Информационно-аналитический выпуск Интернет-Собора, Рождественский выпуск (ВИДЕО)

Автор: Игумен Мефодий. Дата публикации: 09 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Автор и ведущий игумен Мефодий.

Печать E-mail

Святитель Григорий Богослов Слово на Рождество Спасителя

Автор: Сергей Зиновьев. Дата публикации: 08 января 2015. Категория: Труды отцов Церкви.

Святитель Григорий Богослов

Слово 38.
На Богоявление,
или на Рождество Спасителя

Печать E-mail

РПЦЗ: Настоятель Покровского храма в Малине протоиерей Василий Демченко в реанимации

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 07 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Сразу после Рождественской Божественной Литургии у настоятеля Покровского храма города Малин Житомирской области на Украине протоиерея Василия Демченко случился обширный инсульт. Батюшка доставлен в местную больницу и лежит под аппаратом искусственного дыхания.

Просим молитв о нем у всех верных чад нашей Церкви.

Печать E-mail

Митрополит Агафангел: Рождественское послание 2014-2015 года

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Печать E-mail

Рождественское Послание Преосвященнейшего Андроника, 
Архиепископа Сиракузского и Свято-Никольского

Автор: Архиепископ Андроник. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: РПЦЗ.

“Слово плоть бысть и вселися в ны “
(Иоанн: 1;14)

Печать E-mail

Епископ Вологодский и Велико-Устюжский Афанасий. Рождественское послание

Автор: о. Валерий Леоничев. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Чему уподоблю пение Рождественских ирмосов, начинающих готовить церковный народ к благоговейно-трепетному событию – явлению в мир Сына Божия – пожалуй, к пению Крестного хода, направляющегося к месту своего паломничества, к кульминации торжества. Не тяжкое, укрепляющее дух, несение постового креста, близится к завершению.

Печать E-mail

Митрополит Антоний: Слово на Рождество Христово 1907 года

Автор: м.Рафаила. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

«Жизнь явилась, и мы видели, и свидетельствуем, возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и яви­лась нам» (Иоан I. 2).

Эта новая жизнь есть родившийся ныне в Вифлееме Гос­подь наш Иисус Христос, как Он и говорил в последние дни Своей земной жизни: „Я есмь путь, и истина, и жизнь“ (Иоан XIV. 6).

Печать E-mail

«Туда, в заоблачную даль, хотел бы я укрыться». Воспоминания Архиепископа Леонтия Чилийского

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

В 1930 г. по благословению схиархиепископа Антония (Абашидзе), будущий архи­епископ Леонтий, а в те годы иеромонах Киево-Печерской Лавры, посетил Грузию. Владыка Леонтий еще при жизни схиархиепископа Антония почитал его как святого. В своем письме, в редакцию церковно-литературного сборника «Летопись Церкви», выходившем в годы Второй мировой войны в Словакии, архиеп. Леонтий писал: «Он [схиархиеп. Антоний. — Ред.] был моим духовным руководителем и отцом 20 лет. Если, по милости Божией, я есть то, чем вы меня знаете, то только благодаря его воспитанию и мудрому руководству. Проведя меня и иных своих духовных чад через Сциллу и Харибду, он ушел от нас в иной прекрасный мир, оставив нам, умирая, святительское завещание, как хранить чистоту веры и не отходить от единства Христовой Церкви». Это письмо было написано в конце 1942 г., по возвращении владыки Леонтия из Киева, куда он ездил на погребение своего аввы.

Архиепископ Леонтий рассказывал о многих случаях прозорливости преподобного Антония. Так, в годы гонений, когда неизвестно было, где ты проснешься утром — у себя или в тюрьме, владыка Антоний заставлял его, молодого иеромонаха, сдавать зачеты профессорам. «Зачем? — спрашивал о. Леонтий. — Завтра, может быть, арестуют и расстреляют, кому это надо?» Старец на это говорил: «Никто не знает, что завтра будет, Промысл Божий неизвестен. Поэтому подчиняйся, сдавай». Зачем это нужно было, стало понятно много позже, годы спустя, когда архимандрит Леонтий был рукоположен в епископский сан.

…По церков­ному поручению и послушанию от своего духовного отца схиархиепископа Антония в октябре месяце я должен был поехать на его родину в г. Тифлис. Снабженный всем необходимыми я тронулся в путь. Первая остановка была в знакомом мне городе Екатеринославе, называвшемся уже Днепропетровском. Здесь я остановился у своего друга. В городе из 20 храмов открыт был только один — Крестовоздвиженский. Управлял епархией архиепископ Георгий, переведенный из Киева, так как архиепископ Екатеринославский Макарий, назначенный туда также из Киева, был арестован и сослан. Духовенство тоже частично было арестовано, некоторые ушли в подполье, т. е. неизвестно куда уехали из родного города.

Следующая остановка на несколько часов была в г. Ростове-на-Дону. Здесь также из многих храмов открыта была только одна церковь и армянская в другой части города — Нахичевани. Все остальные были закрыты, а недавно взорванный кафедральный собор представлял развалины посередине города. Где-то за городом в глуши жил епископ Николай (Амасийский), уже престарелый. Духовенства было мало.

В г. Владикавказе, следующей остановке, я пробыл сутки. Все православные храмы были закрыты. Открыт был только собор, находив­шийся в руках обновленцев. По Военно-Грузинской дороге я отправился из Владикавказа в Тифлис. Встречавшиеся по дороге туда право­славные храмы в городах и селениях были закрыты. Только в г. Анануре церковь была открыта, да под горой Казбек стоял древний храм, куда изредка разрешали ходить молиться. Этот храм некогда был воспет Пушкиным: «Туда, в заоблачную даль, хотел бы я укрыться».

В г. Тифлис я приехал вечером и прямо с письмом направился в кафедральный Сионский собор. Католикос — Патриарх Грузинский — где-то лечился, а соборное духовенство было так напугано большевиками, что побоялось дать мне пристанище у себя в доме, и устроили мне ночлег в самом храме. На следующий день я поехал с визитом к патриаршему заместителю митрополиту Манглисскому Каллистрату в Свято-Георгиевскую церковь в районе города, называемую Кашвети. Владыка Каллистрат принял меня, как близкого человека. Жил он в маленькой комнатушке, сделанной на лестничной площадке, так как церковный дом был отнят. Канцелярия его помещалась в подвале храма. Там же была и столовая, в которой он меня принял и оказал гостеприимство. Вспоминал Киев и Духовную Академию, студентом которой сам был когда-то, а также владыку схиархиепископа Антония (Абашидзе), его деятельность в Грузии и любовь к русскому народу. Говорил о тяжелом положении Грузинской Церкви и о том, что их теперешний Патриарх Христофор стоит на высоте и мужественно, как только возможно в нынишних условиях, защищает Православную Церковь от натиска безбожников. Что еще, будучи епископом Уронисским, он показал себя героем, когда был арестован их покойный Католикос Амвросий за обращение к Генуэзской конференции с заявлением о том, что большевики воздвигли гонение на Православную Церковь в Грузии. Большевики требовали от Патриарха опровержения. Он отказался. Все епископы Грузинской Церкви, от которых требовали осуждения патриарха Амвросия, были арестованы. От лица всех выступил епископ Христофор и сказал, что они останутся верными своему законному церковному главе и его распоряжениям. Все они как один отказались дать подписку. За это их продержали долгое время в подвалах ГПУ.

