Иосифляне на Северо-Западе России в период немецкой оккупации 1941-1944 гг.

Автор: Интернет Собор. Дата публикации: 25 февраля 2019. Категория: История РПЦ.

В годы Второй Мировой войны далеко не все православные священнослужители на оккупиро­ванной территории Ленинградской области принадлежали к Москов­ской Патриархии. Были и такие, кто принципиально отказывался подчи­няться организованной в августе 1941 г. экзархом Прибалтики митр. Сергием (Воскресенским) Псковской Духовной Миссии, так как входили в иосифлянское движение и причисляли себя к так называемой Истинно-Православной Церкви. У них не имелось централизованного управления, это были отдельные, как правило, не связанные между собой священни­ки, чудом уцелевшие в ходе массовых репрессий конца 1930-х гг. На оккупированной территории они, как правило, выходили из подполья и легализировали свою деятельность.

Среди подобных священнослужителей своей активностью выделялся бывший иеромонах Александро-Невской лавры Тихон (Зорин). Он с 1938 г. тайно окормлял созданную им иосифлянскую общину в северном пригороде Ленинграда Коломягах, нелегально проживая на станции Володарская у своей духов­ной дочери Ф.Т. Рудневой. В доме последней также проходили собрания местных иосифлян.

В августе 1941 г. германские войска захватили Володарскую, и о. Тихон оказался на оккупирован­ной территории, потеряв связь со своей общиной. В конце года он совместно с верующими жителями пристанционного посёлка обра­тился к немецкому коменданту с просьбой разрешить открыть местную церковь преподобномученика Андрея Критского. Это был ранее иосифлянский храм, закры­тый в феврале 1932 г., и его уцелевшие прихожане хотели воз­родить свою церковь. В ходе беседы с комендантом иеромонах рассказал о том, что под­вергался репрессиям, но смог по­лучить разрешение лишь на открытие привокзальной часовни. В ней в январе 1942 г. о. Тихон устроил церковь св. Андрея Критского. Однако храм действовал недолго, Володарская находилась почти на линии фронта, и 23 марта 1942 г. немцы в принудительном порядке вывезли всех жителей из посёлка. Ф.Т. Руднева была к тому времени убита, и о. Тихон в конце марта приехал со своей ду­ховной дочерью Е.С. Шавровой (бывшей певчей ленинградской иосифлянской церкви Пресвятой Троицы в Лесном и церкви св. Андрея Критского на Володарской) в д. Ожогино Волосовского райо­на. Иеромонах и Шаврова посели­лись у сестёр Марии и Евдокии Харламовых и прожили у них более полутора лет — до конца октября 1943 г. Из Володарской в Ожогино приехала ещё одна иосифлянка — К.И. Филиппова¹.

Ближайшая церковь св. Ирины в с. Волгово, закрытая в 1939 г., была занята германскими войсками под конюшню, и о. Тихон, организовав в Ожогино иосифлянскую общину, устроил церковь в здании местной школы. Иеромонах получил официальное разрешение проводить богослужения после то­го, как объяснил немецкому ко­менданту в пос. Волосово, что яв­ляется иосифлянским священником, был репрессирован и враждебно настроен к советской власти. В июне 1942 г. о. Тихон открыл церковь святых Апостолов Петра и Павла в д. Клопицы Волосовскаго района, вскоре он устроил храм и в одном из пустовавших домов д. Дятлицы Ломоносовского района. По некоторым сведениям, иеромонах короткий период времени также служил в Ириновской церкви с. Волгово. В созданный им цер­ковный хор вошли Е.С. Шаврова, К.И. Филиппова, бывшие ленин­градки А.Ф. Третинская, монахиня Мария (Порк) и ряд жительниц Ожогино.

В октябре 1942 г. о. Тихону по требованию немцев пришлось присутствовать на районной конференции священников и учителей в Волосово, которая приняла решение начать преподавание в школе Закона Божия. На конференции иеромонах встретил Во­лосовскаго благочинного Нарвской епархии священника Димитрия Горемыкина, но отказался признать его. О. Тихон заявил благочин­ному, что не находится с ним в молитвенном общении, так как тот признает в качестве руководителя экзарха Прибалтики митр. Сергия (Воскресенского), а он — митр. Иосифа (Петровых) и по линии духовной никому сейчас не подчиняется. В то же время иеромонах, согласно его показаниям на допросе в 1951 г., сказал Д. Горемыкину: "Давайте не будем врагами, я ваши распоряжения выполнять не стану, но если они будут переданы через немецкие власти — выполню"².

С осени 1942 по сентябрь 1943 гг. о. Тихон преподавал Закон Божий в начальных школах д. Клопицы и д. Ранковицы. В ходе следствия 1951 г. он объяснил это так: "Немцы выявили всех священников и заставили их пре­подавать Закон Божий. Я не по своей воле преподавал Закон Божий". Уроки иеромонах прово­дил один раз в неделю. На допросах о. Тихон категорически отрицал предательство в пользу фашистов и какое-либо выполнение их указаний или заданий. Он заявил, что за немцев не молил­ся, но и не ругал их, так как в этом случае они бы его уничто­жили. Впрочем, иеромонах признал, что в проповедях призывал повиноваться германской администрации и отказывался молить­ся по просьбам родственников за тех, кто служил в советской армии. Согласно же показаниям свидетелей о. Тихон в августе 1943 г. отслужил благодарствен­ный молебен в день второй го­довщины занятия германскими вой­сками Волосовскаго района, на котором присутствовало лишь несколько стариков. В проповедях же иеромонах всегда упоминал митрополитов Петра (Полянскаго) и Иосифа (Петровых) и "восхвалял монархический строй"³.

