Преподобный игумен Феодор Студит, величайший исповедник Христов, жил и подвизался во славу Божию более тысячи лет тому назад (759-826) при господстве и гонениях двух ересей, из которых последняя – иконоборческая, осужденная VII Вселенским Собором (787 г.), отличалась исключительной свирепостью и гонением на православие. Преподобный Феодор был одним из самых видных и несокрушимых борцов против этой ереси, по какой причине и подвергался постоянному гонению, темницам и ссылкам, с неоднократными кровавыми мучениями.
Оставаясь непоколебимым защитником истинной веры православной и Церкви, он рассылал свои знаменитые письма (и иные творения) повсюду, в которых не только опровергал пагубное лжеучение и утверждал православие, но и неутомимо излагал и насаждал правила поведения, в целях защиты истинной Церкви Христовой принятые на тайных Соборах исповедников и мучеников того времени. Эти правила и наставления имеют важное значение для нашего тягчайшего положения в условиях последнего времени, при господстве нынешней антихристовой ереси, самой жестокой и коварной. Только при условии самого тщательного соблюдения этих строгих святоотечески-исповеднических правил возможна защита и сохранение истинной Церкви Христовой во времена ереси …
Послание 25(213). К Никите игумену
Не безвременно, я думаю, будет настоящее письмо к отеческой твоей святости, не только потому, что им исполняется долг любви, но и потому, что оно откроет некоторую скорбь, скрывающуюся в смиреной душе нашей. Если угодно, внемли словам моим. По возвращении после свидания в Акрите с вами, святыми отцами, я встретился с братом нашим Афанасием и рассказал ему подробно обо всем, о чем мы рассуждали, о Господе, прибавив, что и Мидикийский игумен одобряет Максимина за прекрасное его обращение, т.е. за оправдание и исповедание. Он же не согласился с этим и на мой вопрос представил следующую причину своего несогласия: в оправдании, которое написал Максимин и которое сам Афанасий читал, Максимин говорит, что он причащался, но не имел общения, и что это есть икономия, не заключающая отступления от истины, хотя и не с точным ее соблюдением. Что это, почтеннейший отец? Не исповедует ли он, кратко сказать, следующего: «Из сожаления к старости я погубил душу свою, приняв участие в отвержении иконы Христа, Богородицы и всех святых, — ибо такова иконоборческая ересь, — и соединившись в этом с нечестивыми; затем до конца я оставался в своем монастыре, не подвергаясь гонению, тогда как наша Церковь потрясалась?» Не так ли он исповедуется и сетует? Но все эти слова — вздор, равно как и то, как говорил рассказывавший, когда он приводит в свое оправдание некоего Диания из отцов, который сделал то же и которого будто бы одобрил святой Василий, также и отца Григория Богослова. О, как справедливо негодование священного архиерея нашего и всего сонма исповедников! Если это не есть общение и отступление, то какая польза от их трудов и подвигов, кровопролитий и страданий? Для чего и сам извергнут? Для чего оставляет монастырь? Для чего отлучается от священнодействия? О, скажу опять, божественное негодование! «Содержа истину в неправде» (Рим.1:18), он думает, что и отцы одинаково с ним поступали. Обратим же внимание на эти неразумные слова. «Я причащался, но не имел общения», — говорит он. А знаменитейший из богословов в одном месте говорит: «я был причастником образа, и не сохранил его. Он делается причастником моей немощи, чтобы и образ спасти, и плоти даровать бессмертие; таким образом. Он вступает во второе общение, гораздо превосходнейшее первого»230. Вот объясняется, что причащаться значит иметь общение. Причастие и общение — одно и то же; первое получило свое название от выражения: иметь что-нибудь вместе, а второе от того, что имеющие что-нибудь вместе поступают сообща. И святой апостол говорит: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1Кор.10:16—17). Вот и здесь «свет мира» (Мф.5:14) показывает, что причастие есть общение; и никто из здравомыслящих не скажет, что причастие не есть общение. Как Божественный Хлеб, которого причащаются православные, делает всех причащающихся одним телом, так точно и еретический хлеб, приводя, причащающихся его в общение друг с другом, делает их одним телом, противным Христу; и пустословящий напрасно пустословит. Если же он скажет, что, когда он причащался, ум его не был расположен к этому действию, то это еще более предосудительно: ибо, хотя он сознавал, что поступает недостойно, однако с сознанием грешил, не страшась Бога. Который «может и душу, и тело ввергнуть» на погибель «в геенну» (Мф.10:28), но боясь временно истязающего тело. К чему неразумные оправдания? Как может он считать своими защитниками святых, которые говорят против него? Ибо, по их мнению, одно только подтверждение или отрицание в деле исповедания или отречения есть уже полное действие; и лицемерия даже только в прикосновении к жертве, не только идольской, но и частным образом закланной, они не допускали, чему есть бесчисленное множество примеров. Не то же ли было и в предшествовавшее гонение? Священный Патриарх взят, изгнан, заключен в потаенное место; на престоле его христоборец; собор нечестивых; проклятие святого Никейского Собора; возобновление борьбы против Христа; ссылки святых епископов и игуменов, монахов и монахинь; пролитие крови, безвременные смерти, заключение в темницах, умерщвление голодом, разграбления; а что еще страшнее видеть и слышать, — оскорбление и попрание досточтимой иконы Христа, Богородицы, всех святых, разрушение храмов и жертвенников, осквернение и сожжение святынь. При таких обстоятельствах, всякий причащающийся или участвующий в ядовитом хлебе, не есть ли отступник от Христа, отверженный, нечестивый, если он не обратится назад через покаяние? Такова истина; за нее мученики были убиваемы и терпели все, не отступая от нее. «Тем, которые поступают по сему правилу, — говорит апостол, — мир им и милость, и Израилю Божию» (Гал.6:16). Сообщаемое же о Диании и об отце Григория Богослова и другое что-либо подобное, выдуманное и написанное еретиками в искаженном виде, было обманом для обольщения простых, и не по какому-нибудь страху — нет! — подписывались святые. Поэтому у них тотчас же, как они узнавали обман, являлось негодование и смелое оправдание. Это, святой отец, если возможно, передай тому человеку, чтобы он, узнав истину, отвергнул неправедную подпись и присоединился к благочестивым, так как он и стар, и подлежит епитимии, и для этого оставил знаменитый монастырь. Если же нет, то молись о нас, чтобы нам не иметь никакого общения в этом отношении с таким человеком, доколе он не раскается.
В светлый праздник Рождества Христова читаем воспоминания Веры Ивановны Прохоровой о Рождестве в сталинском ГУЛАГе. Вера Ивановна Прохорова (1918–2013) – прямой потомок представителей промышленных династий России Прохоровых и Гучковых. Она видела и знала едва ли не всех выдающихся людей прошлого века. Вера Ивановна была осуждена на 10 лет по 58-й статье – всего лишь за то, что имела неосторожность сказать: «просто жалко людей». Она провела шесть лет в ГУЛАГе. Это была – по ее собственному выражению – жизнь в Зазеркалье…
«Праздновать величайшее событие человечества в лагере было чрезвычайно опасно»
Я хочу начать с того, что это невероятно, как нам удавалось год за годом праздновать величайшее событие человечества в этом особом лагере, где все было запрещено, где каждый шаг, предпринимаемый ради празднования Рождества, был чрезвычайно опасен, где постоянно приходилось применять сноровку, хитрость и мужество, чтобы сбить с толку безжалостный конвой.
Чтобы понять эти празднования, чего он нам стоили, нужно сначала описать лагерь и тех, кто там находился. Я попала в лагерь за свое происхождение. Мой дед был промышленник, и это стало обоснованием моего преступления. Но моей собственной ошибкой стало то, что в возрасте 15-16 лет я оказалась под вдохновением идеалов коммунизма, человеческого равенства и братства, несмотря на то, что многие из моих родственников были арестованы. В то время я думала: «Это ошибка, ошибка». Власти, конечно, обратили на меня внимание, но вопрос был отложен вплоть до конца сороковых годов…
Вера Ивановна Прохорова (1918–2013)
Сейчас молодые люди не понимают, что для человека означает все потерять, когда тебя отправляют в сибирский лагерь на всю жизнь. Они восклицают: «О, презренные трусы!», но я бы так не сказала. Эти люди были настолько морально сломлены, что уже не могли сопротивляться. Я думаю, потом они раскаялись, но гораздо ужасней были не люди, а машина советского общества, сокрушающая все на своем пути.
Представьте себе человека, ставшего подозреваемым, потому что его отец или дед священник. «Ваш дед был священником, а вы учитель… мы наверняка знаем, что вы относитесь к нам без уважения». – «Почему же?» «Тогда докажите обратное. Мы знаем, что ваш сосед…» (Этот сосед мог быть даже большевиком, но недостаточно благонадежным). «Я ничего не знаю». – «Не знаете? Сейчас посмотрим… Нам известно, что вы находились в одной компании, когда он сказал…». – «Я этого не слышал…» – «Но другие люди говорят, что вы это слышали и ничего не возразили. Если вы не поможете нам, если вы нам не расскажете про остальных, вы отправитесь в лагеря».
И вот, он думает о своей жене, о детях, что он единственный добытчик в семье. Это был безотказный метод, обычная тактика и многие люди пали ее жертвой.
Среди женщин в наших лагерях были как настоящие преступники – воры и убийцы, так и осужденные за политические преступления «против народа». Среди нас также были иностранки. Вы, наверное, знаете, что после Второй мировой войны был небольшой период ослабления режима, разрядка после войны. Я помню Красную площадь в день Победы: люди всех национальностей обнимались – русские, англичане, французы, американцы, даже американские негры, которые были для нас в диковинку. Солдаты и мирное население свободно общались, и поскольку рядом было американское посольство, американцы принесли оттуда бочки с вином и все его пили. Они танцевали, обнимались, целовались от радости, что война закончилась. Это было собрание всех наций.
Конечно, во время такого празднования произошло много встреч, одна молодая американка, полевая медсестра, которая впоследствии была с нами в лагере, оказалась в России во время окончания войны. Она влюбилась и вышла замуж за русского офицера, во времена этой разрядки, до того как Сталин осознал, что «железный занавес» слегка приоткрылся. Они были очень счастливы, и у них родился ребенок, но через два года их арестовали, ее как шпиона, а его как предателя. Таких историй об английских, американских и французских женщинах было очень много. Они были очень милыми девушками, не проститутками. Их преступление заключалось в том, что они полюбили.
Также в лагере было много русских девушек, у которых были романы с иностранцами, которые состояли или не состояли с ними в браке. Единственным способом спасения для этих русских девушек могло стать, если их мужьям удавалось увезти их из России. Однако зачастую получалось так, что он возвращался в Европу или Америку, рассчитывая, что она последует за ним, но вместо этого ее арестовывали. Дальше было еще хуже. Даже обычное знакомство с иностранцем могло стать основанием для отправки в лагеря. Это были годы огромной жатвы.
Среди нас были немки, эстонки, латышки, которые получили приговор за свою национальность или свое происхождение, китайки и кореянки и даже одна японка. В 1949 году в Корее произошла смена правительства, и Советы выступили на стороне корейского «героя» в качестве нового лидера, человека, который предположительно пострадал в заточении за социалистические идеалы. Но когда человек с корейской внешностью впервые выступил на публике, оказалось, что он с трудом говорит по-корейски, и люди стали смеяться. Он был самозванец, подсадная утка, а один корейский чиновник, который знал настоящего человека, сказал: «Это не он». Полиция не смогла арестовать чиновника, но они арестовали столько из присутствующих, сколько смогли поймать. Этой девушке было семнадцать лет, и она провело много лет в лагерях. То же самое случилось с китаянками. Когда чиновники стали восхвалять Мао Цзе Дуна и Сталина, эти две молодые красивые девушки простодушно спросили: «Почему Сталин? Он очень жестокий!» Их тоже арестовали. С нами была одна русская девушка, которую приговорили за анекдот, который начинался словами: «Сталин умер…»
Мне также запомнилось дело двух пожилых коммунисток: двух сестер, при их аресте одной было семьдесят, а другой шестьдесят лет. Старшая сестра была близкой подругой жены Молотова. Она и ее сестра получили приговор, а у младшей к тому времени уже был рак. Она была обречена, и ее направили в тюремную больницу в другую зону. Когда старшая узнала, что ее сестра находится на смертном одре, она, будучи непреклонной коммунисткой, пошла к начальнику и сказала: «Я коммунистка; я попала в этот лагерь по ошибке. Моя сестра умирает, позвольте мне ее увидеть». Он ей отказал. Они никогда не давали подобных разрешений, и ее сестра умерла, не простившись с ней.
Эта старшая сестра была в своем роде привлекательна, у нее были совершенно седые волосы, и она часто рассказывала о своих «подвигах» во время революции, о том, как она работала с Лениным, и так далее. Я присутствовала при том, как однажды вернувшиеся из больницы арестанты сообщили ей, что ее сестра умерла. Что тут было! Мы увидели, как она поднялась, как будто древняя иудейская пророчица; она стала рвать на себе волосы и что было мочи стала заявлять ужасные обвинения против Партии. «Чтоб они все погибли! Все! Они нас обманывали, мы верили в них, а они нас растлили! Они считали, что мы не понимали, что происходит, но мы все знали! Наши друзья, самые преданные, истинные идеалисты революции были расстреляны, а мы притворялись, что мы не знаем этого. Мы голосовали с теми, кто называл их врагами народа, и опять мы молчали. Чтоб они погибли! Вот тяжкое проклятие от всех тех, кого вы замучили и убили. Эй, вы там наверху, мы знали, что происходит, но мы были трусами. Мы притворялись, что счастливы, мы рукоплескали Сталину, рукоплескали этому чудовищу! Чтоб они все погибли!»
Две украинки, одна латышка и я застыли, слушая, сперва от потрясения, а затем уже из любопытства. В ее словах была мрачная красота и жуткая правда, и я поняла, что получалось, что коммунисты знали, что они делают, но все было построено на жестокости, глупости и лжи. Не знаю, что с ней стало. Думаю, кто-нибудь на нее донес, и она исчезла, возможно, была отправлена в другую зону.
Наши рождественские празднества свидетельствовали, что в людях нельзя уничтожить стремление к чему-то поистине небесному. Им нельзя овладеть, возможно, потому, что оно слишком возвышенно, но мы все ощущали его наличие.
Несмотря на то, что в каждом лагере празднования различались, огромная духовная чистота праздника была одинаковой, чего я не испытывала с раннего детства. Такое возвышенное чувство единства, братства и любви! Когда я восстанавливаю в памяти эти картины, мне кажется, что эти празднования были на самом деле самыми духовными, самыми трогательными и самыми близкими к Богу. Мы чувствовали, что Бог был среди нас.
Но примечательно, как шло приготовления к этим празднествам. Каждое празднование требовало много энергии, терпения, смелости и стойкости, и каждый шаг к празднованию был опасен. Приготовления начинались первого октября, когда в Сибирь приходили первые морозы, а вскоре за ними выпадал снег. Поскольку большинство женщин в лагере было из России или Украины, верующих называли «монашками». Они были не монахини, а просто религиозные женщины из деревень, чье преступление состояло в том, что они протестовали против закрытия церквей. Они вступали в спор с теми, кто приходил закрывать церкви, и их арестовывали. Их забирали от своих мужей, детей и внуков, и они были приговорены как «контрреволюционеры», пытавшиеся разрушить будущее процветание советского общества. Эти женщины были инициаторами праздника, и какая же тесная связь была между ними! Они помогали друг другу в самых трудных обстоятельствах – с едой, с получением продовольствия из домашних посылок, и даже с получением одежды из закрытого «гардероба».
За несколько месяцев до Рождества каждая женщина, получавшая посылку, отдавала часть своей муки, сахар, сухофрукты или вяленую рыбу женщине, ответственной за празднование. Все это было аккуратно отсортировано и спрятано, как правило, в сугробах во дворе, потому что каждый угол в лагере тщательно обыскивался. Ночью, когда вся охрана отправлялась по домам за пределы лагеря, печь продолжала гореть, потому что был ужасный мороз. Так что по ночам за недели наперед эти женщины готовили на печи в бараке множество всяких угощений. Они готовили кутью из пшеницы, сладкое кушанье из зерен с сахаром или медом и сухофруктами, которое мы обычно используем во время поминальных и праздничных дней. Они делали замечательные пирожки со смородиной. Они приготовляли сушеный картофель так, что он казался восхитительным. Но делали они это с осторожностью и благоразумием, а потом все припрятывали. Если охрана случайно обнаруживала эти свертки, их яростно уничтожали, а ответственную женщину наказывали.
Но к великому дню Рождественского Сочельника все было готово. Конечно, нам также нужна была Рождественская елка. Одна из бригад заключенных работала на лесоповале. В назначенный день каждая женщина из этой бригады прятала маленькую елочку под своей арестантской одеждой. В воротах лагеря их тщательно обыскивали, находили елочки в большом количестве и ломали их. Но был жесточайший холод, и для обыска бригады в конвое было всего три охранника, а женщин больше пятидесяти. Пока одну из них обыскивали, две или три проходили позади нее. Так что в Рождественский Сочельник в каждом бараке была елка. Другая бригада трудилась на обработке слюды, прозрачного как стекло минерала, а частички слюды сверкали и блестели. Так вот, из производственного цеха, где они трудились весь день, эти женщины приносили маленькие кусочки слюды для украшения.
Конечно, столы тоже нужно было чем-то покрыть. Но столы были очень длинные, за каждым умещалось восемьдесят человек, и представить себе скатерти такой длины было просто нереально. Но на протяжении месяцев в разные дни женщины умудрялись раздобыть простыню, которую забирали из запертой кладовой, говоря: «Понимаете, моя наволочка вся разодрана, я не могу спать на голом сене». Ладно, ей выдавали простыню.
Таким образом, в Рождественский Сочельник в каждом бараке, во всю длину стола лежали скатерти из белых простыней. На каждом столе была сверкающая елка, которая сияла частичками слюды и красивой звездой из цельной слюды. Почти каждый день на протяжении осени, столовая недосчитывалась столовых приборов, так что к Рождеству был полный комплект мисок, ложек и кружек к банкету. Вы не представляете, как это было трудно, потому что бараки очень часто обыскивали, и если они находили под подушкой всего лишь одну ложку, она немедленно конфисковалась. Лагерные ложки пересчитывались по мере их возвращения, поэтому раздобыть и спрятать столько ложек, мисок и кружек было большим подвигом. Это устраивали семь или восемь женщин.
Во время ежедневной работы эти женщины часто друг с другом ссорились. Представьте себе, в одном месте собрались русские, украинки, немки. Но в тот вечер, я не могла их узнать. Как ловко некоторым из них удавалось раздобыть еще одно платье из каптерки: «Зачем тебе это платье?» — «Это на 9 октября…» — «Это запрещено…» Но так или иначе, дежурная была тоже из заключенных, и она зависела от остальных, поэтому мало помалу она уступала.
В 10 вечера в Сочельник нас запирали в бараках, и тюремное начальство и охрана уезжали из зоны в свои деревянные дома, которые располагались в двух километрах оттуда. Тюрьма была надежной, поэтому они уезжали без опасений. Конечно, на дворе стоял декабрь, был жуткий холод, и они не хотели приезжать ночью для обысков, поэтому мы знали, что находимся в относительной безопасности. В полночь, женщины, которые осуществляли подготовку стола, похожие в своих платьях на ангелов, по одной подходили к каждому в бараке и очень вежливо приглашали нас к столу: «Будьте добры, присоединяйтесь, присаживайтесь за стол». Приглашали даже коммунистов. Некоторые ворчали: «Это в честь Бога, никакого Бога нет», но все равно приходили, они очень хотели придти, и большинство из них принимало участие в пении.
Есть такая украинская традиция, что в Сочельник за столом должно быть тринадцать перемен блюд, и у нас всегда их было тринадцать. Прекрасные, очень вкусные блюда. Сначала маленькие булочки с изюмом, потом кутья с сухофруктами, затем какое-то вкусное блюдо из вяленой рыбы и потом еще и еще до тринадцати. И все это время елка в центре мерцала частичками слюды.
Надо сказать, что весь этот криминальный мир, эти убийцы и воры, становились такими кроткими и благопристойными. Они сидели друг подле друга на скамьях, и им казалось, что они в раю. Когда наступало время службы, так называемые «монашки», верующие деревенские женщины, которые очень хорошо знали Рождественскую службу, начинали петь. Украинки тоже пели, и пели превосходно! Сначала пели православные, потом немки, поляки, украинские католички, а затем протестантки. Все они пели свои службы. А Евангельское чтение! Я уже упоминала, что почти в каждом бараке, как минимум одна женщина прятала экземпляр Евангелия, которое ей удавалось сохранить после обысков. Каждый год, в каждом бараке было Евангелие, которое читалось в этот день. Я помню одну пожилую немку, которая читала отрывки наизусть, и американку, которая читала по-английски. На каждом языке мы слушали Рождественскую историю. И мы все пели, даже ожесточенные убийцы и воры, все женщины, которые верили во Христа и Рождество.
Было чувство, что ты на небесах. Среди нас было абсолютное духовное единство, как будто все мы из разных групп слились в один голос, величающий Иисуса Христа и величайшее на земле событие. Пели латышки, пели немки свое Stille Nacht , а также полячки, китаянки, эстонки, украинки, армянки, француженки, американки. Все они пели колядки своих стран.
Конечно, в этих ужасных лагерях были очень тяжелые условия, и это никак не способствовало формированию добрых чувств между людьми. Была холодность, раздражительность, несправедливость… естественное влечение к семье, которая была так далеко. Люди зачастую были ожесточены, но в тот момент единственный раз в году мы чувствовали, что на земле воцаряется рай. И мы долгое время потом вспоминали это, говоря друг другу: «А помнишь то-то и то-то… Это было так прекрасно!»
За шесть лет только одна женщина отказалась придти. Она была коммунисткой, копия Троцкого, но одна из женщин принесла ей еду к ее кровати, и она съела. Она говорила: «Эти люди просто невежды. У них нет ни ума, ни культуры… но еда вкусная». Она тоже поучаствовала, но в такой мере, в какой смогла. Впоследствии преступники и многие коммунисты говорили: «Это было так прекрасно. Значит, Бог милостив?» — «Да, да, Бог милостив», — говорили мы. «Он нас простит?» — «Простит, если вы верите правдиво и искренне, и если вы раскаиваетесь, Бог вас простит. Он не такой как начальник тюрьмы. Он совершенно другой».- «Да, — говорили они, — мы это чувствуем».
Все, и молодые, и старые, с разным культурным уровнем и разными профессиями, те, кто обычно казались друг другу чужими, кто часто жестоко ссорился, совершенно переменялись в эту ночь. Мы все знали, что с нами Бог, и в эту ночь эту веру не могла разрушить ни одна земная власть. Мы были счастливы, и даже те, кто имел трудный характер, были рады стать частью одной человеческой семьи, славящей Христа и Его рождение. Это был праздник, который я запомню навсегда, и я знаю, что никакая земная власть не нарушит этого единства.
8 января о. Александр сообщил, что на Рождественской службе было необычно большое количество людей.
Многие проделали немалый путь (от Санкт-Петербурга до Дудачкино 162 км) чтобы попасть сюда впервые на праздничную службу. Это результат попыток в СМИ представить о. Александра экстремистом и сектантом. Многие не доверяют официальным средствам информации, и интересуются тем, что в них критикуют.
Во время обыска 23 декабря, в качестве экстремистской литературы, изъяты экземпляры нашего журнала "Русский Сигор". Это тот случай, когда можно быть уверенным, что их внимательно прочтут от первой страницы, до последней.
Первоиерарха Русской Православной Церкви Заграницей
«Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк 18.8).
Как в последнее Своё календарное Рождество, так и во Второе Пришествие в мiр, Господь застанет только малую горстку Своих последователей. Родившегося Богомладенца с каждым годом встречает всё большее оскудение веры и дальнейшее погружение в отступление. В этом году это особенно заметно. Из мiра уходит, собственно, мир – дыхание любви, тишины, согласия, и везде воцаряются жестокость и несвойственные человеку инстинкты. И иначе уже не будет, потому, что Бог, не находя места для Себя, всё дальше удаляется от нашей грешной суеты – «Сын Человеческий не имеет, где приклонить главу» (Мф 8.20).
Православным христианам, противостоящим всеобщему отступлению и экуменизму, пора сплотиться и перестать, наконец, видеть врагов друг в друге, выискивать недостатки в вере и закрывать глаза на то, что есть положительного. Мы должны пытаться и дальше, из разобщённых ныне право-верующих создавать свою маленькую страну-Церковь – без границ, но живущую по законам Божиим, состоящую из островков-приходов, объединенных друг с другом общей жизнью, догматами веры и священноначалием. Конечно, речь не идёт о безпринципном объединении «всех со всеми», а только о единственном пути – через победу, подобно блудному сыну, над личной гордыней, – к возвращению в отчий дом, в лоно святоотеческого православия. Но, наряду с этим, мы должны быть строгими к нравственной чистоте среди наших братьев и сестёр, по слову Апостола: «Извергните развращённого из среды вас» (1Кор 5.13), поскольку таковые есть чуждые, внешние для Церкви Христовой, люди.
Мы должны поддерживать и укреплять друг друга в православной жизни и вере, свидетельством чего является единство в лоне Церкви: «Один Господь, одна вера, одно крещение» (Еф 4.5). Если мы сможем это воплотить, то Господь пребудет среди нас и на какое-то время конец этого міра отступит. Если же не сумеем, то, вероятно, встретим неготовыми грядущее Его Второе Пришествие, которое уже у порога.
Каждый год Рождество Христово подаёт нам надежду и остерегает от отступления. Да охранит нас Родившийся в этот мiр Господь от соблазна отступления, которым сейчас поражены практически все, молитвами Пречистыя Своея Матери, и всех святых!
Поздравляю всех православных христиан с Рождеством Христовым!
Первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей
В минувшие выходные , 2-3 января , в храме в честь св. преподобнаго Серафима Саровского , что в д.Воскресенка ( Омской обл. ) , Ишимско-Сибирской епархии РПЦЗ состоялись богослужения ( память свт. Петра , митр. Киевского и Свв. Ветхозаветных Отец ). Всенощное бдение и Божественную литургию служил настоятель прихода , иерей Андрей Чернуха
«Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение» (Лк.2:14).
Воспели ангелы на небе, когда родился в Вифлееме Сын Божий «Слава в вышних Богу» раздается на небе поныне, во все века не притихая и не умолкая ни на мгновенье. Беспрерывно славословят Его ангелы. «Свят, Свят, Свят», взывают шестокрилатии серафимы и многоочитии херувимы, поклоняются Ему бесчисленные сонмы ангельские. Бездушная тварь слушает Его: светит солнце, согревая лучами своими землю, рассеивает ночную тьму луна, сияют звезды, небо вещественное, подражая Небу духовному, по силе своей славит в вышних Творца вселенной.
А на земле есть ли мир, о котором воспевали ангелы в ночь, когда родился Младенец Христос в убогом вертепе?
Ведь, когда еще не умолкло слышанное пастырями ангельское пение, уже наостряли мечи свои Иродовы воины для избиения невинных младенцев. Злобно преследовали затем ныне Рожденного старейшины и первосвященники иудейские, добившиеся наконец распятия и смерти Источника жизни. А вскоре по Вознесении Его на небо полилась кровь учеников Его, начиная с архидиакона Стефана, память которого издревле соединяется с праздником Рождества Христова. Кровь верующих во Христа льется поныне, а между ними самими постоянно возникают разделения, часто переходящие во вражду. Где же мир тот, о котором воспевали ангелы в ночь Рождества Христова?
Но, хотя кажется, что не было и нет на земле мира, ныне действительно Царь мира родился в Вифлееме, мир даровал Он человечеству. Мир возвещал Он людям и был носителем истинного мира.
«Мир вам» постоянно вещал Он ученикам Своим. Мир Он имел и к врагам Своим, молился за распинавших Его. Тот мир завещал Он и оставил последовавшим за Ним и возлюбившим Его. Это тот внутренний мир, подаваемый свыше, о котором ежедневно мы молимся за богослужением, говоря: «О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся». То глубокий внутренний мир, ощущение близости к Богу и чистоты совести своей пред Ним. Тот мир не зависит от внешних условий, а дается очищением своего сердца. Тот мир имели мученики во время своих страданий, преподобные, удалявшиеся от мира, но за которыми следовал мир. «Стяжи мир в себе и возле тебя спасутся тысячи» сказал преподобный Серафим Саровский. Тот мир принес Христос на землю, давал и дает ищущим Его. Дает тем, кто стремится к нему и в сердце своем уготовляет Ему жилище, изгоняя из него все скверное — тем, кто имеет благоволение, т.е. волю благую, волю творить заповеди Божии и добро делать ближним. Кто не просто того хочет, а себя к тому направляет и принуждает, того Господь награждает благодатным миром. Блаженна душа ощущающая его, ничто тогда не страшно! Радостное блаженство испытывает она, и кругом сеет мир. Господи Боже, мир Твой даждь нам! Отторгнемся от земных пристрастий. Горе имеем сердца! Свет Вифлеемской звезды да осияет их и с радостью воззовем:
Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!
Николай Васильевич Гоголь в своей жизни много путешествовал, объездил всю Европу, совершил паломничество в Иерусалим, собирался ехать на Святую гору Афон. Не раз бывал он в известных русских монастырях, в том числе в Оптиной Пустыни.
Слух о благодатных Оптинских старцах с первой трети ХIХ века начал привлекать в монастырь едва ли не всю верующую Россию – от крестьянина до государственного деятеля, искавших духовного утешения и наставления, а также ответа на жизненно важные вопросы. Приезжали туда русские писатели-мыслители – Иван Киреевский, Федор Достоевский, Лев Толстой, Константин Леонтьев. В этом ряду был и Гоголь, который с одобрением относился не только к молитвенной жизни пустыни, но и к ее издательской деятельности.
В середине 1840-х годов по инициативе преподобного Макария и его духовных чад в миру Ивана Васильевича и Наталии Петровны Киреевских в Оптиной Пустыни началось издание святоотеческой литературы. Среди многих книг были выпущены творения преподобных отцов Исаака Сирина, Нила Сорского, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Аввы Дорофея. Настоятель монастыря архимандрит Моисей вместе со старцем Макарием рассылали эту литературу по всей России, в первую очередь в Духовные семинарии и академии, на Афон, а также епископам всех епархий. Это была забота о духовном просвещении русского народа. Такую же цель имел и Гоголь.
В Оптиной Пустыни Николай Васильевич бывал трижды: в июне 1850 года и в июне и сентябре 1851 года. Когда у него созрел замысел первой поездки – в точности неизвестно. Первое документальное свидетельство об интересе Гоголя к Оптиной относится к 1846 году. Камер-юнкер Владимир Муханов, лечившийся в ту пору за границей, писал в августе этого года сестрам из Остенде: «Здесь мы нашли Гоголя, с которым познакомились. Он очень замечателен, в особенности по набожному чувству христианской любви... Недавно читал он нам два прекрасных письма молодого Жерве[1] к своему отцу, писанные из Оптиной Пустыни. Мы слушали с умилением. Сколько веры и любви в молодом подвижнике, оставившем мир и все прелести в тех летах, когда они так обольщают человека, и посвятившем себя Богу! Какое тихое и торжественное спокойствие в этой душе, достигшей пристани!»[2].
По всей вероятности, в Оптину Гоголя направил Иван Киреевский. Духовный сын преподобного Макария, он как никто другой понимал значение старчества. «Существеннее всяких книг и всякого мышления, – писал он своему другу Александру Ивановичу Кошелеву, – найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты мог бы сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов. Такие старцы, благодаря Бога, еще есть в России...»[3]. Без сомнения, такие же мысли Киреевский высказывал и Гоголю. Во всяком случае, в июне 1850 года Гоголь вместе с Михаилом Максимовичем проездом на юг, в Малороссию, заезжает в Оптину.
13 июня друзья выехали из Москвы на долгих. Первую ночь они провели в Подольске, где встретили поэта-славянофила Алексея Хомякова с супругой и провели вечер в дружеской беседе с ними. 15 июня Гоголь и его спутник ночевали в Малом Ярославце, утром отстояли молебен в тамошнем Николаевском монастыре, настоятель которого отец Антоний напоил их чаем и благословил каждого финифтяным образком Николая Чудотворца.
Игумен Антоний был одним из трех братьев Путиловых, известных подвижников христианского благочестия. В течение четырнадцати лет он был начальником Иоанно-Предтеченского скита, последующие четырнадцать лет управлял Малоярославецким Николаевским монастырем и потом двенадцать лет прожил на покое в Оптиной Пустыни. Его брат, архимандрит Моисей, был настоятелем Оптиной почти сорок лет; за эти годы монастырь совершенно преобразился и обустроился, развернулась его издательская деятельность, расцвело старчество. Третий брат Путилов, отец Исаия, был игуменом Саровской обители.
16 июня Гоголь и Максимович провели в Калуге, а днем обедали у Александры Осиповны Смирновой, супруги калужского губернатора, давней приятельницы Гоголя. Здесь, в присутствии известного поэта графа Алексея Константиновича Толстого, Николай Васильевич говорил о своем намерении «проездиться по России». Пантелеимон Кулиш, первый биограф Гоголя, рассказывает со слов Максимовича: «Между прочим, путешествие на долгих было для него (Гоголя. – В. В.) уже как бы началом плана, который он предполагал осуществить впоследствии. Ему хотелось совершить путешествие по всей России, от монастыря к монастырю, ездя по проселочным дорогам и останавливаясь отдыхать у помещиков. Это ему было нужно, во-первых, для того, чтобы видеть живописнейшие места в государстве, которые большею частию были избираемы старинными русскими людьми для основания монастырей; во-вторых, для того, чтобы изучить проселки Русского царства и жизнь крестьян и помещиков во всем ее разнообразии; в-третьих, наконец, для того, чтобы написать географическое сочинение о России самым увлекательным образом. Он хотел написать его так, "чтоб была слышна связь человека с той почвой, на которой он родился"»[4].