Владыка Каллистрат говорил со мной откровенно, зная обо мне от схиархиепископа Антония, который неоднократно писал ему, рекомендуя меня как близкого и доверенного человека. А перед владыкой Антонием и владыкой Каллистратом благоговел, как сын. Митрополит Каллистрат предложил мне поместиться в маленьком Ольгинском монастыре недалеко от г. Мцхета. В самой Мцхете, когда-то столице древней Грузии, все монастыри и храмы, за исключением собора, были закрыты.

В древнем Самтаврском женском монастыре проживало свыше 50-ти монахинь во главе с игуменьей Ниной (кн. Чавчавадзе), храмами им не разрешали пользоваться, они были закрыты, а работали они, как рабы, на своих новых хозяев — большевиков, которые за это их не выгоняли из монастырских помещений. В качестве надсмотрщиков к ним был приставлен их бывший водовоз. Тяжела была жизнь этих скромных безответных тружениц.

Некогда большой монастырь в селении Бодби также был закрыт. Насельницы монахини изгнаны. Монастырь святой Нины когда-то был центром просвещения края. В нем была прекрасно поставленная школа для бедных детей, а также приют. Все это было уничтожено, и игуменья Фамарь (кн. Вачнадзе) с несколькими монахинями жила в Тифлисе, занимаясь рукоделием. Игуменья Фамарь, любившая посещать святые места родного края, любезно согласилась посетить некоторые из них со мной. Мы с ней были в древнейшем монастыре VI века, воспетом Лермонтовым в поэме «Мцыри», расположенном на высокой горе. В качестве простого сторожа там жил один только иеромонах Ираклий, который вскоре был зарезан в своей келье. В других небольших монастырях вблизи г. Мцхеты, расположенных в горах, мы ничего не застали, кроме разоренных храмов и пустующих келий, так как все монахи при попустительстве коммунистов были убиты. За несколько лет перед моим посещением Грузии там прокатилась волна убийств духовных лиц.

Вот тогда почти во всех монастырях, расположенных в глуши, насельники были убиты, предварительно подвергшись пыткам и истязаниям. Свеженасыпанные холмы свидетель­ствовали о том, что здесь недавно успокоились насельники монастырей.

Подобно русскому, грузинское духовенство терпело немало скорбей и гонений. Также притесняли их налогами, исключали из школ их детей, если последние не отрекались в печати от своих родителей. Не выдерживая, да еще под воздействием своих жен, они отрекались от сана, а некоторых священников их семьи просто удаляли от себя или мнимо, или на самом деле.

В прошлом, как известно, Грузия постоянно находилась в состоянии войны с персами, арабами, монголами, а в течение нескольких столетий находилась под турецким игом. Чтобы обо­роняться от персов, грузинский царь Ираклий II в 1783 году заключил союз с Россией, который закончился присоединением Грузии к России, а также заменой грузинского патриарха экзархом. Потеряв в 1811 году свою церковную независимость, Грузинская Церковь оказалась в одинаковом положении со всей Русской Церковью. Во всех губернских городах были духовные школы и семинарии, для девочек — епархиальные училища. Грузины могли свободно поступать во все русские духовные академии, безплатно получать образование, а затем наравне с русскими, украинцами и другими народ­ностями занимать высокое положение в Православной Церкви, не только у себя на родине, но и по всей России. Так, схиархиепископ Антоний занимал кафедру в Крыму, епископы Кирион и Леонид, впоследствии грузинские патриархи, также занимали кафедры в России. Сам владыка Каллистрат получил высшее богословское образование в Киеве. Так что бедная Грузия ничего не потеряла от соединения с Россией.

Перед революцией в Грузии было 1527 приходов, 2455 храмов и часовен, 27 мужских монастырей и 7 женских. В 1918 году грузинскими сепаратистами была объявлена автокефалия Гру­зинской Церкви. Но от этого Грузинская Церковь ничего не выиграла, а впала в ужасную нищету и духовное убожество, что не отрицают и сами грузины, благоразумно настроенные. А прежде всего так мыслил схиархиепископ Антоний (князь Абашидзе), самый просвещенный грузин наших дней, окончивший две высшие школы в России — университет в Одессе и Духовную Академию в Киеве, до конца своих дней сохранивший любовь и верность святой Православной Русской Церкви и многонациональному народу, объединенному в одно, благодаря Православию.

В дополнение ко всему сказанному для полноты картины можно привести выдержку из письма схиархиепископу Антонию от его бывшего ученика по Тиф­лисской семинарии, митрополита Сухумского Варлаама (Махарадзе), который в 1934 году писал между прочим:

«…Мелитон Керентелидзе физически еще жив, но духовно уже умер (протоиерей бывшей Тифлисской семинарии) и стоит во главе Кутаисских безбожников. Можно ли было от него этого ожидать, если принять во внимание его письменные труды? Человек владел пером и много трудился. В безбожники записался и бывший мой товарищ по семина­рии Ипполит Вартагов, бывший одно время преподавателем Симферополь­ской семинарии, а потом Тиф­лисской. Оставил священство и протоиерей Талаквадзе, но тер­пит большую нужду, так как не записался в безбожники, не­смотря на то, что человек он очень способный и, по выражению нашего Католикоса Патриарха, как оратор не имеет себе равного среди грузин не только духовных, но и светских. В Грузии не только нет ни одной действующей церкви, но нет ни одного священника, который исполнял бы христианские требы. Мне самому пришлось отпевать своего отца, которого похоронил в ограде Джахетской женской общины, бывшего монастыря. В этой обители живет около 30-ти сестер, церковь имеют, но священника нет. Когда, бывало, приезжал к отцу, то служил им священником. В Мингрелии пока существует две церкви, одна в Поти — Нахутарская кладбищенская, и другая Суджикская в Сенакском уезде. Теклатский женский мона­стырь, т. е. сестры продолжают жить, но церковь у них закрыта.

Положение нашей Грузинской Церкви неза­видное. Число действующих церквей значительно сократилось, но существующие далеко не все имеют своих священников. Католикос-патриарх, ко­нечно, лицо светлое, вполне достойное во всех отношениях, но слаб здоровьем, часто болеет, почему серьезно боимся, чтобы он скоро не оставил нас. Почему-то ни наши католикосы, ни наши профессора долго не живут. 16 лет тому назад возобновили нашу кафедру католикосов-патриархов и за это короткое время уже 4 патриарха отошли в вечность. Если так продолжится в будущем, скоро в Сионском кафедральном соборе для их погребения места не станет.

Владыка святый! Одна моя покорнейшая просьба к Вам: никогда по отношению ко мне не употребляйте изысканных и длинных титулов. Во-первых, я ни от кого не люблю их принимать, а от Вас, мне признаться, со­вершенно стыд­но слышать их. До гроба верный Вам, недостойный митрополит Варлаам».

Приведенное письмо грузинского митро­полита своему любимому учи­телю в достато­чной степени рисует печальную картину положения Церкви в Грузии под владычеством советской власти. Приблизительно то же самое писал и другой грузинский иерарх, а также лично говорил митрополит Іоанн (Маргиев), также ученик схи­архиепископа Антония. В бытность схиархиепископа Антония епископом Гурийско-Мингрельским в одной этой епархии было 240 приходов, кроме домовых-дворовых приписных церквей. А теперь Грузинской Церкви приходится за свое жалкое существование благодарить советскую власть тем, что их патриарх должен всегда участвовать во всевозможных конференциях, так наз. мира, или большевистского усыпления всех народов вне сферы их влияния, дабы голыми руками забрать власть в свои кровавые руки!