В конце октября 1943 г. немцы провели акцию по вывозу жителей Ожогино и соседних де­ревень на территорию Латвии. О. Тихон поселился вместе с пятью своими духовными дочерьми — Е.С. Шавровой, Е.А. Харламовой, М.А. Харламовой, А.О. Филиппо­вой и Н. Алексеевой на хуторе Страутнеки Ветцаульской волости Баутского уезда, где проживали до августа 1944 г. Иеромонах выполнял мелкие домашние работы по хозяйству и проводил богослужения в устроенной домовой церк­ви. Их посещали также эвакуиро­ванные из Ожогино на территорию Баутскаго уезда А.О. Третинская, К.И. Филиппова, монахиня Мария (Порк) и бывшая уборщица Клопицкой церкви Вера Михай­ловна. В начале февраля 1944 г. о. Тихон ездил в Ригу к еписко­пу Рижскому Иоанну (Гарклавсу), думая, что тот принадлежит к иосифлянскому направлению, но Владыка сказал о своей принад­лежности к Московской Патриархии, и иеромонах решил в связь с ним не вступать и больше не встречаться⁴.

В августе 1944 г. немцы при­нудительно угнали о. Тихона и Е. Шаврову на строительство оборонительных сооружений в районе Ветцаульской станции, но им вскоре удалось освободиться. После прихода в сентябре 1944 г. советских войск иеромонах и его духовные дочери проживали до апреля 1948 г. на хуторе Ситти Ислицкой волости Баутского уезда. Здесь они трудились на сельскохозяйственных работах и посещали тайные богослужения. К о. Ти­хону приезжали иосифляне и из других районов страны, особен­но часто из Риги бывшая послуш­ница Петроградского Ивановского монастыря Елена Домнышева, а также монахиня Иоанна (Чаенкова) и К.П. Савельева из Ленинграда. В Латвии батюшка постриг в монахини двух своих духовных дочерей. 30 апреля 1948 г. он по настоятельным просьбам верующих иосифлян переехал в Ленинград, где тайно служил до своего ареста 24 января 1951 г. О. Тихона обвинили в антисоветской церковной деятельности (сотрудни­чество с немецко-фашистскими захватчиками доказано не было) и приговорили к 25 годам исправительно-трудовых лагерей⁵.

Существовало и несколько дру­гих иосифлянских священнослу­жителей, не подчинившихся Псков­ской Миссии, о деятельности и судьбе которых известно значи­тельно меньше. Одним из них был иеромонах Сергий (Сампсоник), который в конце 1941- 1942 гг. служил в храмах с. Белое Псковского района и с. Мелетово Середкинского района. Со­гласно показаниям прот. Николая Жунды (1944 г.), в декабре 1942 г. Миссия назначила настоятелем Мелетовскаго прихода прот. Нико­лая Попова с поручением "всяче­ски противодействовать иосифлянскому священнику", и о. Николай сумел выполнить это задание, "наладив приходскую жизнь в Мелетово". Что стало с иеромонахом Сергием, неизвестно. В церкви с. Черемна Лужского округа в период оккупации служил известный иосифлянский протоиерей, бывший настоятель Александро-Невской церкви в г. Крас­ное Село о. Николай Телятников. Только после изгнания немцев, в 1945 г. он примирился с Москов­ской Патриархией и был назначен в Покровскую церковь Мариенбурга (Гатчины). Также в Лужском округе, видимо, вместе с прот. Н. Телятниковым служили не признавшие Псковскую Миссию диаконы Александр Орлов и Ни­колай Тишин. После прихода советских войск они тоже вошли в состав клира Ленинградской епархии. Известно, что и в Новгородском районе в период оккупации служил иосифлянский священник из Стрельны Алексий Вознесенский, не вступавший в связь с Миссией. Он остался на родине, 21 февраля 1945 г. был арестован в Новгороде, 1 марта помещён в тюремную больницу и 18 июля 1945 г. скончался в ней от сердечной недостаточности⁶.

Однако больше было тех иосифлянских священнослужителей, которых Псковская Миссия возсоединила с Московской Патриархией. В годы войны противоречия между различными церковными течениями во многом сгладились. В числе таких принесших покаяние иосифлян был даже заместитель начальника Миссии протоиерей Феодор Михайлов, служивший когда-то в главном иосифлянском храме Воскресения Христова (Спас-на-Крови) в Ленинграде. В 1943-1944 гг. он также являлся благочинным Псковского округа и после прихода советских войск был арестован и осуждён. 27 марта 1943 г. епископ Рижский Иоанн (Гарклавс) принял в молитвенное общение бывшего диакона храма Воскресения Христова Михаила Яковлева. В дальнейшем М. Яковлев слу­жил в Петропавловской церкви Любани, в Латвии, был эвакуирован в Чехию и вернулся в СССР только в 1952 г.

В Новгородском округе Псковская Миссия приняла в состав своего клира как минимум трёх иосифлянских священнослужителей: бывшего настоятеля Ефремо-Перекомского монастыря ар­химандрита Сергия (Андреева), иеромонаха этой обители Варсонофия (Кузьмина) и протоиерея Димитрия Кратирова. Первые два на­чали служить самостоятельно вскоре после прихода немцев. Так, о. Варсонофий, вернувшийся после ссылки к руинам родной обители, начал богослужения в Успенской церкви с. Курицко на озере Ильмень к Успению 1941 г. "В войну по всем деревням с крестным ходом ходили в пра­здники", — вспоминали позднее старожилы села. Архим. Сергий служил в Спасской церкви с. Спас-Пископец. Осенью 1941 г. благочинный Новгородского окру­га прот. Василий Николаевский взял с них подписку, что оба монашествующих теперь принадлежат к Московской Патриархии. Правда, сам о. Василий только в феврале 1943 г. был признан Псковской Миссией в качестве благочинного. С весны 1943 г. до конца года иеромонах Варсонофий служил в храмах сёл Межнино и Корыстынь Шинскаго района, затем был эвакуирован. Ар­хим. Сергий также в ноябре 1943 г. эвакуировался в Литву, где и скончался 22 мая 1944 г. Ещё рань­ше о. Василия Николаевского — в 1942 г. установил связь с Миссией и стал получать от её управления различные распоряжения прожи­вавший до прихода немцев в Новгороде ленинградский иосифлянский протоиерей Димитрий Кратиров. До ноября 1943 г. он слу­жил в церкви с. Большое Водское Новгородского района, публи­ковался в журнале Миссии "Пра­вославный Христианин", затем был эвакуирован через При­балтику в Германию, где подал прошение о приёме в юрисдикцию Зарубежной Русской Церкви. В 1945-1947 гг. о. Димитрий служилнастоятелем Берлинского православного собора Воскресения Хрис­това в юрисдикции Московской Патриархии. Скончался о. Д. Кратиров 22 августа 1952 г.⁷