Из Калуги Гоголь и его спутник отправились в Оптину Пустынь. Последние две версты до монастыря они прошли пешком, как и полагается паломникам. По дороге встретили девочку с мисочкой земляники и хотели купить у нее ягоды. Но та, видя, что они люди дорожные, не захотела взять денег и отдала землянику даром со словами: «Как можно брать со странных людей». «Пустынь эта распространяет благочестие в народе, – сказал Гоголь, умиленный этим явлением. – И я не раз замечал подобное влияние таких обителей».
В Оптиной Гоголь, по воспоминаниям иноков, присутствовал на всенощном бдении, во время которого «молился весьма усердно и с сердечным умилением», затем посетил старцев. Было это, по всей видимости, 17 июня (этот день в 1850 году приходился на субботу, когда совершается под воскресенье всенощное бдение). 19 июня путешественники уехали в имение Ивана Киреевского Долбино, находившееся в сорока верстах от монастыря возле города Белёва.
Здесь Гоголь на следующий день написал письмо оптинскому иеромонаху Филарету (бывшему наместнику Московского Новоспасского монастыря, проживавшему с 1843 года на покое в Оптиной): «Ради Самого Христа, молитесь обо мне, отец Филарет. Просите вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится и любит молиться, просите молитв обо мне. Путь мой труден; дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо...» Гоголь понял, что оптинский дух стал для него жизненно необходимым: «Мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейского дрязгу и на всяком месте своего странствия быть в Оптинской Пустыни».
Посещение монастыря произвело на Гоголя глубокое впечатление. Спустя три недели он писал графу Александру Петровичу Толстому из Васильевки: «Я заезжал по дороге в Оптинскую Пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует... Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное... За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участья к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители...»
В первый приезд Гоголя в Оптину произошло его знакомство с человеком удивительной судьбы, Петром Александровичем Григоровым, в то время рясофорным иноком. В мире он был гвардейским офицером и служил в конной артиллерии; из прошлой его жизни широко известен забавный эпизод. Однажды на батарее Григорова появился штатский молодой человек (это было близ Задонска); когда в нем был узнан Пушкин, пылкий артиллерист, поклонник великого поэта, немедленно произвел пушечный салют в его честь, за что и был посажен на гауптвахту.
Иноческую жизнь Петр Григоров начал келейником у знаменитого Задонского затворника Георгия, духовную близость к которому он сохранил и перейдя в Оптину Пустынь. Им были изданы «Письма в Бозе почивающего затворника Задонского Богородицкого монастыря Георгия» с кратким жизнеописанием, составленным по запискам его келейников (в том числе самого Григорова).
По приезде Гоголя игумен Моисей поручил послушнику Петру показать гостю храмы и другие строения обители. Несмотря на краткость знакомства и беседы, Гоголь очень полюбил Григорова и впоследствии говорил о нем: «Он славный человек и настоящий христианин; душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Нет, он, напротив того, любит всех людей как братьев; он всегда весел, всегда снисходителен. Это высшая степень совершенства, до которой только может дойти истинный христианин». Григоров уже в то время был тяжко болен, но недуг свой умел скрывать, пока это было возможно.
Гоголь рассказывал своему новому другу много любопытного, в частности о чуде у мощей святителя Спиридона Тримифунтского. В Оптиной сохранилось следующее предание, пересказанное преподобным Амвросием: «С IV века и доныне Греческая Церковь хвалится целокупными мощами угодника Божия святого Спиридона Тримифунтского, которые не только нетленны, но в продолжение пятнадцати веков сохранили мягкость. Николай Васильевич Гоголь, бывши в Оптиной Пустыни, передавал издателю жития и писем затворника Задонского Георгия (отцу Порфирию Григорову), что он сам видел мощи святого Спиридона и был свидетелем чуда от оных. При нем мощи обносились около города, как это ежегодно совершается 12 декабря с большим торжеством. Все бывшие тут прикладывались к мощам, а один английский путешественник не хотел оказать им должного почтения, говоря, что спина угодника будто бы прорезана и тело набальзамировано, потом, однако, решился подойти, и мощи сами обратились к нему спиною. Англичанин в ужасе пал на землю пред святыней. Этому были свидетелями многие зрители, в том числе и Гоголь, на которого сильно подействовал этот случай»[5].
По отъезде из Оптиной, уже из Васильевки, Гоголь написал Григорову письмо, прося показать обитель и своему племяннику Николаю Трушковскому, едущему поступать в Казанский университет. О посещении монастыря Гоголь вспоминал с сердечной теплотой: «Ваша близкая к небесам пустыня и радушный прием ваш оставили в душе моей самое благодатное воспоминанье».
В заключение Гоголь просит молитв, «в особенности отца игумена», и передает деньги на молебен (десять рублей серебром) о благополучном путешествии к святым местам и о благополучном окончании сочинения своего – «Мертвых душ» – «на истинную пользу другим и на спасенье собственной души».
Николай Трушковский приехал в Оптину в очень неподходящий момент; Петр Григоров только что был пострижен в мантию с именем Порфирий и неисходно находился пять дней в храме. Но он поручил другому человеку показать юноше монастырь и дал ему рекомендательные письма к влиятельным лицам в Казани.
Переписка Гоголя с отцом Порфирием продолжалась зимой 1850/51 года. Очевидно, еще летом у них шел разговор о книгах затворника Задонского Георгия. Его письма Гоголь читал и раньше: выдержки из них есть в составленном им сборнике выписок из творений святых отцов и учителей Церкви. Тогда Гоголь пользовался изданием 1839 года. Теперь отец Порфирий посылает ему последнее издание – 1850 года, в трех томах, дополненное новыми письмами и «Кратким известием о жизни затворника Задонского Богородицкого монастыря Георгия».
Отвечая на не дошедшее до нас письмо Гоголя из Одессы (от декабря 1850 года), отец Порфирий писал ему из Оптиной Пустыни 26 января следующего 1851 года (последнего года в своей жизни): «Препровождаю к вам обещанные мною книги затворника Задонского Георгия... Вы увидите, что и он был поэт и душа его стремилась к небу... Я надеюсь, что и жизнь его прочтете с удовольствием»[6].
Гоголь отвечал отцу Порфирию из Одессы 6 марта 1851 года: «Много благодарю вас и за письмо и за книгу Затворника. Как она пришлась мне кстати в наступивший Великий пост!.. Как мне не ценить братских молитв обо мне, когда без них я бы давно, может быть, погиб. Путь мой очень скользок, и только тогда я могу им пройти, когда будут со всех сторон поддерживать меня молитвами». В приписке Гоголь передавал душевный поклон настоятелю, отцу Филарету и всей братии.
Этого письма отец Порфирий, по всей видимости, получить не успел: он мирно почил о Господе 15 марта 1851 года сорока семи лет от роду, приобщившись за несколько минут до кончины Святых Таин. Свою смерть отец Порфирий предсказал за неделю. Внешне она произошла как следствие сильной простуды. Во время своей предсмертной болезни инок имел извещение о близкой кончине, и ему трижды являлся во сне преставившийся за шесть лет перед тем послушник Николай (которому при жизни отец Порфирий оказывал особое благорасположение) и говорил ему, чтобы он готовился к исходу из сей жизни. А накануне его кончины девяностолетний старец отец Иларион Троекуровский, живший в Лебедянском уезде за триста верст от Оптиной и не знавший ничего о болезни отца Порфирия, прислал ему рубашку (в которой он и преставился), пузырек масла и кусок ржаного хлеба, выразив, однако, сомнение, что посланное застанет инока в живых.
Во второй раз Гоголь был в Оптиной Пустыни проездом с юга в Москву в июне 1851 года. Об этом посещении, выпавшем из поля зрения биографов писателя, известно из записи в дневнике оптинского иеромонаха Евфимия (Трунова) от 2 июня 1851 года: «Пополудни прибыл проездом из Одессы в Петербург (на самом деле в Москву. – В. В.) известный писатель Николай Васильевич Гоголь. С особенным чувством благоговения отслушал вечерню, панихиду на могиле своего духовного друга, монаха Порфирия Григорова, потом всенощное бдение в соборе. Утром в воскресенье 3-го числа он отстоял в скиту Литургию и во время поздней обедни отправился в Калугу, поспешая по какому-то делу. Гоголь оставил в памяти нашей обители примерный образец благочестия»[7].
Именно во второй свой приезд в Оптину Гоголь познакомился с преподобным старцем Макарием. Есть предание, что отец Макарий, обладавший даром прозорливости[8], предчувствовал приход Гоголя. Старец Варсонофий рассказывал своим духовным детям: «Говорят, он был в то время в своей келлии (кто знает, не в этой ли самой, так как пришел Гоголь прямо сюда) и, быстро ходя взад и вперед, говорил бывшему с ним иноку: «Волнуется у меня что-то сердце. Точно что необыкновенное должно совершиться, точно ждет оно кого-то». В это время докладывают, что пришел Николай Васильевич Гоголь»[9].
Почти несомненно, что в беседе со старцем речь зашла и о «Выбранных местах из переписки с друзьями». В библиотеке Оптиной Пустыни хранился экземпляр книги с вложенным в нее отзывом святителя Игнатия (Брянчанинова), переписанным рукой преподобного Макария. Неизвестно, каким путем этот отзыв попал в Оптину; возможно, его привез сам Гоголь, узнавший мнение святителя (в ту пору архимандрита) еще в 1847 году.
Гоголь был едва ли не единственным русским светским писателем, творческую мысль которого могли питать святоотеческие творения. В один из приездов в Оптину он прочитал рукописную книгу – на церковнославянском языке – преподобного Исаака Сирина (с которой в 1854 году старцем Макарием было подготовлено печатное издание), ставшую для него откровением. В монастырской библиотеке хранился экземпляр первого издания «Мертвых душ», принадлежавший графу Толстому, а после его смерти переданный отцу Клименту (Зедергольму), с пометками Гоголя, сделанными по прочтении этой книги. На полях одиннадцатой главы, против того места, где речь идет о «прирожденных страстях», он набросал карандашом: «Это я писал в "прелести" (обольщении. – В. В.), это вздор – прирожденные страсти – зло, и все усилия разумной воли человека должны быть устремлены для искоренения их. Только дымное надмение человеческой гордости могло внушить мне мысль о высоком значении прирожденных страстей – теперь, когда стал я умнее, глубоко сожалею о «гнилых словах», здесь написанных. Мне чуялось, когда я печатал эту главу, что я путаюсь, вопрос о значении прирожденных страстей много и долго занимал меня и тормозил продолжение "Мертвых душ". Жалею, что поздно узнал книгу Исаака Сирина, великого душеведца и прозорливого инока. Здравую психологию и не кривое, а прямое понимание души, встречаем у подвижников-отшельников. То, что говорят о душе запутавшиеся в хитросплетенной немецкой диалектике молодые люди, – не более как призрачный обман. Человеку, сидящему по уши в житейской тине, не дано понимания природы души»[10].
В этот приезд в Оптину Гоголь узнал об обстоятельствах смерти отца Порфирия и беседовал со старцами. По возвращении в Москву он пишет письма игумену Моисею и старцу Макарию (последнее не сохранилось[11]), в которых благодарит за гостеприимство, просит молитв и посылает деньги на обитель (двадцать пять рублей серебром). Старцы, в свою очередь, благодарят Гоголя, а преподобный Макарий, кроме того, благословляет его на написание книги по географии России для юношества.
Замысел этого труда возник у Гоголя давно и именно с ним связаны предполагаемые поездки по монастырям. В набросках официального письма (июль 1850 года) высокому лицу, испрашивая материальной помощи на три года, он излагает свои соображения по этому поводу: «Нам нужно живое, а не мертвое изображенье России, та существенная, говорящая ее география, начертанная сильным, живым слогом, которая поставила бы русского лицом к России еще в то первоначальное время его жизни, когда он отдается во власть гувернеров-иностранцев... Книга эта составляла давно предмет моих размышлений. Она зреет вместе с нынешним моим трудом и, может быть, в одно время с ним будет готова. В успехе ее я надеюсь не столько на свои силы, сколько на любовь к России, слава Богу, беспрестанно во мне увеличивающуюся, на споспешество всех истинно знающих ее людей, которым дорога ее будущая участь и воспитанье собственных детей, а пуще всего на милость и помощь Божью, без которой ничто не совершится...»
Старец Макарий преподал искомое благословение, но предупредил сочинителя, чтобы тот ждал препятствий в благом деле: «...по желанию вашему не смею отказать и только тем могу служить, что, взяв перо, простираю мою грешную руку на сию хартию, а вера ваша да будет ходатайством у Господа внушить мне слово к вашему утешению... В благом вашем намерении об издании полезной книги Бог силен даровать вам свою помощь, когда будет на сие Его святая воля. Но, как пишут святые отцы, что всякому святому делу или предыдет, или последует искушение, то и вам предложится в сем деле искус, требующий понуждения»[12]. Гоголь не успел осуществить этого замысла.
Третий и последний раз Гоголь посетил святую обитель в сентябре 1851 года. 22 сентября он выехал из Москвы в Васильевку на свадьбу сестры Елизаветы Васильевны, намереваясь оттуда проехать в Крым и остаться там на зиму. Однако, доехав до Калуги, он отправился в Оптину, а потом неожиданно для всех вернулся в Москву. Поездка породила разнообразные толки среди знакомых Гоголя. Достоверно известно следующее.
24 сентября Гоголь был у старца Макария в скиту и на другой день обменялся с ним записками, из которых видно, что Гоголь пребывал в нерешительности – ехать или не ехать ему на родину. Он обратился к старцу за советом. Тот, видя тайное желание Гоголя возвратиться в Москву, и посоветовал ему это. Но Гоголь продолжал сомневаться. Тогда отец Макарий предложил все-таки поехать в Васильевку. Очевидно, мысль о дальнем путешествии испугала Гоголя, и старец, в полном недоумении, оставил решение за ним самим, благословив его образком преподобного Сергия Радонежского, память которого совершалась в тот день.
Вероятно, во время последней встречи Гоголя со старцем Макарием между ними состоялся какой-то разговор, содержание которого нам неизвестно. Возможно, Гоголь имел намерение остаться в монастыре. Преподобный Варсонофий рассказывал в беседе со своими духовными чадами: «Есть предание, что незадолго до смерти он (Гоголь. – В. В.) говорил своему близкому другу: "Ах, как я много потерял, как ужасно много потерял..." – "Чего? Отчего потеряли вы?" – «Оттого, что не поступил в монахи. Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня к себе в скит?"»[13]. Это предание отчасти подтверждается свидетельством сестры Гоголя Анны Васильевны, которая писала Владимиру Шенроку, биографу писателя, что брат ее «мечтал поселиться в Оптиной Пустыни»[14].
По словам преподобного Варсонофия, старец Макарий отнесся к желанию Гоголя с определенной осторожностью: «Неизвестно, заходил ли раньше у Гоголя с батюшкой Макарием разговор о монашестве, неизвестно, предлагал ли ему старец поступить в монастырь. Очень возможно, что батюшка Макарий и не звал его, видя, что он не понесет трудностей нашей жизни».
Сразу после смерти Гоголя граф Толстой послал в Оптину Пустынь извещение и пятнадцать рублей серебром на помин души новопреставленного. Помня завет Гоголя, Александр Петрович всю оставшуюся жизнь поддерживал дружеские связи с обителью. Он переписывался с Оптинским старцем преподобным Амвросием и даже собирался поселиться в Иоанно-Предтеченском скиту. Промыслительные обстоятельства сопровождали и самую кончину графа. Летом 1873 года на обратном пути из Иерусалима он умирал в Женеве и отказывался исповедоваться и причащаться у местных священников. Оптинского инока отца Климента (Зедергольма), которому граф Толстой ранее много покровительствовал и которого он был крестным отцом, в несколько дней рукоположили в иеромонаха и отправили за границу. В Женеве он исповедал и дважды причастил Александра Петровича, который умер на его руках.
Посмертная связь Гоголя с Оптиной Пустынью продолжалась. Летом 1852 года Степан Петрович Шевырев, друг и душеприказчик Гоголя, возвращаясь из Васильевки, куда он ездил навестить родных покойного и собрать материал для его биографии, заезжал в монастырь, где прочел его насельникам «Размышления о Божественной Литургии». Оптинские иноки, хорошо помнившие Гоголя, нашли это сочинение «запечатленным цельностью духа и особенным лирическим взглядом на предмет»[15].
В следующем году, весной, Мария Ивановна Гоголь послала в Оптину письмо и деньги. Игумен Моисей отвечал ей 30 мая из монастыря: «Почтеннейшее ваше письмо от 19-го сего мая и при оном пятьдесят рублей серебром от усердия вашего имел честь получить, согласно христианскому желанию вашему на приношение в обители нашей при Божественной Литургии выниманием частей о упокоении незабвенного и достойного памяти сына вашего Николая Васильевича. Благочестивые его посещения обители нашей носим в памяти неизгладимо. По получении нами из Москвы печального известия о кончине Николая Васильевича, с февраля прошлого 1852 года исполняется по душе его поминовение в обители нашей на службах Божиих и навсегда продолжаемо будет с общебратственным усердием нашим и молением премилосердого Господа: да упокоит душу раба Своего Николая во Царствии Небесном со святыми, а вам да ниспослет свыше благословение, здравие и небесное утешение в огорчительном лишении единственного сына»[16].
Мария Ивановна была в Оптиной на Пасху 1857 года и прожила там девять дней со своим внуком Николаем. Господь призвал к Себе родительницу Гоголя в возрасте семидесяти шести лет, как и его отца, – на Светлой седмице.
Последнее суждение о Гоголе-христианине, едва ли не самое точное и глубокое, было вынесено после смерти его Оптиной Пустынью. Летописец обители, иеромонах Евфимий, сурово оценив сатирическую сторону таланта великого писателя, следующим образом подытожил его земное странствование: «Трудно представить человеку непосвященному всю бездну сердечного горя и муки, которую узрел под ногами своими Гоголь, когда вновь открылись затуманенные его духовные очи и он ясно, лицом к лицу, увидал, что бездна эта выкопана его собственными руками, что в нее уже погружены многие, им, его дарованием соблазненные люди и что сам он стремится в ту же бездну, очертя свою бедную голову... Кто изобразит всю силу происшедшей отсюда душевной борьбы писателя и с самим собою, и с тем внутренним его врагом, который извратил божественный талант и направил его на свои разрушительные цели? Но борьба эта для Гоголя была победоносна, и он, насмерть израненный боец, с честью вышел из нее в царство незаходимого Света, искупив свой грех покаянием, злоречием мира и тесным соединением со спасающею Церковию. Да упокоит душу его милосердый Господь в селениях праведных!»[17].
В заключение приведем слова, сказанные новомучеником протоиереем Иоанном Восторговым на панихиде по Гоголю в 1903 году, в которых ясно видится смысл его духовного значения. «Вот писатель, у которого сознание ответственности пред высшею правдою за его литературное слово дошло до такой степени напряженности, так глубоко охватило все его существо, что для многих казалось какою-то душевною болезнью, чем-то необычным, непонятным, ненормальным. Это был писатель и человек, который правду свою и правду жизни и миропонимания проверял только правдою Христовой. Да, отрадно воздать молитвенное поминовение пред Богом и славу пред людьми такому именно писателю в наш век господства растленного слова, – писателю, который выполнил завет апостола: слово ваше да будет солию растворено[18]. И много в его писаниях этой силы, предохраняющей мысль от разложения и гниения, делающей пищу духовную удобоприемлемой и легко усвояемой... Такие творцы по своему значению в истории слова подобны святым отцам в Православии: они поддерживают благочестные и чистые литературные предания»[19].
[1] Речь идет о Петре Александровиче Жерве, отставном поручике, ставшем в 1844 году насельником Оптиной. Гоголь мог видеться с ним во время своих посещений обители.
[2] Миловский Н., священник. К биографии Н. В. Гоголя (О знакомстве его с братьями Мухановыми). М., 1902. С. 9–10.
[3] Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1911. С. 257.
[4] <Кулиш П. А.> Николай М. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя. Т. 2. СПб., 1856. С. 232.
[5] Собрание писем блаженной памяти Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к мирским особам. Ч. 1. Второе издание Козельской Введенской Оптиной Пустыни, с дополнениями. Сергиев Посад, 1908. С. 81–82.
[6] Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. Т. 4. М., 1898. С. 831–832.
[7] Нилус С. Святыня под спудом. Тайна православного монашеского духа. Сергиев Посад, 1911. С. 81.
[8] Это благодатное свойство преподобного Макария отразилось, в частности, в повести И. С. Тургенева «Степной король Лир». Матушка рассказчика советует герою повести Мартыну Петровичу Харлову отправиться в Оптину Пустынь: «Там, говорят, такой святой проявился инок... отцом Макарием его зовут, никто такого и не запомнит! Все грехи насквозь видит». Кстати сказать, по словам старца Варсонофия, Тургенев был в Оптиной и восхищался красотой обители.
[9] Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми. Издание Свято-Троице-Сергиевой лавры. СПб., 1991. С. 53.
[10] Матвеев П. Гоголь в Оптиной Пустыни // Русская Старина. 1903. № 2. С. 303.
[11] Письмо, как можно судить по ответу отца Макария, носило исповедный характер и потому было уничтожено.
[12] Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. Т. 4. С. 828.
[13] Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми. Издание Свято-Троице-Сергиевой лавры. СПб., 1991. С. 54.
[14] Крутикова Н. Е. Н. В. Гоголь. Исследования и материалы. Киев, 1992. С. 260.
[15] Летопись скита во имя святого Иоанна Предтечи и Крестителя Господня, находящегося при Козельской Введенской Оптиной Пустыни: В 2 т. Т. 1. М., 2008. С. 233.
[16] Чаговец В. А. Семейная хроника Гоголей (по бумагам семейного архива) // Памяти Гоголя. Научно-литературный сборник, изданный Историческим Обществом Нестора-летописца. Киев, 1902. Отд. III. С. 70–71.
[17] Нилус С. Святыня под спудом. Тайна православного монашеского духа. С. 157.
[19] Восторгов И. И. Честный служитель слова /Речь на панихиде по Н. В. Гоголю по случаю открытия ему памятника в гор. Тифлисе, сооруженного городским самоуправлением // Полн. собр. соч.: В 5 т. Т. 2. СПб., 1995. С. 226–227.
Владимир Алексеевич Воропаев, д. филол. н., проф. МГУ
В Риме, в одной из библиотек, найден неоспоримо правдивый манускрипт, имеющий большую историческую ценность. Это письмо, которое Публий Лентул, управляющий Иудеей до Понтия Пилата, писал властителю Рима Цезарю. В нем сообщалось об Иисусе Христе.
Письмо на латинском языке и написано в те годы, когда Иисус впервые учил народ.
Я слышал, о Цезарь, что ты хотел бы знать о добродетельном муже, который наречен Иисусом Христом и на которого народ взирает как на пророка, как на Бога, и о ком Его ученики говорят, что он Сын Божий, Сын Создателя Неба и Земли. Истинно, Цезарь, ежедневно слышу об этом муже чудные вещи. Коротко говоря: Он повелевает мертвым вставать и излечивает больных. Он среднего роста, на взгляд - Он добрый и благородный, что выражается и в Его лице, так как при виде Его, нехотя должны почувствовать, что Его надо любить и почитать. Его волосы до ушей имеют цвет готовых орехов и оттуда до плеч светящийся светло-коричневый цвет; посередине головы пробор по обычаю назореев. Лоб гладкий, лицо без морщин и чистое. Его борода цвета волос, вьющаяся и, так как не длинная, то в середине разделена. Взгляд строгий и имеет силу солнечного луча; никто не имеет силы пристально взглянуть в них.
Когда Он упрекает, Он порождает страх, но только что сделав укор, Он Сам плачет. Хотя Он очень строг, но и очень добр и милый. Говорят, что Его никогда не видали смеясь, а несколько раз Его видели плачущим. Его руки красивы, одухотворены и выразительны. Всю Его речь считают приятной и привлекательной. Его редко видят в людях, но когда Он появляется, Он среди них выступает смиренно. Его выдержка, осанка очень благородна, Он красив. При этом Его мать самая красивая женщина, какую когда либо видели в этом округе.
Если ты хочешь Его видеть, о Цезарь, как ты мне однажды писал, то извести меня об этом, и я сейчас пошлю Его к тебе.
Хотя Он никогда не занимался, Он все же обладает полнотою Знаний; Он ходит босиком и с непокрытой головой. Многие насмехаются, когда видят Его издали. Но как только те находятся вблизи Его, они дрожат перед Ним и одновременно восхищаются Им.
Говорят, что в этом округе никогда еще не видели такого человека. Евреи уверяют, что еще никогда не было услышано такое учение, каким является Учение Его. Многие из них говорят, что Он - Бог, другие говорят, что Он твой враг, о Цезарь!
Эти злоумышленники-евреи меня, безусловно, обременяют. Говорят также, что Он никогда не поднимал беспорядка и волнений, но всегда старался всех успокоить.
Во всяком случае, я готов, о Цезарь, выполнять каждый твой приказ, который ты дашь мне в связи с Ним." Иерусалим, 7 индикта, 11 месяца
Вчера получилъ твое письмо, въ которомъ были очень ясные отвѣты на мои вопросы и которое ободрило меня. У меня самого оптимизма все больше. Вчера мы получили первый оффиціальный отвѣтъ отъ одного издателя. Боялись, что они могутъ отказать въ скидкѣ (нѣкоторые отказываютъ), но они предложили 25%, такъ что можно включить въ нашъ списокъ 10-15 древнихъ Отцовъ.
Нашелъ я еще два магазина на Клементъ-стритъ, одинъ рядомъ съ 9-й авеню, другой рядомъ съ 25-ой, но самый первый рядомъ съ 24-й, по-моему мнѣнію, все-таки лучшій. Онъ все еще пустуетъ, увѣренъ, мы можемъ его снять за 35 долларовъ. Въ немъ, навѣрное, хватитъ мѣста для двухъ большихъ столовъ, примѣрно трехъ книжныхъ шкафовъ, одного письменнаго стола и нѣсколькихъ стульевъ, а въ окнѣ достаточно мѣста для выставки. Надѣюсь, ты скоро будешь здѣсь и посмотришь его, и мы уточнимъ также наши планы. Не вижу причинъ, почему намъ не завести это дѣло до начала поста (16 марта). На этой недѣлѣ узнаю насчетъ лицензіи и прочихъ формальностей.
Между прочимъ, я какъ-то встрѣчался съ группой англоговорящей православной молодежи, которые образовываютъ свое собственное сообщество. Не знаю, почему меня пригласили, но это былъ хорошій способъ узнать, какъ идетъ жизнь у другихъ православныхъ. Отвѣтъ: НИКАКЪ. Все мертво, абсолютно. Они искренни, у нихъ хорошія намѣренія, но имъ просто не съ чего начинать работу. Они не только не готовы питаться духовной твердой пищей, но едва ли готовы и для млека. Въ слѣдующій разъ, когда увидимся, разскажу тебѣ о нихъ. (Тѣ, съ которыми я встрѣчался, были сирійцы, изъ русской Митрополіи и украинцы, и они планируютъ еще расширить свою группу.) Они на самомъ дѣлѣ не составятъ намъ конкуренціи, поскольку ихъ планы не заходятъ дальше "внутриправославного" пониманія и изученія православныхъ "традицій" на очень элементарномъ уровнѣ; кромѣ того, ихъ интересъ не миссіонерскій, а туманно экуменическій. Они обращены внутрь себя и пытаются "понять" собственную религію, въ то время какъ мы собираемся нести міру богатства, которыхъ мы недостойны, но въ цѣнностяхъ которыхъ увѣрены. Одинъ изъ этихъ украинцевъ обронилъ презрительное замѣчаніе о нѣкоторыхъ русскихъ, которыхъ онъ зналъ и которые думаютъ, что сохраняютъ "настоящее" Православіе. Это о насъ и, я думаю, что намъ слѣдуетъ дѣлать какъ разъ то, въ чемъ онъ насъ обвиняетъ, – забыть другихъ православныхъ (за небольшими исключеніями, напримѣръ, Гора Аѳонъ и исповѣдники стараго календарнаго стиля, которые все еще всерьезъ воспринимаютъ Православіе) и сосредоточиться на русскихъ и американскихъ новообращенныхъ. Слѣдуетъ съ самаго начала подчеркивать нашу приверженность зарубежной Русской Церкви; это поможетъ отпугнуть, по меньшей мѣрѣ, нѣкоторыхъ изъ благонамѣренныхъ, которые думаютъ, что они такіе же "православные", какъ и всѣ; всѣ цѣли ихъ сотрудничества сведутся къ попыткѣ втянуть насъ въ болото экуменизма и компромисса.
Я все еще составляю предварительный проектъ вступительной брошюры, добавивъ предложенія изъ твоего послѣдняго письма. Думаю, важно, чтобы она была какъ можно точнѣе, убѣдительнѣе и въ то же время привлекательнѣе.
О печатаніи: я надѣялся, что бюллетень будетъ начатъ почти сразу же, и у меня есть по его содержанію нѣсколько опредѣленныхъ идей. Вотъ почему я подумалъ о Матушкѣ, при условіи, что мы сможемъ дѣлать работу сами и, такимъ образомъ, должны будемъ платить только за бумагу и краску. Если должны будемъ платить больше, то, конечно, намъ придется, быть можетъ, еще подождать.
И я, и Джонъ раздѣляемъ русское недовѣріе къ "организаціи"; хорошо будетъ, если наше Братство будетъ имѣть какъ можно больше духа и какъ можно меньше словъ. Причина, почему я спросилъ объ организаціи, была однако въ томъ, что никогда не годится настолько затуманивать вещи, что любой, кто считаетъ себя "православнымъ", будетъ думать, что это достаточная причина для присоединенія къ намъ. Ограниченія активно дѣйствующихъ членовъ тѣми, кто принадлежитъ къ зарубежной Русской Церкви и составленіе убѣдительнаго вступительнаго заявленія достаточно разъяснятъ суть нашей работы.
Финансовая проблема, кажется, почти рѣшена. Всѣ предварительные расходы, возможно, уложатся въ 25 долларовъ, и примѣрно черезъ мѣсяцъ у меня будетъ еще около 150 долларовъ (включая расходы на подоходный налогъ), которые я могу предоставить магазину на книги въ кредитъ (какъ дѣлаетъ Джорданвилль).
Кажется, пока по этой темѣ все. Я получилъ рождественскую открытку отъ твоей матери, за которую поблагодари ее, пожалуйста. Мы также получили доброе письмо отъ владыки Леонтія, который, возможно, будетъ очень полезенъ намъ въ будущемъ. Грибы въ нашихъ мѣстахъ почти отошли, но мы обнаружили новый и чрезвычайно вкусный видъ (опенокъ), который растетъ на корняхъ и стволахъ деревьевъ и очень распространенъ.
Между прочимъ, ты говорилъ, что знаешь кого-то, кто изготовляетъ рамы для картинъ? Пора подумать и о такихъ вещахъ. Кромѣ книгъ и иконъ, мы, возможно, сможемъ привезти, для начала только изъ Джорданвилля, религіозные предметы, такіе какъ кресты; быть можетъ, позднѣе лампадки, ладанъ и т.п.
Напиши, если у тебя есть какіе-нибудь новыя идеи или информація.
Во Христѣ, Евгеній.
14/27 января 1964 г. Память свят. Саввы Сербскаго
Дорогой во Христѣ братъ Глѣбъ!
Сегодня утромъ мы предоставили рѣшеніе нашего вопроса святителю Саввѣ и Господу нашему. Евангельское чтеніе святителю Саввѣ (Ин. 10, 9-16) заканчивается такъ: "И ины овцы имамъ, яже не суть отъ двора сего, и тыя Ми подобаетъ привести: и гласъ Мой услышатъ, и будутъ едино стадо и единъ Пастырь".
Въ моемъ собственномъ евангельскомъ чтеніи (каждый день по главѣ) я сегодня читалъ св. Луку, 10 – это, если ты помнишь, былъ тотъ самый отрывокъ, который я открылъ наугадъ, и оба мы читали, возвращаясь поѣздомъ изъ Кармела почти ровно годъ назадъ. "По сихъ же яви Господь и инехъ седмь десятъ, и посла ихъ по двема предъ лицемъ Своимъ во всякъ градъ и мѣсто, аможе хотяше Самъ ити, глаголаше же къ нимъ: жатва убо многа, дѣлателей же мало; молитеся убо Господину жатвы, да изведетъ дѣлателей на жатву Свою. (...) Не носите влагалища, ни пиры, ни сапогъ, и никогоже на пути цѣлуйте".
А Джонъ, открывъ наугадъ Псалтирь, прочиталъ (36, 16, 19, 23): "Лучше малое праведнику, паче богатства грѣшныхъ многа. (...) Непостыдятся во время лютое, и во днехъ глада насытятся. (...) Отъ Господа стопы человѣку исправляются, и пути Его восхощетъ зѣло".
Я думаю, мѣсто рядомъ съ новымъ соборомъ превосходно. Если тамъ мы не сможемъ добиться успѣха, то не добьемся его нигдѣ. Само расположеніе его, вѣроятно, стоитъ тѣхъ пятидесяти долларовъ въ мѣсяцъ, которые указаны въ объявленіи. Я бесѣдовалъ съ владѣльцемъ и договорился, что мы начнемъ платить съ 15 февраля, такъ что почти три недѣли у насъ будутъ безплатно. Завтра оплачу аренду за первый мѣсяцъ. Сегодня вечеромъ поговорю съ Заваринымъ, но я увѣренъ, что они кое-что намъ ссудятъ. Они хотятъ поднять этотъ вопросъ на собраніи въ воскресеньѣ, и, можетъ быть, другіе тоже помогутъ. Они знаютъ нѣсколько мѣстъ въ Парижѣ, гдѣ можно достать русскія книги, причемъ одинъ изъ владѣльцевъ могъ бы давать намъ книги на тѣхъ же условіяхъ, что и Джорданвилль. Для неуспѣха нашего предпріятія нѣтъ причинъ. Сейчасъ (теоретически) у насъ 250 долларовъ, и намъ нужно (по моимъ расчетамъ) еще примѣрно 250 долларовъ, чтобы начать. Молись! Увидимся съ тобой въ пятницу.