На обратном пути из Грузии я проезжал Баку. В то время там не было ни одного православного храма. Незадолго перед тем бакинцы похоронили своего православного епископа Митрофана (Поли­карпова), питомца Киевской Лавры. Последнее время он жил без совершения церковных служб, т. к. в его епархии не было ни одной церкви. Когда он скончался, не было православного священника, который мог бы его похоронить. Хоронила сама паства. Такова свобода религии в Советском Союзе.

Желая как-нибудь проводить монашескую жизнь, многие монахи бежали в кавказские горы в Туапсе. Но и там их нашли коммунисты. Питались они там тем, что росло в той местности, конечно, живя впроголодь, но были счастливы, что не имеют никакого отношения к законам зверей в человеческом образе. Собралось во всей пустынной местности свыше ста монахов. Никому зла они не делали, были вне политики, молились Богу — и только. Но советская власть сочла их людьми опасными для нее. Поэтому сначала их выискивали авионы, летая низко, а затем ГПУ с собаками ищейками, бродя по горам, отыскивали этих Божьих людей. Старых расстреливали, молодых ссылали в Сибирь. Кое с кем из них мне приходилось беседовать после их возвращения из ссылки.

Источник

Печать E-mail

Жизнеописание архиепископа Леонтия Чилийского. Часть II

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

В Русской Зарубежной Церкви

Вскоре советские войска заняли Киев. Немцы оставили Житомир, и партизаны приблизились к городу. Население бежало, предвидя возвращение большевистской власти. Теперь уже для владыки Леонтия узилище или смерть были неиз6ежны. Тем более, что МП, как верная прислужница Красной армии, лишила сана всех, кто открыто обличал большевиков54. "Выбраться по железной дороге нельзя, машин нет. Владыка накануне купил лошадь и повозку, мы нагрузили ее и думали выезжать. Только выехали, вдруг грузовик какой-то зацепил и все изломал. Вернулись назад. На следующий день утром Владыка отправился в город узнать, как можно выбраться. Город опустел. Все закрыто. Владыка вернулся в монастырь и видит: стоит колонна грузовиков - казачья часть, которая, поскольку выполняла ремонтные работы техники, всегда находилась близ фронта, и как только фронт приближался, их отбрасывали дальше, поэтому далеко с ними уехать было нельзя, но можно было оторваться от линии фронта"55. "Владыка говорит, - продолжает свой рассказ о. Вениамин, - вот, уезжаете, а архиерея оставляете на растерзание коммунистам. - Казаки говорят, - поговорите с офицером, он у нас хороший. - Нашли офицера, объясняем ему положение, и он говорит - если найдете место, садитесь. - В их распоряжении находились громадные чехословацкие грузовики-фургоны, заполненные станками. В один прицеп, в котором были станки, мы втиснули вещи, сами влезли, даже места не было, чтобы повернуться. И так мы шагом проехали 40 км до Бердичева, тянулись колонны отступающих - машины, техника, снег идет, под ногами месиво, грязь, а люди уходят по полям, кто как может. Доехали до Бердичева, нужно было проезжать мост, а он сожжен партизанами. Остались ночевать, даже моторы не гасили. На второй день мост как-то починили, поехали через Шепетовку, где в бывшем колхозе раньше делали колеса. Дальше казаки не идут. Немец-офицер дал нам машину до Шепетовки. Половины вещей не досчитались, у меня был один чемодан, и тот пропал, в чем я стоял, в том и остался. У владыки пропали чемоданы с облачениями, но что делать - война, какое управство? Идем по путям. Темнеет уже. Стали на разъезде. И тут состав с открытыми платформами, без каких-то ограждений, почему-то задержался. Мы не спрашиваем, вещи погрузили и поехали. Только ночью партизаны обстреливали зажигательными пулями, но паровоз не повредили. Но зато, когда дальше ехали, направо-налево по сторонам дороги составы взорванные. Десятки километров взорванных поездов. Приехали глубокой ночью в Ковель. Разговорился я с одним машинистом, как, говорю, не боитесь ездить, а он - ничего, человека не так легко убить, я уже с третьим паровозом под откос лечу, они там лежат, а я на другой сажусь. На другом составе приехали в Холм, а там поляки чуть камнями не бьют: немцы, вследствие своей политики, создали междоусобицу - где было больше украинцев, они вырезали поляков, а где было больше поляков, там вырезали украинцев. А для поляков духовенство, русское или украинское, все равно - враждебное, так что они готовы были нас на вокзале побить камнями. Потом и поляки разобрались, что есть церковь самостийников-ненавистников, которые с нами ничего общего не имеют, увидели наше духовенство, верующих и уже относились доброжелательно".

В Варшаве владыку и о. Вениамина опекала русская колония и А.С. Свитич. С помощью проф. М.В. Зызыкина владыка Леонтий вступил в переписку с митрополитом Анастасием, находившимся в то время в Белграде, прося о принятии в Русскую Зарубежную Церковь: "Не прочь бы очутиться на Св. Афоне, если бы это было возможно в настоящее время, или где Вы найдете для меня полезнее" (из письма от 23 марта 1949 г.). С такими же прошениями в Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви обратились и другие архиереи Украинской Автономной Церкви, оказавшиеся в изгнании, которые, при содействии владыки Леонтия, были приняты в юрисдикцию РПЦЗ 24 авг./6 сент. 1945 г. В июле 1944 г. владыка Леонтий прибыл в Вену (через неделю после их выезда из Варшавы там началось национальное восстание), оттуда он попал во французскую зону Германии и, наконец, в Мюнхен, где в то время находился Архиерейский Синод РПЦЗ. Здесь епископ Леонтий был представлен митрополиту Анастасию, который беседовал с ним и проникся к нему добрыми чувствами.

Печать E-mail

Патриотическое служение русского женского монашества в годы Первой мировой войны

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: История РПЦ.

В эпохи военных противостояний, смут, во все критические моменты истории России, Русская Православная Церковь занимала исключительное положение, выступая объединяющей общество духовно-нравственной силой.

И несмотря на то, что уже к концу XIX столетия вследствие тесного общения с европейской цивилизацией значительная часть русской интеллигенции стала безрелигиозной, а массовый отход от Православия многих представителей дворянства явился вполне закономерным следствием преклонения перед европейскими идеалами, с началом Первой мировой войны в русском обществе произошло заметное оживление религиозных и национально-патриотических чувств. Многие люди обратились к своим корням, к своей «русскости», которая, в числе прочего, подразумевала и исповедание Православия.

«Великая европейская война открыла собой эпоху повышенной жизнедеятельности человека и человечества… – писал в ту пору князь Евгений Николаевич Трубецкой. – Во время войны все живут с удвоенной силой – и личности, и общественные группы, и целые народы… Теперь, в дни великого огненного испытания, Россия презрела свое богатство и с небывалой силой ощутила ничтожество материального благополучия... Теперь, когда люди массами идут на вольную страсть и добровольная жертва жизнью стала явлением привычным, заботиться об удобстве и комфорте становится прямо постыдным. Пожертвования в пользу раненых и пострадавших от войны текут рекой; люди, отказывающие себе во всем и жертвующие всем своим достоянием, перестали быть редким исключением…» [7; с. 624–625, 634].