В г. Сольцы Новгородскаго округа в период оккупации жил известный историк Русской Пра­вославной Церкви XX века профессор И.М. Андреев (Андреевский), входивший когда-то в делегацию ленинградских иосифлян, принятую в декабре 1927 г. Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергием (Страгородским). При Андреевском проживала и семья другого члена этой делегации — расстрелянного в 1937 г. протоиерея Викторина Добронравова (вдова и дочь). В ноябре 1942 г. И. Андреевский участвовал в организованном Миссией собрании духовенства Порховско-Дновского благочиннического округа, проходившем в г. Дно, и даже выступил на нём с речью. Согласно тенденциозным показаниям на допросе священника Николая Со­ловьева, профессор "восхвалял немцев, клеветал на советскую власть и говорил на религиозные темы, призывая священников быть примером в такой ответственной момент, когда решается судьба России"⁸. По свидетельству же начальника Псковской Миссии о. Кирилла Зай­ца И.М. Андреевский приезжал в г. Порхов, где на съезде учителей прочитал большую лекцию о безбожии и материализме. В конце 1943 г. И. Андреевский вместе с семьёй о. Викторина эвакуировался в Ригу. В перечне зарегистрированных в службе здравоохранения города весной 1944 г. русских беженцев указано, что он 19 апреля 1944 г. подал заявление о предоставлении ему работы. Через несколько месяцев Андреевский выехал в Германию, а в дальнейшем проживал в США, где состоял в юрисдикции Зару­бежной Русской Православной Церкви⁹. Из письма 1944 г. диакона церкви с. Хохловы Горки Псковского округа Иоанна Петровича Пе­трова митр. Алексию известно, что о. Иоанн "до недавняго времени" (видимо до 1943 г.) был иосифлянином.

Наиболее известным из иосифлянских священнослужите­лей, вошедших в состав клира Псковской Миссии, был протоиерей Алексий Кибардин. На его служении в годы войны следует остановиться подробнее. О. Алексий принадлежал к числу самых замечательных священников Санкт-Петербургской епархии XX века. После окончания Петербург­ской Духовной Академии со степе­нью кандидата богословия он был назначен 8 августа 1912 г. к церкви общины сестёр милосердия во имя Христа Спасителя на Сергиевской улице 21 июня 1913 г. протопресвитер военного и мор­ского духовенства Георгий Шавельский переместил о. Алексия в Феодоровский Государев собор Царского Села, где тот слу­жил более 17 лет¹⁰. В соборе на богослужениях с участием молодого священника нередко присутствовал император Николай II и согласно некоторым свидетельствам о. Алексию приходи­лось исполнять обязанности цар­ского духовника. Помимо службы в соборе о. Алексий с 1913 г. исполнял пастырские обязанности по Собственному Его Величества Кон­вою, а с 28 августа 1914 по 1917 г. окормлял открывшийся после на­чала Первой мировой войны лазарет великих княжон Марии Ни­колаевны и Анастасии Николаевны в Феодоровском городке. Как мог укреплял царскую семью священник во время её пребывания под арестом в Александровском дворце Царского Села с 8 марта по 1 августа 1917г. Попро­щавшись с царственными мучени­ками перед их отправкой в Тобольск о. Алексий до конца дней хранил тёплые воспоминания об августейшей семье".

С октября 1921 г., возведенный митрополитом Петроградским Вениамином в сан протоиерея, о. Алексий Кибардин служил настоятелем Феодоровского собора. К Пасхе 1925 г. протоиерей был награждён палицей, а к Пасхе 1927 г. — митрой. В храмовые праздники в Феодоровском соборе постоянно ус­траивались торжественные архиерейские богослужения. С самого нача­ла иосифлянского движения о. Алексий стал активным его участником и вместе с митр. Иосифом и его викариями в январе 1928 г. отделился от заместителя Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия (Страгородского). В Феодоровский собор часто устраивались паломничества прихожан иосифлянских церквей Ленин­града, прежде всего храма Воскресения Христова. Позднее об этом подробно говорили на допросах его настоя­тель прот. Василий Верюжский и диакон Кирилл Иванов: "Большие паломничества совершались в Детское Село, в Феодоровский со­бор, где настоятель этого собора Кибардин Алексий верующих водил по собору, показывая и разъясняя осо­бенности собора, связанные с царской фамилией, как, например, дарственные Николаем II именные ико­ны, читались свитки-грамоты, показывал комнату, где молились Романо­вы, и в довершение всего показывал дневник, где расписывался Николай II, прося и нас всех приехавших расписаться"¹².

28 августа 1930 г. о. Алексий был арестован и после двух коротких допросов приговорён Коллегией ОГПУ 8 октября 1931 году по делу "Истинно-Православной Церкви" к 5 годам лагеря. Срок заключения батюшка отбывал на Соловках, в сибирском лагере и на строительстве Беломорканала. После освобождения 10 сентября 1934 г. он первоначально проживал в Новгороде, а с 1936 г. в ссылке в Мурманске и затем в Мончегорске, работая бухгалтером горно-рудного управления Мончегорского НКВД¹³.

