), архиепископ Гавриил (Воеводин), изгнанный из своей Полоцкой епархии большевиками, епископ Стефан (Бех), находившийся не у дел, так как с него была взята подписка о невыезде из города, а также петроградские викарии: епископы Димитрий Гдовский, Григорий Шлиссельбургский, Сергий Нарвский.

Все главные соборы были отняты от православных и переданы обновленцам: Исаакиевский, Казанский, Благовещенский, Андреевский, а также много храмов. У православных в то время было храмов 30. Из них около 10 подворий разных монастырей, а также Александро-Невская лавра с 50 человек братии, большой Ново-Девичий монастырь со 100 насельницами, приблизительно. Все же большая часть храмов была уже закрыта, не считая домовых и некогда бывших при учебных заведениях церквей. Кафедральным собором считался храм Воскресения-на-Крови.

В первый год пребывания в Петербурге, в 1927 г., на рождественские каникулы я поехал вместе со своим другом архимандритом Львом (Егоровым) на богомолье в древний русский город – Великий Новгород. Тяжело было видеть варварское разрушение нашей церковной старины здесь. В новгородском кафедральном соборе св. Софии, памятнике XII века, иногда устраивали увеселения, а мощи святых были обнажены. В не менее древнем знаменитом Юрьевском монастыре на живописном берегу озера Ильмень был устроен дом инвалидов. В чудесном соборе этого монастыря из-за сырости и отсутствия отопления позолота с многоярусного дивной резьбы иконостаса падала на пол. В Арсеньевском монастыре, расположенном на живописном острове вблизи Новгорода, все было закрыто, монахи изгнаны, сам монастырь отдан в аренду простому крестьянину, который привел его в ужасный вид. Он исполнил нашу просьбу и открыл соборный храм со священной гробницей преподобного. Там мы увидели мерзость запустения. Посетил Антониев, Моисеев и Хутынский монастыри. Всюду одна и та же печальная картина разорения и уничтожения.

Приехал я в Петербург как раз в тот период, когда начинался раскол среди православных в связи с декларацией 1927 г. митрополита Сергия. Что предшествовало ей, можно представить, если принять во внимание хоть часть всего вышеизложенного. Но как бы ни было тяжело, митрополит Сергий не должен был ее подписывать, если он ее действительно подписал в такой недопустимой редакции, в какой она была опубликована, или признал свою подпись. Этой декларацией он наносил удар идейной борьбе Православной Церкви с богоборческой властью, затемняя в глазах православных и всего мира ореол мученичества и исповедничества, раскалывая Православную Церковь на две половины. Нельзя было покупать у коммунистов видимость церковной свободы такой дорогой ценой. «Горе миру от соблазнов», учил Спаситель, «но горе тому, через кого соблазн приходит». Так было в данном случае.

В оправдание митрополита Сергия приводилось такое рассуждение: не пойди он на уступки, он был бы арестован и на его место мог прийти иерарх более беспринципный, чем он, например митрополит Серафим (Александров), декларация могла бы оказаться еще хуже. Но хуже быть не могло! Другие в оправдание митрополита Сергия повторяли его слова о том, что сейчас он переходит грязную лужу, но зато его приемник пойдет по сухой чистой дороге. И это не оправдалось на деле! Преемник по пути соглашательства пошел еще дальше своего учителя. В результате православные, изверившись в своих духовных руководителях, услышав, что с амвона провозгласили заведомую ложь, потеряли чувство сопротивляемости в борьбе со злом, стали поспешно отходить от Православной Церкви, не так защищая ее, как в первые годы, а коммунистам были развязаны руки для окончательной расправы со стойкими иерархами, духовенством и мирянами.

Что дала митрополиту Сергию его декларация? Что к 1941 г. почти все было ликвидировано за исключением самого митрополита Сергия и нескольких епископов при нем, не более десятка на всю страну и двух десятков священников, невольных агентов ГПУ! Я вспоминаю беседу с епископом Парфением еще задолго до этой трагедии о том, что Господь за грех народов попускает исчезновение некоторых церквей совершенно с лица земли, как это было, например, с цветущей Карфагенской Церковью. Во время ее расцвета там было несколько десятков епископов, сейчас полное опустошение и о ней осталось только воспоминание. Так может быть и с Русской Православной Церковью. Когда я впоследствии передал эту беседу схиархиепископу Антонию, он сказал: «А знаешь, что я тебе скажу? Может быть, в то время епископ Парфений был в Духе Святом и сказал тебе это»! 

Архиепископ ЛЕОНТИЙ (Филиппович)
Русский Пастырь № 14/1992 г.

Архиепископ Леонтий (Филипович) родился в 1907 г. в России. С детства он посещал Киево-Печерскую Лавру, где впоследствии и стал послушником. В 20-х и 30-х годах, годах неописуемого террора и преследования Святой Церкви Христовой, будущий епископ избирает узкий и тернистый путь служения Христу. Он знакомится с будущими новомучениками и исповедниками Российскими, помогает им и впитывает в себя их дух, таким образом, являясь живой нитью связывающую нас с той эпохой. Будущий епископ не избегает участи исповедников веры и трижды сидит в тюрьме. В 1941г. архимандрит Леонтий принимает архиерейский сан в Почаевской Лавре с титулом епископа Житомирского. С 1941-43 гг. епископ Леонтий рукополагает свыше 300 священников, несколько епископов и открывает сотни храмов. В 1943 он покидает Родину, входит в состав архипастырей Русской Православной Церкви Заграницей и назначается сперва епископом в Австрию и Германию, а впоследствии в Южную Америку, где он подвизается до своей кончины в 1971 году. Архиепископ Леонтий был очень близок к приснопамятным архиепископам Иоанну (Максимович) и Аверкию. Немало материала из воспоминаний Владыки Леонтия о церковных деятелях российского лихолетия вошло в труд протоиерея Михаила Польского – «Новые Мученики Российские».

Печать E-mail

• Назад
• Вперед