Во Христѣ, Евгеній.
P.s. Тебѣ нужно будетъ надавить на Джорданвилль. Убѣди ихъ, что я очень хитрый бизнесменъ (!). Снова свяжись съ Шурой и Владиміромъ, если необходимо, пусть они упаковываютъ книги!
Джонъ говоритъ, что это очень благопріятный день для начала нашей работы. Съ нами Богъ!
В.Черкасов-Георгиевский "В 2015 году завершился распад РПЦЗ – из «осколков» в «расколки» автокефальных епархий РПАЦ, РосПЦ, РПЦЗ(В-В), РПЦЗ(А), РИПЦ"
Распыление в «расколки» налицо теперь во всех РПЦЗ-осколках, и мы обозначаем это по главкам о группировках. Заголовочно по «расколочным» лидерам-архиереям автокефальных епархий (некоторые в виде якобы архиерейских совещаний, синода) выглядит так:
Старица Агафия Белорусская и ее служение катакомбной Церкви
Память 5/18 февраля (+ 1939 г.)
"Течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды" 2 Тим. 4, 7-8
I
Матушка Агафья – так звали рабу Божию Агафию истинно верующие христиане, которые почитали ее за Богоугодную аскетическую жизнь. Но перед тем как начать описание этой, осмелимся сказать, благословенной жизни, кратко опишем верующих, посещавших ее.
Когда в нашем Отечестве произошла революция, верующие сразу же почувствовали антихристианский дух. Многие поднялись на борьбу против сатанинской власти. Но были и такие, кто фактически не мог вступить в бой против большевизма, к ним принадлежала матушка Агафия. Будучи в возрасте примерно ста лет, она проводила ночи в молитве с верующими, молясь Богу о спасении России. Она не имела другой возможности бороться против большевиков, кроме как словом Божиим. Распространяя его среди верующих, учила их не подчиняться советской власти ни при каких обстоятельствах, даже если придется пострадать, как впоследствии случилось со многими. До революции она была известна, наверное, только немногим людям. Но во время революции и после нее, особенно в страшные тридцатые годы, она стала широко известна жителям места, где она жила, и близлежащих районов.
Те, кто пострадал от ужасов революции и гонений на истинную Церковь, не ходили в так называемую "обновленческую" церковь. Характерно, что священники, которые подчинились советскому правительству, презирали этих бескомпромиссных людей, говоря: "Что бы вы ни делали, в конце концов, вам придется придти к нам".
Сначала истинные священники (матушка Агафия называла их так, потому что они не подчинились советскому правительству) совершали Богослужения в церквях, но когда против них начались гонения, они ушил в мир и стали служить тайно. Это духовенство основало катакомбную Церковь, места служения в которой были известны только верующим. Эти священники останавливались у матушки Агафии и часто совершали Богослужения у нее. Сообщения о них распространялись среди верующих. Таким образом, матушка Агафия стала известна большой группе людей, преданных катакомбной Церкви. Во время их посещений Матушки обнаружилась ее прозорливость, которая привлекала еще больше людей, ищущих истинную Церковь.
II
Старица Агафия родилась в деревне Шарыловка недалеко от Гомеля, в западной части Святой Руси. Родилась в 20-х годах XIX века. Ее родители были простые крестьяне, очень благочестивые. Они с раннего детства учили свою единственную дочь усердно молиться. Она родилась с параличом и не могла ходить и даже вставать на ноги. Ее родителям, рано утром уходившим работать в поле, приходилось оставлять ее дома. Они сажали ее в кровать наподобие детской, со стенками, под раскидистой грушей в саду и уходили. И девочка целый день оставалась там одна. Единственное, что она могла делать – это молиться. Вечером родители возвращались и заносили ее в дом.
Однажды, когда ей было двенадцать лет, и родители, как обычно, ушли работать, а она тихо лежала в саду, неожиданно появилась Прекрасная Жена, словно сошла с икон Богородицы, и сказала: "Раба Божия Агафия, вставай!" "И я, – вспоминала позднее матушка Агафия, – стала горько плакать и сказала, что не могу встать, но с самого рождения вот уже двенадцать лет лежу". Но Жена Та повторила: "Вставай и иди. Иди в дом!" – "Но как я могу встать?" – Вопросила Агафия. Тогда Жена взяла ее за руку и подняла, и ноги у нее в этот момент стали крепкими, словно никогда и не болели. Тогда Жена сказала ей: "Возьми постель и отнеси ее в дом. Приберись в доме, все приведи в порядок до прихода родителей. Растопи печь и приготовь для них ужин. Иди в сарай и покорми скотину. А когда все сделаешь, садись на печь и тихонько их жди. Когда родители придут и попросят тебя сесть с ними поужинать, не спускайся с печи, пусть они поедят одни. Сказав это, Она исчезла. Агафия поняла, что это была Сама Божия Матерь. Позднее матушка Агафия говорила, что Богородица сказала ей и кое-что еще, но она никогда не открывала, что именно.
Тогда она от всего сердца возблагодарила Бога и в первый раз пошла на своих окрепших ногах в дом. Прибралась, подмела пол. А когда скотина – коровы, овцы, свиньи – вернулись с пастбища, она в первый раз в жизни их ласково погладила. Загнала их в хлев, подоила коров, процедила молоко, а, приготовив ужин, выгребла золу и отнесла ее в яму, поставила ужин в печь, чтобы не остыл, а потом забралась на печь и стала ждать. Когда пришли родители, они не увидели во дворе скотину. Испугавшись, что что-то сучилось, быстро прибежали в сад – под грушей никого не было! Тогда побежали в дом и увидели, что их дочь тихонько сидит на печи. "Доченька, кто тебе помог туда забраться"? И она рассказала родителям, что произошло и как она все сделала в первый раз в своей жизни. И закончила: "Идите, ужинайте". Мать достала из печи еду, поставила на стол и стала звать дочку ужинать. Но девочка не хотела спускаться, сказав, то Жена Та не велела ей слезать с печи и ужинать с ними. Но родители заплакали и запричитали, упрашивая ее спуститься, чтобы они могли посмотреть, как она, в двенадцать лет, наконец-то пошла своими ногами. Девочка не выдержала и, спустившись с печи, села за стол. После ужина, когда она хотела встать из-за стола, вдруг почувствовала, что колени ее словно приклеились друг к другу (ноги у нее вновь были парализованы), и заплакала, вспомнив, что не выполнила наказание Божий Матери.
И до конца жизни осталась с больными ногами. Девять лет беспрерывно плакала и молилась. Целые ночи проводила в постели на коленях, плача и от боли, и от горя. Мать утешала ее, давая кусочек сахара. Тогда на какое-то время девочка переставала рыдать. Она была у них единственной дочерью. К двадцать одному году, слава Богу, начала медленно передвигаться сама, но не чувствовала ног выше колен.
Медленно передвигаясь, она все-таки двенадцать раз совершила паломничества в Киево-Печерскую лавру – больше чем в двухстах километрах от их деревни. Она уже старалась вести жизнь аскетическую и молитвенную. Жила в саду своих родителей в маленькой бревенчатой избушке в одну комнату, построенной для нее. А когда родители умерли, осталась одна и проводила жизнь в аскетических трудах и молитве. Матушка Агафия рассказывала нам, что она удостоилась еще раз видеть Богородицу, но не говорила, как и когда это произошло. У нее был дар прозорливости, и много людей приходило к ней как к Старице. Они обычно собирались у нее, чтобы вместе молиться Богу, читали псалтирь и пели акафисты. А после молитв матушка Агафия всегда наставляла Закону Божию.
После смерти родителей она взяла к себе мальчика-сироту, который помогал ей в работе по саду и в других делах. Она воспитала его, и он стал чтецом в их церкви. В молодости она сама всегда ходила на все службы, а когда состарилась, для нее сделали маленькую тележку и катали ее на этой "коляске" в храм, и в храме во время службы она сидела в ней. К ней приходило издалека много людей, и они с любовью возили ее в храм. Когда после революции это стала "Живая Церковь", она перестала там бывать.
Мальчика-сироту звали Андреем. Позднее он женился, построил дом, у него было четыре сына. А Матушка осталась жить в доме родителей, и однажды он сгорел дотла. С помощью Андрея и одного богатого мужика по имени Кирей, который жил в Столыпинском поместье, ей построили другую избу – прямо рядом с тем местом, где росла груша. Этот Кирей сделал для нее и гроб, который хранился в ее доме. Но и этот дом, вместе с гробом, тоже сгорел. Для нее построили еще один дом и сделали еще один гроб, и они тоже сгорели. Тогда Андрей взял ее к себе домой, а его сыновья ухаживали за ней.
III
В начале тридцатых годов оставалось очень мало истинных священников, так как многих из них сослали в концлагеря и посадили в тюрьмы. Те, кого не выслали, не могли удовлетворять религиозные потребности всех верующих. Были случаи, когда священники, подчинившиеся советскому правительству, во время Богослужений демонстративно срывали с себя церковные облачения, швыряли их наземь и во всеуслышание отрекались от своего сана и веры в Бога. Эти действия вызывали ужас в людях, часть из которых становилась атеистами, но другие стали искать катакомбную Церковь, которая наставляла и направляла в истинно православном духе. Пропаганда атеизма тоже совратила много людей. Если некоторые из них вернулись позднее к Богу, это было благодаря молитвам таких людей, как матушка Агафия.
Верующие, жаждавшие слова Божия, посещали матушку Агафию, прося ее совета и молитв. Она давала советы всем, кто приходил к ней с чистым сердцем, но были случаи, когда она не хотела принимать людей, и через какое-то время становилось ясно, что они впали в какой-то грех. Люди, посещавшие ее, получали указания насчет того, как вести себя по отношению к советской власти. Она часто говорила: "Деточки мои (так называла она православных), не подчиняйтесь советской власти, потому что она не от Бога. Ни под каким предлогом не вступайте в колхозы. Пусть ваше добро забирают, но сами туда не ходите, ничего не подписывайте". Запись в колхозники, которые предположительно "добровольно" записывались в колхоз на 99 лет, она рассматривала, как какую-то форму антихристовой печати (если 99 перевернуть, то получаются две цифры из "числа зверя" в Апокалипсисе 13, 18). Она говорила, что им следует избегать переписи. "Прячьтесь от переписи антихриста – ничего хорошего от этого не выйдет. Особенно она рекомендовала им избегать голосования, и почти все, кто к ней ходил, избегали и голосования, и переписи.
Среди ее многочисленных посетителей было много семейных людей, у которых были дети школьного возраста. Она говорила родителям, чтобы их дети-школьники не вступали в октябрята, пионеры, комсомольцы и так далее. Также советовала, чтобы их дети не делали прививки, которые периодически делались в школах. Это объяснялось фактом, что однажды дети, зараженные во время прививки, умерли.
Касательно советской Церкви она говорила: "Это не настоящая Церковь. Она подписалась служить антихристу. Не ходите туда. Не принимайте никаких таинств от ее слуг. Не участвуйте в молитве с ними. Придет время, когда в России откроют настоящие церкви, и восторжествует истинная православная вера. Тогда людей будут крестить так, как когда-то их крестил святой Владимир. Когда церкви откроются в первый раз, не ходите в них, потому что это будут не настоящие церкви, а когда их откроют во второй раз, тогда идите – это будут настоящие церкви.+ Я не доживу до этого времени, но многие из вас доживут. Атеистическая советская власть исчезнет, и все слуги ее погибнут". Многие ее предсказания уже исполнились, а то что она говорила отдельным людям – исполнилось все.
+ После того, как почти все церкви в России были закрыты в конце 1930-х годов, церкви "были открыты в первый раз" при Сталине.
IV
Я знала старицу Агафию с юности, когда жила с родителями в деревне Дятловка примерно в шести километрах от нее. Но в 1914 году моя семья переехала поближе к Минску, километров за 35-45 от Матушки. Тем не менее, мы, деревенские девушки, часто присоединялись к пожилым женщинам в их пеших паломничествах к ней. Много людей навещало ее, и она принимала нас всех с любовью, что вызывало в нас чувства почтения и покаяния, даже слезы. Вся атмосфера, окружавшая ее, вызывала Богобоязненный, благоговейный страх.
Ее бревенчатая избушка была небольшая, но вмещала много людей. В углу комнаты было множество икон, были большие подсвечники с горящими свечами. Постоянно горели три масляных лампады. Перед углом с иконами был аналой с псалтирью; ее читали, а часто пели.
Матушка была низенькая, вся беля, будто сделанная из воска. Глаза у нее были светло-серые и излучали свет. Она говорила очень медленно, мягко, нараспев, неспешно расхаживая при этом мелкими шажками по своему скромному жилищу. Большую часть времени она проводила за прялкой, творя при этом непрестанную молитву Иисусову. Люди приносили ей в подарок сотканный ими лен, но она отдавала его бедным и священникам на рясы. Кто бы к ней ни приходил, она всегда заставляла их пообедать или поужинать с ней, а сама ела очень мало. По понедельникам, средам и пятницам соблюдала строгий пост. Одежду носила простую, крестьянскую.
Она почти никогда не улыбалась. Любила и умела научить, и во время своих бесед часто неторопливо и торжественно осеняла себя крестом. Ее беседы были очень интереснее, обычно в форме притч, некоторые из которых оказывались предсказаниями. У нее был изумительный дар прозорливости, чему мы живые свидетели. Были также случаи настоящих чудес.
Однажды по дороге к Матушке из Дятловки я шла с группой молодых женщин, и одна из них Меланья, сказала, что Матушка, наверно, неграмотная и не умеет читать, потому что не ходила в школу, и все же она так много знает из евангелий и Библии. Когда мы пришли и немного отдохнули, Матушка, которая сидела на своей постели, сказала девушке – своей помощнице: "Мотя, достань мне книгу из сундука". Та достала ее и дала Матушке. Это была большая книга на старославянском языке. Я сидела рядом с Матушкой на ее кровати из твердых досок. Она положила книгу мне на колени и стала показывать на разные отрывки, говоря: "Они говорят, что я неграмотная, а давай-ка почитаем эту часть и эту", и она начала читать вслух.
Незадолго до ее смерти одна неграмотная деревенская женщина по имени Евгения пришла к ней и встала сзади. Матушка позвала ее и попросила почитать псалтирь. Сконфуженная женщина сказала, что не умеет читать. Но Матушка велела ей: "Бери, бери книгу. Открывай и читай". Евгения взяла книгу и, ко всеобщему изумлению, начала читать первый раз в своей жизни и так хорошо, словно делала это годами. Воистину, это было чудо.
К Матушке приходили многие священники и бездомные скитальцы, служившие в катакомбной Церкви, а также монахи из закрытых монастырей и схимники, жившие в чаще леса. Сама Матушка рассказывала о них тем, кто ее навещал. Очевидно, в ее келье совершался полный круг суточных Богослужений, что было большим утешением для лишенных Церкви. Они стекались к ней как к настоящей матери во Христе. Паломники из святых мест привозили ей освященный хлеб, который она как благословение раздавала своим духовным детям. Они привозили и воду из Святой Земли, Иерусалима и с Горы Афон, и она делилась с нами. Она велела нам в полночь зачерпывать обычной воды в ведерки и приносить ей, а сама вливала в них капли освященной воды. Так верующие, даже те, кто по тридцать лет не ходил в церковь, всегда имели святую воду. Когда, как часто бывало, приходили с обыском и видели бутылки со святой водой, то всегда думали, что там водка, и, не веря хозяевам, для проверки обязательно отпивали.
В 1935-37 годах схимник, очевидно, из закрытого Гомельского монастыря, отец Евгений, святой жизни человек, часто появлялся у Матушки ради духовного совета, а потом снова исчезал. Его искали власти. Когда в двадцатых годах появилась обновленческая "Живая Церковь", Матушка всем не советовала ходить туда, не крестить там детей и не венчаться. Когда началась позорная "коллективизация", она говорила, чтобы не вступали в колхозы, и многие из нас ее слушали и не вступали туда. В то время ее начало посещать еще больше людей, даже колхозники, она просила нас их не впускать. Потом (в конце тридцатых годов) православных священников больше не осталось: все были арестованы и высланы, а большинство их погибло.
Одна молоденькая девушка, Галка, которая часто приходила к Матушке, как-то раз вошла, как обычно. Матушка при всех сказала, что видела сон, в котором Галка падает в глубокую яму. Скоро мы узнали, что она ушла в "Живую Церковь" к обновленцам и полностью отошла от Матушки.
В другой раз к Матушке пришли три пожилые женщины, одна из них из Дятловки. Матушка им рассказала, что видела такой сон: она хочет раздать им хлеб, но его хватает только для одной, а двоим другим уже не достается. И оказалось, что эти двое тоже ходили к обновленцам.
Коллективизация отличалась абсолютно бесчеловечным обращением с ни в чем не виноватым крестьянством, которое буквально уничтожалось. Как раз перед ней, в 1937 году, был хороший урожай пшеницы. Мы сжали ее, но перед тем, как молотить, ее надо было немного подсушить. Поэтому оставили ее сушиться в амбаре, и некоторые из нас, женщин, решили тем временем навестить Матушку и принести ей немного муки. Мы заняли муку у соседки Насти и отправились в путь. Когда пришли к Матушке и стали готовить ужин, она сказала: "Нет, деточки мои, блинов мы не поедим". Мы возразили: "Мы тебе муки принесли и блинов напечем, а дома у нас пшеницы много". Но она несколько раз повторила: "Нет, нет, не поедим мы блинов, никаких блинов". Вернувшись домой, мы к великому своему горю узнали, что председатель сельсовета Блюмкин распорядился забрать всю нашу пшеницу. А чтобы расплатиться за муку, которую мы заняли у Насти, мы отработали у нее в огороде. Так что мы действительно не поели никаких блинов.
Когда на сотни километров вокруг не осталось ни одного священника, а подошла Пасха, люди обратились к Матушке с вопросом, как и где можно освятить наши куличи и другую снедь для Пасхи. Она дала следующий совет: "Идите в лес и там в полночь начинайте петь "Воскресение Твое, Христе Спасе", "Христос Воскресе" и другие пасхальные гимны, которые поются обычно хором, а куличи положите на землю и там оставьте до рассвета. А когда на них падет утренняя роса, знайте, что они уже освящены. Сам Господь их освятил!" Так верующие и делали. Несколько семей собирались вместе и проводили пасхальную ночь в лесу, потому что собираться в домах было уже опасно. Позднее даже в лесу собираться стало опасно, поэтому мы обычно выставляли горшки с пасхальной трапезой во дворе на высокое место на всю ночь на Божие благословение. И верим, что Сам Бог благословлял и еду, и нас через молитвы нашей святой матушки Агафии.
Сразу после смерти моего пятилетнего сына Евсея я пошли со своим горем к Матушке, взяв с собой горсть земли с его могилы, потому что его похоронили без священника. Когда пришла, Матушка приветствовала меня, как всегда, с радостью. О моей утрате она уже знала. Мы с ней сами пропели на упокоение души и панихиду и улеглись на ночь. Утром матушка спросила меня: "Ты видела своего сыночка?" Я ответила отрицательно. "А я, душа моя, видела его, – сказала она. – Если бы ты только знала, как он там счастлив, то попросила бы Господа забрать и других своих сыновей". Действительно, мир иной был ей близок!
Раньше, в 1922 году, когда я как-то пришла к ней, она сказала, что ее посетил святитель Феодосий Черниговский и сказал, что коммунисты хотели исследовать его мощи, но он восстал из гроба и пришел к ней. Вскоре стало известно, что его мощи после того как советские власти их открыли, были кем-то украдены, и их местонахождение с тех пор неизвестно.
V
Моя супруга видела часто Матушку, но я, хотя очень этого хотел, не имел такой возможности. Потом однажды Матушка прислала сказать, что хочет видеть нас обоих. Я боялся идти, потому что у меня не было документов (советские власти требовали специальное разрешение на любой уход с места жительства). А потом вдруг я увидел сон – две женщины в белых облачениях, блестящие белые волосы и нимбы вокруг их светлых голов. Я смог понять, что одна из них – это старица Агафия, но другую не мог узнать. Я мог только предположить, что это могла быть или ее мать, или, страшно сказать, Сама Пресвятая Богородица. Проснувшись, я решил идти и наконец повидать старицу Агафию, несмотря на опасность. И вот мы пошли, и по дороге все было хорошо. Когда пришли и вошли в ее маленький дом, я сразу ее узнал по сну, виденному мной. Но так и не узнал, кто была та, вторая в моем сне.
Ее жилище представляло собой довольно маленькую крестьянскую избу в одну комнату, стены были покрыты иконами, горели три лампады; ее кровать были из досок, покрытых домотканым половичком; было несколько аналоев и подсвечники с горящими свечами. Она встретила нас, сидя на своей кровать. Были люди, которые за ней ухаживали. Андрей еще жил там.
Я подошел к ней и склонился, чтобы принять благословение, но она не дала поцеловать свою руку, а положила мне ее на голову и стала целовать мою голову. Я не хотел, чтобы она это делала, говоря, что я грешник. Она подняла мою голову и сказала: "Почему, миленький, ты не хочешь, чтобы я поцеловала твою голову?" Очевидно, она предвидела все страдания, через которые мне предстояло пройти в ближайшем будущем и которые, действительно, начались после 1938 года, когда я был арестован.
Мы немного отдохнули, послушали ее приятную беседу, потом поужинали и вместе помолились Богу. С ней было хорошо, уютно, и хотелось плакать не от горя, а от умиления, того неописуемого чувства тепла и нежности, когда вашего сердца касается Божия благодать. Уложив нас спать на полу и попросив лечь у аналоя и икон, она сама, сидя на кровати, молилась Господу всю ночь, постоянно торжественно крестясь.
Утром, когда мы встали, помолились и позавтракали, я сказал ей, что у меня в Черниговской области в деревне М. есть сестра. Тогда она благословила нас идти к ней и сказала: "Идите спокойно, деточки мои, куда вам надо. Я буду молиться Богу о вас". И так мы "нелегально" прошли больше пятидесяти километров, повидали мою сестру и с Божией помощью благополучно вернулись домой. Больше мне не пришлось видеть старицу Агафию .
Старица Агафия часто встречалась с праведниками, жившими по всей округе. Многие были настоящими прозорливцами, как и она. То были или ее духовные дети, или ее духовные единомышленники, которым она посылала наших людей из катакомб для духовного наставления и утешения. Я любил их посещать и чувствовал свое духовное родство с ними: мы все стали противниками духу антихриста, овладевшего нашей, когда-то славной и святой, а сейчас обнищавшей и несчастной страной Россией.
Ксения – праведница из Лоева
В городке Лоев на Днепре жила святая женщина, болевшая в течение тридцати лет. Ее парализовало сразу после свадьбы. Муж ее пять лет прожил с ней, но потом не выдержал и ушел. Через какое-то время он узнал, что она стала известна как прозорливая и к ней ходит много людей, и вернулся к ней. За ней ухаживали девушки и благочестивые женщины, поскольку двигать она могла только руками, ноги ее не слушались. Матушка Агафия знала ее и посылала к ней людей, так как она могла утешить страждущее сердце.
В 1940 году я с моим другом Афанасием решили отправиться в Киев купить кое-какую одежду. Поскольку пароход до Киева останавливался в Лоеве, мы решили плыть на нем. Но когда пришли в Лоев, Днепр уже быстро замерзал, и мы побоялись, что можем застрять во льду и поэтому нашу поездку в Киев решили отложить и сходить вместо этого к прозорливой больной Ксении. Но не знали, где она живет, а уже стало темнеть.
А в это самое время она попросила приготовить еду для двоих гостей, сказав, что к ней должны прийти два путника – Тихон и Афанасий. Потом она велела своему мужу идти в определенное место на улице, где он встретит двоих молодых людей, которые ее ищут. И он нас нашел, спросил, не мы ли ищем больную и, когда мы в удивлении кивнули, отвел нас к ней. Как только мы открыли дверь, она начала петь псальм, который мы хорошо знали и любили, и мы, воодушевленные всеми этими чудесами, присоединились к ней:
"Завтра, завтра в дом Закхея Гость таинственный придет. И, бледнея и немея, Перед ним Закхей падет.
Гость священный, Гость небесный! Ты так светел, так лучист! Но сердечный дом мой тесный И не прибран, и не чист!
Где же Гостю послужу я? Тут и там все был порок, Тут и там, где не гляжу я, Вижу все себе упрек.
Чем же Гостя угощу я? Добрых дел минувших дней, Все ищу и не найду я, Весь я в ранах и грехах.
Был ответ: "Не угощенья, Не здоровых Я ищу, Завтра к чаше исцеленья Я болящих допущу.
Завтра собственною кровью Благодатию Отца, Духом мира и любовию Весь зайду я к вам в сердца.
Хоть бы вся душа истлела В знойном воздухе грехов, Моего вкусивши Тела Возродится к жизни вновь".
Как в надежде чист душою, Будто кто-то говорит: "Завтра, завтра Гость Закхея И тебя ведь посетит".
О, приди же, Гость священный, С чашей жизненной Своей: Ждет грехами отягченный, Новый ждет тебя Закхей!"
Потом, помолясь Богу, мы ужинали, и во время ужина читали вслух духовные книги. Потом нас определили на ночлег. Когда утром мы уходили, она сказала нам не ездить в Киев, а все купить в этом городке и спокойно вернуться к своим семьям.
Праведный Парамон – мученик
В городском поселке Брагине жил чистой жизнью шестидесятипятилетний одинокий мужчина. Родители его давно умерли, и он в их доме жил один-одинешенек много лет, проводя жизнь в постах и молитвах. Домик был небольшой и стоял на окраине, его окружал большой сад. В поселке – две церкви, и, когда они расписались в верности советской Церкви (митрополиту Сергию), он перестал в них ходить и молился дома.
Однажды в июне я посетил этот город. Я был с моим другом Афанасием – не с тем, что в прошлый раз, а с другим. Было воскресное утро, и мы шли в церковь. Подойдя ближе, увидели, что на крыше церкви вместо православного креста – красный флаг и серп с молотом. Мы пошли в другую церковь, но и она была отмечена таким же клеймом антихриста. Тогда мы решили совсем не ходить в церковь, а вместо этого навестить знакомого нам Парамона.
Он был очень рад нас видеть. Парамон был плотный, немного ниже среднего роста, с лысой головой и довольно большой бородой, еще не поседевшей. Он пригласил нас в дом, все стены которого были увешаны иконами, было много лампад, горевших перед святыми иконами. Он даже показал нам портреты Царя и новомученика Николая II. Они были спрятаны в большой кладовке, стены которой украшало много старых редких портретов. Осмотрев все, что он показал, мы вышли в сад. Он был пышный, со множеством высоких и тенистых деревьев, изобилующих плодами. Ему как-то удалось почти до конца уберечься от колхозов и всех ужасов и лишений адской советской системы, при которой все уничтожалось коммунистической властью.
Здесь, в саду, он рассказал нам о чуде, которое наблюдал в этом самом саду как раз неделю назад. Первого июня он вдруг увидел в воздухе несколько необычно больших птиц, обвитых небесно-голубыми лентами. Пока он на них смотрел, птицы стали парить над его садом. Вдруг одна из них опустилась в сад и вопросила его: "Что ты видишь, Парамон?" Окаменев, он сказал: "Не знаю". Птица молвила: "Мы летим на Восток проложить путь для Восточных Царей на Запад". И она взмыла ввысь к своей стае, полетевшей на восток. Через неделю разразилась война, а вскоре местные партизаны узнали о портретах Царя у Парамона и его образе жизни, и в этом самом саду его долго пытали, а потом убили. Он умер смертью мученика в июле 1941 года.
Новомучениче Парамоне, моли Бога о нас!
Иеросхимонах Евгений
Много удивительных людей посещали матушку Агафию – тайные пустынники из чащи леса, схимники и странствующие бездомные катакомбные священники. Одним из таких был отец Евгений, который был родом не из наших мест. Он тайно служил в нескольких селах. Люди говорили, что он человек ученый и что Бог многое открыл ему: он давал людям весьма полезные светы.
Он был высокий, очень энергичный, совсем седой. Должно быть, ему было лет восемьдесят или больше. Он ходил в подряснике, лишь иногда пряча его под рваной крестьянской одеждой. Когда появлялся этот святой старец, люди сразу об этом узнавали и шли к нему за духовной помощью.
Одна бедная деревенская девушка заболела опасной болезнью и, доверяя Богу больше, чем людям, хотела совершить доброе дело – принести в дар воск для церковных свечей. И дала такой обет, но не могла ничего найти, кроме нескольких метров льна для полотенец. Она принесла это Старцу, который, конечно, ничего не знал о ее обете. Когда она пришла к нему, то увидела, что в избе, где он остановился, сидят и терпеливо ждут множество людей. Как только она переступила порог, прозорливый Старец повернулся к ней и спросил: "Принесла мне, что обещала?" Расстроенная, она сказала, что у нее только ткань, а воск она не смогла найти. Улыбаясь, он принял ее дар и сказал: "Ты достанешь воск как-нибудь в другой раз".
Однажды он остановился на две или три недели в деревне на берегу Днепра у крестьянина Акима. Бог открыл ему, что местный сельсовет собирался отобрать у этого человека все сено, тулуп, лошадь со всей упряжью и другое. И отец Евгений надел этот тулуп, сказав, что он ему очень хорошо подходит и что в нем хорошо бы навестить матушку Агафию. Походив в нем немного по дому, он снял тулуп и повесил его обратно на стену. А то жена крестьянина уже испугалась, что он не вернет его. Тем временем Аким запряг лошадь, чтобы ехать к матушке Агафии. Отец Евгений вышел и сказав: "Да, поедем сейчас", сел в повозку и, показав на стог сена, добавил: "Продай все это сено и выпей. Нам оно не потребуется". Но Аким сказал: "Что ты говоришь, Батюшка, на что мы будем жить? У нас ничего не будет!" Строго и печально посмотрев на него, отец Евгений произнес: "Именно так мы и будем жить – ничего не имея!" Аким правил, ничего не понимая. Они навестили Матушку и вернулись обратно. В тот самый момент, когда они въехали во двор, появился председатель сельсовета. Он забрал и тулуп, и сено, и лошадь с упряжью. Так исполнились все предсказания отца Евгения. Потом бедная крестьянская жена горько жалела, что они не отдали ему тулуп.
Однажды моя жена пошла с несколькими женщинами повидать матушку Агафию, чтобы послушать ее духовные наставления и помолиться вместе с ней. Идти им надо было больше сорока километров. Когда пришли, после обычных приветствий Матушка повернулась к моей жене и озабоченно сказала: "Чадо мое, иди обратно, поторопись. Тебе нужно быть дома". Жена хорошо знала, что она прозорливая, и поэтому поторопилась домой. Едва вола в дом, как явились сотрудники НКВД арестовывать меня. Благодаря Матушке Агафье мы успели попрощаться.
VI
Все это время советские власти хотели арестовать матушку Агафию, но боялись, зная, что она прозорливая. Когда она жила у Андрея, они арестовали его жену Мотю (Матрену). Потом одна вдова, жившая со своей четырнадцатилетней дочерью в поселке Мохове, взяла ее к себе, и советы арестовали и эту вдову. Тогда Андрей забрал ее обратно, и за ней стали ухаживать его сыновья. Потом арестовали и выслали Андрея со всей его семьей. После этого дважды приходили арестовывать ее, но не могли.
Матушка Агафия больше чем за год вперед предсказала свою смерть; она говорила нам об этом и была готова к ней. Для погребения она приготовила одежду всю ярко-зеленого цвета. Говорила нам, что ее заморят голодом до смерти. Мы говорили, что ни при каких условиях этого не допустим, но она отвечала: "Деточки мои, вам не разрешат приходить ко мне. Поставят вооруженную охрану – и я умру". И все произошло так, как она говорила.
То, что она говорила верующим о советской власти, то же самое она говорила и коммунистам. Она не боялась и называла их "безбожниками – слугами сатаны". Когда в НКВД сообщили, что старуха по имени Агафья учит людей не подчиняться Советам, называя советскую власть безбожной и говоря, что она от антихриста, то четырех молодых энкаведешников послали арестовать ее и доставить в Гомель. Когда они пришли к ней домой, их охватил ужасный страх, и они побоялись ее трогать. Один говорил другому: "Забирай ее", а другой отвечал: "Нет, ты забирай", а потом сказал: "Я боюсь ее трогать, она у меня к рукам приклеится". Он говорил так, потому что было известно, что у нее ноги "склеены вместе", и они считали ее какой-то ведьмой. Ей тогда было 119 лет. И так они ничего не смогли с ней сделать.
Тогда пришел приказ уморить ее голодом. В феврале 1939 года вооруженные охранники окружили ее бедное жилище, и никому не разрешалось даже подходить близко. Охранники были там все время – день и ночь, их регулярно меняли. Прошло две-три недели.
Верующие приходили, смотрели на дорогую их сердцам избушку на холме, знали, что там умирает без помощи Божия святая, помогшая стольким людям, и ничего не могли сделать, чтобы ей помочь. Стражникам велено было стрелять, если потребуется.
Потом донесся печальный крик, как похоронный звон: "Идите хоронить Агапку", ее не стало. Священника не было. Местные жители похоронили ее на сельском кладбище. Когда хоронили, мы там не были, приходить было опасно. Мы, ее духовные дети, собрались в деревне Бурицкой в шестидесяти с лишним километрах оттуда и всю ночь, не выходя из дома, читали отпевание и пели панихиду, поскольку найти священника было совершенно невозможно. Мы, женщины и девушки, разделили между собой всю псалтирь, по одной кафизме, так что чтение продолжалось сорок дней. И так мы молились о ней Богу не только сорок дней, а весь год. Мы не забываем нашу дорогую Матушку, которая спасала нас и питала духовной пищей во время ужасного голода.