Вскоре после начала войны, безпокоясь о своей остававшейся в Пушкине больной жене Фаине Сергеевне, о. Алексий 11 июля 1941 г. уво­лился с работы и, получив пропуск на въезд в Ленинград, 18 июля приехал в город. Через 2 месяца, 17 сентября Пушкин заняли немецкие войска. Жена Кибардина болела раком груди и постоянно лежала в постели, поэтому о. Алексий не мог эвакуироваться и оказался на оккупированной территории. До февраля 1942 г. он жил в Пушкине, существуя на деньги, заработанные в Монче­горске. Жизнь в оккупированном городе была тяжёлая, о. Алексия вы­селили из его дома, который оказал­ся в запретной зоне. Относительно пребывания священника в Пушкине говорится в дневнике одной из жительниц города в период оккупации Л. Осиповой, которая 15 февраля 1942 г. написала о Кибардине: "Бредит новой церковной жизнью. Роль прихо­да ставит на очень большую высоту. Вот таких нам и надо, не сдающих­ся... Если бы во главе прихода стал настоящий священник, то он смог бы сделать очень много. Не с немецкими кралечками, а с настоящей молодёжью, которая рвётся к церкви и к религиозной жизни. Это я знаю... из разговоров с военнопленными в бане. Люди умирают от голода, вшей, тифа, жестокого и подлого обращения с ними немцев, так и тех русских, которые стоят у власти над ними, и всё же у них достаточно духовных сил для того, чтобы от­даться мыслям о Боге и религии"¹⁴.

Протоиерею пришлось трижды посещать германского коменданта Пушкина — первый раз в конце ок­тября 1941 г., когда немцы насильственно эвакуировали население города из прифронтовой зоны в тыл, он обратился с просьбой позволить его семье остаться, так как жена по-прежнему тяжело болела, и получил согласие. В ноябре батюшка попросил разрешения пройти в запретную зону в свой дом за оставшимися там тёплыми вещами, но получил отказ. Наконец, в середине фев­раля 1942 г. о. Алексий говорил с комендантом о возможности выезда из Пушкина его и не способной само­стоятельно передвигаться жены и по­лучил разрешение уехать на еже­дневно отправлявшейся в Гатчину продуктовой машине. Таким образом протоиерей оказался в деревне близ Гатчины, где прожил около двух недель у крестьян, а в конце марта 1942 г. в поисках работы переехал в село Ястребино. Здесь он провёл богослужение в церкви свят. Николая Чудотворца. Жители Осьминского района, узнав, что Кибардин священник, 25 марта при­гласили его служить в Покровскую церковь д. Козья Гора. О. Алексий предложение с радостью принял и 7 апреля 1942 г. вместе с женой переехал в эту деревню.

Так о. Алексей стал служить в церкви Покрова Пресвятыя Богороди­цы, бывшей ранее главным храмом Покровского женского монастыря и закрытой в 1937 году. Местные жители отремонтировали церковь ещё в конце 1941 года. В Козьей Горе про­живали и прислуживали в храме бывшие монахини Пятогорского Богородицкого монастыря Евфросиния (Дмитриева) и Серафима. Ещё в 1920-е гг. они прислуживали в Феодоровском соборе Царского Села при о. Алексие и, возможно, были инициаторами приглашения его в Ко­зью Гору. Эти сёстры, а также монахи­ня Ангелина, прислуживали в По­кровской церкви до конца оккупации. Помимо Покровской церкви о. Алексий обслуживал и ряд соседних приходов, фактически исполняя обязанности благочинного для значи­тельной части Осьминского района. Он часто ездил на богослужения в деревни Дретно, Велетово, Подлесье, Овсище, Псоедь, Лесище, с. Самро и др., занимался возрождением храмов. Так, в апреле 1942 г. батюш­ка выступил на собрании старост трёх сельсоветов в с. Пенино с призывом восстановить местную церковь Рождества Пресвятыя Бого­родицы, закрытую в 1939 г. и частич­но разрушенную. В дальнейшем он руководил ремонтными работа­ми и после их окончания освятил храм.

Священник много проповедывал, призывая посещать церковь, молиться, исполнять церковные обряды. Большое внимание уделял он детям и молодёжи, и в обращённых к ним проповедях, по свидетельству монахини Евфросинии, говорил: "За последние 25 лет сре­ди молодёжи распутство и разложение, нет никакой дисциплины, не ходят в церковь. Теперь наступила новая жизнь, надо взять себя в руки, ува­жать старших и, главное, ходить в церковь". О. Алексий крестил много детей и иногда по просьбе родителей — подростков, например, однажды, по просьбе матери, — девушку 17 лет. Хотел батюшка и преподавать Закон Божий в школе, но оккупационные власти относились к это­му отрицательно, и ему удалось лишь провести две беседы с учениками школы д. Морди¹⁵.

В Осьминском районе было большое количество партизан. Штаб ближайшего партизанского подразделения — Осьминского истребительного отряда, переименованного затем в 6-й отряд 9-й партизан­ской бригады Ленинградской области, находился в лесу близ деревни Рудницы. В октябре 1943 г. на территории нескольких прилегающих сельсоветов был даже создан партизанский край. Командир отряда И.В. Скурдинский и комиссар И.В. Ковалёв хорошо знали о. Алексия Кибардина и неоднократно приходили к нему домой с целью получения по­мощи деньгами, хлебом, мукой и дру­гими продуктами. Первая их встреча произошла летом 1942 г. 12 июля о. Алексия пригласили на Петров день в д. Велетово. После службы в местной часовне и посещения домов крестьяне собрали ему зерна, муки и хлеба. И в ночь с 13 на 14 июля в Козью Гору пришли 10 партизан, попросив хлеба и предупредив, что их посещение следует хранить в тайне. Священник отдал им весь хлеб.

Через три недели партизаны пришли снова во главе с комиссаром отряда, который предупредил о. Алексия, чтобы он впредь не говорил в проповедях о репрессиях священников в 1930-е гг. и не побуждал местных жителей крестить "взрослых детей" 7-10 лет и стар­ше. На вопрос батюшки, что же следует читать в проповеди, Ковалёв, по его свидетельским показаниям 1950 г., ответил: "Я сказал, чтобы читали то, что написано в русском Евангелии". В этот раз пар­тизаны попросили также собрать и пе­редать им в назначенное время 6 тысяч рублей, что о. Алексий и сделал.

