Иван Ильин: О христолюбивом воинстве
Меня спрашивают, почему русское воинство искони называлось "христолюбивым"? Почему Церковь молится "о христолюбивом воинстве"? Разве Христос одобрил и благословил воинское дело? Разве Он учил не любви, а крови и убийству? Но ведь дело войны есть именно дело крови, мук, разорения и убиения... и дело воинства есть планомерная подготовка к кровопролитию... Что-же это за смешение? Не кощунство ли оно? Не лучше ли честно признать войну делом противохристианским, но все же необходимым, воевать без Христа и хотя бы вопреки Христу, и не сочетать несоединимое?
Тот, кто ставит этот вопрос так, прав, ибо он ставит его мужественно и честно, и ищет честного ответа. И ответить на него мы тоже должны мужественно и честно: не уклоняясь, не умалчивая, ничего не затушёвывая и не смягчая жизненной трагедии. Но такая философическая честность требует от нас, чтобы мы отказались от рассудочного верхоглядства и решились дойти в исследовании до самого дна. Дважды в жизни я пытался дать такой ответ. Один раз в начале великой войны (1914) в статье "Основное нравственное противоречие войны" (Вопросы Философии и Психологии книга 125); второй раз — в книге "О сопротивлении злу силой" (1925. См. особ. главы 18-22). Тех кто интересуется этим вопросом до глубины, я прошу обратиться к названным работам.
Нет, мы не можем сказать, чтобы Христос "благословил воинское дело"; но Он никак и ничем не осудил его целиком, как осудил, например чёрствость души, лицемерие или соблазнение малолетних.
Нет, Христос не учил жестокости, крови и убийству. Он учил именно любви, а не кровопролитию. А война есть именно дело крови, мук, разорения и убиения. И дело воинства есть именно подготовка к войне.
Да, война есть дело неизбежное и необходимое (хотя далеко не всякая война и совсем не всегда). Но бывают войны духовно оправданные и нравственно необходимые. Именно о таких войнах мыслит Церковь, когда молится о христолюбивом воинстве. Воин же, если он верующий христианин, не может разстаться с Христом ни в каком деле и ни в какой час своей жизни. И даже тогда, когда он по воинскому долгу идёт на войну или участвует в сражении. И на высоте своего воинского звания он будет не тогда, когда будет "воевать без Христа" или "вопреки Христу", а именно тогда, когда будет крепко и верно памятовать о своём христианском звании и призвании.
Почему?
Угасите на миг дух Христов в человеке; совсем, весь целиком, до конца. Чтобы вовсе исчезли любовь и милосердие, снисхождение и доброта. Чтобы не стало чувства собственного духовного достоинства, самообладания, самообуздания, долга, дисциплины, повиновения, преданности, чести, верности. Чтобы погасли все нравственные устои и удержи, а остался бы жадный, разнузданный, кровожадный зверь. Воин ли это? Достоин ли такой человек звания солдата? К чему он способен? Как проявит себя? Что начнёт делать? — В конце великой [первой мировой] войны русское воинство видело таких людей на фронте, а страна испытала их проявления и в тылу. Или у нас коротка память и мы всё уже забыли? Забыли ли мы наших умученных, распятых, растерзанных офицеров? Забыли ли мы шествие наших Корниловских офицеров, арестованных и увозимых в Быхов? Забыли ли мы окаянную матросню, руководимую окаянным Крыленкою? Забыли убиение Духонина? Забыли гражданскую войну? — Но если не забыли, то должны же мы понять, что так неизбежно кончится и впредь всё, если дух Христов угаснет в человеке и в войне. А если мы это понимаем, то как же можем мы всерьёз выслушивать предложение "воевать без Христа" или "вопреки Христу". Красные воевали вопреки Христу. Красные восстают и готовят мировую резню вопреки Христу. "Вопреки Христу" — значит по-большевицки, ради большевизма, в уподобление большевикам.
Воин, воюющий вопреки Христу — это Калуш; это Бэла Кун в Крыму; это Барселона; это Чека и Гепеу; это Слащёв и Скоблин. И притом, — не в виде эксцессов или исключений, а в виде повального образа действий, в виде системы мирового кровопролития. В древности, в средней Азии победители сдирали кожу с побеждённых пленников и покрывали ею стены своего города. Цезарь вырезывал в Галлии целые города.
Поэтому раз навсегда прекратим всякие разговоры о том, что русский православный воин может или должен воевать "без Христа" или "вопреки Христу".
Но это лишь отрицательный ответ. Мы обязаны дать и положительный.
Идеал Христа полный и целостный, — надо быть "совершенным", как совершен Отец наш Небесный. Способны ли мы начать такую совершенную жизнь немедленно? Нет, каждому из нас надо ещё всю жизнь бороться с грехом и очищаться. Но, если мы не можем немедленно начать совершенную жизнь, — значит ли это, что мы призваны развязать себя во всех отношениях и предаться греху? Не значит. Слабые и грешные, цепляясь и падая, вновь поднимаясь в покаянии и опять скользя, — мы должны всегда помнить Христа и любить Христа, Сына Божия, принявшего плоть, соблазны, унижения и муку, всё победившего и нас спасшего. Кто "мы"? Все. На какой бы общественной ступени кто из нас ни стоял и каким бы здоровым трудом или необходимою службою ни кормился. Сущность христианина в том, что он христо-любив и христо-памятлив. И крестьянин, и рабочий, и кустарь, и учёный, и художник, и чиновник, и воин. И слово "христолюбивый воин" не содержит в себе никакого большого противоречия, чем слово, сочетающее христолюбие с иным званием.