Святая мати Агафие, моли Бога о нас!
Тихон и Фекла Т.
Из книги отцов Германа и Серафима Платинских "Отверженные святые России" ("Russia's Catacomb Saints").
«Под серпом и молотом». Сборник рассказов и воспоминаний
Андре Шенье
Прочел Ленотра об Андре Шенье.
Мало кто знает, что знаменитый французский поэт был француз только наполовину. Ленотр рассказывает, что Париж и двор Людовика XV настолько поразили и очаровали «одного из восьми богатых вельмож», бывших в свите посла Отоманской империи, вручавшего свои грамоты французскому королю в марте 1721 года, что этот вельможа, возвратясь на родину, в Стамбул, до конца жизни остался фанатическим поклонником Франции. Он даже свою новорожденную дочку назвал по-французски, Елизабет, и воспитал ее в таком восхищении перед французским двором, что она до двадцати пяти лет ждала себе жениха не иначе как в образе прекрасного рыцаря из Парижа, а не дождавшись, вышла все-таки за француза, за скромного советника французского посольства, Людовика Шенье.
Вот от этой-то мечтательной турчанки и родился Андре Шенье, говорит Ленотр. Когда ему сравнялось три года, родители его переселились в Париж. И он привез сюда с собой, в своем младенческом сердце, унаследованную от матери жажду прекрасного и ту страстность, что создают поэты, а мать - свои наконец-то готовые осуществиться мечты. Действительность, однако, оказалась и для него, и для нее очень жестокой.
Низкое небо, грязная мостовая, дома с обсыпавшейся штукатуркой, серая трудовая толпа, мелочность нравов, ничтожность черни, спесь знати - таким представился г-же Шенье Париж. Двор, который она могла видеть только издали, показался ей только скучным гнездом интриг и честолюбий. А к этим разочарованиям присоединились денежные и хозяйственные заботы. Средства семьи были скудны, г. Шенье долго и понапрасну искал места. Наконец, ему предложили отправиться в качестве консула в Марокко. Он уехал и пробыл в отсутствии целых семнадцать лет. Когда же вернулся, был уже канун революции. И вся семья оказалась настроена весьма революционно.
Г-жа Шенье, с трудом воспитавшая пятерых детей, была ожесточена против общества, находила его отвратительным, ибо не смогла при всех своих достоинствах и гордом сознании их, занять в нем положение. Не имея возможности выделиться при дворе, она замкнулась в кружке из нескольких остроумцев, скептиков и фрондеров, партизанов новых идей. Таких было тогда много. Они в сущности вовсе не желали разрушения старого мира, говорит Ленотр; но им очень нравилось критиковать его и легкомысленно желать победы утопистам. Эти любители туманного будущего и новшеств назывались в то время философами; они заигрывали с утопистами, как буржуа наших дней заигрывают с социализмом, забывая об ужасном пожаре, который, играя огнем, произвели наши предки сто лет тому назад. И вот к ним-то и тянулась г-жа Шенье.
Да тянулись и прочие члены семьи. А когда, наконец, революция разразилась, открыто стали на ее сторону.
Брат Андре Шенье, Мари Жозеф, писал напыщенные трагедии, подписывался «шевалье де Шенье», письма свои запечатывал печатью с гербом и графской короной и раболепствовал, чтобы сыграли при Дворе его «Аземира». Отец бегал и унижался перед сильными и знатными, стараясь получить пенсию. Когда же революция разразилась, сын и отец немедленно вспомнили каждый свое, - сын то, что его «Аземир» был освистан, а отец скудость пенсии, - и превратились в ярых демагогов. Мари Жозеф особенно отличился, - написал новую пьесу, настолько революционную, что она, по отзыву К. Демулена, «двинула дела гораздо быстрее октябрьских дней». И вышло таким образом, что судьба дала Андре Шенье видеть не только общую низость, которой поразила его революция, но и частную, в своей родной семье.
Андре долго жил в Лондоне, совсем не интересуясь политикой и предаваясь только развлечениям, которых требовала его сильная и горячая натура. Но в 1790 году он возвратился во Францию и попал в вихрь всеобщего энтузиазма. Туг, не за страх, а за совесть, он на время страстно поверил «в обновление человечества, достойное благ Свободы и подчиненное всемогуществу Разума».
Однако время это длилось не долго: он был для революции слишком умен, зряч и благороден. Он быстро отличил в толпе, кинувшейся на добычу, наивных глупцов от убийц по найму и по инстинкту, и тотчас же принял участие в контрреволюционной борьбе с тем пылом, который называли даже «кровожадным» и который, конечно, состоял только в благородной ненависти к подлой кровожадности революционеров. Его душа, полная любви ко всему высокому, прекрасному и чистому, была потрясена зрелищем торжествующего мошенничества и зверства, попрания всех святынь и традиций, видом всей той циничной лжи, пошлости, грязи и тирании, которыми отличаются все «взрывы народного гнева», и он не мог не восстать на революцию, а восстав не мог не погибнуть. И гибель эта была ужасна.
В начале 1794 г. он скрылся в Версаль. Скрылся не из страха, а просто потому, что слишком устал от революционной мерзости. Измученный, он отдыхал здесь среди мраморных богов, полуразрушенных портиков, огромных водоемов, где отражалось небо, лесных аллей и чащей. Сарду всего тридцать лет тому назад записал рассказ одного старика, который часто видел Шенье в ту пору: это был, по словам старика, маленький, коренастый, смуглый человек с горящими глазами, квадратным лицом и огромной головой.
В первых числах марта Шенье тайно сообщили о предстоящем аресте его друга Пасторета. Он немедленно кинулся в Пасси, где Пасторет скрывался в доме родителей своей жены. Пренебрегая опасностью, он прошел Сен-Клу, Булонский лес и вечером, в темноте, вошел в Пасси, надеясь через несколько минут увидеть Пасторета и увести его в Версаль. Но было уже поздно: Пасторет был уже арестован, Шенье застал только его жену, в слезах и отчаянии. Он начал ее утешать, ободрять, торопить бежать. Но вдруг - стук в дверь:
- Именем нации!
И через мгновение в дом ввалилась ватага «членов революционного Комитета Пасси». И началось все то, что так страшно знакомо нам, свидетелям «великой российской революции».
Что это были за люди, спрашивает Ленотр, и какой историк достойно опишет, наконец, их, громкие деяния?
Все, что было мало-мальски честного в стране, уже давно прокляло «великую французскую революцию», старалось бежать от нее, терпеть ее молча, жить в самом незаметном и скромном труде. Все отказывались от чести заседать в этих революционных комитетах, обязанность которых заключалась в шпионстве, доносах, арестах. Каким же людям были по вкусу эти обязанности! И тем не менее во Франции насчитывалось в то время более двадцати тысяч таких комитетов! Это ли не позор, не растление страны!
Для ареста Шенье, говорит Ленотр, не было никакого предписания, никаких указаний свыше. Но эти скоты были одарены каким-то животным инстинктом. Они верно учуяли аристократа в незнакомце, случайно ими встреченном. Они угадали, что в руках у них благородное и гордое сердце, хорошая добыча для эшафота, - угадали, несмотря на то, что все были пьяны, пьяны настолько, что глупость их превзошла все границы. Протокол допроса, составленный ими, состоял из такого нелепого набора фраз и был так чудовищно безграмотен, что Шенье отказался подписать его...
Посадили Шенье в тюрьму Сен-Лазар, старое, грязного цвета здание за тремя железными решетками, похожее на гигантскую вонючую клетку для диких зверей, набитое сверху донизу узниками, которые вечно стонали и выли, чувствуя себя стадом, согнанным на двор бойни. И как только его посадили, он решил умереть:
- Приди, приди, о смерть, освободи меня, - пишет он, войдя в тюрьму.
Но могло ли его страстное сердце принять столь скорую и безмолвную смерть?
- Как? Умереть, не плюнув в лицо террору? Умереть, не узнав, не осмеяв, не повергнув в грязь палачей и словоблудов? Не оставив ничего, чтобы могло умилостивить историю за всю тьму убиенных?
И Шенье остался жить, ждать казни, чтобы писать и проклинать. «И слава ему - говорит Ленотр, - слава поэту, выразившему возмущенную душу изнасилованной Франции, кинувшему из темницы анафему тем, кто обесчестил ее!» Прекрасные слова. Только одну ли Францию обесчестила ее «великая революция»? Не всю ли Европу, не все ли культурное человечество?
Казни шли непрерывно, изо дня в день. И поэтому Шенье не скоро дождался своей очереди, - его казнили только в первых числах Термидора. Родные его оставались сторонниками революции, - брат был даже в среде наиболее могущественных вожаков, - и то ли поэтому, то ли по беспечности надеялись, что его просто «забудут» в тюрьме. В ужасе был один старик отец, который неустанно бегал по «комитетам», моля о снисхождении к сыну. В первых числах Термидора он дошел до самого Барера и долго заклинал его, плакал перед ним. - «Прекрасно, - сказал наконец Барер, утомясь этой сценой, - твой сын будет через три дня свободен».
И точно, ровно через три дня, когда старик сидел в своей квартире, полный надежд на близкую встречу с сыном, в передней раздался звонок. Обезумев от радости, - уж не Андре ли это? - он кинулся к двери, распахнул ее - и увидел Мари Жозефа: тот был так бледен, лицо его было так страшно и многозначительно, что никаких сомнений больше не оставалось...
В самом деле, как раз в этот самый час Андре Шенье обрел полную свободу: в этот час телега с двадцатью пятью обезглавленными трупами, среди которых был и труп Андре, покинула площадь, где совершались казни, и направилась за Париж, к одной заброшенной каменоломне. В эту каменоломню уже шесть недель подряд, изо дня в день, валили казненных, и возле нее с утра до вечера предавались своему отвратному занятию некие люди, которые снимали с трупов окровавленную одежду и швыряли их затем в братскую могилу.
Так же, конечно, поступили эти люди и с одним из самых великих поэтов Франции, посмевшим «не принять революции», не преклониться перед ее идолом.
В Праздник Рождества Христова в Одесском Архангело-Михайловском храме была отслужена Божественная Литургия и прошли Рождественские мероприятия - детский утреник и праздничная трапеза.
... В 1933 году Рождество Христово в воскресенье пришлось. Колхоз работал в бывшем удельном лесу по лесозаготовке; торопились наряд свой к празднику кончить, а не успели. Пустяки остались, а всё же не окончено: скажут «религиозный дурман выполнение плана сорвал». Бригадир, Иван Никитич, свой человек, а тут побоялся:
— Ничего не поделаешь, ребята, сказал, придётся ночевать: утром закончим пораньше и домой праздновать.
Потемнели лица, а что сделаешь? А тут-то Гриша Молчок и подходит:
— Отпускай, говорит, — Иван Никитич, людей домой. — Мы, — говорит, — останемся и завтра полегоньку к вечеру закончим. А люди пусть вздохнут.
Обрадовался бригадир.
— Всей бригадой останетесь?
— Ну да, всей... Пегов съездит с вами домой; ты ему отпусти там чего можно сегодня на ужин и завтра на день. Он привезёт.
— Добре, — покрутил головой Иван Никитич, — чудные вы люди, право, — и пошёл собирать колхозников к отъезду.
Опустел лес. Морозный день вечерел. В длинном дощатом бараке горит каменка. Несколько женщин метут пол, моют стол и лавки, развязывают узелки и достают из них спрятанные иконы... Мужчин нет: они снаружи стоят, укрывшись от ветра за стеной барака, и внимательно слушают Григория Лукьяновича...
— «И не было Им места в городе, и пошли Они в пещеру, куда пастухи загоняли стадо на ночь...» За городом была эта пещера... За городом умер и Господь наш... Не освятил Он городов ни рождеством Своим, ни спасительною смертью. Ничего не принесли ему города в дар, как сделали это люди земли... Нечего было принесть городам: ничего они не имели, кроме выдуманной не во славу Божию городской безполезной жизни... Спеленала Пречистая рождённого Бога и Сына, положила Его в ясли, а Сама, я думаю, заплакала, Боже мой и Господи, говорит, прости мiр Твой, что такую встречу устроил он Тебе». А Иосиф, наверное, с болью в сердце думал: «Господи, почему Ты избрал меня бедного и слабого хранить Тебя и Матерь Твою? Нет у меня денег, нет ни слуг, ни власти, чтобы достойно устроить или защитить Вас... Вот лежишь Ты в овечьих яслях, плачет в холодной пещере Матерь Твоя, а я не знаю, чем утешить Её»... И дал Господь знак плачущей Матери Своей, Иосифу, отцу нареченному, всему мiру жаждущему Его и не ждущему, и городам, в которых не захотел Он ни родиться, ни умереть: великое множество ангелов явилось на небе и запели священную песнь: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение»... Утешила, обрадовала и успокоила всех эта песнь. Утешилась Пречистая, видя, что Сын Её не гневается на род людской, принеся ему волю к добру и мир между собой и Богом. Утешился Иосиф, поняв, что не нужны Господу земные удобства и что неисчислимые легионы ангелов имеет Он и Сам поможет сохранить Пречистую Деву Богородицу и Младенца-Господа... И земля обрадовалась, что снято с неё проклятие Божие за пролитую кровь пастуха — Авеля. За кровь первого мученика из пастухов, Авеля, пастыри получили первые весть об Искупителе, первые и сподобились поклониться Ему.
Григорий Лукьянович замолчал, и поднял глаза к небу, как будто ожидая оттуда славословия ангелов. И все тоже посмотрели на небо.
Заскрипели сани; возвратился Пегов с продуктами.
В бараке было уже убрано и чисто. На передней стене виднелись развешенные иконы, у стены на столе, покрытом скатертью, лежал узелок о. Григория и оловянное блюдо, заменяющее подсвечник: несколько свечей горело перед иконами. О. Григорий развязал свой узелок: в нём оказались подрясник, епитрахиль, две книги и походная дарохранительница. Началось богослужение. Уставщик затруднился бы определить название этой службы. Это было богослужение по уставу, который останется в Церкви на вечные времена, в память последнего — одиннадцатого гонения на христиан. Два раза в году будет совершать Церковь такое богослужение: в день памяти мучеников, исповедников и праведников, в годину отступления просиявших, и в день прощения Руси — празднуя воскресение нашей Родины.
Молящиеся твёрдо знали порядок службы, так как молитвы и чтения были самые общеупотребительные. Богослужение как бы конспектировало собой необходимый запас знаний веры, которого верующие нигде, кроме церкви, получить не могли. По обычном начале, по «Отче наш», народ пел «Верую» и затем читалась глава Второзакония, содержащая 10 заповедей. После этого все пели «Во царствии Твоем», «Богородице Дево» и читалось Евангелие. Затем следовало: «Воскресение Христово видевши», ирмосы «Отверзу уста моя», и общеизвестные песнопения: «Под Твою милость», «Заступнице усердная», «Правило веры» и др. После «Отче наш» священник причащал запасными Дарами, и верующие пели «Да исполнятся уста наша». Затем следовала лития по усопшим. В дни великих праздников пелись тропарь и ирмосы праздника.
В конце службы о. Григорий обратился к народу с поучением.
— Почему, братья, — сказал он, — мы здесь — в лесу собрались славить Родившегося Господа? Разве нет церкви в нашем колхозе, где сейчас тоже идёт служба, и где поют те же священные слова: «Христос раждается — славите»… Почему мы не вместе с ними, почему наши молитвы не идут к престолу Божию из одного храма? Потому, дорогие мои, что получили мы весть от Господа «не возвращаться к Ироду, а иным путём идти в страну свою». Когда призвал к себе Ирод первосвященников и книжников, и спросил их: «Где должен родиться Царь Иудейский?», те отвечали ему точно: «В Вифлееме Иудейском». Узнали ли когда-нибудь матери избиенных Иродом младенцев, что кровь их была пролита по точному указанию первосвященников храма Божия? Осознали ли когда-нибудь эти первосвященники, какое преступление совершили они, открыв Ироду место рождения Господа? Неужели не поняли они, что не Ирод, а они — главные виновники Вифлеемской резни? «Но откуда, спросят некоторые, могли они знать цель вопроса Ирода?» Да разве они не знали, что такое Ирод? Достаточно хорошо знали, но у них были свои соображения; это выяснилось впоследствии, когда спасшегося от Ирода Господа убили сами эти первосвященники. Вот поэтому, братия, мы не в их храме. Мы не откроем Ироду, в чьих душах родился сегодня Христос. Мы не хотим крови младенцев. «А разве — спросит кто — священник в колхозном храме предаёт Господа?» Да, предаёт. Страшное это дело творится сознательно. И не только предаёт своего Царя, но и младенцев Ироду к избиению готовит. Знаем мы, что все посещающие церковь взяты на учёт агентами Ирода. Они не считают своим царём Ирода, а ждут своего царя, и вот священник колхозного храма указывает на них Ироду и говорит: «Смотри, вот в душах этих младенцев Родившийся сегодня Царь. Они не верят мне, что ты — Ирод — царь их: они пришли сюда молиться о пришествии царства Того и, следовательно, о конце твоего, Иродова»… Поэтому мы и в лесу. И не только этим явным предательством страшны священники Божии на службе Ирода. Более страшны они тем, что сами убивают в душах младенцев надежду на спасение от Ирода. Они уверяют от имени Бога, что будто бы Ирод и есть настоящий, законный, Самим Богом поставленный царь, и что только Ирод может дать земле мир, а людям благоволение… Поняли ли вы, братия, почему мы не там? Мы кричим мiру, принявшему Ирода: «Не верьте, Ирод не наш царь». Не слушайте лжесвященников: они уже не Божьи, а Иродовы слуги. Никогда не сможет Ирод дать земле мир и людям благоволение: только кровь невинных будет лить во всё время царствования своего». И когда голос наш дойдёт до сознания младенцев и поймут они правду, тогда рухнет царство Ирода, и во вновь освящённом нашем сельском храме будет священником иерей Божий, слуги же Иродовы не будут допущены к престолу Божию...
"Дар языков. Повесть о жизни тайноцерковников" Брат Захарий
25 декабря/ 7 января 2016 г. в Одесском Свято-Иоанновском женском монастыре (РПЦЗ) отметили Рождество Христово.
Всенощное бдение и Божественную литургию возглавил Высокопреосвященнейший Георгий, архиепископ Кишиневский и Молдавский. Ему сослужил иеромонах Дула (Патоска). Было много паломников и причастников.
После праздничной Божественной литургии, на которой владыка Георгий зачитал свое Рождественское послание, Высокопреосвященнейший Георгий, Матушка с сестрами и все гости отправились с праздничной иконой в монастырскую трапезную. Во время обеда все присутствующие пели рождественские колядки.
Песнопения праздника нам благовествуют о главном смысле нынешнего торжества, такими словами: "Христос раждается прежде падший воскресити образ". И дествительно Христос пришёл на землю, воплотился: "нас ради человек и нашего ради спасения".
Дорогие мои! Великое таинство совершилось в воплощении Сына Божия. Две очень разные природы: Божеская и человеческая, пришли в ипостасное единение - неслитное, но в тоже время неприложное. Человеческая природа стала причастной Божеского естества, обожается. Иными словами, Бог снизошёл к человеку, чтобы спасти его от греха и смерти и привести в единение с Собою. Как пишет праведный Николай Кавасила, Он: "Сам уничтожает одно за другим все припятствия: природы - Своим воплощением, грех - Своею смертию, смерть - Своим Воскресением".
Братья и сестры! Отныне вложена в наше человеческое естество Божественная закваска, которая должна заквасить всю человеческую природу. Потому что Христос стал единосущен нам по человечеству, то есть стал подобным нам во всём, кроме греха, а значит Новым Адамом - начатком святого человечества. Теперь, каждый из нас призывается и может стать святым, то есть: очиститься, исцелиться от греховной проказы и освятиться, обожиться - стать Храмом Божим. Великое благодатное дарование нам дано Господом Иисусом Христом. Осознаём ли мы это? Итак, да не утратим из-за нашего нерадения, эту великую спасительную возможность, усвоиться Христу. Приложим все свои усилия, чтобы грех и смерть, с помощью Божией, прекратили обладать нами. Ведь: "С нами Бог! Разумейте языцы, яко с нами Бог!".
В Свято-Троицкой церкви Родополиса в Аттике (ИПЦ Греции), в воскресенье перед Рождеством Христовым, Митрополит Хризостом Аттикийский отслужил Божественную литургию.
В богослужении также участвовал уважаемый старец - о. Игнатий Бафас.
Оптинская смута 1910-1912 гг. – важнейший фрагмент позднего периода истории оптинского старчества. В эти годы, небольшая часть братии выступила против своего настоятеля – архимандрита Ксенофонта (Клюкина), и скитоначальника и старца – преподобного Варсонофия (Плеханкова). Осуждались методы духовного и хозяйственного руководства обителью. Обвинения поддержали некоторые светские влиятельные особы. Использовались как публикации в периодической печати, так и жалобы в епархиальное управление и Св. Синод. Хотя обвинители не смогли ничего доказать, эта кампания достигла значительного успеха – из монастыря был переведен старец Варсонофий, который через год после этого почил (1 (14) апреля 1913 г.).Причины смуты и ход событий получили некоторое освещение в литературе[1]. Вместе с тем, никто из исследователей не пытался рассмотреть эти события, в контексте похожих событий церковной и монашеской жизни начала XX века. Такой контекст очевиден, и в нем выявляется целый ряд похожих, по сути и по времени, явлений. Возможно, этот подход поможет лучше понять происшедшее в Оптиной Пустыни в 1910-1912 гг.
Прп. Варсонофий Оптинский
В истории монашества известно немало случаев восстания братства, или части братства, на своего игумена. Такой участи не избегали даже преподобные отцы, например – Савва Освященный, Венедикт Нурсийский, Симеон Новый Богослов, Феодорит Кольский, Трифон Вятский, Дионисий Радонежский. Но такие события всегда носили единичный характер, и являлись глубоким нарушением основ иноческой жизни. В истории русского монашества предреволюционной эпохи (начало XX века), подобные происшествия приобрели массовый характер. Оптинская смута является лишь одним из них.
Так, наибольший резонанс получили события на Святой горе Афон в 1909-1913 гг., получившие наименование «Афонская смута». Эта «смута» охватила русские монастыри Афона – Свято-Пантелеимонов монастырь, Андреевский скит, скит Новая Фиваида. Спокойствие сохранялось только в Ильинском скиту. Причиной послужил спор о почитании Имени Божия, вызванный книгой схимонаха Илариона «На горах Кавказа». Суть противоречий и ход событий подробно рассмотрены в имеющейся литературе[2]. События достигли такого накала, что в январе 1913 г. сторонники «имяславия» (одной из двух сторон в этом споре) силою изгнали из Андреевского скита настоятеля архимандрита Иеронима (Беляева) и его сторонников-«имяборцев», объявив их «еретиками, хулителями Имени Божия». Изгнание началось с воинственного клича предводителя смуты иеросхимонаха Антония (Булатовича, бывшего гусара) – «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа – ура!». Подобные происшествия, совершенно революционные по сути и форме, произошли на Афоне и в Пантелеимонове монастыре и ските Новая Фиваида. Настоятель Пантелеимонова монастыря архимандрит Мисаил так и называл основное ядро «имяславцев», во главе с монахом Иринеем (Цуриковым), «революционным комитетом». Ими было составлено «Исповедание Имени Божия». На состоявшемся 23 января 1913 г. монастырском соборе, старшую братию принуждали подписывать этот документ. Монах Ириней говорил настоятелю архимандриту Мисаилу: «Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим»[3]. Этот комитет отправился в скит Новая Фиваида, откуда так же был изгнан игумен, и назначен новый из «имяславцев». Дошло до анафематствования тех, кто не признал новое учение, включая иерархов.
Архимандрит Ксенофон (Клюкин)
Во всех монастырях России были отслужены молебны, в том числе в Оптиной Пустыни «при соборе всей братии, о том, чтобы Господь вразумил заблудших, и обратил их на путь истины»[4]. Призывы Русской и Константинопольской церковной власти к умиротворению не возымели успеха. В итоге, летом 1913 г. в ходе полицейской акции с Афона были депортированы более 800 русских монахов, заявивших о своей приверженности имяславию.
Другая обитель, находящаяся на противоположном крае Русского мира – Соловецкий монастырь, так же столкнулась с похожими проблемами. После русско-японской войны 1904-1905 гг. в монастырь поступило много солдат и матросов. Они принимали постриг по обету, целыми отрядами, на льготных условиях, с быстрым рукоположением – по особому указанию Синода[5]. Именно ими был поднято возмущение против талантливого и многолетнего настоятеля архимандрита Иоанникия (Юсова). Он родился в 1850 г. в крестьянской семье в Архангельской губернии. С 1867 г. подвизался в монастыре, в 1880 г. был пострижен в монахи. В 1895 г. избран настоятелем. По его инициативе основывались новые скиты, началось создание прославившей монастырь озерной судоходной системы на Большом Соловецком острове, получил развитие монастырский морской флот. При архимандрите Иоанникии в 1910-1912 гг. на Соловках возникла первая и единственная в России монастырская гидроэлектростанция, в 1914-1916 гг. радиотелеграфная станция, обеспечившая связь с материком. Особой заботой архимандрита стало создание на базе 4-классного монастырского училища 8-классной семинарии, с правом выпуска священников и учителей. Вместе с тем, архимандрит Иоанникий выступал за сохранение уставной строгости монастырской жизни.
В 1913 г. началась монастырская смута. Часть братии, недовольные распоряжениями архим. Иоанникия, выступили против своего игумена, и поскольку никаких серьезных фактов представить они не могли, то стали писать начальству различные клеветнические измышления, обвиняя своего настоятеля в безрассудстве, растратах и даже убийстве. Однако эти доносы не возымели успеха, и смута продолжалась четыре года. Лишь после Февральской революции, 4 августа 1917 г. Синод постановил уволить архимандрита Иоанникия на покой. Прочитав об этом решении Синода в газете, о. Иоанникий перекрестился и сказал: «Слава Богу за все. Мне своих дел не стыдно».
Братия Оптиной Пустыни во главе с архимандритом Ксенофонтом.
23 апреля 1910 года. Пятница Светлой седмицы. На снимке 131 человек
На настоятельство был приглашен архимандрит Вениамин (Кононов), соловецкий воспитанник, настоятельствующий в Антониево-Сийском монастыре. Главной целью нового игумена стало преодоления последствий многолетней смуты. Новый настоятель считал, что братия была несправедлива к архим. Иоанникию, и в несчастиях, случившихся в монастыре (например, пожар, в котором погибли некоторые постройки), видел наказание за бунт против настоятеля. «Все ли мы хороши сами? – сказал он. – Отца Иоанникия не считали ли первым человеком – и его же загрязняли, и заплевали, и заушали. Ныне я кажусь многим из братии хорошим, но боюсь, что придет, и скоро, время, когда и я буду казаться тоже худым и ненужным, и против меня также начнут вести козни и смуты». Эти слова оказались пророческими. Отцу Вениамину удалось на время восстановить порядок в обители, некоторые зачинщики смуты покинули монастырь, остальные внешне смирились. Однако не долго обитель пользовалась покоем.
В 1920 г. особая комиссия Губревкома прибыла на острова и стала вывозить запасы продовольствия. Предвидя это, монахи спрятали часть продовольствия и церковных ценностей. Однако, благодаря указаниям иноков, ранее выступавших против архим. Иоанникия, многие из этих ценностей были обнаружены властями. В августе началось следствие по выявлению «виновных в сокрытии», а в монастыре возобновилась смута, теперь уже против архим. Вениамина, на которого стали поступать доносы от монахов в органы власти. Автором одного из них был иеродиакон Вячеслав, один из зачинщиков смуты против архим. Иоанникия. В кон. 1920 г. о. Вениамин был арестован. Погиб архим. Вениамин (Кононов) в 1928 г. Прославлен на Архиерейском юбилейном Соборе Русской Православной Церкви в 2000 г.[6] Архим. Иоанникий (Юсов) почил в 1921 г. на Соловках.
Еще одна прославленная обитель, столкнувшаяся в это время со смутой и клеветой на настоятеля – Глинская пустынь. Эта обитель, так же, как и Оптина пустынь, была известна своей традицией старчества, восходящей к преподобному Паисию (Величковскому). Причем в Глинской пустыни старческое окормление было утверждено уставом. Одним из наиболее известных настоятелей монастыря был схиархимандрит Иоанникий (Гомолко), в мантийном постриге Исаия, управлявшей обителью в 1888-1912 гг. С ним вел переписку святитель Феофан Затворник. Отец Иоанникий много потрудился в деле благоустройства и процветания обители – как внешнего, так и внутреннего. До 1889 г. послушники могли ходить на откровение помыслов к любому духовнику. Отец Иоанникий ввел более строгий порядок – при поступлении в обитель, каждому назначался духовник, которому ежедневно следовало открывать помыслы[7]. При нем началась издательская деятельность пустыни, достигшая значительных размеров. Был втрое расширен Успенский собор. При этом настоятель отличался строгостью, как к себе, так и к братии. Часто братия, принимая от него благословение, получали наставление: «Будь внимателен!» Отец Иоанникий побуждал братию к строгому воздержанию в пищи, ограничивал на трапезе белый хлеб и квас. Он не оставлял без внимания ни малейшей погрешности. После принятия схимы в 1906 г. он значительно усилил строгость к себе, оставаясь настоятелем большой обители.
Зачинщиком смуты стал сосед пустыни отставной генерал-лейтенант П.Митропольский. Он привлек на свою сторону небольшую часть братии, недовольных строгостью настоятеля. Первые клеветнические публикации против схиархим. Иоанникия появились в периодической прессе в 1908 г. Не получив результата клеветники в 1909-1910 гг. направили в Синод шесть заявлений, порочащих настоятеля. Его обвиняли в разорительном ведении хозяйства (как и оптинского настоятеля). Были проведены две ревизии, и дополнительное следствие, по результатам которых не только не подтвердилась виновность настоятеля, но его образ жизни был признан безупречным. Однако вновь назначенный на Курскую кафедру архиеп. Стефан (Архангельский) поверил клеветникам и направил в Синод прошение об увольнении отца Иоанникия от должности настоятеля. 12 марта 1912 г. последовало определение Синода об увольнении 70-летнего старца, и он был удален из обители.
Дальнейшая судьба о. Иоанникия по доступным нам публикациям не прослеживается. Передаются рассказы о его жизни и подвигах, о его наставлениях. Схиархимандрит Иоанн (Маслов) приводит предание, комментировать которое не возьмемся. Согласно этому преданию, когда изгнанный схиархимандрит Иоанникий уходил из обители, был сильный весенний разлив рек. Старец вышел из монастыря, перекрестил воду и на глазах у многих пошел по ней, как посуху, повторив чудо, совершенное некогда преподобным Иоанникием Великим[8].
Эти события, монастырские «смуты», охватили в одно и то же время (1908 г. начало смуты в Глинской пустыни; 1909 г. начало смуты на Русском Афоне; 1910 г. начало смуты в Оптиной пустыни; 1913 г. начало смуты на Соловках) несколько крупнейших русских обителей, которые оказывали значительное влияние на духовное и нравственное состояние общества. Вряд ли стоит говорить о какой-то внешней координации этих возмущений, хотя такая версия, несомненно, найдет своих сторонников. Эти события являлись прямым отражением и влиянием тех процессов, которые происходили в русском обществе. В ходе первой русской революции 1905-1907 гг. подпольная революционная деятельность и массовое недовольство, которое подспудно зрело в обществе, вырвались наружу и охватили все слои общества и все стороны общественной жизни. Несмотря на некоторый спад революционной активности после 1907 г., полностью усмирить эти процессы так и не удалось вплоть до краха государственности в 1917 г. Тех 20 лет спокойствия, о которых мечтал П.А.Столыпин, Россия так и не получила.
Несомненно, революционный, мятежный дух не мог не проникнуть в Церковь, и в монастыри в частности. В монастыри этот дух преимущественно принесли иноки, поступившие в годы революции 1905-1907 гг. или сразу после нее. Это оказало свое влияние на моральный и духовный облик монашества. Древние уставные традиции, в том числе принципы послушания игумену, старцу, – частию монашества ставятся под сомнение. Мирская, революционная идея «справедливости» проникает в монастырские стены.
Повод для подобных нестроений мог быть различным. Чаще всего, священноначалие обвинялось в неправильном ведении хозяйства. В русских обителях Афона, поводом к беспрецедентной по массовости смуте, явились богословские споры. Но даже когда внешней причиной были нарекания в хозяйственной деятельности, итогом смуты всегда являлись не хозяйственные улучшения, а отстранение священноначалия, против которого и поднималась смута.
Для нас, современных людей Церкви, монахов и мирян, так же важно осознавать опасность привнесения духа «мира сего» в церковную жизнь, церковное устройство. Современный человек, человек XXI века, чаще всего хорошо образованный, со своими взглядами, навыками, воспитанный в свободной атмосфере, пришедший к вере в сознательном возрасте, приходя в монастырь, приносит с собою значительную часть своих представлений, привычек, навыков. Труд воспитания, перевоспитания, самовоспитания послушника и монаха в святоотеческих традициях – это серьезная задача как для самого пришедшего в монастырь, так и для его игумена и духовника. Сложность этой задачи сохранялась во все времена. Но особенную актуальность она приобретает в эпоху глубоких изменений, трансформаций не только в духовной, но и в политической и социально-экономической жизни общества.