Затем священник передал в отряд ещё 10 тысяч рублей. В дальнейшем партизаны приходи­ли неоднократно — последний раз в октябре 1943 г., и каждый раз полу­чали какую-либо помощь. В этот последний приход, за 3 месяца до освобождения села советскими войска­ми, состоялся примечательный диалог партизан с о. Алексием: "Ты знаешь, что делается по ту сторону фронта? — Не имею никаких сведений. — В Москве теперь имеется Патриарх, храмы открыты. Для тебя, отец, эти вести, конечно, интересны. За то, что ты помогал нам, не отказывал, Родина тебя не забудет". При этом следует отметить, что партизаны в тех местах действовали очень активно и убивали тех, кто сотрудничал с немцами¹⁶.

Сам священник был вынужден неоднократно вступать в контакт с немецкой администрацией. Первый раз комендант в Осьмино вызвал его к себе в конце июля 1942 г. на регистрацию как недавно прибывшего в район. По показаниям о. Алексия на допросе 27 янва­ря 1950 г., комендант спросил, не беспокоят ли его партизаны, и на от­рицательный ответ предложил со­бирать и сообщать сведения о них, на что священник, желая скрыть уже имевшиеся к тому времени связи с партизанами, заявил: "Хорошо, что мне будет известно, сразу сообщу". Письменной подписки Кибардин не давал и никаких сведений в дальнейшем не сообщал, о чём не­однократно говорил на допросах в 1950 г.: "Задание коменданта я не выполнил, несмотря на то, что мне бы­ло известно о местонахождении партизан... Ещё раз заявляю, что о дислокации партизанского отряда и отдельных партизан, которые при­ходили ко мне, я не сообщал". В конце лета 1942 г. священника вы­звал начальник гестапо в Осьми­но, тоже спрашивал о местонахождении партизан и, получив отрица­тельный ответ, предложил сооб­щить в случае его установления. По словам о. Алексия, это задание он тоже "ни разу не выполнил в силу религиозных убеждений"¹⁷.

Позднее комендант вызывал о. Алексея ещё 3-4 раза: по вопросу регистрации рабочей силы, то есть предоставления учётных сведений о прислуживавших в храме; по делу от­крытая Ленинской и Старопольской церквей и т. п. А однажды священнику пришлось выступить с докладом на собрании старост и старшин района. В августе 1942 г. батюшка прибыл на праздник в д. Псоедь близ Ось­мино, где перед началом богослужения к нему подошёл деревенский староста и заявил, что комендант требует явиться в районную управу на проходящее там собрание. Вынуж­денный подчиниться о. Алексий приехал в управу, где в это время шёл доклад врача о санитарном состоянии района, а после его окончания комендант неожиданно заявил: "Сейчас выступит священник и расскажет о своих переживаниях в советском заключении".

Кибардин отказался, сославшись на то, что его ждёт на богослужение со­бравшиеся в Псоеди народ, и комен­дант сообщил, что тогда доклад состоится на следующем собрании. Через 3 недели, в сентябре, протоиерей был вновь вызван в Осьмино и рассказывал в течение 20 минут собравшимся старостам о своём аресте и пребывании в лагере. Как отмечал на своём допросе ба­тюшка, "антисоветских выпадов я в своём докладе не допускал, а рассказал всю правду о себе, ...и никаких других указаний коменданта не выполнял"¹⁸.

Несомненно, о. Алексий был настроен патриотически. Оба его сына — Василий и Сергей сражались в армии, причём первый погиб на поле брани, а второй дошёл со своей частью до Берлина. Однако и комму­нистическое руководство Кибардин "имел мало оснований любить". По свидетельству заведующей больницей в Козьей Горе В.А. Васильевой, на её вопрос в декабре 1942 г. об исходе войны протоиерей ответил: "В этой войне победят не немцы, а русские, но после окончания войны коммунистов не будет у власти"¹⁹.

Территория, на которой служил о. Алексий, формально находилась в ведении Православной Псковской Миссии, но до осени 1943 г. никаких контактов с ней не было. По соседству с о. А. Кибардиным проживал игумен Илия (Мошков), заведовавший несколькими приходами в Осьминском районе, у которого служил псаломщиком Алексий Маслов. В июле 1943 г. последний был рукоположен во священника в Пскове и там рассказал о Кибардине. Сам батюшка, вызванный че­рез Осьминского коменданта, приехал в первый и последний раз в Псков 9 сентября и провёл там три дня. Протопресвитер Кирилл Зайц сообщил протоиерею о "ликвидации иосифлянства" и предложил отойти от этого движения, принеся покаяние. О. Алексий согласился и че­рез два дня в Псковском соборе на исповеди у о. Кирилла покаялся и обещал отойти от иосифлян. Кибардин также встречался с членами Управления Миссии о. Феодором Михайловым о. Николаем Шенроком и её секретарём А.Я. Перминовым, но никаких указаний о деятельности в качестве священника не получал. Впрочем, о. Алексия ут­вердили старшим священнослужителем для нескольких церквей: в Козьей Горе, Пенино, Старополье и других. Из Пскова он также привёз иконы, видимо, написанные в иконописной мастерской Миссии. После этой поездки никаких дальнейших контактов у Кибардина с Духовной Миссией не было — вскоре на­чалась частичная эвакуация, а затем и связь Осьминского района с Псковом надолго вообще прервалась.

В конце октября 1943 г. немецкая администрация убеждала о. Алексия эвакуироваться, но он кате­горически отказался, а через несколько дней началось уничтожение де­ревень и насильственная эвакуация населения. 6 ноября карательный отряд немцев пришёл и в Козью Гору. Сначала они подожгли три государственных учреждения — больницу, амбулаторию, МТС и несколько жилых домов, а затем направились к церкви. Кибардин вышел к карателям и убедил оставить храм и прилегающие дома в покое, при этом снова отказавшись эвакуиро­ваться. Вскоре немцы ушли из де­ревни в сторону Поречья. В январе 1944 г. Осьминский район освободили советские войска, и тут же начались проверки и аресты местных жите­лей, сотрудничавших с оккупантами (порой необоснованные). В апреле 1944 г. офицер госбезопасности посетил о. Алексия и указал, что на основании собранных о нем данных, тот "ничего плохого не сделал и может продолжать служить, никто... никакой неприятности не причинит"²⁰.