С первых же дней войны Святейший Синод Русской Православной Церкви стал вырабатывать целую программу мер, обращенных на нужды Отечества. 20 июля 1914 года был издан особый указ Святейшего Синода, где в числе прочих определений имелись следующие:

«Призвать монастыри, церкви и всю православную паству к пожертвованиям на врачевание раненых и больных воинов и на вспомоществование семействам лиц, призванных на войну…

Призвать монастыри, общины и все духовные учреждения к отводу и приготовлению всех свободных помещений под госпитали для раненых и больных воинов и к содействию поддержания сих госпиталей на все время надобности в них.

Призвать мужские и женские монастыри и общины к немедленному подысканию и подготовлению способных и благонадежных лиц для ухода за ранеными и больными воинами как в самих обителях¸ так и в других местах, по распоряжению управления Красного Креста...

Призвать всех православных людей, без различия звания, положения, возраста и пола, – в настоящий час испытания… бодро идти на защиту Отечества всеми способами и мерами, какими кому предназначено и указано, не щадя по примеру славных своих предков своих сил, достояния и даже жизни…» [5; с. 348–350].

Через циркулярный указ от 30 декабря 1914 года Святейший Синод поручил епархиальным Преосвященным «приложить особые заботы к успешному осуществлению вышеизложенных предложений и донести… какие из вверенных их ведению обителей могли бы заняться этим за счет собственных средств или иных источников».

Здесь необходимо отметить, что еще в декабре 1910 года покровительница Российского общества Красного Креста вдовствующая императрица Мария Феодоровна[1] в соответствии с указом Святейшего Синода «о привлечении монахинь и послушниц к деятельности Красного Креста» поручила членам Главного управления общества начать разработку этого вопроса. При Главном управлении была создана специальная комиссия, куда вошел представитель Ведомства православного исповедания, разработавший проект «привлечения монахинь к деятельности Российского общества Красного Креста» без кардинального нарушения привычного уклада жизни обителей. Было решено организовать курсы подготовки монашествующих по уходу за больными и ранеными в тех женских монастырях, которые имели лечебные заведения. К таковым относились Санкт-Петербургский Воскресенский Новодевичий монастырь, Московская Владычне-Покровская обитель, Красностокский монастырь Гродненской епархии и Киевский Покровский монастырь. Святейший Синод поручил епархиальным епископам распорядиться, чтобы настоятельницы этих обителей оказывали всяческое содействие учреждениям Российского общества Красного Креста в организации курсов сестер. По окончании обучения насельницы обителей должны были выдержать экзамен, и только тогда они получали звание запасной сестры милосердия РОКК. Сестры из монашествующих призывались на службу во время войн и общественных бедствий, однако их не посылали на театр военных действий. Они должны были работать в лечебных заведениях РОКК, ухаживая за больными и ранеными, эвакуированными с фронта. Во время своего служения в качестве сестер милосердия насельницы обителей должны были носить белый апостольник или белую косынку и нагрудный знак с нашитым красным крестом. Списки и учет сестер запаса из монашествующих велись как монастырями, так и Главным управлением Российского общества Красного Креста [6; с. 17].

С самого начала Великой войны многие женские монастыри начали самостоятельную подготовку сестер милосердия. Уже к октябрю 1914 года Петроградский Воскресенский Новодевичий и Московский Покровский монастыри, а также другие иноческие обители подготовили более 140 монахинь и послушниц по уходу за ранеными и откомандировали их для работы в Царскосельскую общину сестер милосердия и в ряд земских и городских лечебных учреждений. Одним из центров помощи раненым и увечным воинам в Москве стала Марфо-Мариинская обитель милосердия, созданная Великой княгиней Елисаветой Феодоровной[2] в 1909 году. Несмотря на то, что Марфо-Мариинская обитель не являлась собственно монастырем, вся жизнь ее была устроена по иноческому чину. Насельницы обители получали посвящение в «крестовые» сестры[3], что же касается самой Елисаветы Феодоровны, то известно, что после 1914 года в Смоленской Зосимовой пустыни она была пострижена в великую схиму настоятелем схиигуменом Германом (Гомзиным; † 1923).

Ввиду ощущавшейся нужды в помещениях для раненых, по распоряжению Ее Императорского Высочества Великой княгини Елисаветы, имевшаяся при обители больница для бедных женщин временно была обращена в лазарет. В этот лазарет, оборудованный на пятьдесят мест, принимались только тяжелораненые офицеры из нижних чинов, для которых необходимо было незамедлительное оперативное лечение. Устроенный за один день, лазарет был открыт 28 августа 1914 года. Августейшая настоятельница сама встречала первых прибывших раненых, лично руководила их переносом и первой помощью в лазарете. Впоследствии за ранеными воинами ухаживали медицинский персонал и сестры Марфо-Мариинской обители.

В том же 1914 году Великой княгиней Елисаветой Феодоровной был создан Комитет по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. В состав комитета вошли один из викарных епископов, московский губернатор, градоначальник, губернский предводитель дворянства, председатель земской управы, управляющий Казенной палатой и другие лица. Комитет имел своей целью «устройство и объединение благотворительной помощи семьям лиц, призванных на время военных действий как из запаса, так и из ополчения, а также оказание помощи семьям убитых и увечных воинов» [9; с. 337].

В годы Великой войны Елисавета Феодоровна почти ежедневно посещала лазареты и госпитали для раненых в Москве и других городах, обходила палаты, беседовала с воинами, раздавала им образки и Евангелия. Только 29 сентября 1914 года 16 лазаретов в Москве, находившиеся под Августейшим покровительством Великой княгини, удостоились ее имени. Известно, что Елисавета Феодоровна посещала раненых и на фронте, снаряжала и отправляла туда санитарные поезда с провизией и лекарствами для бойцов.

В августе 1915 года в Марфо-Мариинской обители милосердия под председательством Великой княгини Елисаветы Феодоровны состоялось совещание настоятельниц московских женских монастырей, на котором обсуждался вопрос о расширении помощи со стороны женских обителей раненым и больным воинам и эвакуированным с театра военных действий женским монастырям. Тогда же по ходатайству Великой княгини Красностокскому женскому монастырю и его училищу, эвакуированным из Красностока в Гродно, а затем в Москву, был предоставлен Государем Императором Николаем II Александрийский Дворец в Нескучном саду [8; с. 280]. При дворце вскоре организовали военный госпиталь, в котором бывшие насельницы Красностокской обители совершали труды сестер милосердия вплоть до его закрытия в 1918 году[4].

Большая часть российских женских монастырей в кратчайшие сроки отозвалась на призывы Святейшего Синода. Можно сказать, что монастыри пережили своеобразную мобилизацию, поскольку быстро должны были включиться в работу по организации приютов, госпиталей и лазаретов, изыскать средства на содержание этих учреждений, активизировать работу по сбору пожертвований.