Исследование влияния общественных, казалось бы далеких от духовных горизонтов, процессов на церковную и монашескую жизнь – интересная и актуальная тема, не получившая еще должного внимания в науке. Светской исторической науке, долгое время находившейся под давлением социально-экономического детерменизма, обусловленного идеологическими штампами, редко удается адекватно рассматривать историю Церкви в контексте социальных, экономических и политических процессов. Здесь, по-видимому, не достает глубины понимания Церкви не как исторического феномена и социального института, а как Тела Христова. В церковной науке, с другой стороны, явное пренебрежение социально-экономическими, политическими, культурными процессами в обществе. Подобные исследования приобретают актуальность в наше время – эпоху глубокой трансформации облика общества, изменений касающихся не только, и не столько, российского общества, но всего человечества. Дальнейшее течение этих изменений еще только угадывается, но их влияние на церковную (в том числе монашескую) жизнь неизбежно.
История минувшего столетия продемонстрировала как негативный опыт жизни монашества в революционную эпоху (монастырские смуты, расколы, отречения), так и выдающийся светлый опыт – Собор новомученников и исповедников Российских. Какие плоды принесет монашество в исторической перспективе, во многом зависит от того духовного фундамента, который закладывается сейчас.
Основные выводы:
Суть рассмотренных событий, которые можно назвать «монастырскими смутами», заключается в бунте части братства против священноначалия – настоятеля монастыря (во всех четырех случаях), а так же против старчества (Оптина пустынь);
Внешним поводом к «смуте» могло быть как недовольство игуменом (Соловки, Оптина и Глинская пустыни), так и богословские споры (русские обители Афона);
Все эти события, несмотря на некоторые отличия (географические, хронологические, повод к смуте, массовость участия братии), являются прямым отражением революционных процессов в русском обществе начала ХХ века, и свидетельствуют о степени их влияния на церковную и монашескую жизнь данной эпохи;
Представляется актуальным исследование влияния общественных (политических, социально-экономических, культурных) процессов на церковную и монашескую жизнь, как в исторической ретроспективе, так и в современности.
Молясь, нужно так веровать в силу слов молитвы, чтобы не отделять самых слов от самого дела, выражаемого ими; нужно веровать, что за словом, как тень за телом, следует и дело, так как у Господа слово и дело нераздельны: ибо Той рече, и быша; Той повеле, и создашася (Пс. 148, 5). И ты также веруй: что ты сказал на молитве, о чем попросил, то и будет. Ты славословил — и Бог принял славословие, поблагодарил Господа — и Бог принял благодарение твое в воню благоухания духовного. То беда, что мы маловерны и отделяем слова от дела, как тело от души, как форму от содержания, как тень от тела, — бываем и на молитве, как в жизни, телесни, духа не имуще (Иуд. 1, 19), оттого-то и бесплодны наши молитвы.
Молясь, я верую твердо, что: 1) Бог есть един сый и вся исполняяй, следовательно, одесную меня; 2) что я образ Его; 3) что Он бездна благости и 4) Источник всякой благости и что Он Сам уполномочил меня молиться Ему.
О МОЛИТВЕ
Мы молимся за живых, и своею молитвою искреннею привлекаем на них невидимо, незаметно, а иногда и заметно, великие милости Божии и привлекаем их сердца к себе и к Богу и благочестию, молимся за умерших, и они, если имеют дерзновение у Господа, молятся за нас, не оставаясь у нас в долгу, так что Господь возмеривает всегда за любовь, за все добро, которое мы, по искренней любви, делаем в пользу ближних. Испытующий сердца и утробы наградит за искренний вздох, за каждую слезу о ближнем. Сказавший чрез апостола: Молитеся друг за друга, яко да исцелеете, не оставить без плода нашей горячей молитвы. Итак, будем дышать молитвою горячею за всех, как и делает церковь всегда на всякой службе.
Приступая в молитве к Богу, к Богоматери, помни, что как небо отстоит от земли, так ты, по грехам своим, отстоишь от Бога и Божией Матери, и какая разница между светом и тьмою, такая разница между тобою и Богом, и святыми Его, наипаче — Пречистою Его Матерью, святейшею всех небесных и пречистых сил: и будь смирен и благоговеен всегда на молитве, не давая места ни на мгновение никаким мечтам.
Наши молитвы — церковные, домашние, общественные — страдают в нас весьма важным недостатком: поверхностью, или отсутствием глубины и искренности, и поспешностью; от этих двух недостатков часто люди теряют весь плод молитвы, и молитвы наши хоть брось, как говорится: так они бывают пусты, ничтожны, эфемерны! Дело молитвы, — великое дело: она есть беседа с Богом, словесная жертва наша Богу! Кто же для нас Бог, и чем мы Его себе представляем? И пред этим-то всесовершеннейшим, всеправедным, всеведущим, всеблагим, премудрым и всемогущим Существом мы приносим нерадивую, неосмысленную, несердечную молитву, — пред Тем, от Кого мы получили жизнь, дыхание и все! Да будет нам стыдно.
Молитесь о всех близких и дальних искренно, Ибо мы можем в сердечной молитве соприкасаться духовно со всеми любовию своею, хотя с иными всю жизнь не видимся; молитва всех объединяет, согревает, освящает, укрепляет. Когда лениво будешь молиться, то вспомни для пробуждении и поощрения себя: чье у тебя дыхание, чьи уста, чье зрение? Чьи руки и ноги, чей ум в голове? Чье сердце, это чувствилище твое? Чья душа, чья сила, чей дар здравия, чей дар бессмертия и свободы дивной, вожделенной, стремящейся в бесконечность к усовершенствованию и добру, к истине, к бесконечной красоте — к Богу? И тогда верно будешь молиться горячо, со слезами умиления и благодарения. Чье спасение и сохранение твоей жизни ежедневное? Чья помощь непрестанная в делах служения твоего? Чьи утешения непрестанные? Чья любовь, щедро тебе все подающая для двоякого существа твоего?
Полюби сердечно молитву: «Господи, помилуй!» Она научит тебя смирению, покаянию, умилению. Она столь же необходима грешнику, как воздух чистый для дыхания, как верное лекарство больному.
Краткие молитвы: «Господи помилуй», «Святый Боже», «Пресвятая Троице», «Отче наш» и другие—напоминать должны нам о том, что мы, люди, — существа падшие, грешные, осужденные, достойные всякого наказания и муки, и только верою в Сына Божия, за нас пострадавшего и умершего, избавляемся от осуждения в геенну и от праведного осуждения, только через Него обретаем примирение с Богом и доступ к Отцу Небесному, усыновление и право на наследие вечной жизни и вечной радости; должны жить всегда в покаянии, в смирении, а не возношении, и во всяком исправлении и добродетели, чтобы сделаться достойными Господа нашего Иисуса Христа, своего Искупителя и Спасителя.
О ПОСТЕ
Иже восхощет душу свою спасти, погубит ю (ср.: Мф. 16, 25), то есть кто восхощет спасти своего ветхого, плотского, греховного человека, тот погубит жизнь свою: ибо истинная жизнь состоит в том, чтобы распять и умертвить ветхого человека с делами его и облечься в нового, обновляемого по образу Создавшего его (ср.: Кол. 3, 9-10). Без умерщвления плотского, ветхого человека нет истинной жизни, нет блаженства вечного. Чем сильнее и мучительнее умерщвление ветхого человека, тем совершеннее обновление и перерождение его, выше очищение его, тем совершеннее жизнь его и выше блаженство его в будущем веке. Умерщвляй себя и оживешь. Ах! Я сам чувствую, что когда я здоров совершенно и не утруждаю, и не изнуряю себя трудами, я умираю тогда духом, тогда нет во мне Царствия Божия, тогда обладает мною плоть моя и с плотию диавол.
"Тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас!" Лк. 23, 30
Следующий рассказ – это свидетельство подлинного члена катакомбной Церкви княгини Наталии Владимировны Урусовой, которая сама перенесла бескровное мученичество в послереволюционные годы и вплоть до Второй Мировой войны. Ее преступление было в том, что она была твердо верующей христианкой, принадлежала к дворянской семье, поддерживала "иосифлян" и была матерью сыновей-мучеников.
Во Владикавказе, недалеко от вокзала был женский Иверский Богородицкий монастырь.
В монастыре я бывала почти каждый день. Сошлась со многими монахинями, но особенно с доброй матушкой игуменьей Феофанией. Она не была образованной и, видно, происходила из крестьянской семьи, но была чудной смиренной души.
Наступил 1922 год. Прихожу я как-то к ней, и она мне говорит: "Я хочу открыть Вам один секрет, о котором, кроме меня, матушки казначеи и моей келейницы, рясофорной монахини, никто не знает. Пойдемте". Она провела меня через несколько комнат, и в последней, из которой вела винтовая лестница на чердак, сидела другая игуменья. Я сразу поняла, что это игуменья, так как у нее на груди был золотой крест. Она была очаровательна, не только ласковой, какой-то чарующей духовной красотой, но и наружной необычайной красотой. Еще сравнительно молодая. Ей нельзя было дать сорока лет, как ей было. Три месяца, несмотря на зимние морозы, ее скрывали на чердаке и только изредка спускали вниз в эту комнату, чтобы обогреться. Тайна хранилась полная. Ей носила еду и все нужное только келейница. С ней тоже мы очень скоро сошлись и тоже привязались друг к другу. Она была очень образованная, из хорошей дворянской семьи.
Она мне рассказывала свою историю [матушка Антонина (в миру Покровская Вера Александровна) – прим. ред.]. Была игуменьей женского монастыря в городе Кизляре на Кавказе. В начале революции, когда грабили все кругом, и монастыри особенно, к ним ворвалась толпа бандитов-большевиков, разорила все, ограбила и застрелила несколько сопротивлявшихся монахинь.
Когда на короткое время Кизляром овладела Белая армия, то кто-то неизвестный указал им на лиц, разоривших монастырь и убивших монахинь. Они были расстреляны. Когда же Белая армия отступила и большевики стали уже полными хозяевами положения, то стали доискиваться, кто выдал их белым. И вот ее, ни в чем не повинную, обвинили и приговорили расправиться с ней. Господь помог ей бежать ночью, и она дошла до Владикавказского монастыря, где игуменья Феофания ее и спрятала. По всему Кавказу были расклеены объявления: "Кто укажет местонахождение бывшей игуменьи Кизлярского монастыря Антонины, получит за ее голову 3000 руб. золотом". Целых полтора месяца я с ней виделась почти каждый день. Один раз в очень морозную ночь, когда сверх обыкновения лежало и снегу много, в час ночи стучат в мое окно. Все проснулись и перепугались. Кто ночью может стучать, как не ГПУ? Отвернула занавеску и глазам не поверила. Вижу в белой бараньей шубе матушку Антонину, и поддерживают ее с двух сторон мать казначея и келейница Анфиса. "Скорее, скорее отворите, – спрячьте матушку!"
Вошли. Мы погасили свет, чтобы не обращать ночью внимания, и что же услышали? Услышали о необычайном явном чуде Божием. За несколько дней перед этим, о чем я не знала, пришла в монастырь молодая девица, назвавшаяся княжной Трубецкой. Она в слезах просила игуменью ее принять, говоря, что отца и мать ее расстреляли, имение разграбили, и она осталась одинокой в своем горе. Так подделалась и сумела войти в доверие, что игуменья по простоте душевной не только обласкала и приняла, но вскоре рассказала ей о тайне матушки Антонины. Девица тут же скрылась, это был агент ГПУ, разыскивающий матушку Антонину. В ту же ночь монастырь был кругом обложен войсками, никто не мог выйти. Пришли с обыском, требуя выдачи ее. Когда к ней прибежала келейница сообщить ей об этом, она сказала: "Ну, что же делать? Если Господу угодно, чтобы меня нашли, пусть будет так, а если на это Его воли нет, то Он закроет людям глаза и они, видя, не увидят. Пойдем и выйдем посреди них". На нее надели шубу, пошли и просто вышли на глазах у всех красноармейцев из ворот. Командир кричит: "Кто сейчас вышел из ворот, кого вывели?" Они все слышат, так как еще были тут же, за несколько шагов, а красноармейцы отвечают: "Никого мы не видели". – "Да как же, вышел кто-то в белой бараньей шубе и две монахини ее вели". Но все отрицают и не понимают, что такое неладное с командиром. Обыскали, перевернули все и должны были уйти ни с чем. И так ее привели ко мне. Я, конечно, была счастлива, что могла ее спрятать, хотя у нас и было очень для нее рискованно находится, так как мы сами ожидали ежеминутного ареста. Я говорю: "Мне больно то, чем я смогу кормить матушку, ведь мы так плохо питаемся", а монахини говорят: "Да мы будем два раза приносить обед и ужин". Просидели они до утра, матушка Антонина осталась у нас, а они пошли в монастырь и скоро принесли ей еду, что и продолжалось ежедневно по два раза в день в течение двух недель, что у нас жила. Ее нельзя было не полюбить. Дети души в ней не чаяли, и даже муж мой, довольно вообще равнодушный ко многому, уважал и с удовольствием беседовал с ней.
В то время бывали случаи, что можно было за деньги получить тайное убежище у ингушей в горах. Монастырь хотел это сделать, но они запросили такую сумму невероятную, что и все имущество, оставленное монастырю после ограбления, не смогло бы уплатить за нее. Мы решили, что у нас она останется на Божью волю и ничего не предпринимать, тем более, что мы ее так все полюбили. Она страдала ужасно при мысли, что, если ее найдут, то ответит не только она, но и мы. Во всем ее деле было, конечно, чудо и исключительный Промысл Божий. Ведь когда ее в ночь обыска не нашли в монастыре, при чудовищной слежке ГПУ никто не проследил, куда ходят с едой два раза в день монахини.
Так прошло две недели. Я ей, в общей комнате моей с пятью детьми, отделила уголок за занавеской из марли, где была кровать; над головой – икона, и горела висячая лампадочка, принесенная из монастыря. Один раз вижу я, что матушка всю ночь, стоя на коленях, так горячо молится в слезах. Мне через марлю видно, и я спать не могла, ее душевное состояние передавалось и мне.
Рано утром она обращается ко мне и говорит: "Исполните, пожалуйста, мою просьбу. Пойдите к блаженной Анастасии Андреевне и, ничего не говоря ей другого, скажите только: "Матушка Антонина просит Вашего благословения"". Я пошла, она как всегда вышла с приветствием, назвала Марией, спросила, в чем у меня нужда. Я ей сказала, что матушка Антонина просит ее благословения. "Да! Да!.. скажи ей, чтоб ничего не боялась, что задумала и о чем молилась, пусть, пусть исполнит, пусть идет в большой казенный красный дом, пусть идет".
Я передала матушке Антонине ее ответ, и лицо ее просияло. "Я решила сама себя сегодня отдать в руки ГПУ, я очень мучаюсь тем, что вы можете ответить за меня, и если молилась и все же был страх и колебание, то теперь, после слов блаженной меня ничто и никто удержать не может". И дети, и я – в слезы. На что можно надеяться? ГПУ – ведь это непередаваемая страсть. Она ушла, простившись с нами тоже со слезами, но с удивительно спокойным лицом, как бы еще больше просветлевшим и похорошевшим. Она была в мантии и с золотым игуменским крестом на груди. Несмотря на все приказы и требования, она не снимала монашеского одеяния. Прошло немного больше часа. Все мы сидели молча, отдавшись горю, и думали о ее судьбе, как вдруг моя одиннадцатилетняя Наташа, смотревшая в окно, закричала: "Матушка идет!" Она вошла такая радостная, такая необычайно хорошая, что описать нельзя словами. Вот что она нам рассказала: "Я пришла в ГПУ, дежурный спросил, по какому делу. Я ответила, что скажу и назову себя только начальнику. Подошли другие с требованием подчиниться порядку и зарегистрироваться, а я сказала: "Передайте начальнику, что я желаю его видеть и не ему не подчинюсь". Они пошли и доложили. Тот велел передать, что никому не разрешено нарушать закон приема; я ответила, что хочу говорить только с ним. В это время приоткрылась дверь в коридор, и начальник сам выглянул. Увидев меня, он сказал: "Пройдите". Я вошла. "Что вам угодно?" – "Вы за мою голову даете три тысячи рублей, я вам ее сама принесла..." – "Кто Вы?" – "Я – игуменья Антонина Кизлярского монастыря". Он был до того поражен, что встал и говорит: "Вы... Вы игуменья Антонина? И Вы пришли сами к нам?" – "Да, я сказала, что принесла вам свою голову". Он достал из ящика стола мою фотографию, я достала из кармана такую же. "Вы свободны... идите, куда хотите!"
Когда я уходила, он сказал: "Через год я обязан дать Вам какое-либо наказание по закону".
Никто не проследил, куда она пошла из ГПУ, никто нас не тронул. Она поселилась открыто в монастыре, где прожила год.
Впоследствии я узнала, что ее назначили на один год прислуживать в коммунистической гостинице Ростова. Она все так же не сняла ни мантии, ни креста. Ни один коммунист не допускал ее прислуживание, все относились без злобы и оскорблений и кланялись ей. В 23-м году еще возможны были такие факты, но, конечно, возможны как продолжение бывшего с ней явного чуда. Через 12 лет я встретилась в Казахстане, в городе Актюбинске, где жила с высланным туда сыном, тоже с ссыльным архимандритом Арсением. Как-то я вспомнила о ней в разговоре, и вдруг он говорит: "Матушку Антонину, да я ее хорошо знаю и могу Вам о ней сообщить. По окончании срока наказания, она собрала около себя 12 монахинь и поехала в Туапсе с целью высоко в горах основать тайный скит. В то время многие монахи из разоренных монастырей надеялись отшельнически поселиться в горах для избавления от гонений большевиков. Но ГПУ было хитрее. Лесниками были поставлены сыщики и агенты, которые обнаружили все скиты и жилища отшельников, из которых почти все были на месте расстреляны. Когда игуменья Антонина поднялась на вершину большой высокой горы, то встретилась с одним монахом из того скита, где был и я. Наши монахи предложили и немедленно исполнили и вырыли, как было и у нас, под корнями громадных деревьев вроде пещеры для помещения и затем оборудовали и церковь. Недолго прожили мы, с радостью помогая им в трудах. Из 14 монахов меня одного как еще юного по сравнению с другими не расстреляли, а сослали на восемь лет в дальний лагерь Сибири, по окончании восьми лет – в Алма-Ату на поселение. Игуменья Антонина и ее монахини были арестованы, но не расстреляны на месте, а куда-то увезены. О дальнейшей судьбе этой замечательной монахини ничего не знаю".
И это все, что княгиня Наталья Владимировна Урусова рассказала об этой святой игумении в своих воспоминаниях, которые вышли под названием "Материнский плач Святой Руси". Однако протопресвитер Михаил Польский, публикуя этот материал во II томе "Новых мучеников Российских" (стр. 248) добавляет к ее рассказу свои собственные воспоминания, связанные с югом России (т. III в рукописи, публикуется ниже), давая более широкую картину страданий христиан на Кавказе и освещая жизнь мучеников, до того неизвестных.
"В 1928 году или в начале 1929 года в Кавказских горах была отыскана и расстреляна группа имяславцев, монахов-подвижников, высланных с Афона после известного имяславского движения. Во главе их стоял Павел Дометич Григорович, дворянин, помещик и ротмистр из Киевской губернии, который после двадцати лет монашества по призыву в армию был на войне 1914 года и после ее окончания, в революцию вернулся в Кавказские горы и носил имя Пантелеимона. Составитель этой книги был с ним лично знаком, как и с другими имяславцами, потому что в 1918 году во время гражданской войны и власти белых на Кубани, у кубанских миссионеров (среди которых был и он) состоялось несколько совещаний с имяславцами в целях примирения их с Православной Церковью в догматическом споре об имени Божием. Был выработан целый ряд догматических положений, которые и были подписаны обеими сторонами. Имяславец монах Мефодий был законно рукоположен в иеромонахи для бывших имяславцев и отправлен к ним в горы. Но вскоре между ними опять произошел спор. Отец Мефодий остался верен выработанным православным положениям и покинул горы, но в дороге на одной из станций был расстрелян большевиками. Расстрелянные через десять лет после этого монахи-подвижники и пустынножители были, конечно, представлены большевиками как опасная контрреволюционная организация. В 1930 году пишущий эти строки сам пытался остаться в России и в Кавказских горах, но, повстречав пустынножителей, выяснил, что пребывание там делается невозможным: все оказались на учете в ближайших селениях, а некоторые ушли в "непроходимые" дебри и на вершины, о месте пребывания которых никто не знал. Рассказ о матушке Антонине нам объясняет, что и с последними было покончено.
Мученики Нового Афона
Нужно упомянуть, что самым крупным монашеским центром в этом регионе был знаменитый монастырь святого апостола Симона Кананита, больше известный как Новый Афон. В 1928 году было разрушено все, что оставалось от этой истинной лавры с несколькими сотнями обитателей строгого монашеского уклада. За сравнительно короткий период своего существования, начиная с конца XIX века, монастырь обрел и великую славу, и большое богатство, он был очень хорошо устроен и был примером для других монастырей по всему православному миру. В тот год все монастырское имущество было разграблено, все порушено, и, наконец, те сто сорок монахов, которым удалось избежать арестов вначале, спрятавшись в лесу, были пойманы и доставлены в новочеркасскую тюрьму. Монахов допросили и после их отказа сделать заявление о признании ими советской власти властью от Бога установленной разделили на группы и отправили в камеры пыток в подвале здания НКВД. Там жестоко били и пытали. Ночью их вывезли за десять километров от Новочеркасска и, выстроив у стены, расстреляли. Про эту стену все жители города хорошо знали.
Все православные христиане должны помнить этих мужественных рабов Христовых, принявших за верность Ему мученическую смерть.
Святой отшельник Макарий
Во время гонений на Церковь и ее священнослужителей в лесу в ущельях кавказского предгорья, около станции Подгорной по Владикавказской железной дороге в глуши, в 20 километрах от жилья появился старец-отшельник. Это было в 1923 году. Прибыл он из центральной России, но точно никто не знал откуда.
В глухом месте в лесу была у него выкопана пещера. Там он жил и там была у него устроена церковка. Катакомбная поистине церковь. В ней престол был сделан из камня, были иконы и бедная, но вся необходимая церковная утварь. Отец Макарий в этой церкви совершал Богослужения, а когда о нем узнали верующие люди, стали приходить к нему. Здесь причащались Святых Таин, и совершались всякие требы. Число приходящих к отцу Макарию возрастало и дошло до того, что почти каждый день у него были молящиеся.
Отцу Макарию было около 65 лет. Это был действительно подвижник, молитвенным подвигом прославившийся и прославленный от Бога даром прозорливости. Он говорил людям их сокровенные помыслы и дела. Началось паломничество из окрестных станиц Кубани и городов. Паломников отец Макарий встречал всегда версты за две от своей пещеры и провожал их к себе. Его никто не предупреждал о приближении паломников, он сам прозревал это духом. Верующие люди находили здесь духовную отраду и окормление. Ведь в это время церквей почти не осталось во всей округе, и люди искали пастыря, как осиротевшие овцы.
До 1928 года жил в своем уединении отец Макарий. В этот страшный год большевики решили покончить с этой церковкой. Они уже знали о ней, но еще не добирались. Потом отправились на его поиски и арестовали его. Тайно не смогли забрать отца Макария. Народ узнал о его аресте и бросился к нему прощаться. Отец Макарий шел под стражей, благословлял народ, прощаясь с ним. В далекой ссылке был замучен пастырь гонимой катакомбной Церкви.
Святые, укрытые Богом
После Второй Мировой войны в русских эмигрантских кругах ходила брошюра под названием "Почему я тоже верю в Бога". В ней автор, который раньше был летчиком и атеистом, описывает, как его отправили выследить группу монахов и священников, прячущихся высоко в горах Кавказа. Это, должно быть, было в самом начале войны. Однажды он заметил на высокогорном плато группу оборванных людей. Увидев самолет, они бросились бежать. Пилот ясно видел, как они, очевидно, направляясь в сторону своего убежища, бежали к глубокой расщелине, рассекающей плато. Добежав до бездны, они, перекрестившись, продолжили бежать по воздуху (!) и, благополучно достигнув другой стороны расщелины, скрылись из виду среди скалистых утесов. Ошеломленный летчик сразу же поверил в Бога, Который укрыл своих верных рабов от глаз злых людей, но дал ему возможность быть свидетелем этого великого чуда русских катакомбных святых ради спасения его души.
Священномученик Иосиф (Петровых) - Митрополит Петроградский, (в миру Иван Семёнович Петровых).
Родился 15 декабря 1872 года в городе Устюжне Новгородской губернии в мещанской семье. Крещен младенец Иоанн был, как и все его братья и сестры, в приходской церкви Вознесения Господня на Всполье. Глубокая вера и стремление послужить Богу отмечались у него с раннего детства.
Окончил Устюженское духовное училище и Новгородскую духовную семинарию, после чего направлен за казённый счёт в Московскую духовную академию, которую окончил в 1899 первым по списку со степенью кандидата-магистранта. Оставлен профессорским стипендиатом при академии.
9 сентября 1900 г. Иоанн был утвержден исполняющим должность доцента академии по кафедре Библейской истории. Но карьера ученого не привлекала его, стремившегося к своей давней мечте - иночеству. Зародилась она еще в то время, когда Иоанн Семенович был семинаристом. Студентом академии он любил посещать святые обители и святые места. Там черпал силу и получал благодатную помощь Божию. Им были совершены паломничества в Соловецкий монастырь, во святой град Иерусалим, на святую гору Афон, в Ново-Афонский монастырь. Во времена зимних каникул, уклоняясь от светских развлечений и увеселений, Иоанн уезжал в любимый им Антониев монастырь в Новгороде. Именно там он и провел последние недели лета 1901 г., готовясь к иноческому постригу, уходя в себя и сосредоточиваясь в молитвах.
Пострижение в монашество было совершено 26 августа 1901 г. в Гефсиманском скиту, что неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры, с наречением именем Иосиф. Чин пострижения совершил преосвященный еп. Волокололамский Арсений (Стадницкий), ректор Московской Духовной академии. Божественную литургию служил инспектор академии архимандрит Евдоким (Мещерский) совместно с новгородским епархиальным миссионером иеромонахом Варсонофием (Лебедевым) и монастырскою братиею. Хор пел лаврский, нарочно прибывший в скит на пострижение Иоанна.
После совершения пострига епископом Арсением было сказано Иосифу слово, которое имело руководящее значение для всей его последующей деятельности: «Теперь, когда хулится имя Божие, молчание постыдно будет и сочтено за малодушие или безчувственную холодность к предметам веры. Да не будет в тебе этой преступной теплохладности, от которой предостерег Господь. Работай Господеви духом горяще». Слова эти были восприняты как завет и хранились в душе Владыки всю жизнь, имея огромное значение для его деятельности. 30 сентября того же года монах Иосиф был рукоположен во иеродиакона, а 14 октября - во иеромонаха.
В июне 1903 удостоен степени магистра богословия за диссертацию на тему «История Иудейского народа по Археологии Иосифа Флавия (Опыт критического разбора и обработки)». С 9.12.1903 экстраординарный профессор и инспектор Московской духовной академии.
За церковные заслуги 18 января 1904 г. отца Иосифа возвели в сан архимандрита. В этом же сане он отбыл в июне 1906 г. для несения послушания настоятеля первоклассного Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря в Холмской епархии. Через год, согласно определению Святейшего Синода архимандрит Иосиф перемещен настоятелем первоклассного Юрьева монастыря в Новгороде. Новое постановление Синода от 27 февраля 1909 г. вознесло его на высокую ступень епископского служения.
Хиротония во епископа Угличского, викария Ярославской епархии происходила 15 марта 1909 г. в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге. Совершали ее следующие архиереи: митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), митрополит Московский Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский Флавиан, архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский) в сослужении многочисленного духовенства. В то время Владыка стремился как-то осмыслить свои движения и настроения, понять себя. Именно тогда он понял, что выбрал правильный жизненный путь. Преосвященный Иосиф очень любил служить литургию и служил ее каждый день. В трудные моменты жизни Владыка стремился пребывать в любви к Богу и Божией Матери, в молитвах просил у Них помощи, и Господь посылал ему утешение.
В 1905-1914 гг. под инициалами А.I. была издана книга духовных размышлений преосвященного Иосифа «В объятиях Отчих. Дневник инока».
«Владея настоящей книгой, знай, добрый читатель, что ты некоторым образом владеешь душою моею. Не осмей ее, не осуди, не укори: она открыта пред тобой здесь так, как только открывают ее духовнику и самому близкому человеку: открыта во всех сокровеннейших движениях, ежедневных настроениях, чувствованиях, изъянах и немощах, во всех добрых или злых, святых или темных сторонах и жизненных проявлениях...»
Такими словами предварил свой труд автор.
27 февраля 1909 г. Владыка стал настоятелем Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря в Ростове Великом и пробыл им вплоть до закрытия этой обители в 1923 г. В мае 1913 г. он встречал там императора Николая II. Но и после закрытия обители преосвященный Иосиф до августа 1926 г. являлся настоятелем созданной братией церковной общины.
Начало службы Владыки в Ростове совпало в октябре 1909 г. с 200-летием кончины святителя Димитрия Ростовского, которое стало всероссийским праздником. Епископ приложил много усилий по устройству и проведению торжеств. С 1910 г. он был уже первым викарием Ярославской епархии, которую с 1907 по декабрь 1913 гг. возглавлял в сане архиепископа будущий св. Патриарх Московский и всея России Тихон (Белавин). 14 сентября 1913 г. преосвященный Иосиф передал из Ростова в свой родной край - храм с. Модено Устюженского уезда, имевший придел свт. Димитрия Ростовского, часть мощей, гроба и одежды этого святого.
В августе 1914 г. из Костромы почти одновременно отбыли правящий архиерей и его первый викарий, и епископ Иосиф с 25 августа по 16 сентября 1914 г. исполнял обязанности временно управляющего Костромской епархией. Несмотря на непродолжительность этого периода, он характеризует Владыку, как деятельного архипастыря, немало сделавшего для оказания помощи русским воинам и их семьям в начальный период Великой войны. Так, 29 августа в кафедральном соборе Костромы епископ Иосиф отслужил панихиду «по вождям и воинам на поле брани за Веру, Царя и Отечество живот свой положившим», затем был проведен крестный ход на центральную площадь города, где у Александровской часовни Владыка в сослужении всего городского духовенства совершил молебен «о даровании победы русскому воинству над врагом, а народу над пьянством». 3 сентября резолюцией епископа было предписано «объявить всем благочинным, настоятелям и настоятельницам монастырей и приходским священникам оказывать возможное содействие сборам на нужды Красного Креста за все время войны». О внимании Владыки к нуждам военного времени свидетельствует и то, что он собирал в Костроме настоятелей, причт и старост для обсуждения «чем духовенство и церкви города могут оказать свою помощь больным и раненым воинам во время настоящей войны».
До революционных потрясений 1917 г. Владыка успел написать и большей частью опубликовать около 80 трудов, в том числе 11 томов своего дневника и 10 статей в Православной Богословской энциклопедии. Издавались им и крупные работы, от духовно-нравственных до религиозно-философских, например, в 1902 г. в Сергиевом Посаде вышла его работа «Матерь Божия - Благодатная Матерь народа русского», а в 1905 г в Харькове - сочинение «Учение Лейбница о происхождении и сущности зла».
Мы не располагаем достоверными сведениями о том, как Владыка Иосиф встретил февральскую революцию 1917 г. Его заявления на допросах 1930 г. о лояльности к советской власти и отмежевании от «старого режима» сами по себе вряд ли говорят о каких-то его антимонархических, либеральных взглядах, тем более, если принять во внимание условия, в которых они были сделаны. Примечательно, что во введении к следственному делу чекисты называют митрополита Иосифа «махровым монархистом», а его дневник «В объятиях Отчих» сравнивают с творениями святого Иоанна Кронштадтского, по их определению, «церковного апологета монархизма». Очевидно, что как искренний православный архипастырь, Владыка Иосиф понимал истинное значение Православного царства и поэтому глубоко скорбел, видя, как далеко отошла от этого идеала христианской государственности императорская власть Петербурга. Так что, вполне вероятно, что несочувствие епископа Иосифа «старому режиму» было вызвано не либерализмом, а напротив, самым последовательным монархизмом, так же как и у других выдающихся иерархов того времени. В его дневнике есть такая характерная запись от 30 июля 1909 г.: «Невозможно быть истинным слугою земного Царя, не будучи истинным слугою Божиим. Только истинный Божий слуга имеет все побуждения и средства быть верным слугою Царя и полезным членом Церкви и Отечества».
Поэтому и коренную причину революционных настроений и антимонархических выступлений и бунтов в Российской империи Владыка видит в отступлении этих народных масс от Церкви.
Но епископ Иосиф не рассуждает о том, кто больше виноват в столь плачевном состоянии русского общества, императорская ли власть, насаждавшая на протяжении двух веков чуждую Православию западную культуру и поставившая Русскую Церковь в рабское не каноническое положение, или служители Церкви, безропотно покорявшиеся этому насилию и потворствующие разрушению церковной жизни. Весьма знаменательна в этом отношении запись в его дневнике 20 декабря 1907 г.:
«Права ли и истинна ли наша Церковь при ее современных некоторых ненормальностях, указываемых ее врагами (цезарепапизм и т. п.)? Права и истинна.
Какое мне дело до какого-то там цезарепапизма? Я - в душе своей сам царь над собою, и за все сам отвечаю. Личное мое усердие, благочестивое настроение ничем не может быть связано. "Царство Божие внутри нас есть". И здесь прежде всего нам надо созидать свое спасение и отвечать за него. Какое мне, далее, дело до предписаний регламентов - например, выдавать "тайну" исповеди? По совести своей я никогда бы ничего не выдал и ничуть бы не отвечал за это пред Богом. Между тем, другой и без регламентов выдает своего "друга" каждый день. Все это форма и внешность, содержания же и внутренней силы и действенности истины Христовой совершенно не касается».