13 июля 1944 г. в письме к уп­равляющему Ленинградской епархией Владыке Григорию о. Алексий рассказал о своём служении в годы войны, отметив, что в 1928 г. он был как иосифлянин запрещён епископом Петергофским Никола­ем в священнослужении, но в сентябре 1943 г. после покаяния принят в общение в Пскове Управлением Миссии с благословения экзарха Сергия. Однако владыка Григорий предложил повторно принести покаяние в Ленинграде, что о. Алексий и сделал 19 августа 1944 г. в Спасо-Преображенском соборе, будучи затем воссоединён с Московской Патриархией в сущем сане протоиерея²¹. Протоиерей служил в Ко­зьей Горе до середины 1945 г. (к Пасхе 1945 г. Патриарх Алексий I наградил его наперсным крестом с украшениями), а затем 3 августа был назначен Ленинградским митрополитом Григорием настоятелем церкви Казанской иконы Божией Матери в пос. Вырица. В это время МВД снова устроило проверку батюшке и, не найдя ничего предосудительного, разрешило поселиться в Вырице.

Здесь с 1945 г. до кончины стар­ца иеросхимонаха Серафима Вырицкого — 3 апреля 1949 года — о. Алексий был духовником святого. Пастыри взаимно окормляли друг друга и вели долгие духовные беседы. О. Алексий причастил подвижника Святых таин перед его кончиной, служил первую панихиду и провожал старца в последний путь на земле. После этого протоиерей ещё почти 10 месяцев прослужил в Вырице. О его качествах священнослужителя гово­рит докладная записка благочинного Пригородного округа прот. Александ­ра Мошинского: "Протоиерей Алексий Кибардин своё пастырское служение при вырицкой Казанской церкви про­ходит с должным благоговением, истово совершает богослужения и сопровождает их поучениями. В то время заботится о благолепии храма и умело ведёт хозяйственную часть храма"²².

Активная деятельность протоиерея, его растущее влияние на верующих вызывали раздражение влас­тей. Перед кончиной преп. Серафим сказал батюшке: "Я назвал тебя архиереем и смутил тебя. По­хоронишь меня, а на пасхальной неделе и не захочешь, а тебя возьмут и дадут 25 лет — это архиерейская почесть. Далеко будешь служить, и те­бя будут слушаться как архиерея. А как побудешь архиереем, встретимся — будешь ходить ко мне на могилку и на могилку жены своей — мы будем рядом лежать. Я умру, а ты после меня ещё 15 лет прожи­вешь"²³.

И действительно, арестовали о. Алексия 21 января, а осудили в день Пасхи — 17 апреля 1950 г. В постановлении на арест говорилось, что он занимается в Вырице антисоветской агитацией, призывает в церковных проповедях верующих молиться за заключённых и арестованных лиц. Но в дальнейшем на следствии эти темы никак не фигури­ровали, видимо, органы госбезопасно­сти решили ограничиться казавшимся им "беспроигрышным" обвинением священника в пособничестве немецко-фашистским оккупантам.

Проходивший 6 часов обыск в доме батюшки на улице Кирова, 45 ничего не дал, многодневные допро­сы о. Алексия во внутренней тюрьме Ленинградского управления МГБ с 22 января по 18 марта 1950 г. также желаемого результата следователям не принесли. Кибардин категорически отрицал все обвинения в сотрудничестве с СД, немецкой военной разведкой и т. п. Тогда органы госбе­зопасности стали оказывать давление на свидетелей, что дало свои плоды. Угрожая двумя годами тюрьмы, следователям удалось запугать монахи­ню Евфросинию (Дмитриеву), которая согласилась подписать сочинённые за неё показания об антисоветских и прогерманских проповедях о. Алексия в годы войны. Видимо, таким же методом обработали кучера И.П. Старухина, заявившего, что он 2-3 раза отвозил письма Кибардина немецкому коменданту в Осьмино. А бывший староста Новожилов показал, что он слушал на собрании районных старшин доклад о. Алексия о его лагерной жизни, и в нем якобы были антисоветские заявления. В составленном 22 марта обвинительном заключении говори­лось, что Кибардин был "завербован комендантом Военной немец­кой комендатуры для контрреволюционной работы в пользу гитле­ровской Германии"²⁴.

Состоявшееся 17 апреля 1950 г. закрытое судебное заседание военного трибунала войск МВД Ленинградского ок­руга было далеко от объективности. На него не вызвали ни од­ного из запрошенных Кибардиным в заявлении от 8 апреля свидетелей: его домработницу Е.Я. Масальскую и бывшего командира партизанского отряда И.В. Скурдинского, кото­рые могли подтвердить постоян­ную помощь священника партизанам, а также членов приход­ского совета Покровской церкви Е.А. Кузнецову и А.К. Прокофь­еву, которые знали, что в военных проповедях батюшки не было ничего пронемецкого и антисоветского. Судебноезаседание оказалось недолгим, но и его протокол свидетельствует о фальсификации дела. Стала отказываться от "своих" показаний монахиня Евфросиния, начали путаться в излагаемых фактах Старухин и Новожилов. Относительно слов последнего о. Алексий заметил: "Эти показания не Новожилова, он и на очной ставке со мной мялся, не зная, что сказать, это редакция следователя. Новожилов не был тогда и на собрании". Священник по-прежне­му отрицал свою вину и в последнем слове заявил: "Мне трудно оправдаться в предъявленном мне обвинении, хотя я и не виноват. Я оказывал помощь партизанам, следовательно, я оказывал по­мощь советской власти, а оказы­вая помощь советской власти, я не мог идти против неё. Я уже старик, моя участь в ваших руках, и я прошу взвесить все и вынести справедливый приговор"²⁵.