Ввиду обширности данной темы, приведем здесь лишь некоторые факты, касающиеся деятельности российских женских обителей в годы Великой войны, и затем рассмотрим более подробно участие в этом служении монашествующих Полоцкой епархии: сестер Спасо-Евфросиниевского монастыря, а также начальницы Полоцкого женского епархиального училища игумении Нины (Боянус).

В общей сложности, согласно данным, приведенным в военной газете «Русский инвалид»[5], к 1 ноября 1914 года российские монастыри открыли лазаретов более, чем на 4000 мест. К концу 1915 года всего по стране насчитывалось 198 монастырских лазаретов на 8286 мест.

Так, Петроградским Иоанновским женским монастыремна Карповке был организован лазарет для раненых на 50 мест, здесь же был создан приют для детей-сирот погибших воинов из Галиции.

В сентябре 1914 года лазарет на 50 мест был открыт приКинешемском Успенском женском монастыре. Только в течение первого года существования этого лазарета помощь в нем была оказана 510 военнослужащим; на его содержание было перечислено около 9000 рублей от монастырей епархии и 1260 рублей от Российского общества Красного Креста.

При Костромском Богоявленском Анастасиином монастыре также был организован лазарет, число мест в котором к 1916 году, по ходатайству уполномоченного Красного Креста при Костромском эвакуационном пункте, было увеличено с 35 до 50. Настоятельница Костромского Богоявленского монастыря игумения Сусанна (Мельникова) входила в состав местного отделения Комитета Ее Императорского Высочества Великой княгини Елисаветы Феодоровны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. Ее попечением в 1914 году при Богоявленском Анастасиином монастыре был открыт приют для 50 девочек из семей нижних чинов. Как правило, в приют принимались дети воинов, по той или иной причине оставшиеся без попечения родственников.

При Брянском Петро-Павловском женском монастыреработало два лазарета, один из которых находился в ведении местного отделения Общества Красного Креста, второй содержался на средства обители и за счет взносов от храмов и монастырей Орловской и Севской епархий. В декабре 1914 года указом Государя Императора монастырскому госпиталю при Брянской Петро-Павловской обители было присвоено наименование «Госпиталь имени Его Высочества князя Олега Константиновича». Корнет Олег Константинович Романов, сын Великого князя Константина Константиновича, окончивший Полоцкий кадетский корпус, погиб от ранения, полученного во время боевых действий, 29 сентября 1914 года.

В Верхотурском Покровском женском монастыре был создан приют для сирот погибших воинов, в котором к 1917 году было 75 детей. Приют находился под Высочайшим покровительством Царственной мученицы Великой княжны Татианы.

Согласно документам, уже в сентябре 1914 года лазарет местного комитета Общества Красного Креста, на 60 мест, был открыт и в Полоцком Спасо-Евфросиниевском женском монастыре, в здании монастырской гостиницы. В качестве одной из сестер милосердия в этом лазарете трудилась насельница обители монахиня Фотина [1; л. 81–82].

В дореволюционных послужных списках Спасо-Евфросиниевского монастыря содержатся также сведения о том, что в 1915–1916 годах семь насельниц обители: рясофорная послушница Вениамина (Черных), рясофорная послушница Нонна (Кулешова), рясофорная послушница Елисавета (Новикова), а также послушницы Анастасия Воронова, Екатерина Макарова, Евдокия Ромасенко и Екатерина Юрцева, – совершали труды сестер милосердия в госпиталях Минска и Витебска.

Как уже упоминалось выше, начальный период Великой войны стал для России временем особенного духовного подъема и патриотического одушевления, и деятельность Русской Православной Церкви приобрела в этот период необычайную широту. Военные госпитали и лазареты организовывались не только при храмах и монастырях, они создавались и во многих духовных учебных заведениях. Так, в Полоцкой епархии уже в первые дни войны госпиталь для раненых был устроен в здании Спасо-Евфросиниевского женского училища, которое с 1905 года возглавляла игумения Нина (Боянус).

Матушка Нина происходила из аристократической семьи, окончила философский факультет Лондонского университета. Получив европейское образование, она в совершенстве владела несколькими иностранными языками. Известно, что игумения Нина состояла в тесном общении со многими выдающимися церковными деятелями той эпохи, такими как священномученик Владимир (Богоявленский), митрополит Серафим (Мещеряков)[6], схиархиепископ Антоний (Абашидзе) и другими. Незадолго до начала войны матушка Нина дважды встречалась и лично беседовала с Великой княгиней Елисаветой Феодоровной, посещавшей Полоцк в 1910 и в 1913 годах.

В качестве сестры милосердия с первых дней войны игумения Нина трудилась не только в госпитале, расположившемся в училищном здании, но и в небольшом лазарете, на 5 кроватей, устроенном ею в собственной квартире в училище и содержавшемся на ее личные средства.

Вот как писала об этом периоде своей жизни сама игумения Нина в одном из писем известному русскому философу В. В. Розанову: «…Вернувшись домой, я попала в водоворот той работы, которая идет под началом Эвакуационных Комиссий. В течение трех недель наше училище было занято временным лазаретом, у которого все оборудование и весь персонал заключался в двух врачах. Пришлось немедленно взяться за дело, удовлетворить нуждам свыше 250 раненых, приходилось делать с врачами до 150 перевязок в день. Потом временный лазарет, ставший бесконечно дорогим, прекратил свое существование, а на его место водворились два военных госпиталя – всего с больными у нас квартируется около 600 человек. Вся жизнь перевернута вверх дном, предполагается открыть занятия только в одном выпускном классе, а в остальных отложить учение до освобождения зданий.

Пишу это для того, чтобы дать Вам представление о том котле, в котором кипит вся моя дружина здесь живущих. Обычный ход занятий и дум нарушен совершенно. Хорошо ли это, дурно ли – не приходится судить, – несешься по течению событий и, пожалуй, рада, что чувствуешь, живешь одними нервами со страной» [10; с. 133–134].

К делам милосердия игумения Нина привлекала и своих воспитанниц. В отчете в Учебный комитет при Святейшем Синоде по деятельности училища во время Первой мировой войны сказано:«…В 1914–1915 уч. г. начальствующие, учащиеся и учащие принимали посильное участие в удовлетворении нужд воинов.

Воспитанницы училища шили и вязали теплые носки (около 200 шт.), изготовляли кисеты с образками, крестиками, конвертами, бумагой, карандашами, табаком и мылом (около 350 шт.), откладывали часть выдаваемого им сахара для передачи больным воинам.

Также принимали участие во всех богослужениях (пели и читали), совершаемых для раненых воинов, находящихся в военном госпитале, помещенном в здании училища» [10; с. 134].

В материальном отношении положение училища в этот период было весьма непростым. Так, например, в училищном здании отсутствовал водопровод, и питьевую воду приходилось носить из колодца. Для всех же остальных хозяйственных нужд вода доставлялась в бочках из реки, что обходилось училищу очень дорого. Содержание одного водовоза и лошади стоило около 200 рублей в год. Не было не только необходимой мебели, учебных пособий, но «временами ни за какие деньги нельзя было достать керосина, сахара, соли. Жизнь шла так, что казалось, нить ее может каждую минуту оборваться» [3; л. 94].