Начинались жесточайшие гонения на Церковь. Поместный Собор, с которым связывали возрождение Русской Церкви (Владыка Иосиф как епископ Угличский принимал участие в его работе) - также уже ничего не мог сделать с атеистичесой эйфорией большевиков. Собор восстановил патриаршество и принял множество полезных решений. Но открылся он только в августе 1917 г., через полгода после февральских событий, когда легкомысленная радость первых революционных дней, охватившая многих после отречения Царя, сменилась тревогой и унынием пред все более нарастающим хаосом в стране. Долгожданное восстановление патриаршества происходило уже во время октябрьского переворота под пулеметные очереди и грохот пушек, бивших по Кремлю. И на проведение поставления патриарха (интронизацию) Собор испрашивал специальное разрешение у новых властителей, обосновавшихся в Кремле. Сама интронизация проходила в холодном Успенском соборе, на западной стене которого зияла огромная дыра, пробитая большим снарядом, а на восточной-страшным символом высилось распятие Господа Иисуса Христа с оторванными снарядом руками. Скорбный путь предстоял и патриарху, и всей Русской Церкви.
В декабре 1917 г. и январе 1918 г. по указу патриарха епископ Иосиф временно управлял Рижской епархией. А уже вскоре последовал его первый арест в Ростове 7 июля 1919 г. Ярославской губернской ЧК «за попытку срыва вскрытия мощей в Ростовском уезде путем созыва верующих колокольным звоном». Владыка был перевезен в Москву во внутреннюю тюрьму ВЧК, где содержался около месяца. В августе 1919 г. он оказался освобожден без вынесения приговора. Мужественное поведение преосвященного не прошло мимо внимания церковного руководства и 22 января 1920 г. он был возведен в сан архиепископа и назначен Святейшим Патриархом Тихоном архиепископом Ростовским, викарием Ярославской епархии.
Новый конфликт с представителями советской власти не заставил себя ждать. 26 апреля 1920 г. специальная комиссия вскрыла мощи Ростовских Чудотворцев в Успенском соборе, Спасо-Яковлевском Димитриевом и Авраамиевском монастырях. Архиепископ Иосиф организовал и возглавил крестный ход с выражением протеста против этой варварской, незаконной даже в свете советских декретов акции. За это 8 июня 1920 г. Владыка был арестован по обвинению в антисоветской агитации. Три недели он находился в заключении в Ярославской тюрьме, а в это время в Ростове собирались тысячи подписей верующих за его освобождение. В итоге архиепископ Иосиф был освобожден, но постановлением Президиума ВЧК от 26 июля 1920 г. приговорен к 1 году заключения условно с предупреждением о неведении агитации.
Весной 1922 г. на Русскую Православную Церковь обрушились новые тяжелые испытания - развернутая по указанию Политбюро ЦК РКП(б) кампания по изъятию церковных ценностей и обновленческий раскол, также непосредственно организованный органами государственной власти, в частности ГПУ. После ареста Патриарха Тихона в мае 1922 г. власть в Церкви на год захватили просоветски настроенные обновленцы, сформировавшие свое Высшее церковное управление.
19 ноября 1922 г. по обвинению в «сопротивлении изъятию церковных ценностей» архиепископ Иосиф был приговорен Ярославским ревтрибуналом к четырем годам лишения свободы. Вероятно, это дело не обошлось без участия обновленцев. В одном из протоколов допроса 1932 г. Владыка Иосиф отмечал, что он был обвинен в агитации против изъятия ценностей по клевете обновленцев, для которых он был одним из главных врагов в епархии. Владыка сразу же не признал созданное в мае 1922 г. обновленческое Высшее Церковное Управление (ВЦУ).
И в дальнейшем Владыка никогда не проявлял никаких колебаний в отношении обновленческого раскола и фактически воспрепятствовал его распространению не только в Ростове, но и в целом в Ярославской епархии. В январе 1923 г. Владыка Иосиф был досрочно освобожден по решению Президиума ВЦИК.
Его возвращение весьма укрепило Православных и одновременно вызвало серьезное беспокойство у обновленцев и местных властей. В апреле 1923 г. начальник Ярославского губернского отдела ГПУ обратился в ОГПУ в Москву с ходатайством о высылке из пределов Ярославской губернии архиепископа Иосифа. В письме от 8 августа 1923 г., сообщая о «неблагополучном» положении в церковной среде в Ярославской губернии, он повторил это ходатайство:
«Обновленческая группировка в настоящее время почти совершенно прекратила свою деятельность под натиском тихоновской группировки. Большинство духовенства и верующих идет по пути тихоновщины, ослабляя морально и материально обновленческую группировку. Во главе тихоновской группировки стоит епископ Ростовский Иосиф. Данное лицо по Ярославской губернии в настоящее время весьма авторитетно не только среди духовенства и верующих, но и среди советских работников низового аппарата, и в особенности Ростовского уезда.
С освобождением Тихона из-под стражи и вообще с усилением тихоновской группировки епископ Иосиф в настоящее время является руководителем и вдохновителем тихоновской группировки по Ярославской губ<ернии>. Заручившись из Наркомюста официальной бумагой, разрешающей Иосифу создать свое, параллельное ВЦУ} Ярославское отделение Епархиального управления, Иосиф ведет линию всеми способами к полной ликвидации обновленческой группы, как лицо, весьма авторитетное среди духовенства и верующих и доказавшее себя, что и современная власть не всегда может его обуздать в его реакционной деятельности. Конечно, его настоящая деятельность, нужно признать, идет достаточно успешно.
При таких обстоятельствах деятельность обновленческой группы в Ярославской губ<ернии>, собственно, должна замереть, что и можно констатировать в настоящее время. Для поддержания деятельности обновленческой группы, безусловно, необходимо изъять из пределов Ярославской губ<ернии> епископа Иосифа, что значительно ослабит тихоновскую группу, и этим самым дать возможность оживиться и обновленческой группе, главным образом за счет верующих, ибо епископ Иосиф в глазах верующих - самое авторитетное лицо из духовенства Ярославской губернии, а потому значительная часть верующих идет за ним не только как за тихоновцем, но и как за известным им Иосифом, которого и Советская власть по велению бога избавляет от наказания (выражения верующих).
Без этой операции нет возможности хотя бы минимально поддерживать деятельность обновленческой группы» [ГА РФ. Ф. 5263. On. 1. Д. 55. Л. 102-102 об.]
Как ни странно, эти настойчивые ходатайства остались без ответа. И на протяжении еще более трех лет Владыка Иосиф оставался в Ростове. В 1925 и 1926 гг. он даже возглавлял крестные ходы с Ватопедской иконой Божьей Матери по волостям Ростовского уезда, получая разрешение на них в местных органах власти.
Архиепископ Иосиф объединял православных Ярославской епархии, лишенной в то время своего главы, митрополита Агафангела (Преображенского), высланного властями в Нарымский край в конце 1922 г. 30 августа 1923 г. в Ярославле под председательством архиепископа Иосифа прошло собрание благочинных Ярославской епархии. Собрание было открыто речью Владыки Иосифа о нынешнем положении Русской Православной Церкви, в связи с возникновением обновленческого движения. Собрание единодушно высказалось против обновленческого собора в Москве, незаконно провозгласившего себя «Вторым Всероссийским Поместным Собором», и отказалось выполнять его постановления. По поводу освобождения патриарха Тихона была выражена радость и обещание сыновнего ему послушания.
Испрашивая патриаршего благословения, благочинные Ярославской епархии заявили:
«3а себя и за подведомственное нам духовенство подтверждаем, что признавая Советскую власть и подчиняясь ее гражданским (выделено Составителем) постановлениям, совершенно отмежевываемся от какой-либо контрреволюционной белогвардейщины и т. п. и будем вести народ, как и прежде то делали, только ко Христу и за Христа»
Но, несмотря на противодействие ГПУ, архиепископ продолжал борьбу за Православие. В мае 1924 г. он был назначен членом Священного Синода при Патриархе. Правда, будучи переведен в марте 1924 г. на Одесскую кафедру, Владыка не смог водвориться там из-за противодействия обновленцев и местных властей, и оставался проживать в Ростове на положении управляющего Ростовским викариатством до осени 1924 г., когда был назначен управляющим Новгородской епархией. Проживая большую часть времени в Ростове, Владыка Иосиф временно управлял одной из старейших русских епархий до сентября 1926 г. В этот период ему довелось вновь посетить родную Устюжну и встретиться с родственниками. Архиепископ периодически служил в новгородском Софийском соборе, ленинградском кафедральном храме Воскресения Христова (Спасе-на-Крови). Особенно значительное количество верующих собирали его архиерейские богослужения в Успенском соборе г. Ростова.
7 апреля 1925 г. скончался Святейший Патриарх Тихон. В своем завещании он указал трех Местоблюстителей Патриаршего Престола, из которых временным Первосвятителем должен был стать только один. Ими были: митрополит Казанский и Свияжский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) и митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Так, как первые два митрополита в тот момент находились в ссылке, Первосвятительские полномочия принял митрополит Крутицкий Петр (Полянский).
Архиепископ Иосифс шестьюдесятью другими архиереями участвовал в погребении св. Патриарха Тихона и подписал акт о передаче местоблюстительских полномочий митрополиту Петру. В своем распоряжении от 6 декабря 1925 г. - за несколько дней до ареста - последний поставил архиепископа Иосифа третьим кандидатом в Заместители Патриаршего Местоблюстителя за митрополитом Нижегородским Сергием (Страгородским) и митрополитом Киевским Михаилом (Ермаковым).
«Существуют сведения о том, что епископов, собравшихся на погребение Святейшего Патриарха Тихона, в обязательности присутствия местоблюстителя в Москве убедил не кто иной, как митрополит Сергий. В "ташкентском документе" от 17 ноября 1927 года... среди прочего говорилось о митрополите Петре: "Кстати сказать, и его на местоблюстительское кресло избрали не без содействия митрополита Сергия, под благовидным предлогом в свое время отклонившего первых двух кандидатов: м<итрополита> Кирилла и м<итрополита> Агафангела"» [ЦА ФСБ РФ. «Дело митрополита Сергия: Документы к церковным событиям 1927-1928 гг. Китеж, 1929». Машинопись. С. 222.]
Тем не менее, местоблюстительство митрополита Петра было признано большинством епископата, в том числе и первыми двумя кандидатами, митрополитами Кириллом и Агафангелом. Как писал митрополит Кирилл в своих показаниях в 1930 г.:
«Хотя для меня остается и сейчас непонятным, почему отсутствие в Москве могло быть препятствием к исполнению обязанностей патриаршего местоблюстителя, но раз епископатом, бывшим в Москве при погребении патриарха, местоблюстительство возложено было на митр. Петра, то я с любовию признал это для себя обязательным и до сих пор мыслю себя в каноническом и молитвенном с ним общении как первым епископом страны» [Богословский сборник. М., ПСТБИ, 2003. Вып. 11. С. 370.]
9 декабря 1925 г. митрополит Петр был арестован. Во главе Российской Церкви оказался митрополит Сергий (Страгородский).
Следует подчеркнуть, что права митрополита Сергия как «заместителя» патриаршего местоблюстителя отнюдь не равнялись правам первоиерарха Российской Православной Церкви. Поместный Собор 1917-1918 гг. в специальных определениях разработал четкий порядок замещения патриаршей власти. В случае кончины Патриарха вступало в действие определение о местоблюстителе, который избирался членами Синода. В обязанности местоблюстителя входила прежде всего организация нового Собора, который должен был избрать нового патриарха и решить все вопросы по устроению Церкви.
Ввиду усиливающихся гонений становилось ясно, что может возникнуть ситуация, когда некому будет избирать местоблюстителя, и тогда Собор 1917-1918 гг. уполномочил патриарха Тихона составить завещательное распоряжение в котором дожен был указать трех Местоблюстителей Патриаршего Престола на случай своей смерти. Никаких полномочий на дальнейшее назначение преемников и передачу своих прав местоблюститель уже не имел.
К сожалению, не все из епископов хотели это понять. К тому же, поскольку митрополит Петр не определил объем полномочий заместителя, то митрополит Сергий, в силу своих узурпаторских чаяний, выявленных у него еще при обновленческом ВЦУ, возомнил что заместитель местоблюстителя обладает всей полнотой Первоиераршей власти. И если сам митрополит Петр ясно предполагал, что заместитель занимается текущими делами и является всего лишь проводником воли местоблюстителя, то митрополит Сергий не хотел этого признавать и думал совсем иначе.
26 августа 1926 г. архиепископ Иосиф распоряжением заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) был переведен на Ленинградскую кафедру и возведен в сан митрополита Ленинградского с возложением белого клобука с алмазным крестом и креста на митру. Возражая против именования митрополитом Ленинградским, Владыка Иосиф предпочитал называться митрополитом Петроградским.
Верующие жители северной столицы встретили Владыку с большой радостью, как стойкого борца за чистоту Православия, но также и потому, что после расстрела в августе 1922 г. святого новомученика митрополита Вениамина (Казанского) несколько лет не имели своего правящего архипастыря. Например, известный протоиерей Михаил Чельцов, настоятель Измайловского собора, высказывал в связи с назначением радостную надежду:
«Наконец-то прекратится архиерейская рознь и скачки на первенство, наконец- то наступит мало-помалу порядок в наших делах и взаимоотношениях».
11 сентября нового стиля митрополит прибыл в Ленинград и остановился в Воронцовском подворье. Был канун известного городского праздника - перенесения в город мощей святого благоверного князя Александра Невского, который еще совсем недавно сопровождался грандиозным крестным ходом от Исаакиевского собора до Александро-Невской Лавры. На всенощной Троицкий Собор Лавры, недавно перешедший к «тихоновцам» от обновленцев был переполнен народом.
«Восторгам и умилению не было пределов, радость слышалась отовсюду и виделась на лицах, разговоры лились самые оживленные и молитвенно Богу благодарные», - писал о. М. Чельцов.
Согласно другому источнику: «Духовенства собралось человек полтораста - от облачального места до престола по обеим сторонам. Епископат весь: митрополит, Преосв. Алексий, Гавриил (Воеводин), Николай (Ярушевич), Стефан (Бех), Григорий (Лебедев), Сергий (Дружинин) и Димитрий (Любимов)».
Первые впечатления от нового главы епархии были очень благоприятны: «Новый митрополит - высокого роста, седой, в очках, вид серьезный, несколько необщительный, как будто суровый. Есть что-то общее во внешнем виде с покойным митрополитом Вениамином. Ходит несколько сутуловато. Ни с кем не разговаривает в алтаре. Даже через еп. Григория послал сказать "беседовавшему" в алтаре духовенству держать себя "покойнее". У епископа и духовенства - в их держании себя - сразу почувствовалось, что приехал "хозяин": все подтянулись. Голос у него - высокий, довольно нежный, приятный, дикция чистая. В общем, впечатление хорошее, приятное»
Столь же благоприятным было впечатление, произведенное митр. Иосифом на о. М. Чельцова:
«Митрополит Иосиф внушал к себе, с первого же взгляда на него, симпатию и доверие...Совершенно аскетического облика монах привлекал к себе и нравился; в богослужении у него не было ничего вычурного: просто и молитвенно... Отзывались о нем как об истинном монахе, добром человеке, горячем молитвеннике, отзывчивым к нуждам и горестям людским; хотелось быть около него, слушать его... И нам, духовенству, казалось, что именно его-то нам и нужно, что именно он-то и может проявлять тот авторитет, который обязывает к послушанию, отклоняет от противления, научает к порядку, дисциплинирует одним взглядом, - словом, что с ним-то начнется у нас настоящая жизнь, что будет у нас Владыка Отец».
На следующий день, в воскресенье, несмотря на дождь, площадь перед собором была переполнена народом. Многие подходили под благословение со слезами. По просьбе митрополита прот. Николай Чуков сказал по запричастном стихе слово, а на следующее утро был у него с докладом о руководимых им Высших Богословских курсах и остался доволен оказанным приемом.
Сохранились свидетельства и других очевидцев о назначении Владыки Иосифа Петроградским митрополитом. Так, архимандрит Феодосий (Алмазов) в рукописи «Мои воспоминания (записки соловецкого узника)» отмечал:
«Все в Петрограде восторжествовали. Известный аскет, профессор академии, плодовитый духовный писатель. Первое всенощное бдение он совершил 11 сентября в день памяти Св. Александра Невского в Лавре. Все туда устремились. Религиозный подъем был невиданный: ведь стал на свою кафедру преемник священномученика Вениамина. Народу - масса. Отслужив литургию с прекрасной проповедью, Владыка уехал в Ростов попрощаться со своей паствой - и в этом была его роковая ошибка. Большевикам не понравилась его заслуженная популярность, вдруг проявившаяся. С дороги телеграммой ГПУ потребовало его в Москву, откуда он водворен был в монастырь около Устюжны»
Это обычная версия дальнейшего хода событий, которая приводится в различных источниках. Однако во время следствия в 1930 г. митрополит Иосиф показал на допросе так: «Я, отслужив одну службу в Александро-Невской лавре, поехал в Новгород за вещами, откуда должен был выехать в Москву в ГПУ. В Москве в ГПУ мне во въезде в Ленинград было отказано и предложено было выехать в Ростов Ярославской губернии» [ЦА ФСБ РФ. «Дело ИПЦ». Т. 11. Л. 304. ]
Очевидно, что власти испугались того воодушевления, которое охватило церковный народ, и решили, что Иосифа трудно будет держать под контролем.
6 декабря 1926 г., в связи с арестом митрополита Сергия (Страгородского), Владыка Иосиф возглавил Российскую Православную Церковь как заместитель патриаршего местоблюстителя, согласно завещательному распоряжению митрополита Петра (Полянского). Сознавая отношение к себе властей, митрополит Иосиф через день после вступления в управление издал завещательное распоряжение-послание о преемственности высшей церковной власти в случае невозможности ему самому исполнять это послушание. В случае своего устранения и устранения своих редшественников он назначал заместителями патриаршего местоблюстителя архиепископа Свердловского Корнилия (Соболева), архиепископа Астраханского Фаддея (Успенского) и архиепископа Угличского Серафима (Самойловича).
18 мая 1927 г., выпущенный на свободу митрополит Сергий (Старогородский) собрал на совещание несколько угодных ему архиереев, и назвал его «Временным Патриаршим Священным Синодом», хотя Синод имеет право быть созванным только законным Архиерейским Собором, а подобный орган управления, какой стал держать при себе митр. Сергий, мог выполнять только совещательную функцию.
Таким образом узурпация власти митр. Сергием была окончательно достигнута.
20 мая из НКВД было получено разрешение на деятельность «Синода», окончательно утвержденного в августе. 25 мая состоялось заседание «Синода», и в тот же день был разослан циркуляр по епархиям, в котором архиереям рекомендовалось организовать при себе епархиальные советы и зарегистрировать их в местных органах власти.
«В то время как продолжались аресты и ссылки, когда в ответ на убийство Войкова за границей в тюрьмы бросали по всей России не только Епископов, но и рядовое духовенство - М<итрополит> Сергий получил право свободно жить в Москве, каковым правом он не пользовался даже до ареста. Наконец, когда стали известны имена Епископов, призванных им в Синод, о капитуляции М<итрополита> Сергия перед Сов<етской> Властью не могло быть больше сомнений. В Синод вошли Арх<иепископ> Сильвестр - бывший обновленец, Арх<иепископ> Алексий Хутынский - бывший обновленец, назначенный на Петроградскую кафедру от "Живой Церкви" после казни М<итрополита> Вениамина; Арх<иепископ> Филипп - бывший беглопоповец, т. е. переходивший из Православной Церкви в секту "беглопоповцев", Митр<ополт> Серафим Тверской - человек, о связях которого с ГПУ знала вся Россия, которому никто не верил» [ГА РФ. Ф. 6343. On. 1. Д. 263. Л. 8.]
Созыв «Временного Синода», поголовно состоящий из бывших обновленцев и предателей, вызвал в Церкви сильную волну возмущений.
29 июля митрополит Сергий (Страгородский), совместно с членами это «Синода» без какого-либо согласование с остальными архипастырями, выпустил «Послание к пастырям и пастве» (Декларацию 1927 г.) о признании Российской Православной Церковью большевицкой власти «богоданной» и с призывом служить ей «не за страх, а за совесть». Т.е. к слиянию советских атеистических обществ и Церкви Христовой в единое целое, поставив РПЦ в один ряд с разного рода Ком- Кол- Прод- Над- коммунистическими обществами, провозглашающими своей целью - строительство царства всеобщего благоденствия, в котором не будет место не одной религии.
Одновременно с Декларацией был допущен полный и всесторонний контроль ОГПУ над назначением епископата и священства.
Митрополит Иосиф, как и другие архиереи Российской Церкви восприняли сергиевскую декларацию «предательством Истины», но общения с Сергием не прерывали, надеясь на вразумление последнего и дезавуирование декларации им. Тогда еще многие полагали, что его декларация, как и ее автор, являются временным явлением, и что после выхода на свободу одного из Патриарших Местоблюстителей справедливость в Церкви будет восстановлена.
Предвидя сопротивление в Петроградской епархии, митр. Сергий 13 сентября 1927 г., согласовав вопрос с ОГПУ, издал указ о переводе «по соображениям большей пользы церковной» митр. Иосифа на Одесскую кафедру.
Этот указ вызвал среди верующих Петрограда такую бурю возмущения, что даже сергиевский историк Иоанн (Снычев), в своей книге отмечал: «Когда стало известно, что их любимец и страдалец за веру православную не согласен с решением Синода, и открыто выражает свой протест против него, смущение народное достигло крайних пределов...».
Сам Владыка Иосиф по свидетельству «воспринял указ как величайшую несправедливость, как следствие интриги», а с амвонов в Петрограде открыто говорили, «что митрополит Иосиф переведен неправильно по докладу епископа Николая (Ярушевича), который, очевидно, наклеветал на него».
В своем письме митр. Сергию от 15(28) сентября Владыка Иосиф сообщал об отказе подчиниться указу, как явно неканоничному, принятому под влиянием враждебных Церкви сил. В ответ сергианский «Синод» 12(25) октября принял постановление, подтверждающее прежний указ и предписывающее викарным епископам прекратить возношение за богослужением имени Владыки Иосифа. 17(30) октября митр. Иосиф из Ростова ответил на постановление «Сvнода» от 12(25) октября новым посланием с отказом оставить Петроградскую кафедру, пояснив, что нестроения в епархии породил тайно оглашенный приказ о его перемещении, что связь его с петроградской паствой не искусственная, но основанная на горячей любви к нему пасомых и, наконец, что послушания «церковной власти» он оказывать не желает, поскольку сама «церковная власть» находится в рабском состоянии у советских коммунистов.
Временно управляющий Ленинградской митрополией епископ Петергофский Николай отправил доклад митрополиту Сергию о нестроениях в епархии. 1 октября 1927 г. митрополит Сергий назначил в Ростов, где проживал митрополит Иосиф, епископа Иннокентия (Летяева) из Краснодара. Жители города неблагосклонно встретили нового архиерея, усмотрев в его назначении желание Синода поскорее удалить из Ростова митрополита Иосифа.
Несмотря на то, что Владыка Иосиф убеждал епископа Иннокентия приступить к служению, не обращая внимание на неприятности, тот был убежден, что не сможет управлять паствой, пока митрополит Иосиф пребывает в Ростове и, по его мнению, вмешивается в епархиальное управление, расстраивая церковную жизнь в епархии. Об этом епископ Иннокентий написал специальный рапорт и 10 октября 1927 г. отправил его митрополиту Сергию.
На защиту митрополита Иосифа встали его викарии: епископы Димитрий Гдовский, Серафим Колпинский, Сергий Нарвский, Григорий Шлиссельбургский и ряд клириков, отказавшихся поминать епископа Николая. Среди них центральное место принадлежало известному и очень уважаемому настоятелю кафедрального храма, отцу Василию Верюжскому.
Церковная атмосфера все больше и больше накалялась. Отдельные приходы как в самом городе, так и в окрестностях, смущаемые разными церковными распоряжениями митр. Сергия и Синода, отказались совершенно выдавать денежные средства на содержание Епархиального Управления, перестали приглашать на богослужения еп. Петергофского Николая как сторонника Сергиевской политики, а многие верующие в знак протеста перестали посещать те храмы, где возносилось имя Заместителя за богослужением. Волна недовольства все увеличивалась. Она коснулась не только простых верующих, но и низшего духовенства.
Многие из тех пастырей, которые в годы борьбы с обновленчеством показали себя стойкими борцами за чистоту Православия, выступили теперь против митр. Сергия. Они не согласны были с той политикой, которую проводил в жизнь Заместитель патриаршего местоблюстителя. В ней они видели прямое искажение чистоты Православия и подчинение Божьего кесареви.
Желая, предотвратить так неминуемо надвигавшееся разделение, группа духовенства и мирян г. Ленинграда решила предупредить об этом митр. Сергия и, если возможно, упросить его, чтобы он изменил намеченный курс церковной политики, от которого, тогда, исходило все зло. Проф.-прот. Верюжский написал от имени духовенства и мирян специальное обращение к митр. Сергию, в котором указал основные пункты, являвшиеся причиной разделения. В обращении проф. Верюжского, наглядно показано, что церковная смута в Ленинграде была вызвана не митр. Иосифом, а политикой, проводимой в жизнь митр. Сергием.
Проф.-прот. Верюжскиого в своем обращении к митр. Сергию для установления мира в Ленинградской епархии и для предотвращения раскола, упрашивал немедленно предпринять следующие меры: 1) Отказаться от намеченного курса порабощения Церкви государством; 2) Отказаться от перемещений и назначений епископов помимо согласия на то паствы и самих перемещаемых и назначаемых епископов; 3) Поставить временный Патриарший Синод на то место, которое было определено ему при самом его утверждении в смысле совещательного органа, чтобы распоряжения исходили только от имени заместителя Местоблюстителя; 4) Удалить из состава Синода пререкаемых лиц; 5) При организации епархиальных Управлений должны быть всемерно охраняемы устои Православной Церкви, каноны, постановления Поместного Собора 1917-1918 гг. и авторитет епископата; 6) Возвратить на Ленинградскую кафедру митрополита Иосифа (Петровых); 7) Отменить возношение имени заместителя патриаршего местоблюстителя; 8) Отменить распоряжение об исключении из богослужения молений о ссыльных епископах и о возношении молений за гражданскую власть.
21 октября 1927 г. митрополит Сергий издал указ о добавлении в ектению прошение «О Богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея, Господу помолимся». Несмотря на то, что эти самые «власти» и «воинства» силой заставляли весь Русский народ отречься от Христа, расстреливая, утопляя, зарывая живьем в землю и предавая другим мучениям Православных целыми монастырями. Одновременно с этим, митр. Сергий запретил молиться за богослужением «о в тюрьмах и в изгнании сущих», называя всех таковых «справедливо осужденными» «политическими преступниками».
Священномученик Павел (Кратиров) - епископ Старобельский, писал об этом так: «Митр. Сергий просто наплевал на примеры жизни угодников Божиих и дерзнул ввести во святилище мерзостный клич (ибо молитвой его никак нельзя назвать) - да здравствует богоотступление. Ведь сергиевскую молитву свободно можно перефразировать так: "о благополучном пребывании богоотступления, Господу помолимся", или "об искоренении Христовой веры, Господу помолимся"»
Также Сергий издал указ, по которому, вместе с именем Патриаршего Местоблюстителя Митр. Петра (Полянского) за богослужением должно было возноситься и его собственное имя.
Свидетельствуя о грубом вмешательстве советских властей в вопросы церковной жизни, такие распоряжения явились закономерным следствием и продолжением того курса, который был провозглашен в июльской декларации митрополита Сергия.
Одновременно с этим резко усилились гонения на Церковь. Всех правомыслящих пастырей сажали по тюрьмам, в то время, как "левое крыло" продолжало оставаться на свободе. Это убедило многих, что Сергий со своей декларацией является прямым проводником воли большевиков и что дожидаться его ухода или отмены его декларации было уже безнадежно.
В начале декабря 1927 г. в Петроградской епархии было решено, не дожидаясь ответа на письмо протоиерея Василия Верюжского, отправить в Москву представительную делегацию с епископом Димитрием (Любимовым) во главе для личной встречи с заместителем патриаршего местоблюстителя, митрополитом Сергием. Прием у заместителя патриаршего местоблюстителя состоялся 12 декабря 1927 г. Митрополиту Сергию были вручены все три привезенные письма: от имени викариев Ленинградской епархии, от группы священников и мирян, от имени верующих ученых Академии наук и профессуры ленинградских институтов. В этих письмах поднимались практически те же вопросы, что и в письме-обращении отца Василия Верюжского. Ни на один вопрос митрополитом Сергием не был дан положительный ответ.
После неудачного визита в Москву к митр. Сергию петроградской делегации, состоявшей из еп. Димитрия (Любимова), прот. Викторина Добронравова и мирян И.М. Андреевского и С.А. Алексеева, викарные епископы Гдовский Димитрий и Нарвский Сергий, подписали акт отхода от митр. Сергия (26 декабря), «сохраняя апостольское преемство чрез Патриаршего Местоблюстителя Петра, Митрополита Крутицкого», при этом еп. Димитрий официально объявил митр. Сергия безблагодатным. Сергиевский «Синод» реагировал на это постановлением 12 января 1928 г. о запрещении в священнослужении епископов Димитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина), которое зачитал в Никольском Богоявленском соборе известный сергианин еп. Николай (Ярушевич). Этот момент времени можно считать официальной датой отпадения Московской патриархии в лице митр. Сергия и его сообщников в сергианский раскол.
Ещё до официального провозглашения отделения митр. Иосиф благословил готовившийся отход. Во второй половине декабря он писал еп. Димитрию: «Дорогой Владыко! Узнав от М. Агафангела о принятом вами решении, нахожу (после ознакомления со всеми материалами), что другого выхода нет. Одобряю ваш шаг, присоединяюсь к вам, но, конечно, помочь вам более существенно лишен возможности...».
7 января митр. Иосиф в письме в Петроград вновь одобрил действия своих викариев: «...Для осуждения и обезвреживания последних действий митр. Сергия (Страгородского), противных духу и благу Св. Христовой Церкви, у нас, по нынешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага, да всевмещающий бесчувственный воздух, а не живые души верных чад Церкви Христовой».
А в февральском (1928 г) письме к архим. Льву (Егорову) митр. Иосиф описывает ситуацию в Церкви как раскол со стороны Сергия и указывает на то, что действия его «хуже и вреднее всякой ереси»:
« ...дело обстоит так: мы не даем Церкви в жертву и расправу предателям и гнусным политиканам и агентам безбожия и разрушения. И этим протестом не сами откалываемся от Нее, а их откалываем от себя и дерзновенно говорим: не только не выходили, не выходим и никогда не выйдем из недр истинной Православной Церкви, а врагами Ее, предателями и убийцами Ее считаем тех, кто не с нами и за нас, а против нас. Не мы уходим в раскол, не подчиняясь Митр. Сергию, а Вы, ему послушные, идете за ним в пропасть Церковного осуждения...
Может быть, не спорю: Вас пока больше, чем нас. И пусть «за мною» нет большой массы, как Вы говорите. Но я не сочту никогда себя раскольником, а примкну к святым исповедникам. Дело вовсе не в количестве, не забудьте ни на минуту этого. Сын Божий, когда вновь придет, найдет ли вообще верных на земле? И может быть, последние бунтовщики против предателей Церкви и пособников Ее разорения, будут не только не епископы, и не протоиереи, а самые простые смертные, как у Креста Христова Его последний страдальческий вздох приняли не многие близкие Ему простые души...
Не судите же меня строго и четко усвойте следующее:
1. Я отнюдь не раскольник и не зову к расколу, а к очищению Церкви от сеющих истинный раскол и вызывающих его.
2. Указание другому его заблуждений и неправоты не есть раскол, а попросту говоря - введение в оглобли разнузданного коня.
3. Отказ принять здравые упреки и указания есть действительно раскол и попрание истины.
4. В строении Церковной жизни - участники - не только одни верхушки, а все тело Церковное, и раскольник тот, кто присваивает себе права, превышающие его полномочия, и от имени Церкви дерзает говорить то, чего не разделяют остальные его собратья.
5. Таким раскольником показал себя митр. Сергий, далеко превысив свои полномочия и отвергнув и презрев голос многих других святителей, в среде которых и сохраняется чистая Истина. <...>
Защитники Сергия говорят, что каноны позволяют отлагаться от епископов только за ересь, осужденную Собором. Против этого возражают, что деяния митр. Сергия достаточно подводят и под это условие: если иметь в виду столь явное нарушение им свободы и достоинства Церкви Единой, Святой, Соборной и Апостольской.
А сверх того, каноны ведь многое не могли предусмотреть. А можно ли спросить о том, что хуже и вреднее всякой ереси, когда вонзают нож в самое сердце Церкви - Ее свободу и достоинство.
Что вреднее - еретик или убийца?»
Следует отметить, что митр. Иосиф с присущей ему скромностью протестовал против отождествления начавшегося антисергианского движения исключительно со своим именем. Согласно протоколам его допросов (от 22, 30 сентября и 9 октября 1930 г.) митрополит говорил:
«Дело мое, по которому я привлекаюсь, как мне представляется, зиждется на мнении обо мне как лидере особого течения в нашей церкви, которое возникло четыре года назад в связи с декларацией митр. Сергия, грубо нарушившего, по убеждению верующих, глубочайшие основы строя церковной жизни и управления. Это течение совершенно несправедливо окрещено "иосифлянами", каковую несправедливость указывает и сам митроп. Сергий в переписке его с митрополитом Кириллом. Гораздо основательнее оно должно быть названо вообще "антисергианским". Самое течение нашей группы возродилось на благоприятной почве злоупотреблений митр. Сергия и независимо от каких бы то ни было личностей вызвало одновременно повсюду соответствующе сильную реакцию в церковных кругах без всякого моего участия и влияния. Более того: я сам значительно позднее втянут был в это течение, и не оно шло и идет за мною, а скорее я плетусь в хвосте за ним, не сочувствуя многим его уклонам вправо и влево. И если бы даже уничтожить вовсе меня и мое участие в этом движении, оно безостановочно шло бы и пойдет дальше без малейшей надежды на полное искоренение... Никакими репрессиями со стороны Советской власти наше движение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью о том, что церкви закрываются по постановлениям верующих, понятна каждому, даже неграмотному крестьянину...»