Однако приговор был абсо­лютно несправедливым — 25 лет исправительно-трудовых лагерей с конфискацией всего имущества и поражением в правах на 5 лет. В кассационной жалобе Кибардин указывал, что его свидетели не были вызваны в суд, и просил хотя бы не конфисковывать изъятые при аресте церковные предметы и деньги прихода — 5,5 тысяч рублей, а также вещи внуков. Но определением военного три­бунала от 8 мая 1950 года приго­вор был оставлен в силе, и во всех просьбах священнику отказали. О. Алексия отправили отбывать срок в пос. Заярске Иркутской области (Ангарлаг). В лагере батюшка стал настоящим старцем. Господь дал ему дар рассуждения и утешения. К нему относились, действительно, как к архиерею, многие обращались за советами, просили благословения на все дела. О. Алексий говорил впоследствии, как благодарил он Господа за эту ссылку — как нужен ока­зался он в этом месте, скольким людям Господь посылал через него по­мощь, и как нужны в заключении верующие люди для спасения душ многих.

После смерти Сталина в 1953 г. верующим разрешили в лагере молиться, постепенно начался пересмотр дел. 29 ноября 1954 г. о. Алексий Кибардин написал заявление генераль­ному прокурору СССР: "Отношение ко мне следователя во время следствия грубое и придирчивое, явно враждеб­ное, а затем суровый приговор Трибунала вывели меня старика из равновесия, и поэтому я не смог использо­вать права обжалования этого приговора. Следователь, который в грубой форме с площадной бранью заявил мне — ты поп и бывший лагерник, ты враг родины и советской власти, ты должен был вре­дить и, значит, вредил советской власти — не предъявил мне сформулированного обвинения... Виновным себя не признавал и не признаю, совесть моя чиста: родине я не изменил и никого не обидел"²⁶.

Заявление батюшки рассмотрел военный прокурор Ленинградского округа, в заключении которого от 22 февраля 1955 г. говорилось о необходимости сни­зить наказание, как чрезмерно суровое, до фактически отбытого срока — 5 лет и 2 месяца. И 1 апреля военный трибунал окру­га принял решение снизить приговор до 5 лет в исправительно-трудовом лагере, заключённого освободить и считать его не имеющим судимости 22 мая 1955 г. о. Алексий был освобождён в Заярске и вскоре выехал в Ленинград. Перед освобождением он отслужил в лагере пасхальную службу.

С 15 августа 1955 г. батюшка вновь стал служить в Казан­ской церкви Вырицы, 17 августа 1957 г. по состоянию подорванного в лагере здоровья вышел за штат и с тех пор проживал в Вырице, получая пенсию, как заштатный протоиерей.

Последние годы своей жизни о. Алексий посвятил внутренней молитве и покаянию. Он хотел принять келейный иноческий постриг и остаться в миру, но в то время подобная практика распространения не имела, и Ленинградский митрополит Елевферий не благословил келейный постриг²⁷. Скончался протоиерей 5 апреля 1964 г. — ровно через 15 лет (с разницей в 2 дня)после смерти преп. Серафима Вырицкого, как и предсказал ему в своё время старец. Похо­ронили батюшку на вырицком кладбище, и могила его сейчас постоянно посещается и по­читается верующими. Реабилитирован же был о. Алексий "как жертва политических репрессий" по сво­ему делу 1950 г. только 10 сентября 1997 г.

Иную позицию занимали представители других, близких к иосифлянам и резко негативно относив­шихся к советской власти течений, принадлежавших в 1930-е гг. к Катакомбной (тайной) Церкви, прежде все­го истинно-православные христиане (ИПХ). На Северо-Западе России они в основном предпочитали оставать­ся в подполье, и Псковская Миссия пыталась выявлять их тайные общины. Лишь в отдельных редких случаях катакомбные священ­ники ИПХ стали служить открыто и даже вошли в состав клира Миссии. И. Андреев (Андреевский) писал, что, несмотря на настойчивые требования экзарха такие свя­щенники отказывались поминать Патриаршего Местоблюстителя: "Так, например, в г. Сольцы Новгородской епархии митрофор­ный протоиерей о. Владимир Бируля, бывший благочинный церк­вей города Минска, а затем ставший катакомбным священником, несмотря на строжайший приказ благочинного Новгородского района... — категорически отказался поминать Сов. Митро­полита Сергия. Это было в 1942 г. А в 1943 и в 1944 о. Владимир начал тайно поминать митрополита Анастасия (главу Зарубежной Русской Церкви)"²⁸.

Вплоть до начала войны катакомбные общины на востоке Ленинградской области окормлял бывший настоятель Макариевской пустыни схиепископ Маловишерский Макарий (Васильев). После освобождения из ссылки в 1935 г. он нелегально жил в районе Чудова и Любани, постригал в монашество и рукополагал в священники. Приход германских войск застал схиепископа в Чудово, и он сразу отправился в свой бывший монастырь, желая собрать уцелевших насельников и возродить обитель. Здесь Владыка узнал о страшном злодеянии нацистов. Перед войной в зданиях пустыни рас­полагался инвалидный дом. "Пришедшие немецкие оккупан­ты выгнали в поле 300 больных женщин и детей и расстреляли". Не позволили на­цисты и возродить монастырь. В конце 1941 г. после Тихвинского контрнаступления советских войск Макариевская пустынь оказалась недалеко от новой линии фронта и была занята гер­манскими войсками, создавшими в монастыре мощный опорный пункт. Владыка сопротивлялся этому занятию, в частности размещению в одном из зданий обители немецкого штаба, за что был перевезен оккупантами в Чудово (в дальнейшем Макариевская пустынь оказалась полностью разрушена в ходе боевых действий). Согласно воспоминаниям И.В. Амосова, в Чудово "к Макарию было па­ломничество верующих, он с приходящими к нему молился о скорейшем возвращении сынов Красной армии с победой. Священник Сыпин донёс о Макарии немцам. Макарий немцами был направлен в Псков в Управление Миссией, где Макария через двое суток отослали в Печерский монас­тырь под надзор игумена Пав­ла (Горшкова). Макарий и здесь терпел преследования... служил два раза в церкви, обличал монахов за их неспокой­ное поведение, а также игумена Горшкова"²⁹.