Обер-прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер[7] в своем рапорте в Синод от 21 февраля 1915 года писал следующее: «По полученным мною сведениям, г. Полоцк, в котором имеется женское Спасо-Евфросиниевское епархиальное училище, в настоящее время переполнен не только ранеными, но и беженцами с мест, застигнутых военными действиями. Вследствие скученности населения в городе развелись разного рода эпидемические болезни, такие как тиф, оспа и холера. Два случая холеры были даже в здании самого училища, в котором находится теперь воинский лазарет. Что касается воспитанниц означенного училища, помещающихся в настоящее время в здании монастырской гостиницы, то они находятся в самых неблагоприятных… условиях. Вследствие недостатка помещений в здании монастырской гостиницы иногда по 8 воспитанниц должны ютиться в тех [комнатах], которые предназначались монастырем только для 3 богомольцев» [4; л. 14 об.].

Однако вскоре для Полоцка наступили еще более суровые времена, в связи с чем уже в 1915 году военный лазарет при Спасо-Евфросиниевском училище прекратил свое существование.

Немецкие войска приблизились к Полоцку осенью 1915 года, и город оказался в прифронтовом положении. Согласно распоряжению Святейшего Синода, мощи преподобной Евфросинии Полоцкой и сестры обители были эвакуированы в Ростовский Богоявленский Авраамиев монастырь. Что касается Спасо-Евфросиниевского женского училища, то оно также «выехало» в Ростов Великий Ярославской губернии и расположилось на окраине этого города в Варницком Троице-Сергиевом монастыре. Игумения Нина (Боянус) и ее воспитанницы, приведя в порядок жилые помещения и наладив учебные занятия, продолжили на новом месте свое служение. Некоторое время они совершали труды сестер милосердия в Ростовском Крестовоздвиженском госпитале. Сведений о том, что насельницы Полоцкой обители, эвакуированные в Ростов, трудились там в качестве сестер милосердия, не имеется.

Уже в начале 1916 года в результате клеветнического обвинения игумения Нина была отстранена от управления училищем. Незадолго до революции она покинула Ростов.

Многие исследователи, занимавшиеся изучением Первой мировой войны, условно выделяли в ней два периода: 1914 – 1915 и 1916 – 1918 годы. За основу этой периодизации было взято изменение настроений и мировоззрений в русском обществе. И если первый период войны, которую современники называли Великой, был ознаменован особенным духовным подъемом и возрождением церковной жизни, то для второго весьма характерно усиление антицерковных настроений. Уже в 1916 году в Святейший Синод стали поступать тревожные докладные из епархий об упадке веры в народе, о все более распространявшейся агитации под лозунгом:«Нет Бога, долой Церковь!». Революционные настроения начинали проникать и в православную среду. Появились священнослужители, разделявшие идеи марксистов и пропагандировавшие их.

Беспощадное революционное время поставило Православную Церковь – нравственную опору закона – вне закона и обрекло ее на бесправное положение, угнетение и уничтожение. Распоряжениями советской власти были закрыты все духовные учебные заведения, запрещено религиозное образование, прекращены все виды общественного служения Церкви и ее участие в народной и государственной жизни. 23 января (5 февраля по н. ст.) 1918 года большевики издали декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви».

Россия начинала пить горькую чашу очистительных страданий. Тем не менее, и в этих условиях, восходя на Голгофу, Русская Православная Церковь продолжала возвышать свой глас и совершать свое спасительное служение. И русское монашество, в том числе женское, в большинстве своих представителей, смогло достойно понести свой мученический крест и остаться до конца верным своему призванию.

Инокиня Ольга (Быховцева)

Печать E-mail

Митрополит Антоний (Храповицкий): Канун Сочельника

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

Канун Сочельника

(Мф. 1). Среди предков Господа Иисуса Христа, кроме праведников, есть и грешники. Недоумевают люди - как от грешников может родиться праведник?

На это есть два ответа: 1) то, что вера истинная, есть вера очистительная и 2) то, что наша жизнь проходит в постоянном чередовании добра и зла, но сила и значение добра не умаляется от этого чередования. Если уголь бросить в воду, то по виду вода станет вся черна, но уголь и вода не смешались и когда уголь отстоится, то вода станет по-прежнему чиста и даже чище. Так и в родословной Спасителя мы видим, что чередование добра и зла в Его предках не умалили добра и омыли зло. Праведность одного иногда очищает всех его близких и даже не подвигами праведности, а только желаниями таких подвигов. Такое прощение и очищение получил Закхей, "потому что и он сын Авраама." В этих словах мы видим, что есть благословение на потомство - грешный, но покаявшийся Закхей сподобился, получить "ныне пришло спасение (или прощение) дому сему," т.е всем его близким. Вода и уголь не смешались, и мы видим победную силу чистой воды.

Вся жизнь есть чередование добра и зла, но хотя было зло, доброта не потеряла своей силы и чистоты. 

Печать E-mail

Перед Рождеством Христовым

Автор: прот.Евгений Корягин. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

Свят.Филарет (Вознесенский)

Совсем приблизился великий радостный праздник Рождества Христова, от которого нас теперь отделяет один завтрашний день. Как трогательны те священные воспоминания, которые мы с вами сохранили еще с детства нашего. Те обстоятельства, те события, которые окружали радостное событие – воплощение на земле Сына Божия. Церковь в эти дни их и вспоминает. Воспоминает то, что свершилось две тысячи лет тому назад: в эти дни праведный Иосиф с Преблагословенной Девой Марией идут к Вифлеему, потому что в это время была перепись, и им надлежало идти туда, т.к. они были из рода Давидова. Пастыри еще ни о чем не знали, они, как и в благословенную Рождественскую ночь, так и в эти ночи, предпоследние, просто, вероятно, исполняли свое дело, только, быть может, думая, мечтая, молясь о том, чтобы Господь послал долгожданное избавление народу Своему. Но зато, вот далеко далеко, на реках Вавилонских, там уже давно мудрецы востока – звездочеты, звездою научились кланяться Солнцу Правды и направили стопы свои в далекий далекий от них город Иерусалим. Нелегкое было путешествие! Это теперь легко ездить на аэропланах, да на автомобилях, а они задолго, вероятно, вышли и шли, ведомые чудесной звездой.

Печать E-mail

ИПЦ Греции: ушел на покой архиепископ Хризостом

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: ИПЦ Греции.

Синод ИПЦ Геции 27 декабря издал энциклику, которой известил о том, что митрополит Этнийский Хризостом (Калифорния, США), по состоянию здоровья ушел на покой. Также по состоянию здоровья ушел на покой епископ Портландский Сергий (Орегон, США). В связи с этим Синод постановил объединить две епархии в одну. Правящий архиерей объединенной епахии будет избран на заседании Синода 22 января 2015 года. Временно, с 1 января 2015 года окормление епархии порученно митрополиту Америки Димитрию.

Источник: http://www.hotca.org/pdf/Dioceses_Etna_Portland_English.pdf

Печать E-mail

РПЦЗ: Рождественская елка в приходе пророка Илии в Вологодской епархии (ФОТО)

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 09 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Рождественская елка в приходе св. пророка Божия Илии Вологодской епархии РПЦЗ

Печать E-mail

Рождество Христово в московских общинах РПЦЗ

Автор: иеромонах Амвросий. Дата публикации: 07 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Впервые после присоединения к РПЦЗ в московских общинах Рождества Пресвятой Богородицы и Святой Троицы иеромонахом Амвросием (Тимротом) были совершены праздничные Богослужения.