К началу 1928 г. категорическое неприятие церковной политики митрополита Сергия было выражено не только в Петроградской епархии. В показаниях на следствии 1930 г. митрополит Иосиф отмечал: «К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация митрополита Сергия и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против него течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская, Великоустюжская и другие)» [«Дело ИПЦ». Т. 11. Л. 332.]
Вслед за петроградскими викариями о прекращении общения заявило серпуховское духовенство, еще ранее епископ Глазовский Виктор (Островидов) и духовенство Вятской епархии, в январе 1928 г. отделились от митрополита Сергия епископ Великоустюжский Иерофей (Афоник) , управляющий Воронежской епархией епископ Алексий (Буй) и ряд священников в Московской епархии, среди них протоиерей Валентин (Свенцицкий). В марте 1928 г. отделились викарные епископы Вятской епархии Нектарий (Трезвинский) и Иларион (Вельский), установившие связь с иосифлянами в Ленинграде, так же как и отделившийся еще раньше епископ Виктор (Островидов).
Антисергиевское движение нарастало на Украине, Северном Кавказе, Татарии, Башкирии, Сибири. Многие из несогласных обращались к петроградским архиереям. Как отмечал митрополит Иосиф в своих показаниях на следствии: «Не имея на местах духовного руководителя, с разных городов и местностей СССР приезжали к епископу Димитрию за руководством. Некоторые приезжающие осуждали ленинградцев, что они так поздно отошли от митрополита Сергия, что они уже давно это сделали, однако, не имея у себя руководителя, они приезжали в Ленинград, прося принять и разрешить недоуменные вопросы»
Официально Акт об отделении от митрополита Сергия был зачитан в кафедральном Соборе Воскресения Христова. 24 января 1928 г. в секретном донесении из Ленинградского ГПУ в Москву сообщалось:
«Церковная оппозиция в Ленинграде растет, причем с ее стороны был допущен захват Тихоновского кафедрального собора в свои руки - церковь Воскресения-на-крови. <...> Это торжество оппозиция отпраздновала торжественным богослужением при двух оппозиционных епископах и 9-ти священниках. После этого колебавшиеся церкви в Лесном, Полюстрове и на станции Володарская всецело примкнули к оппозиции» [Богословский сборник. Вып. 10. М.:ПСТБИ, 2002. С. 371]
25 января 1928 г. митрополит Сергий на внеочередной сессии своего Синода принимает постановление № 17 об увольнении с кафедры епископа Димитрия и запрете его в священнослужении и предании каноническому суду. То же самое было принято в отношении епископа Сергия. От епископов Григория Шлиссельбургского и Серафима Колпинского, не поминавших имя митрополита Сергия, было потребовано незамедлительно ввести поминовение и заявить всенародно об осуждении епископов Димитрия и Сергия.
6 февраля 1928 г. митрополит Иосиф вместе с группой архиереев Ярославской епархии официально подписал декларацию об отделении от митрополита Сергия.
В этот же день появилась его резолюция о согласии возглавить отделившихся от митр. Сергия в Петроградской епархии: «Митрополит Ярославский Агафангел с прочими епископами Ярославской Церковной области отделились также от митр. Сергия и объявили себя самостоятельными в управлении вверенными им паствами, к чему я присоединил свой голос. По сему благому примеру нахожу благовременным открыто благословить подобное же правильное отделение части Петроградского духовенства со своими паствами. Согласен на просьбу возглавить это движение своим духовным руководством и молитвенным общением и попечением; готов не отказать в том же и другим, желающим последовать доброму решению ревнителей Христовой истины. Молю Господа, да сохранит всех нас в единомыслии и святой твердости духа в переживаемом Церковью новом испытании».
10 февраля 1928 г. митрополитом Сергием и его «Синодом» было утверждено постановление - «о раздорнической деятельности митрополита Одесского Иосифа (Петровых) и епископа бывшего Никольского Иерофея (Афоника)». В постановлении налагается запрет в священнослужении на обоих. 29 марта 1928 г. митрополит Сергий в обширном документе, так называемом «Деянии», оповещает Церковь о прервавших с ним общение иерархах, именуя их «нашими отщепенцами», «расколотворящими».
Обосновывая свою правоту, митрополит Сергий пытался доказать каноничность всех своих деяний - создание Временного Синода, увольнение архиереев и так далее, при этом, пытаясь обильно цитиролвать Священное Писание и святых мучеников и отцов Церкви, выдирая нужные ему цитаты из контекста. Будучи на тот момент уже полным духовным слепцом и находясь в прелести, Сергий утверждал, что его июльская декларации ни в чем не противоречит церковному Преданию. Оправдывая ложь, он защищал ее опять же ложью.
Он обвиняет отделившихся от него ярославских и ленинградских архиереев, а также епископов Глазовского Виктора (Островидова), Никольского Иерофея (Афоника) и Воронежского Алексия (Буя) в том, что «они учинили раскол, порвали благодатный союз с Матерью Церковью и подлежат церковному суду и должному наказанию».
«Матерью Церковью» он здесь называет себя самого и свой «Синод». Запрещая в служении всех, кто не подчинялся на тот момент его указам, Сергий, одновременно с этим, сам не подчинялся указам своего главы – митрополита Петра и еще двух Патриарших местоблюстителей, которые выступали против его «революции» в Церкви.
Он подтверждает запрещения, наложенные на этих архиереев (в том числе и митрополита Иосифа).
Одновременно с этим митрополит Сергий пытался заигрывать с митрополитом Агафангелом, боясь его церковного авторитета, и помня что по завещанию Патр. Тихона он являлся вторым, после митр. Кирилла (Смирнова) Патриаршим Местоблюстителем, а следовательно обвинив митрополита Сергия в учинении раскола, в любой момент он мог взять управление Церковью в свои руки.
«29.03/11.04.1928 г. митр. Сергий и его Синод принимают постановление: предать суду епископов, запретить в священнослужении и уволить на покой митр. Иосифа (Петровых), еп. Иерофея (Афоника), еп. Евгения (Кобранова) , арх<иеп> Серафима (Самойловича) , арх<иеп> Варлаама (Ряшенцева). О митр. Агафангеле постановлено, что хотя он своими "раздорническими" действиями заслужил все эти прещения, но, с учетом его "прежних заслуг перед Церковью" и "болезненного состояния, ему дается месячный срок на покаяние, после чего он подлежит запрещению в священнослужении"».
В этом постановлении в отношении митрополита Иосифа было заявлено, что он открыто порвал общение с заместителем патриаршего местоблюстителя, вступил явно на путь «раскола», заявил после увещаний посланных к нему архиереев, что он «решительно отходит и отмежевывается от митр. Сергия, игнорирует его распоряжения», что «он призывает всех отделяющихся от заместителя патриаршего местоблюстителя объединиться около него, причем преподал благословение преосвящ. Виктору (Островидову) и Никольскому Иерофею (Афонику) на рукоположение игумена Антония в сан епископа, предназначая последнего в епархию, не порученную ему».
10 мая 1928 г. ярославские архипастыри, митрополит Агафангел, архиепископ Варлаам и епископ Евгений, отправляют митрополиту Сергию с письмом, в котором сообщают, что не отвергают его власти как заместителя, и что не порывают с ним молитвенного общения и признают его власть как заместителя митр. Петра (Полянского). Это на некоторое время усмирило митр. Сергия.
Однако, и признавая власть митр. Сергия они не признавали его последних указов и постановлений. Пункт 5 их письма гласил: «Распоряжения заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем.»
Этот пункт никак не мог устроить митрополита Сергия, потому как фактически сводил на нет все его начинания, и это он прекрасно понимал. Недаром в постановлении своего Синода от 17/ 30 мая 1928 г. Сергий подчеркивал: «С сожалением отмечая, что письменное заявление преосвящ<енных> - митрополита Ярославского Агафангела, архиеп. Варлаама (Ряшенцева) и еп. Ростовского Евгения (Кобранова) от 10 мая 1928 г. не обнаруживает с желательной определенностью их сознания размеров и пагубности произведенного ими церковного соблазна; пятый же пункт заявления и совершенно отнимает надежду на устранение произведенного соблазна»
Тем не менее, митрополит Сергий, используя это письмо Ярославских пастырей, торопится объявить об их полном отказе от прежнего заявления и примирении с ним.
Ссылаясь на поспешность написания ими нового заявления и их устные заявления, он делает вид, что они ему полностью подчинились. На самом деле Ярославские пастыри «примирились» с ним только на своем условии. Они не признавали его декларации и его многочисленных требований и указов о поминовении властей и т. п., что неминуемо вело их к окончательному разрыву.
Как повествует митр. Иосиф в своем письме от 1929 года: «Агафангел незадолго до смерти высказывал намерение возобновить свой протест против действий Сергия, коими он вновь доведен был до пределов терпения; <митрополит Сергий> понял майские «уступки» в смысле полной ликвидации основной декларации. Агафангел настойчиво подтверждал, что она остается в силе, а ему сыпали требования об исполнении не приведенных в исполнение указов спорных (о поминовении властей и т. д.). Это (а также лживые доносы Сергия, опорочивающие все наше дело) и вызывало в Агафангеле желание вновь начать потасовку, чего он, однако, не успел.» [Архив УФСБ СПб. Д. П-78806. Т. 4. С. 121]
Как повествует нам прямой очевидец тех событий епископ Петр (Ладыгин), митр. Сергия вл. Агафангел не признавал еще после того, как вступил с ним в прямой конфликт в 1926 году. Но был вынужден пойти на уступки в связи с угрозами Тучкова, который грозил ему отправкой обратно в заключение, в случае непризнания митр. Сергия:
«Я лично поехал к нему в Ярославль, и он мне сам объяснил свое положение и сказал, что теперь действительно остается каноническое управление за Кириллом и временно, до прибытия Кирилла, за митр. Петром. Сергия [Страгородского] и Григория [Яцковского] он не признавал.
Я его спросил: как же нам быть дальше, если ни Кирилла, ни Петра не будет. Кого же мы должны тогда поминать. Он сказал: «вот еще есть канонический митр. Иосиф, бывший Угличский, который в настоящее время в Ленинграде. Он был назначен Святейшим Патриархом Тихоном кандидатом, в случае смерти Патриарха, меня, Кирилла и Антония»
Таким образом признание митр. Сергия со стороны митр. Агафангела было чисто формальным, без признания его указов и декларации. На деле же, как и многие другие архиереи он был просто вынужден первое время мириться с ним, чтобы получить некоторую передышку от натиска ГПУ. Все тогда хорошо понимали что противоборство с Сергием – это противоборство с ГПУ, и чтобы вступать в это противоборство, нужно было сначала заручится поддержкой определенной массы клира и мирян, на прямую конфронтацию с которыми, большевики на тот момент, не всегда осмеливались идти.
16 октября 1928 г. Владыка Агафангел отошел ко Господу так и не успев официально объявить о порыве молитвенного общения с сергиевским «Синодом». Но зато, после его кончины это успел сделать Архиепископ Пермский Варлаам (Ряшенцев), в конце того же года разорвав молитвенное общение с митр. Сергием. А позднее разрывает с ним общение и второй Ярославсикй архипастырь - епископ Евгений (Кобранов).
С начала 1928 г. иосифляне начинают совершать тайные архиерейские хиротонии. Одним из первых был рукоположен в Серпухов епископ Максим (Жижиленко).
Весной 1928 г. в Ленинграде на квартире протоиерея Феодора Андреева проходит важное совещание, в котором участвуют епископ Гдовский Димитрий (Любимов), епископ Козловский Алексий (Буй) , московский протоиерей Николай Дулов и профессор Михаил Новоселов. «Важнейшим итогом совещания стало распределение сфер влияния. Владыка Димитрий поручил епископу Алексию управление всем югом России и Украиной, в том числе окормляемыми ранее им самим приходами, мотивируя это их удаленностью от Ленинграда.
Епископ Козловский полностью признал руководство епископа Димитрия и уладил все спорные вопросы с ним» Настоятель Владимирской церкви Сергий Бутузов, единомышленник епископа Алексия (Буя) в 1928 г., через полтора года заявил на допросе: «Для меня и епископа Алексия Ленинград был святыней, и я верил всему, что оттуда исходило».
Епископ Димитрий, помимо руководства Петроградской епархией, непосредственно окормлял приходы на Кубани, в Московской, Тверской, Витебской и других областях. 25 декабря 1928 г. митрополит Иосиф возвел епископа Димитрия в сан архиепископа.
Весьма укрепило позицию иосифлян известие о позиции патриаршего местоблюстителя митрополита Петра. В 1929 г. Архиепископ Димитрий получил от епископа Дамаскина (Глуховского) достоверные сведения об осуждении митрополитом Петром к политики митрополита Сергия. Подтвердилось те данные, что сергиевцы творят свои беззакония в тайне от Патриаршего Местоблюстителя. Митрополит Петр дал следующие указания:
«1. Вы, епископы, должны сместить митр. Сергия. 2. Поминать митр. Сергия за богослужением не благословляю.» [«Русский Пастырь». № 19. II-1994. С. 79-80]
По просьбе Владыки Димитрия протоиерей Григорий Селецкий изложил эти сведения в письме митрополиту Иосифу от 17 сентября 1929 г.
Митрополит Иосиф был арестован в Николо-Моденском монастыре 12 сентября 1930 г. и привлечен к следствию по делу «Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников "Истинно-Православная Церковь"».
Арестованный Владыка сначала содержался в одной из ленинградских тюрем, затем был этапирован для дальнейшего следствия во внутреннюю тюрьму ОГПУ в Москве.
Предъявленные обвинения, как явствует из анкеты, заполненной митрополитом Иосифом 17 ноября 1930 г., заключались «в руководстве контрреволюционной организации и в создании монархических церковных групп». «Оба обвинения с негодованием мною отвергнуты», - написано рукой митрополита Иосифа, а в графе «Примечания заключенного» им приписано: «Более подробно опровержение обвинений дано в особом заявлении на имя Ленинградского областного Прокурора, поданном 15 ноября с<его> г<ода> через начальника Ленинградского ДПЗ».
С 22 сентября Владыка допрашивался в Ленинграде, а со второй половины ноября - в Москве. С первых же допросов Владыка отвергал какую-либо политическую окраску антисергианского движения. Критику митрополита Сергия Владыка Иосиф не рассматривал как критику власти.
Отстаивая свое право сочувствия антисергианству и отрицая какую-либо политическую его окраску и контрреволюционную антигосударственную направленность, митрополит Иосиф ссылался на советские законы:
«Ведь у нас столь красивые (но уже ли лживые?) декреты о свободе совести, об отделении церкви от государства, о свободе всякого вероисповедания, о невмешательстве в чисто церковные дела, о запрещении поддерживать одну религиозную организацию в ущерб другой. И если законы пишутся для того, чтобы их исполнять, то не там ли настоящая контрреволюция, где эти революционные законы не исполняются, и этим самым они только роняются, уподобляясь "филькиным грамотам"?» [«Дело ИПЦ». Т. 11. Л. 306-307.]
В сентябре 1931 г. Владыка Иосиф был отправлен в Алма-Ату, оттуда - в Чимкент, и затем по распоряжению Чимкентского ОГПУ - в село Ленинское Каратасского района. Вероятно, к этому времени относится его рассказ, переданный по воспоминаниям его прихожанки в очерке протопресвитера Михаила Польского:
«Он жил в хлеву со свиньями в плетеном сарае, спал на досках, отделенный от свиней несколькими жердями. Холод и жару, всякую непогоду и тяжелый воздух он переносил в этих условиях. Однажды змея, держась за жердь его потолка, спустилась над его головой. Эти условия и были, очевидно, причиной его болезни»
Затем, владыке было позволено поселится в небольшом казахском глинобитном доме, где он занимал комнату с верхним светом, обставленную очень скромно: в ней стоял грубо сколоченный стол, топчан, на котором спал митрополит, и пара стульев.
Вставал владыка в шесть утра, и каждое утро один служил за аналоем, на который ставил небольшой резной складень. Кончив службу, он шел на базар за покупками, завтракал, немного отдыхал и садился читать. Книги ему присылали или давали местные ссыльные. Часто из России приходили с оказией посылки или деньги, поэтому митрополит жил, не нуждаясь.
Вести хозяйство Владыке помогала его землячка, монахиня - бывшая учительница из Устюжны - Коранатова Мария Ивановна, с которой Владыка дружил с детства. Мария Ивановна пользовалась столом митрополита Иосифа, готовила ему обед, стирала.
С какого времени митрополит Иосиф совершал тайные богослужения - точно неизвестно. В книге протопресвитера М. Польского приводится рассказ участницы катакомбных богослужений в тайной подземной церкви в Алма-Ате в 1936-1937 гг.: «Вырытая в земле церковь была в квартире (доме) архимандрита Арсения. В передней был люк, покрытый ковром. Снималась крышка, и под ней - лестница в церковь. В подвале в одном углу было отверстие в земле, заваленное камнями. Камни отнимались и, совсем согнувшись, нужно было проползти три шага, и там был вход в крошечный храм: много образов, горели лампады. Митрополит Иосиф очень высокого роста, и все же два раза при мне тайно приезжал сюда и проникал в эту церковь. Создавалось особое настроение, но не скрою, что страх быть обнаруженными во время богослужения, особенно в ночное время, трудно было побороть. Когда большая цепная собака поднимала лай во дворе, хотя и глухо, но все же было слышно под землей, то все ожидали окрика или стука ГПУ. Весь 1936 год и до сентября 1937 года все обходилось благополучно. Мой сын пел здесь с одной монахиней. 26 августа приехал Митрополит Иосиф и удостоил нас посещением по случаю дня моего Ангела. Какой это чудесный, смиренный, непоколебимый молитвенник! Это отражалось в его облике и в глазах, как в зеркале. Очень высокого роста, с большой белой бородой и необыкновенно добрым лицом, он не мог не притягивать к себе, и хотелось бы никогда с ним не расставаться. Монашеское одеяние его было подобрано, также как и волосы, иначе его сразу арестовали бы еще на улице» [Польский М., протопресв. Новые мученики Российские... Ч. II. С. 1-2.]
C января 1937 г. митрополит Иосиф установил переписку и с митрополитом Кириллом, сосланным в 1935 г. также в Казахстан в поселок Яны-Курган. На допросе 14 июля 1937 г. митрополит Иосиф показывает, что с митрополитом Кириллом он лично знаком не был и видел его единственный раз в жизни в 1909 г., но в январе 1937 г. он направил к нему с архимандритом Арсением письмо, в котором «свидетельствовал владыке свое глубочайшее почтение, говорил, что преклоняюсь перед его мужественным стоянием в его борьбе за церковные интересы. Это было с моей стороны пробным камнем для выяснения отношения митрополита Кирилла ко мне и установившейся за мной репутации главаря особого церковного движения. От митрополита Кирилла Арсений привез ответ, который вполне удовлетворил меня».
В дальнейшем переписка велась через священников Ветчинкина и Григория Синицкого. Архимандрит Арсений во время встречи с митрополитом Кириллом передал ему фотографию Владыки Иосифа и высказался о желательности встречи и беседы двух иерархов. Эта встреча была особенно необходима в связи с тем, что вновь обострился вопрос о местоблюстительстве, поскольку в конце 1936 г. В угоду митр. Сергию было официально объявлено о смерти патриаршего местоблюстителя, митрополита Петра (Крутицкого), хотя на тот момент он еще был жив и находился в здравом состоянии.
После этого сообщения митрополит Сергий объявил себя местоблюстителем. Однако он не имел на то вообще никаких канонических прав. Более того, со смертью местоблюстителя кончились бы и его заместительские права, и он обязан был, в таком случае, передать церковную власть митрополиту Кириллу.
Но ни митр. Петр, ни митр. Кирилл не признавали уже на тот момент ни Сергия, ни его «Синода». Сергий пребывал в расколе от двух патриарших Местоблюстителей и ему ничего не оставалось делать, как объявить патриаршим местоблюстителем самого себя. Точно также, как в 1927 году, он объявил «Патриаршим Синодом» сборище угодных ему архиереев - предателей. Сам Сергий в мае 1926 г. в письме митрополиту Агафангелу писал так: «Если почему-либо митрополит Петр оставит должность местоблюстителя, наши взоры, естественно, обратятся к кандидатам, указанным в завещании, т. е. к митр. Кириллу, а потом и к Вашему Высокопреосвященству». [Акты Святейшего Патриарха Тихона... С. 461.]
Поэтому, ясно понимая, кто должен управлять Церковью, он сознательно продолжал всеми правдами и неправдами прокладывать пусть к своему «Патриаршеству», запрещая и карая всех неугодных ему, будучи сам главным попирателем канонов и всех устоев Православной Церкви.
ГПУ, видимо, уже обещало сделать его будущим советским «Патриархом» и Сергия в его властолюбии уже никто не мог остановить. Прямое свидетельство о том, что митрополит Сергий никого другого, кроме себя, патриархом видеть не хотел, дошло до нас из материалов следственного дела епископа Евгения (Кобранова). На допросе 22 декабря 1926 года он вспоминал, как «желая улучшить отношения с митрополитом Сергием, предложил во время обеда тост "за будущего патриарха, подобного Тихону". Тогда Сергий ответил: "Если ты говоришь обо мне, то я согласен. Если за другого, то нет"». [Богословский сборник. М., 2003. Вып. 11. С. 372.]
Еще до "смерти" митр. Петра, в 1934 г. Сергий присвоил себе титул "Блаженнейший", который свойственен только Главе Церкви. А в 1935 г. Когда Патриарший Местоблюститель должен был вернутся из ссылки (кончился ее срок), Сергий написал письмо в НКВД, где доказывал, что если передать дела митр. Петру, то "рухнет то здание (сотрудничества Церкви с Советской властью), которое с таким трудом созидалось". И таким образом ходатайствовал о добавлении тюремного срока Первосвятителю Церкви.
Поэтому нет никаких сомнений в том, что митр. Серий знал тогда, что Патриарший Местоблюститель еще был жив здоров. Он пристально следил тогда за каждым кандидатом на Первосвятительское место, а тем более, за митр. Петром, который тогда был самой опасной угрозой для его деспотизма.
В любом случае, по еще живому Патриаршему Местоблюстителю Сергием (Старогородским) была отслужена панихида.
А тем не менее, митр. Петр на тот момент был единомыслен с митр. Иосифом и в 1937 году, по неподтвержденным для нас документально, данным, отослал через своего помощника послание ко всей Российской Церкви о непризнании советской власти. Но послание было перехвачено, и митр. Петр был за него расстрелян.
Что касается митрополита Кирилла, то в своих поздних письмах он также выражает признание митр. Иосифу и Иосифлянамв целом. А именно, за то что они одни из первых предупредили Церковь об опасности, связанной с митр. Сергием и его декларацией, и одни из первых объявили таинства сергиан безблагодатными.
24 июня 1937 г. митрополит Иосиф и митрополит Кирилл были арестованы по одному и тому же обвинению и были помещены в одну камеру.
В обвинительном заключении от 19 ноября 1937 г. говорилось: «Петровых Иосиф являлся заместителем Смирнова К.И. и, в случае ареста последнего, Петровых должен был возглавить контрреволюционную деятельность организации. Помимо этого, Петровых проводил работу по концентрации контрреволюционных сил церковников вокруг контрреволюционной организации, вел новую вербовку членов и организовывал контрреволюционные ячейки на местах».
Заседанием Тройки Управления НКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 г. митрополиты Иосиф и Кирилл, а также епископ Евгений были приговорены к высшей мере наказания.
Три архиерея были одновременно расстреляны 7/20 ноября 1937 г. Похоронены в Лисьем овраге под Чимкентом.
В 1981 году Митрополит Иосиф (Петровых ) был прославлен Русской Православной Церковью Заграницей (РПЦЗ) в лике Священномучеников. Память в неделю Новомучеников.
Прошелъ примѣрно годъ со времени твоего посѣщенія, и мы уже почти чужіе другъ другу. Конечно, это, главнымъ образомъ, моя вина, поскольку я безнадежно безотвѣтственный корреспондентъ. Но постараюсь время отъ времени писать, надѣюсь, что и ты будешь дѣлать то же самое.
Я очень интересуюсь твоей англоязычной православной церковью и хотѣлъ бы больше узнать о ней и о священникѣ. Хотя я самъ вполнѣ удовлетворенъ славянской церковью и, дѣйствительно, ощущаю себя скорѣе русскимъ, а не американцемъ, понимаю, что нельзя ожидать того же самаго отъ многихъ новообращенныхъ. Правда, одна изъ главныхъ трудностей, которыя встрѣчались мнѣ въ моихъ скромныхъ миссіонерскихъ попыткахъ, – это языковой и культурный барьеръ. Людей неизмѣнно завораживаютъ службы на славянскомъ языкѣ, но болѣе близкое знакомство съ Церковью для нихъ исключено. Какіе успѣхи у твоего прихода? Проводите ли вы какую-либо организованную миссіонерскую дѣятельность? Я знаю, что владыка Іоаннъ и отецъ Леонидъ (изъ Свято-Тихоновской) хотятъ здѣсь начать что-либо въ этомъ родѣ (т.е. миссіонерскую дѣятельность), и у Глѣба имѣются какіе-то свои идеи по этому вопросу. Но пока что ничего не начато.
Я помню, въ прошломъ году говорилъ тебѣ, что на это Рождество собираюсь въ Джорданвилль. Однако, поскольку я не смогъ работать болѣе пяти мѣсяцевъ, скопленныя на жизнь деньги къ настоящему моменту кончились, и сейчасъ я вернулся на работу (въ качествѣ помощника оффиціанта снова, но въ болѣе пріятномъ мѣстѣ). Книга, которую я пишу, уже въ гораздо лучшемъ видѣ, хотя все еще далека отъ завершенія. Она превращается въ изученіе послѣдствій атеизма сравнительно съ послѣдствіями вѣры (историческими, психологическими, духовными, философскими, богословскими). Иногда я отчаиваюсь отъ того, что работа моя получается слишкомъ абстрактной и философской и поэтому никто не заинтересуется ею и не прочитаетъ ее. Въ настоящее время работаю надъ эссе (и оно тоже выходитъ длиннымъ, какъ и книга) о личности и вліяніи папы Іоанна XXIII въ духѣ "Великаго инквизитора" Достоевскаго и надѣюсь заинтересовать имъ отца Константина.
Владыка Іоаннъ, какъ ты, должно быть, слышала, былъ утвержденъ архіепископомъ Сан-Францисскимъ, и хотя надо еще много сдѣлать, чтобы въ этой епархіи установился, наконецъ, миръ, но, по крайней мѣрѣ, въ ней есть сейчасъ какое-то подобіе порядка. Думаю, что наконецъ-то снова началась работа надъ новымъ соборомъ. Среди нашихъ епископовъ я больше всего люблю владыку Іоанна, хотя и нахожу, что понимать его почти невозможно. Онъ постоянно исполненъ такого глубокаго мира и радости, что просто находиться въ его присутствіи благотворно для души. За послѣдніе мѣсяцы я нѣсколько разъ присутствовалъ при очень острыхъ моментахъ, когда Владыка былъ окруженъ взволнованными, плачущими, фактически истерическими толпами (ну знаешь, какими могутъ быть русскіе!), но онъ былъ точно такой же, какъ всегда, спокойный и даже радостный, отрицая всѣ гнѣвныя обвиненія противъ другихъ епископовъ и призывая всѣхъ къ духовному миру и послушанію.
Владыка Савва пробылъ здѣсь нѣсколько мѣсяцевъ и многое сдѣлалъ въ защиту владыки Іоанна. Онъ все еще питаетъ большія надежды на основаніе монастыря (хотя Глѣбъ, какъ обычно, настроенъ пессимистически по этому поводу), но, очевидно, онъ ничего не сдѣлаетъ, пока не уѣдетъ изъ Эдмонтона и не устроится постоянно въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ. Будучи здѣсь, онъ искалъ потенціальныхъ монаховъ, но пока что опредѣлился только одинъ Джонъ. Что касается меня, мнѣ еще надо закончить книгу и посмотрѣть Джорданвилль, прежде чѣмъ я сдѣлаю свой выборъ. Ты случайно не знаешь какихъ-нибудь потенціальныхъ монаховъ? А какъ твои собственныя надежды, ближе ли онѣ къ исполненію? Мало такихъ людей, которые думаютъ о монашеской жизни или принимаютъ ее всерьезъ, даже среди русскихъ: напримѣръ, мать Глѣба дала мнѣ нѣсколько весьма "практическихъ" совѣтовъ, почему мнѣ не слѣдуетъ становиться монахомъ.
Недавно дѣвушка, которую я зналъ въ колледжѣ, написала мнѣ послѣ исчезновенія на нѣсколько лѣтъ. Я отчаялся когда-нибудь снова получить отъ нея письмо, и обстоятельства заставляютъ меня повѣрить, что въ этомъ возстановленіи контакта есть духовный смыслъ – короче, я думаю, что Господь нашъ желаетъ привлечь ее къ Святому Православію. Въ послѣдній разъ, когда я ее видѣлъ, она была ревностной приверженкой англиканской церкви, обладающей высокимъ духовнымъ сознаніемъ и великой любовью ко Всевышнему. И въ то же самое время у нее какая-то импульсивность въ духѣ Достоевскаго, которая время отъ времени вовлекаетъ ее въ странныя приключенія. Всегда мечтая стать монахиней, она нѣсколько разъ неудачно побывала замужемъ. Вина за неудачу брака не всегда лежитъ на ней: напримѣръ, мужъ просто бросилъ ее беременную, или же, если вина была ея, то заключалась она въ излишней довѣрчивости, съ которой она полагалась на свои первыя впечатлѣнія о людяхъ. Въ данное время она живетъ на фермѣ съ мужчиной, за котораго вышла замужъ отъ отчаянія, и ребенкомъ отъ предыдущаго брака. Она кажется довольной, и я знаю, что она способна, если потребуется, долго молча переносить страданія, но, хотя интеллектуальныхъ сомнѣній въ Христіанской Истинѣ у нея нѣтъ, она считаетъ, что ее вѣра болѣе или менѣе мертва. Я собираюсь, какъ только у меня появятся деньги, посылать ей книги и иконы (она рада имъ), но въ чемъ она нуждается болѣе всего, такъ это въ общеніи съ настоящими вѣрующими и единомышленниками. Прости меня за то, что загружаю тебя всемъ этимъ, но если ты почувствуешь въ сердцѣ своемъ потребность сдѣлать это, пожалуйста, напиши ей что-нибудь (я упоминалъ ей о тебѣ, но ничего о тебѣ не разсказалъ); просто засвидѣтельствуй, что христіане все еще есть (она чувствуетъ, что въ англиканской и католической церквяхъ "чего-то не хватаетъ", и на нее произвела впечатлѣніе искренность тѣхъ двухъ русскихъ православныхъ службъ, которыя она посѣтила). Я увѣренъ, что вы обѣ будете довольны. Ея адресъ: Mrs. Charles Bradbury, Route 1, Ursa, Illinois. (Ея имя – Алисонъ.)
Молись, пожалуйста, за нее и за меня, недостойнаго грѣшника, но собрата. Джонъ обѣщаетъ написать въ скоромъ времени. Ждемъ писемъ также и отъ тебя.
Твой братъ во Христѣ.
12 сентября 1963 г.
Дорогая Алисонъ!
Видишь, я – безотвѣтственный корреспондентъ. Началъ это письмо двѣ недѣли назадъ, что само было уже довольно поздно, а потомъ снова началъ работать (въ качествѣ помощника оффиціанта въ ресторанѣ!) и слишкомъ уставалъ, чтобы закончить его. Пожалуйста, прости меня за такую долгую задержку съ отвѣтомъ на твое письмо.
Думаю, ты совершенно права въ томъ, что въ западныхъ церквяхъ чего-то не хватаетъ; я думаю, что не хватаетъ именно вѣры. Уже нѣсколько столѣтій люди все чаще обращаютъ свой взоръ на землю и пытаются воплотить въ жизнь свою фантазію о счастьѣ на землѣ и комфортной жизни въ міру. Въ такомъ мірѣ даже тѣ, кто все еще вѣритъ въ міръ иной, чувствуютъ, что сохранить свою вѣру имъ все труднѣе; "духъ нашего времени" настолько опредѣляется земными заботами, что человѣкъ вѣрующій начинаетъ сомнѣваться въ своемъ собственномъ здравомысліи, если продолжаетъ вѣрить въ то, что "всѣ" считаютъ невѣроятнымъ. Но то искушеніе преходящее, есть кое-что похуже, и ты это уже замѣтила: люди внѣшне продолжаютъ вѣрить, совершаютъ всѣ христіанскіе обряды, но суть вѣры испарилась. Духъ міра настолько силенъ и убѣдителенъ, что онъ дѣйствуетъ на насъ, хотя мы этого и не осознаемъ. Конечно, міръ всегда воевалъ противъ Христіанской вѣры, но сегодня онъ очень близокъ къ побѣдѣ въ этой брани. Помнишь ли ты страшныя слова Господа нашего: "Сынъ Человѣческій пришедъ убо обрящетъ ли си вѣру на земли?" (Лк. 18, 8) Въ послѣдніе времена вѣрѣ предстоитъ быть почти полностью уничтоженной. Но все же видимость вѣры, возможно, будетъ сохранена; антихристъ, какъ мы знаемъ, попытается пародировать Христа. Возможно, "всемірная церковь", которая сегодня формируется экуменическимъ движеніемъ (центръ которой, конечно, будетъ въ Римѣ), въ цѣлости сохранитъ большинство обрядовъ и догматовъ Христіанства, но суть его, истинная вѣра, будетъ отсутствовать, и поэтому будетъ просто имитація Христіанства. Сейчасъ я пишу эссе по этой темѣ въ связи "новымъ христіанствомъ" папы Іоанна XXIII и пошлю тебѣ экземпляръ, когда (и если) оно будетъ опубликовано.