Ибо во всех наших званиях и занятиях мы не праведны; и все наши установления и учреждения призваны включить в себя дух Христа и ни одно не достигает этого. Вся жизнь наша слагается в неизбежных и необходимых компромиссах; она состоит из них; она строится ими. Но при этом я имею в виду не те компромиссы, в которых человек от порочности своей сам себе "разрешает" грешить и потом уверяет других и себя, что "его совесть согласилась" на это. Нет я имею в виду те компромиссы, которые вынуждаются у нас самой жизнью и в которых истинное христолюбие является единственным спасением. Вот примеры.
Я богатый фабрикант, у меня на службе 3.000 рабочих. Отказаться ли мне от богатства, продать фабрику, раздать деньги бедным и предоставить другим нехристолюбивым предпринимателям притеснять моих бывших рабочих, или остаться фабрикантом, который заботится о своих рабочих с истинным христолюбием? Но ведь перед законом Христа — это будет компромисс...
Я торговец, обслуживающий товарообмен моей страны; но я добросовестен и помню заветы Евангелия. Что же мне, принять закон товарооборота и наживы, или поторопиться со своим разорением, и выйти в нищие? Может быть лучше вложить в моё дело христолюбивое сердце?
Я полицейский чиновник верующий и честный. Но ведь Христос нигде не благословил полицейского дела... А это дело трудное, часто грубое, иногда жестокое, всегда готовое пустить в ход силу и принуждение.
И кто бы я ни был — сборщик податей, судья, капитан парохода или землевладелец, — всякое жизненное дело имеет сторону земного, по-земному необходимого компромисса; и тот, кто в этом ещё не убедился, пусть прислушается только к показаниям своей живой христианской совести...
И вот, — эти компромиссы надо принимать и осуществлять, влагая в них свою живую христианскую совесть, своё настоящее творческое христолюбие. Это христолюбие может сочетаться не со всяким промыслом: нельзя быть христолюбивым разбойником, пиратом, шулером, продавцом живого товара. Достоевский указал на то, что христолюбие может жить вопреки всему в сердце каторжника и падшей женщины (Соня Мармеладова). А наши противники хотели бы доказать, что звание солдата делает для него христолюбие недоступным и ненужным. Православная Церковь утверждает обратное. И она права.
Воин, подобно государственному правителю, носит оружие для обороны праваго, необходимаго и священнаго дела: дела своего отечества, своей родины. Он обороняет свободную духовную жизнь своего народа на земле: его свободную веру, его творческую культуру, его непорабощённый труд, его достойную трудовую жизнь на земле. Для этого дела ему даётся оружие; для этого он обучается, дисциплинируется, преодолевает труды и опасности, научается жертвовать своей жизнью. И вот, в оружии его уже заложен жизненный компромисс. Но именно этот компромисс и делает для него настоящее христолюбие необходимым и обязательным. Оружие его есть не единственный, но последний и крайний аргумент в национальной обороне. Этот аргумент должен быть подготовлен; и армия готовит его. Этот аргумент состоит в том, что найдутся люди, умеющие оборонять жизнь и духовное достояние своего народа, умеющие для этого умирать убивая и убивать умирая.
В этом умирании есть самоотречение и высшая жертва, достойная христианина. И потому воин может и должен быть христолюбив.
В этом убивании есть две стороны. Одна жестокая и враждующая. Её христианский воин принимает не по собственному хотению и произволу, а в порядке повиновения и служения. Другая — жертвенная, ибо он жертвует в бою не только своею жизнью, по ещё так сказать своей неповинностью в крови ближнего: он проливает чужую кровь, кровь может быть, неповинного и доброго человека, и брызги этой крови остаются не только на его одежде и на его руках, но и в его душе. И вот тот, кто жертвует своему народу и своей жизнью, и своим духовным напряжением, и своим совестным покоем, нуждается в истинном христолюбии, как может быть никто другой: оно даст ему не только жертвенность в бою, но и рыцарственность; не только молитвенное утешение перед боем, но и покаянное очищение души после боя. Оно даёт ему совестное укрепление и оздоровление; а человек нуждается в нём тем более, тем настоятельнее, тем острее, чем глубже и трагичнее тот необходимый компромисс, которым он живёт в своей жизни.
Вот почему православный воин должен быть христолюбив. Вот почему Церковь молится о "христолюбивом воинстве".
Воинское дело есть трудное, скорбное и трагическое. Но необходимое и служащее благой цели. Средства его жестокие и неправедные. Но именно поэтому дух, коему вручаются эти средства, должен быть крепок и непоколебим в своём искреннем христолюбии.
Источник: И. А. Ильин. О Христолюбивом Воинстве. // "Часовой" ("La Sentinelle"). Орган связи русского воинства и национального движения за рубежом. № 232-233. — 1-го Апреля 1939 г. — Paris, 1939. — С. 32-33.
Метки: рпцз, иван ильин