Печать E-mail

Митрополит Агафангел: Рождественское поздравление (ВИДЕО)

Автор: Митрополит Агафангел. Дата публикации: 07 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Рождество Христово, - самое главное событие. Это новая эра наступила в истории человечества. Мы ведем летоисчисление с этой даты и невозможно переоценить это событие. Об этом в Рождественском поздравлении заявил глава Русской Православной Церкви Заграницей, митрополит Агафангел.

Печать E-mail

Рождественское послание 1963 г. святителя Иоанна (Максимовича)

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

Рождественское послание 1963 г. святителя Иоанна (Максимовича)

«Слава в вышних Богу, и на земли 
мир, в человецех благоволение» (Лк.2:14). 

Печать E-mail

Рождественское послание Преосвященнейшаго Григория, епископа Сан-Паулского и Южно-Американского

Автор: протоиерей Евгений Корягин. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: РПЦЗ.

Велия благочестия Тайна, Бог явися во плоти!

Наконец ожидание ветхозаветных праведников о пришествии Мессии сбылось! Бог явился во плоти! Нужно было человечеству дойти до крайнего предела своего падения и сознание своей полной безпомощности, чтобы воплотился Сам Сын Божий для возвращения возможности общения с Богом.

Печать E-mail

Рождественское послание Преосвященнейшаго Софрония, архиепископа Санкт-Петербургского и Северо-Русского.

Автор: протоиерей Евгений Корягин. Дата публикации: 06 января 2015. Категория: РПЦЗ.

"Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!" —
такими словами пастухи приветствовали рождение на земле, в бедной пещере среди бессловесных животных, — Любви.  Смысл самого слова "любовь" заключает в себе познания Бога, люди Бога ведают (Лю - люди, бо - Бога, вь - ведают).

Печать E-mail

Воспоминания протоиерея Сергия Щукина

Автор: Сергей Зиновьев. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

МОЁ ПОСЕЩЕНИЕ СТАРЦА О НЕКТАРИЯ В 1918 Г.
Опубликовано "Русское возрождение ". Париж - Москва - Нью-Йорк, № 6, 1979.
I
Впервые я услышал о существовании оптинских старцев будучи студентом в Москве. Там я познакомился с молодежью из очень верующей и благочестивой семьи Д. из г. Козлова. Двое из братьев и две сестры учились в Москве, и один из братьев был моим однокурсником. От них я узнал, что все они — восемь братьев и сестер — были духовными детьми старца Анатолия Оптинского, почти ежегодно посещали его и ничего не делали без его благословения. Они мне очень советовали побывать в Оптиной пустыни, но обстановка студенческой жизни как-то всегда мешала мне осуществить эту поездку. Занятия в специальном техническом учебном заведении требовали очень много времени, а на каникулы я всегда уезжал или домой или на студенческую практику. И только после окончания курса, уже при большевиках, обстоятельства позволили мне попасть в Оптину.
Летом 1918 года, когда уже вся русская жизнь была потрясена до основания, предо мной — как и перед всей интеллигенцией — стал вопрос: что делать дальше ? Многие категорически отказывались поступать на службу в новые большевистские учреждения, рассчитывая на скорое падение их власти. Другие ждали иностранного вмешательства и выжидали. И когда частные и общественные учреждения закрывались, то безработные интеллигенты предпочитали торговать всяким старьем или жить на продажу своих вещей, чем идти на службу к большевикам. Наконец, наступил и для меня такой момент, когда учреждение, в котором я работал, должно было закрыться. Конечно, имея диплом инженера, я мог бы легко устроиться, но где именно ? Возможностей было много, мои товарищи и профессора звали меня в различные вновь открываемые советские учебные и научно-технические учреждения. Но меня как-то мало привлекало всё это, мне хотелось сохранить свою внутреннюю свободу и укреплять свою духовную жизнь, еще такую слабую и неустойчивую. Вот в эти-то дни я особенно начал думать о необходимости поехать в Оптину, чтобы посоветоваться со старцем.
Случилось так, что наше учреждение, объявив свою ликвидацию, предложило своим служащим явиться через три дня за расчетом. Чтобы использовать эти дни, я решил поехать в Оптину со своими знакомыми : это был Миша Д., студент московского университета, и его земляк, немолодой купец, которому в связи с революцией грозило полное разорение. Словом, все мы трое стояли на распутьи и не знали, как действовать дальше в наступившей революционной неразберихе. 