Конечно, у православныхъ людей та же самая проблема, но у насъ она по нѣсколькимъ причинамъ немного легче. У насъ Христіанство менѣе абстрактно, чѣмъ оно имѣетъ тенденцію становиться въ западныхъ церквяхъ. Когда мы молимся, то дѣлаемъ это передъ иконами, которыя пишутъ съ молитвой, которыя освящаются священниками, и мы, немощные люди, можемъ смотрѣть прямо на лики святыхъ и такъ обрѣтать великую силу и молитвенное усердіе. Святые въ особомъ смыслѣ присутствуютъ на иконахъ и, такимъ образомъ, близки намъ, и, дѣйствительно, многіе иконы извѣстны какъ чудотворныя, способны исцѣлять и охранять благодаря особому заступничеству святыхъ (и особенно Пресвятой Богородицы). Я думаю, что ты слышала о "плачущихъ иконахъ" въ Нью-Іоркѣ (сейчасъ ихъ, по меньшей мѣрѣ, три), черезъ нихъ Богоматерь предупреждаетъ насъ о грозящей катастрофѣ и призываетъ къ покаянію. (Одна изъ иконъ была здѣсь, и я молился передъ ней, хотя не видѣлъ никакихъ слезъ. Икона, которая плачетъ обильнѣе другихъ – это простая бумажная репродукція, размокающая отъ обилія слезъ.) Далѣе, большая часть нашей музыки – это не музыка современнаго "сочиненія" (немного такой есть, и она очень плохая), а древніе пѣснопѣнія, сочиненныя святыми, вдохновленными Духомъ Святымъ, и обращены они прямо къ сердцу. Православная Церковь также сохраняетъ старинные христіанскіе таинства и обряды, уже давно забытые Западомъ (такіе, какъ раздача освященнаго хлѣба, помазаніе елеемъ въ субботній вечеръ и наканунѣ праздниковъ, благословеніе яствъ въ разныя времена года, держаніе свѣчей или цвѣтовъ въ различные праздники, прощальныя лобзанія въ началѣ поста, праздничныя лобзанія на Пасху и т.д.), которые несутъ благодать, а иные дѣлаютъ содержаніе праздниковъ болѣе живымъ и реальнымъ. И Православная Церковь оставляетъ неизмѣнными традиціонныя христіанскія обязанности, особенно практику строгаго, временами мучительнаго пощенія, которое сегодня необходимо болѣе чѣмъ всегда, если мы собираемся преодолѣвать власть и искушенія міра.
Но самое важное – это вѣра, наша непосредственная связь съ другимъ міромъ, безъ которой все остальное не будетъ имѣть никакого значенія. Мы сами не въ силахъ ее сохранить, и если бы не было съ нами Господа нашего, то вѣра бы наша изсякла, какъ это случилось въ другихъ церквяхъ. Но Господь нашъ пребываетъ съ нами, а особенно – съ Русской Церковью, которую Онъ избралъ въ наше время ради особеннаго предназначенія. (Русскіе святые XIX вѣка пророчествовали о революціи и о предопредѣленномъ разсѣяніи православныхъ христіанъ по всѣмъ странамъ передъ концомъ. "Русская миссія" имѣетъ духовное значеніе, хотя Совѣты спекулировали на ней въ своихъ собственныхъ сатанинскихъ цѣляхъ и хотя такой православный человѣкъ, какъ Достоевскій, интерпретировалъ ее въ слишкомъ мірскомъ смыслѣ.) Вѣра укрѣпляется въ испытаніяхъ, и Русская Церковь въ изгнаніи живетъ сейчасъ молитвами милліоновъ новомучениковъ, которые для православныхъ вѣрующихъ являются тѣмъ же, кѣмъ были для древней Церкви первые мученики. Въ самомъ дѣлѣ, я думаю, очень похоже на то, что мы, современные православные, живущіе въ "мирное" и "безопасное" время и въ "мирномъ" и "безопасномъ" мѣстѣ, будемъ очень скоро призваны принять мученическую смерть за вѣру нашу. Эта возможность, конечно, реальна предъ лицомъ антихристіанскаго духа "примиренія", который сегодня, кажется, заполнилъ весь міръ и убаюкиваетъ людей сказочкой о мірскомъ и забывчивомъ Небѣ.
Насколько я понимаю, ближайшая къ тебѣ церковь находится въ Рок-Айленде, Иллинойсъ. Ея адресъ: 1110, 10-я стритъ, Варшава (Варшава – видимо, пригородъ Рок-Айленда) – на случай, если ты туда поѣдешь. Есть двѣ церкви въ Чикаго: соборъ съ архіепископомъ по адресу: 2056 Н. Кедзи-бульваръ и часовня на 2141 В. Пирсъ-авеню. Есть разныя другіе православныя церкви (по большей части греческія и русскія) въ большинствѣ крупныхъ городовъ Средняго Запада (нѣсколько изъ нихъ въ Канзасѣ и Сентъ-Луисе), которыя можно найти въ телефонныхъ справочникахъ, но у нихъ нѣтъ большой духовной силы, и онѣ стремительно сближаются съ католической церковью. Въ нашихъ церквяхъ службы всегда бываютъ въ 6 или 7 часовъ (онѣ идутъ примѣрно два часа) въ субботу вечеромъ и въ 10 утромъ въ воскресеньѣ. Однако, по моему представленію, ты рѣдко ѣздишь въ эти города. У насъ въ Санъ-Франциско, къ счастью, есть много прекрасныхъ русскихъ церквей; я думаю, Санъ-Франциско сейчасъ дѣйствительно является главнымъ центромъ русской эмиграціи. Труднѣе, хотя вполнѣ возможно, вести православную жизнь безъ помощи и утѣшенія частыхъ посѣщеній церкви. Напримѣръ, сестра моей бабушки живетъ въ Перу и нѣсколько лѣтъ обходилась безъ церкви, примѣрно только разъ въ годъ получая Святое Причастіе, когда изъ Чили пріѣзжалъ Архіепископъ. Многіе изъ святыхъ пустынниковъ тоже рѣдко бывали въ церкви, и, я думаю, преподобная Марія Египетская только разъ въ жизни причастилась. (Читала ли ты ея житіе? Это замѣчательная святая; если у тебя нѣтъ ея житія, я вышлю.) Но, увы, мы не такъ сильны, и намъ требуется гораздо больше помощи.
Снова перечитывая твое письмо, я вижу такіе слова: "Твоя жизнь сейчасъ заполнена, и у тебя много друзей, гораздо болѣе близкихъ, чѣмъ я. Я не принадлежу къ вашему кругу". Но это не такъ. Дѣйствительно, у меня есть нѣсколько близкихъ друзей, но я имѣю въ виду другое. Духовная дружба (а всѣ другіе виды дружбы, хотя въ нихъ много пріятнаго, заканчиваются смертью) не требуетъ внѣшнихъ проявленій (общія занятія или работа, общій кругъ знакомыхъ, частыя встрѣчи и т.п.), безъ которыхъ мірская дружба просто исчезнетъ. Духовная дружба коренится въ общей Христіанской вѣрѣ, питается молитвой другъ за друга и сердечными откровеніями и всегда вдохновляется общей надеждой на Царствіе Божіе, въ которомъ больше не будетъ разлуки. Богъ, по разумѣнію Своему, раздѣлилъ насъ на землѣ, но я молюсь и надѣюсь, и вѣрю, что мы будемъ вмѣстѣ, когда закончится эта короткая жизнь. Я каждый день вспоминалъ тебя въ своихъ молитвахъ, и даже, когда въ теченіе двухъ лѣтъ не получалъ отъ тебя писемъ и думалъ, что, возможно, они никогда больше не придутъ, ты все же была мнѣ ближе, чѣмъ большинство моихъ друзей, которыхъ я часто вижу. О, если бы мы были настоящими христіанами, то всѣ люди были бы намъ свои, и мы любили бы даже тѣхъ, кто насъ ненавидитъ, но пока все, что мы можемъ сдѣлать, – это любить немногихъ. И ты, конечно, одна изъ моихъ "немногихъ".
Лучше мнѣ на этомъ закончить, такъ какъ я знаю, ты, должно быть, думаешь, что я тебя бросилъ. Съ тѣхъ поръ, какъ я началъ сегодня днемъ (сейчасъ ночь) печатать это письмо, я уже потерялъ свою работу и долженъ искать другую. Меня какъ-то отрезвляетъ мысль, что со всѣми своими философскими и отвлеченными претензіями я не справился съ работой скромнаго помощника оффиціанта. Скоро буду посылать въ монастырь въ Нью-Іоркѣ за книгами и тому подобными вещами и получу нѣсколько вещей для тебя. Пожалуйста, будь ко мнѣ добрѣе, чѣмъ я былъ къ тебѣ, и быстро мнѣ напиши. И молись за меня, грѣшнаго.
Твой братъ во Христѣ.
P.s. При всякой опасности или трудности молись (кромѣ Богоматери) святителю Николаю, онъ – величайшій изъ святыхъ и скорый заступникъ. Также, ради исцѣленія, молись святому цѣлителю Пантелеимону, мученику IV-го вѣка вселенской Церкви. Я тоже буду молиться ему о тебѣ и о твоемъ мужѣ.
3/16 сентября 1963 г.
Дорогой во Христѣ братъ Глѣбъ!
Послѣ нѣкоторыхъ размышленій я рѣшилъ, что твоя идея дѣйствительно вполнѣ практичная. Вотъ нѣкоторыя мысли по поводу того, какъ ее реализовать.
Прежде всего, найди въ районѣ Ричмондъ или близъ него, желательно на улицахъ Джіэри, Клементъ или Калифорнія, гаражъ или маленькій магазинъ съ арендной платой не болѣе 30 долларовъ въ мѣсяцъ. (Я смотрѣлъ одно мѣсто на Калифорнія-стритъ; интересное зданіе, но оно обветшало и подлежитъ сносу.) Въ немъ должно быть достаточно большое окно (въ качествѣ витрины), а если такого нѣтъ, то намъ придется его сдѣлать. Затѣмъ надо его обставить нѣсколькими столами, книжными шкафами и т.п.; въ одномъ углу обязательно должна быть икона съ лампадой, на одной стѣнѣ – отецъ Германъ; фотографіи Джорданвилля и т.д. на другихъ стѣнахъ, и у двери – доска объявленій. Въ глубинѣ еще самоваръ или, по крайней мѣрѣ, чайникъ съ кипяткомъ. Затѣмъ нужно запастись книгами, иконами и т.д. изъ Джорданвилля, включая нынѣшніе и прошлые номера "Православной жизни" на русскомъ и англійскомъ языкахъ и текущіе номера "Православной Руси", а также другіе православные матеріалы изъ другихъ мѣстъ, которые можно достать безъ предварительной оплаты или за небольшую цѣну. Объявленіе можно дать черезъ "Русскую Жизнь" или устно, можно объявить также на Богословскомъ курсѣ (въ Свято-Тихоновской) и на доскахъ объявленій въ церквяхъ, а также лично. Сперва мы могли бы работать только нѣсколько дней въ недѣлю – скажемъ, по вечерамъ во вторникъ и четвергъ и въ субботу днемъ съ цѣлью предоставить мѣсто для свободныхъ сборовъ тѣхъ, кто этимъ заинтересуется. Нѣсколько человѣкъ могли бы отвѣчать за то, чтобы открывать и закрывать магазинъ, каждый день разные люди, чтобы раздѣлить обязанности. Вся работа должна быть добровольной и безплатной, всѣ доходы должны идти на расширеніе дѣятельности "Братства" – во-первыхъ, на покупку книгъ для продажи, особенно Отцовъ; во-вторыхъ, чтобы дѣятельность магазина была успѣшной, печатать что-то вродѣ бюллетеня (можетъ быть) и т.д.
Такой книжный магазинъ, въ первую очередь, послужитъ русскимъ въ Сан-Франциско, нѣкоторые изъ которыхъ начинаютъ подъ вліяніемъ владыки Іоанна интересоваться Отцами, но едва ли знаютъ, что есть возможность купить православныя книги. Во-вторыхъ, это будетъ мѣсто, гдѣ могутъ собираться и общаться и американцы, и русскіе, старые и молодые, которые проявятъ къ этому интересъ; въ-третьихъ, это будетъ мѣсто, куда можно будетъ посылать американцевъ, которые мало или вообще ничего не знаютъ о Православіи, и за литературой, и чтобы послушать бесѣды. Если Господь благословитъ наше предпріятіе, пробудится интересъ и будутъ продаваться книги, то это станетъ финансовой базой для всѣхъ дальнѣйшихъ начинаній, которыя можно спланировать, когда возникнетъ въ нихъ необходимость и будутъ условія.
Все, что требуется для начала, это небольшая сумма денегъ (на аренду, мебель, краску и т.д.) и, самое главное, по меньшей мѣрѣ, четыре-пять работниковъ-добровольцевъ. Я уже охваченъ рвеніемъ, хотя, нужно сказать, Джонъ, какъ обычно, настроенъ пессимистически, но это не должно служить помѣхой. Если отецъ діаконъ Николай и его другъ Николай и, возможно, одинъ-два человѣка увлекутся этимъ, то этотъ проектъ можетъ быть легко осуществленъ.
Сообщи мнѣ свое мнѣніе объ этихъ идеяхъ. И молись обо мнѣ, твоемъ грѣшномъ братѣ о Христѣ.
Евгеній.
Четвергъ, 3 октября 1963 г.
Дорогая Алисонъ!
Кажется, я припоминаю, какъ ты упоминала о призракахъ и т.п. вещахъ въ одномъ письмѣ нѣсколько лѣтъ назадъ, но не помню, чтобы я написалъ что-то въ отвѣтъ. Думаю, что такое подпадаетъ подъ категорію того, что касается разнаго, связаннаго съ антихристомъ и послѣдними днями: слѣдуетъ о нихъ кое-что знать, чтобы не дать увлечь себя ложными ученіями и "откровеніями", но въ то же время духовно опасно слишкомъ въ нихъ вникать. Какъ бы то ни было, я отчасти самъ ими интересуюсь и собираюсь посвятить имъ одну главу въ своей книгѣ, поскольку считаю, что они сыграютъ важную (отрицательную) роль въ близкомъ будущемъ. Масса книгъ на эту тему, написанныхъ и духовными лицами, и учеными – это, возможно, всего лишь подготовка къ грядущему совращенію многихъ душъ, которыя, не имѣя въ такихъ дѣлахъ ни знанія, ни опыта, могутъ быть легко сбиты съ толку нѣсколькими эффектными "явленіями". Думаю, вполнѣ возможно, что слова Господа нашего: "Возстанутъ лжехристи и лжепророцы, и дадятъ знаменія велія и чудеса, якоже прельстити, аще возможно, и избранныя" (св. Матѳей 24, 24), такъ же, какъ ложныя чудеса "пророка" антихриста (Апокалипсисъ), который даже "огнь сотворитъ сходити съ небесе", могутъ относиться, помимо всего прочаго, къ очень необычнымъ физическимъ и бѣсовскимъ проявленіямъ, которые матеріально должны будутъ принимать за "чудеса".
Не сомнѣваюсь въ подлинности многихъ явленій, описанныхъ въ книгахъ, подобныхъ той, что ты читала. Описанія ученыхъ, конечно, болѣе достовѣрны, чѣмъ у духовныхъ лицъ, но только въ томъ, что касается специфическихъ деталей наблюдаемыхъ феноменовъ; никогда не довѣряй интерпретаціи этихъ явленій, сдѣланной даже самыми уважаемыми учеными, ибо они обыкновенно не знаютъ ничего и никогда не знаютъ достаточно ни о духовномъ опытѣ, ни о Христіанскомъ ученіи. Что касается умершихъ, православная традиція и въ ученіи, и на практикѣ сохранила многое изъ того, что уже давно утратила католическая церковь. На практикѣ – есть поминовеніе усопшихъ на каждой Литургіи и иныхъ спеціальныхъ на то службахъ. Всѣ присутствующіе, кто пожелаетъ, подаютъ свои собственныя записки (и за живыхъ, и за усопшихъ), и священникъ вслухъ читаетъ всѣ имена, помимо своего помянника. Если присутствуетъ много людей, то это иногда занимаетъ 15-20 минутъ (что католическая церковь навѣрняка бы посчитала "неэффективнымъ" и "пустой тратой времени"!), но это чудный сѵмволъ единства всѣхъ вѣрующихъ, здравствующихъ и усопшихъ, присутствующихъ и не присутствующихъ. Другимъ признакомъ православнаго отношенія къ усопшимъ является дивная радость – сдерживаемая, но все же радостная атмосфера службъ по усопшимъ, съ постояннымъ припѣвомъ "аллилуйя" и съ чувствомъ, что это скорѣе возрожденіе въ новомъ мірѣ, чѣмъ уходъ изъ этого міра. Гробъ съ усопшимъ стоитъ въ церкви въ теченіе всего того дня, когда совершается отпѣваніе; пока онъ тамъ находится, совершаются и другіе службы, святая атмосфера благотворна для усопшаго, и я обнаружилъ, что и на меня самого, когда я посѣщаю такіе службы, это оказываетъ благотворное и успокаивающее вліяніе. Я разсказывалъ своимъ неправославнымъ друзьямъ и родственникамъ объ этомъ обычаѣ, и меня всегда удивляла ихъ одинаковая реакція: "Какъ это угнетающе!" На меня же это оказываетъ противоположное дѣйствіе, а какъ можетъ быть иначе, если мы вѣримъ въ Небо? Это же хорошо, что намъ напоминаютъ о смерти и о будущей жизни. Еще одинъ обычай – родственники усопшаго въ продолженіи всей первой ночи (по одному человѣку по очереди) читаютъ надъ тѣломъ усопшаго Псалтирь.
Конечно, сами эти обряды основаны на ученіи: первое и всеобщее – это, что мертвые воскресаютъ въ иномъ Царствіи; второе, болѣе специфическое, – это, что душа какое-то время остается въ непосредственной близости отъ тѣла и сразу же воспринимаетъ благодать отъ религіозныхъ службъ и религіозной атмосферы. Самое общепринятое объясненіе этому церковному обычаю совершать спеціальныя службы на третій, девятый и сороковой день по смерти – это, что преподобный Макарій Александрійскій получилъ откровеніе отъ Ангела. (Православная Церковь и сегодня сохраняетъ этотъ обрядъ такъ же, какъ и совершеніе панихидъ въ годовщины смерти, именины и т.д.)
"Когда въ третій день бываетъ въ церкви приношеніе, то душа умершаго получаетъ отъ стерегущаго ее Ангела облегченіе въ скорби, каковую чувствуетъ отъ разлученія съ тѣломъ, получаетъ потому, что славословіе и приношеніе въ церкви Божіей за нее совершено, отчего въ ней рождается благая надежда. Ибо въ продолженіе двухъ дней позволяется душѣ, вмѣстѣ съ находящимися при ней Ангелами, ходить по землѣ, гдѣ она хочетъ. Посему душа, любящая тѣло, скитается иногда возлѣ дома, въ которомъ разлучалась съ тѣломъ, иногда возлѣ гроба, въ который положено тѣло; и такимъ образомъ проводитъ два дня, какъ птица, ища гнѣзда себѣ. А добродѣтельная душа ходитъ по тѣмъ мѣстамъ, въ которыхъ имѣла обыкновеніе творить правду.
Въ третій день же Тотъ, Кто воскресъ изъ мертвыхъ, повелѣваетъ, въ подражаніе Его воскресенію, вознестись всякой душѣ христіанской на Небеса для поклоненія Богу всяческихъ". Поэтому въ Церкви и существуетъ обычай творить милостыню и молиться за душу усопшаго на третій день.
Послѣ того какъ душа поклонилась Богу, Онъ повелѣваетъ, чтобы ей показали всеразличныя мѣста пребыванія святыхъ и красоты Рая. И все это душа разсматриваетъ въ теченіе шести дней, восхищаясь и славя Бога, Творца всяческихъ. И когда душа разсмотритъ все это, она преображается и забываетъ всѣ скорби, которыя испытала, пребывая въ тѣлѣ. Но если она отягщена грѣхами, тогда при видѣ наслажденій святыхъ, начинаетъ стенать и корить себя, говоря: "Горе мнѣ! Какъ дурно провела я отпущенное мнѣ въ міру время! Я погрязла въ удовлетвореніи своихъ желаній, провела чуть не всю жизнь въ небреженіи, не повиновалась Господу, какъ слѣдовало бы, чтобы тоже удостоиться такой славы. Горе мнѣ, бѣдной!" Послѣ того, какъ въ теченіе шести дней душа зритъ всѣ радости, дарованныя Всевышнимъ, Ангелы вновь ведутъ ее для поклоненія Господу. Церковь поэтому добро творитъ, что на девятый день совершаетъ поминовеніе.
Богъ, послѣ того, какъ душа поклоняется Ему во второй разъ, повелѣваетъ, чтобы ей показали мученія и ужасы ада, всеразличныя мученія бѣсовскія, которыя заставляютъ души грѣшниковъ, попавшихъ туда, непрестанно стенать и скрежетать зубами. И по всѣмъ тѣмъ мѣстамъ мученій душу водятъ тридцать дней, и она дрожитъ все время отъ страха, какъ бы ей тоже не попасть сюда.
На сороковой день душу вновь ведутъ для поклоненія Господу, и тогда Судья опредѣляетъ, куда, по дѣламъ ея, слѣдуетъ ее помѣстить. Такъ что Церковь добро творитъ, поминая на сороковой день крещеныхъ усопшихъ.
Если, конечно, все это вѣрно, то въ книгѣ, которую ты читала, есть одна основная ошибка: души не остаются на землѣ въ своего рода чистилищѣ на какое-то неопредѣленное время, напротивъ, онѣ остаются здѣсь всего нѣсколько дней. Съ другой стороны, все-таки вѣрно, что усопшіе иногда дѣйствительно связываются съ живыми или съ Неба, или изъ ада, потому что и Небо, и адъ располагаются не въ "космосѣ", а въ нѣкоемъ духовномъ измѣреніи, возможно, и то, и другое прямо передъ нашими глазами, но мы духовно слѣпы и не въ состояніи увидѣть. Матерь Божія и многіе святые часто являлись людямъ, а иногда съ какой-то особенной цѣлью кому-нибудь является родственникъ или другъ. Я отъ православныхъ слышалъ объ одномъ грѣшникѣ въ аду (въ Православіи нѣтъ "чистилища", адъ – это мѣсто и очищенія, и наказанія), который явился своей родственницѣ, умоляя ее молиться за него, и еще объ одномъ (самоубійцѣ), который привидѣлся своей сестрѣ въ аду, въ страшныхъ мукахъ и который просилъ ее перестать за него молиться, поскольку ея молитвы только усиливаютъ его муки, а проклятіе съ него не снимается. Естественно, усопшіе, которые могутъ, молятся о насъ, какъ и мы о нихъ, но, судя по тому, что большинство людей не готовится надлежащимъ образомъ къ смерти, сами усопшіе очень нуждаются въ молитвѣ за себя и, вѣроятно, не могутъ оказать живымъ большой помощи. Тѣ, кто не готовится къ своей кончинѣ, должно быть, испытываютъ сильный шокъ и чувство полной безпомощности, оказавшись въ мірѣ, гдѣ всѣ земные таланты и власть не имѣютъ никакого значенія, а цѣнится только духовная сила.
Причина, почему опасно слишкомъ увлекаться всѣмъ этимъ (такъ же, какъ и ясновидѣніемъ, и экстрасенсорнымъ воспріятіемъ, являющимися духовнымъ даромъ нѣкоторыхъ святыхъ, но часто и духовнымъ зломъ, когда ими пользуются люди недостаточно чистые), въ томъ, что, принадлежа къ сферамъ разума и духа, они особенно подвержены вліянію бѣсовъ, обитающихъ въ этихъ сферахъ. Напримѣръ, аналогичныя явленія спиритизма (а многіе изъ нихъ нельзя объяснить просто обманомъ), возможно, въ первую очередь, подвержены дѣйствію бѣсовъ; настоящіе медіумы, очевидно, дѣйствительно въ какой-то степени одержимы бѣсами, притворяющимися усопшими. Если случается рѣдкій случай дѣйствительнаго контакта съ усопшимъ посредствомъ спиритизма (помнишь, какъ Саулъ вступилъ въ контактъ съ духомъ пророка Самуила при посредствѣ аэндорской волшебницы? – 1 Царствъ 28), бѣсы используютъ этотъ случай въ своихъ собственныхъ цѣляхъ.
Пятница.
Единственное, что я успѣлъ вчера сдѣлать, – это написать эти три страницы, надъ которыми сидѣлъ 12 часовъ. По ночамъ (до 3-4 часовъ утра) я работаю въ ресторанѣ сторожемъ, это трудная работа, но спокойная. Быть помощникомъ оффиціанта легче, но нужно улыбаться людямъ и быть въ достаточной мѣрѣ услужливымъ. Я такъ же, какъ ты, боюсь "дѣлового міра" и едва не впадаю въ отчаяніе, когда возникаетъ проблема найти работу. Ну а когда нахожу работу, то все въ порядкѣ; жаль, конечно, потраченнаго на нее времени, но, по крайней мѣрѣ, это избавляетъ отъ излишней гордости. Думаю, что потерялъ послѣднее мѣсто работы, потому что они чувствовали: та работа была мнѣ не по сердцу, и это дѣйствительно такъ.
Спасибо за твое доброе предложеніе пріѣхать въ случаѣ необходимости къ вамъ. Возможно, и наступитъ такое время. Что касается моей семьи, я видѣлся съ ними на прошлой недѣлѣ, и очевидно, что они все больше безпокоятся обо мнѣ. Они были бы очень рады, если бы я дѣлалъ обыкновенную мірскую карьеру, они возлагали на меня такіе надежды, а сейчасъ я становлюсь "религіознымъ фанатикомъ" – такъ, я полагаю, они должны...
Мой молодой русскій другъ, который живетъ въ Монтереѣ, показывалъ имъ нѣкоторые слайды русскихъ монастырей и церквей въ Сѣверной Америкѣ, и, по ихъ мнѣнію, они "огромные", но старомодные и т.п. Но что ихъ дѣйствительно поразило, особенно моего отца, – это фотографія стараго монаха, который сорокъ лѣтъ провелъ въ своей кельѣ и почти не разговаривалъ съ другими людьми. Онъ, навѣрное, достигъ, духовныхъ высотъ, но для моихъ родителей это былъ просто примѣръ полностью "потраченной впустую жизни". Боюсь, я начинаю отчаиваться, когда говорю о жизни въ молитвѣ и нравственномъ совершенствованіи и о томъ, что истинныя цѣнности принадлежатъ не этому міру, а грядущему, и встрѣчаю полное непониманіе и мнѣніе, что чрезмѣрное увлеченіе религіей – это дѣйствительно "болѣзнь". Ну, гдѣ обрываются отношенія, по крайней мѣрѣ, все еще возможна молитва, но мысль о томъ, что многіе протестантскіе священники, выступающіе проповѣдниками христіанства, въ дѣйствительности ведутъ свою паству по тропѣ развращенія и оставляютъ ихъ совершенно не готовыми къ суровымъ реальностямъ будущей жизни, приводитъ меня въ обиду и печаль. Я встрѣчался со священникомъ моихъ родителей; онъ ни разу не упомянулъ Господа или вѣру, а услышавъ, что я пишу религіозную книгу, постарался смѣнить тему разговора.
Я могъ бы написать еще, но лучше, пока я въ состояніи, выслать это. Спасибо за фотографію; постараюсь взять у отца какую-нибудь изъ послѣднихъ. Я дѣйствительно не знаю, гдѣ находится Варшава, было бы очень-очень хорошо, если бы это былъ твой городъ. Можетъ быть, ты попробуешь выяснить, есть ли тамъ такой адресъ. Посылаю кое-какую литературу, которая, можетъ быть, заинтересуетъ тебя. Я послалъ въ монастырь и за инымъ, включая очень интересное описаніе посмертнаго опыта.
По поводу двойного убийства у Храма Архангела Михаила в деревне Дудачкино
К версиям по поводу убийства 19.12.15 Елизаветы Буниной–Николаевой и Дениса Терещука в деревне Дудачкино хотелось бы добавить альтернативное мнение прихожан, включенных в общинную жизнь по поводу роли «секты» в трагических событиях.
Преподобный игумен Феодор Студит, величайший исповедник Христов, жил и подвизался во славу Божию более тысячи лет тому назад (759-826) при господстве и гонениях двух ересей, из которых последняя – иконоборческая, осужденная VII Вселенским Собором (787 г.), отличалась исключительной свирепостью и гонением на православие. Преподобный Феодор был одним из самых видных и несокрушимых борцов против этой ереси, по какой причине и подвергался постоянному гонению, темницам и ссылкам, с неоднократными кровавыми мучениями.
В светлый праздник Рождества Христова 
Святитель Иоанн Шанхайский
Николай Васильевич Гоголь в своей жизни много путешествовал, объездил всю Европу, совершил паломничество в Иерусалим, собирался ехать на Святую гору Афон. Не раз бывал он в известных русских монастырях, в том числе в Оптиной Пустыни.
В Риме, в одной из библиотек, найден неоспоримо правдивый манускрипт, имеющий большую историческую ценность. Это письмо, которое Публий Лентул, управляющий Иудеей до Понтия Пилата, писал властителю Рима Цезарю. В нем сообщалось об Иисусе Христе.
Воскресенье, 30 декабря 1963 г./12 января 1964 г.
Иван Бунин
... В 1933 году Рождество Христово в воскресенье пришлось. Колхоз работал в бывшем удельном лесу по лесозаготовке; торопились наряд свой к празднику кончить, а не успели. Пустяки остались, а всё же не окончено: скажут «религиозный дурман выполнение плана сорвал». Бригадир, Иван Никитич, свой человек, а тут побоялся:
25 декабря/ 7 января 2016 г.
С Рождеством Христовым, дорогие братья и сестры! 
21 декабря/3 января 2016 г. 
Оптинская смута 1910-1912 гг. – важнейший фрагмент позднего периода истории оптинского старчества. В эти годы, небольшая часть братии выступила против своего настоятеля – архимандрита Ксенофонта (Клюкина), и скитоначальника и старца – 
О ВЕРЕ В МОЛИТВЕ
Игумения Антонина и жители пещер в горах Кавказа
Священномученик Иосиф (Петровых) - Митрополит Петроградский, (в миру Иван Семёнович Петровых). 
Хиротония во епископа Угличского, викария Ярославской епархии происходила 15 марта 1909 г. в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге. Совершали ее следующие архиереи: митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский), митрополит Московский Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский Флавиан, архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский) в сослужении многочисленного духовенства. В то время Владыка стремился как-то осмыслить свои движения и настроения, понять себя. Именно тогда он понял, что выбрал правильный жизненный путь. Преосвященный Иосиф очень любил служить литургию и служил ее каждый день. В трудные моменты жизни Владыка стремился пребывать в любви к Богу и Божией Матери, в молитвах просил у Них помощи, и Господь посылал ему утешение.
Мы не располагаем достоверными сведениями о том, как Владыка Иосиф встретил февральскую революцию 1917 г. Его заявления на допросах 1930 г. о лояльности к советской власти и отмежевании от «старого режима» сами по себе вряд ли говорят о каких-то его антимонархических, либеральных взглядах, тем более, если принять во внимание условия, в которых они были сделаны. Примечательно, что во введении к следственному делу чекисты называют митрополита Иосифа «махровым монархистом», а его дневник «В объятиях Отчих» сравнивают с творениями святого Иоанна Кронштадтского, по их определению, «церковного апологета монархизма». Очевидно, что как искренний православный архипастырь, Владыка Иосиф понимал истинное значение Православного царства и поэтому глубоко скорбел, видя, как далеко отошла от этого идеала христианской государственности императорская власть Петербурга. Так что, вполне вероятно, что несочувствие епископа Иосифа «старому режиму» было вызвано не либерализмом, а напротив, самым последовательным монархизмом, так же как и у других выдающихся иерархов того времени. В его дневнике есть такая характерная запись от 30 июля 1909 г.: «Невозможно быть истинным слугою земного Царя, не будучи истинным слугою Божиим. Только истинный Божий слуга имеет все побуждения и средства быть верным слугою Царя и полезным членом Церкви и Отечества».
26 августа 1926 г. архиепископ Иосиф распоряжением заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) был переведен на Ленинградскую кафедру и возведен в сан митрополита Ленинградского с возложением белого клобука с алмазным крестом и креста на митру. Возражая против именования митрополитом Ленинградским, Владыка Иосиф предпочитал называться митрополитом Петроградским.
На следующий день, в воскресенье, несмотря на дождь, площадь перед собором была переполнена народом. Многие подходили под благословение со слезами. По просьбе митрополита прот. Николай Чуков сказал по запричастном стихе слово, а на следующее утро был у него с докладом о руководимых им Высших Богословских курсах и остался доволен оказанным приемом.
На защиту митрополита Иосифа встали его викарии: епископы Димитрий Гдовский, Серафим Колпинский, Сергий Нарвский, Григорий Шлиссельбургский и ряд клириков, отказавшихся поминать епископа Николая. Среди них центральное место принадлежало известному и очень уважаемому настоятелю кафедрального храма, отцу Василию Верюжскому.
Официально Акт об отделении от митрополита Сергия был зачитан в кафедральном Соборе Воскресения Христова. 24 января 1928 г. в секретном донесении из Ленинградского ГПУ в Москву сообщалось:
В обвинительном заключении от 19 ноября 1937 г. говорилось: «Петровых Иосиф являлся заместителем Смирнова К.И. и, в случае ареста последнего, Петровых должен был возглавить контрреволюционную деятельность организации. Помимо этого, Петровых проводил работу по концентрации контрреволюционных сил церковников вокруг контрреволюционной организации, вел новую вербовку членов и организовывал контрреволюционные ячейки на местах».
28 августа/10 сентября 1963 г.