Церковный историк А.Краснов-Левитин записал в 1963 г. другую полулегендарную историю, рассказанную ему в Псково-Печерском монастыре иеродиаконом Вуколом (Николаевым), о том, как они с владыкой Макарием в первые месяцы оккупации жили в деревне близ Чудова и голодали: "Однажды видит старушка, у которой жили схиепископ с келейником, странный сон: как будто подъезжает к её избе золотая коляска, а в коляске Царица. И говорит Царица: "Здесь у меня старец, очень ус­таль. надо ему отдохнуть". А на другой день приходит католи­ческий ксёндз и говорит: "Я слышал, здесь живёт право­славный епископ с келейником!" Вышел к нему влады­ка. Поговорили. И ксёндз дал совет: пробраться за Псков, в Псково-Печерский монастырь. Взяли котомки, посохи и пошли. Добрались до Печор, там их встретили с почётом. Стал схиепископ жить в Псково-Пе­черском монастыре на прежнем положении, служил ранние обедни. Стал мечтать, как вернётся он восстанавливать в третий раз свою родную Макариевскую пустынь. Но не то су­дил Бог..."³⁰.

Документы свидетельствуют, что рассказ Амосова ока­зался значительно ближе к истине. В начале 1942 г. Владыка и иеродиакон Вукол были пере­везены немцами в Псков, и 14 апреля 1942 г. схиепископ вместе со своим келейником поселился в Псково-Печер­ском монастыре, при этом иеродиакон был назначен игуменом Павлом на должность уставщика. Хотя владыка Макарий пребывал в обители на особом положении, он периодически служил в храмах, а 7 июля 1942 г. возглавлял крестный ход вокруг стен монас­тыря. Однако отношения еписко­па с руководством Псковской Миссией и экзархом Сергием из-за юрисдикционной пробле­мы оставались напряжёнными. Вопреки утверждениям некоторых современных авторов³¹, владыка Макарий не участвовал в августе 1943 г. в Архиерейском совещании Прибалтийского экзархата. По некоторым сведениям, он вместе с тайным епископом Псковским Иоанном (Ложковым) в 1942 г. попытался установить контакт с принадлежавшим к Зарубежной Русской Православ­ной Церкви митрополитом Берлинским и Германским Серафимом (Ляде). Но посланный ими иеромонах Никифор (Рихтер-Меллин) был задержан в Кенигсберге в поезде и отправлен обратно. И в Псково-Печерском монастыре владыка Макарий по-прежнему предсказывал неудачное окончание войны для Германии и свою собственную кончину: "Я уже не вернусь отсю­да"³².

Схиепископ погиб во время бомбардировки обители советской авиацией в ночь с 31 марта по 1 апреля 1944 г. Осколок бомбы поразил владыку в его келлии во время коленопреклоненной молитвы перед иконами. В опубликованной в газете "Православная Русь" после смерти схиепископа статье отмечалось, что в период пребывания в Псково-Печерском монастыре он снискал "общую любовь, как искреннийгорячий молитвенник за родину и народ русский... И в тяжёлые годы жизни в советской России владыку чтили многие тысячи православных людей за его молитвы, помощь, ласку и за служение ближним. Многие риско­вали своей свободой и жизнью, чтобы облегчить страдания вла­дыки во время его многочисленных ссылок и гонений. В лице его русские люди потеряли истинного ревнителя Православия, ко­торый оберегал заветы Церкви, несмотря ни на какие личные страдания"³³. Похоронен был схиепископ в пещерах обители.

В Псково-Печерский монастырь в годы войны, как уже отмечалось, пришло ещё несколько бывших насельников Макариевской пустыни: упомяну­тый иеродиакон Вукол, архимандрит Феодосий, иеромонах Феодосий, а в феврале 1945 г. иеромонах Афиноген (Агапов). Все они ранее разделяли взгляды владыки Макария, но со временем вошли в состав клира Московской Патриархии. Так, бывший казначей пустыни о. Афиноген перед войной проживал в Малой Вишере, 17 ав­густа 1941 г. он приехал в Любань, где его застал приход немцев. Местные верующие "начали просить, как бы меня устроить и начать богослужение", — вспоминал позднее о. Афиноген. Это удалось уже через 17 дней после оккупации города, 11 сентября 1941 г. С 1 апреля 1942 г. иеромонах служил настоятелем церкви в г. Тосно. 26 октября 1943 г. он был вывезен немцами в качестве рабочего в Латвию, трудился на ферме. С февраля 1944 г. слу­жил в православных храмах Елгавы и Риги, а 10 февраля 1945 г. был назначен казначеем и ризничим Псково-Печерского монастыря, где и скончался 24 июля 1979 г.³⁴. Помимо схиепископа Макария в середине 1940- х гг. умер и другой "истинно-православный" Владыка — 3 де­кабря 1945 г. скончался тайный епископ Псковский Иоанн (Ложков). Но, несмотря на ги­бель руководителей, большая часть общин ИПХ Ленинград­ской области, оставаясь в период оккупации в подполье, смогли продолжить свою деятельность и после окончания войны.

Таким образом, ни иосифлянам ни истинно-православным христианам не удалось развернуть на оккупированной территории Северо-Запада России широкой церковной деятельности. Почти все открывшиеся храмы принадлежали к юрисдикции Московской Патриархии, хотя да­леко не полностью контролиро­вались Псковской Миссией.

И все же иосифляне, избежав прямого преследования герман­ской администрации и, пользуясь некоторой поддержкой населения, смогли создать несколько своих легально существующих приходов. В основном сохра­нила свою паству и Катакомбная Церковь.

"Православная Русь", № 16, 15/28 августа, 2004 г.

Источник

Метки: катакомбная церковь, история церкви, иосифляне

Печать E-mail

• Назад
• Вперед