С большим трудом удалось нам попасть на товарный поезд, шедший в Калугу, потому что на пассажирские поезда невозможно было сесть. Чтобы иметь право посетить Оптину, надо было являться в городской исполком и получить пропуск — но на этом останавливаться не буду. К вечеру мы, наконец, добрались до монастыря и переночевали в монастырской гостинице. Там было всё еще по-старому, но посетителей, ввиду тревожного времени, было немного. В ските тогда жили два старца, Анатолий и Нектарий. Большинство приезжих стремилось к старшему — о. Анатолию, но мы почему-то решили обратиться к о. Нектарию. Войдя в скит, который находился вне монастыря, мы увидели садики и домики старцев, знакомые нам по книге Быкова "Тихие пристанища", а также по описанию скита в романе "Братья Карамазовы" Достоевского.
Каждый из нас, как, вероятно, и все прочие посетители Оптиной, нес в своей душе смятение, боль и неуверенность, порожденные первыми месяцами революции. Многие из них, подобно нашему старшему спутнику, искали ответа на главный вопрос: долго ли еще продержится советская власть ?.. И многие были уверены, что оптинские старцы это должны точно знать...
К сожалению, я в свое время не записал подробностей нашего посещения о. Нектария; я считал, что память моя и так сохранит эти незабываемые впечатления. Главное, конечно, сохранилось, но далеко не всё. Мы посещали монастырские службы, говели, но больше всего остались в душе впечатления от встречи со старцем. Мы вошли в приемную комнату старца в его домике. Нас было человек 10-12, мужчин разного звания. Через несколько минут ожидания из двери быстрыми и неслышными шагами вышел маленький, несколько сгорбленный старичек с небольшой седенькой бородкой, в епитрахили. Помолившись на образа, он благословил всех нас и начал подходить к каждому поочереди. Мы стояли цепочкой вдоль комнаты, а старец переходил от одного к другому и беседовал. Беседы были короткие, о. Нектарий редко с кем задерживался и, прерывая иногда длинные рассказы посетителя, спешил с ответом; ответы его были быстры и немногословны, после чего он сразу переходил к следующему в очереди.
Меня более всего поразила манера, с которой о. Нектарий беседовал со всеми : он подходил к собеседнику не глядя на него, становился около него несколько боком, в полоборота и наклонял к нему ухо, как будто плохо слыша или просто давая возможность говорившему не слишком громко излагать свои нужды. Слушая его, о. Нектарий смотрел куда-то вниз, но создавалось впечатление, что он слушает вас не ухом, а каким-то другим, внутренним органом восприятия; что ему, собственно, важны были не самые слова, а нечто другое, скрывающееся в вашей душе, что старец и старался уловить...
Когда о. Нектарий подошел ко мне, я начал как можно короче объяснять ему мое положение; но, как часто бывает в таких случаях, краткости и ясности у меня не получалось. Я попытался объясниться получше, но старец, уже как бы поняв меня, начал говорить сам. Как я уже упоминал, мои трудности заключались в том, какую выбрать службу и чем руководствоваться при этом. А о. Нектарий ответил мне, примерно, так (подлинных слов не помню, но смысл их таков) :
— Да, да, служите, конечно... вы, ведь, человек ученый. Но только не гонитесь за большим... а так, понемножку, полегоньку...
Вот и всё — и он перешел к следующему. На первых порах мне даже показалось, что я не получил никакого ответа на мои нужды; вернее, я ожидал от старца чего-то большего, чем эти простые слова... Но я вспомнил, что старцы очень часто отвечают не прямо, а иносказательно, заставляя вдумываться в истинный смысл ответа. Действительно, размышляя далее над его ответом, я вскоре убедился, что получил вполне ясный и определенный ответ на мои сомнения. А поняв это, я сразу почувствовал в душе необыкновенную легкость, радость и покой. Вся запутанность и противоречивость окружающей революционной обстановки перестала существовать, а мои личные проблемы стали просты и ясны. — Таковы же были и ощущения моих спутников. Оба они возвращались домой спокойными и укрепленными, хотя, в сущности, они получили тоже не тот ответ, которого искали. Старец, например, НИКОМУ НЕ ПОДАЛ НИ МАЛЕЙШЕЙ НАДЕЖДЫ НА ТО, что новая власть скоро кончится. Напротив, о. Нектарий многим говорил о необходимости терпения, молитвы, подготовки к еще большим испытаниям... Но тем не менее общее состояние у всех, возвращавшихся от него, было бодрое и радостное. Мы возвращались из Оптиной, чтобы попасть опять в хаос большевистской революции, но всё воспринималось нами совсем иначе. И мне вспоминались слова Евангелия : "Не бойся, малое стадо!"...
Такое впечатление от беседы со старцем еще более укрепилось во мне после возвращения в Москву и осталось прочно вошедшим в мою жизнь. Вся моя последующая жизнь послужила непрерывным доказательством мудрости совета о. Нектария. А то, что случилось со мною после возвращения в Москву, еще больше раскрыло мне всё значение моей поездки в Оптину. Вот почему обо всем этом необходимо рассказать подробнее.
II
1-го сентября 1918 года мы приехали в Москву и я расстался со своими спутниками. Они поехали к себе в Тверскую губернию, а я отправился домой, чтобы к 12-ти часам быть в своем учреждении для получения расчета. Но, чтобы понять дальнейшее, надо остановиться и пояснить, какова была политическая обстановка в Москве в эти дни.
Боясь нападения на Петербург, советское правительство летом этого года переехало в Москву. Но и в Москве было неспокойно. В августе месяце начался ряд антибольшевистских выступлений: восстание под Москвой так наз. "левых эсеров", убийство бомбой германского посла графа Мирбаха (которому приписывали большое влияние на политику большевиков), наконец, покушение на Ленина, произведенное Каплан. Озлобленные большевики в ответ на это объявили "красный террор" : в Москве и провинции свирепствовала В.Ч.К., всюду шли аресты, облавы и расстрелы, тюрьмы и управления чрезвычаек были переполнены. В эти-то страшные дни мне пришлось со всеми своими сослуживцами угодить в знаменитую Лубянку — во внутреннюю тюрьму В.Ч.К. Произошло всё очень просто. Когда мы собрались в своем учреждении для получения расчета, вдруг оказалось, что весь дом окружен чекистами — это значило, что мы попали в облаву. Всех нас, человек около 80-ти, согнали в одну залу и стали обыскивать и отбирать документы. Затем партиями погрузили на открытые грузовики и под конвоем через всю Москву отвезли на Лубянку. Там нас перерегистрировали вновь и распределили по камерам. Всю ночь внизу во дворе трещали моторы, приезжали и уезжали машины и поступали новые партии арестованных...
Не буду описывать подробно те шесть дней, которые я провел на Лубянке. Скажу лишь, что население нашей камеры ежедневно менялось: одних освобождали, других уводили на расстрел, третьих — нуждавшихся в следствии — переводили в Бутырскую тюрьму, чтобы освободить место для вновь прибывавших. Следует отметить, что в те времена суд В.Ч.К. был хотя и не "милостивый", но скорый, арестованных редко держали долго и часто отпускали без всяких последствий... Среди пестрого населения нашей камеры господствовало, конечно, подавленное, тяжелое настроение. Одни, замешанные в чем-либо, молчали, замкнувшись в себе. Другие, попавшие случайно, надоедали всем своими доказательствами, что они ни в чем не виноваты. Третьи, также не чувствовавшие за собой вины, сильно волновались за себя и за своих близких. Среди арестованных были кадровые офицеры, интеллигенты, купцы, духовные лица, члены большевистской партии, иностранцы и даже один еврейский мальчик 13-и лет, арестованный за появление на улице позже установленного часа. Но сам я был среди них, кажется, единственным, кто спокойно переносил и внезапный арест, и всю гнетущую обстановку Лубянки. Тот духовный мир, который я вынес из Оптиной, хранил меня от страха и я совсем не волновался; гораздо больше волновались за меня мои друзья, оставшиеся на свободе. Я же был уверен, что всё кончится для меня вполне благополучно.
Среди сидевших со мною мне особенно запомнились два епископа, еще довольно молодых, без единой седины в волосах. К сожалению, их имена я забыл. Они оба были в весьма тяжелом состоянии и больше молчали. Я несколько раз пытался заговорить с ними, рассказывал им, что сам только что вернулся из Оптиной, про свои впечатления там, но они были очень неразговорчивы. Потом я уже понял, что я им мог показаться слишком странным своим спокойствием и откровенными разговорами, так что они могли даже подумать, что я специально к ним подослан... Дня через два их вызвали ночью на допрос — и больше они не вернулись. На следующий день в камеру явился дежурный за их "вещами" — на нарах лежали их верхние рясы. Это означало, что они были расстреляны в эту ночь. Такие случаи происходили у нас каждую ночь, так как особых камер для "смертников" тогда еще не было.
Меня дважды вызывали на ночной допрос.
Следователем был совсем молодой и интеллигентный человек; потом я узнал, что это был один из начинающих поэтов-футуристов тех годов. Он со скучающим видом изучал мою записную книжку и расспрашивал о всех, чьи адреса там имелись; но больше всего он интересовался моими политическими убеждениями и тем, с какими политическими организациями я был связан. Я же утверждал, что никогда не имел никаких связей с партиями, а имел знакомства только в научных и церковных кругах. Об этом в те первые годы революции еще можно было говорить открыто, так как церковные крути еще не рассматривались, как контр-революционеры. Но через два-три года этот взгляд изменился, все церковные деятели начали преследоваться.
Ввиду переполнения В.Ч.К., меня вскоре перевели в Бутырскую тюрьму, где я пробыл дней десять. Она была также переполнена, в каждой камере было вдвое больше нормы. Кормили гораздо хуже, чем на Лубянке, почему люди, не получавшие передач, через несколько месяцев едва ходили. Тут я стал получать передачи от моих друзей и, между прочим, в первой же передаче получил от них книгу Нового Завета, которую пропустили без задержек. Впоследствии и эта льгота, принятая во всех странах, была отменена.
Когда меня снова перевезли на Лубянку, мне объявили, что я освобождаюсь. На следующий день я получил документы, отобранные вещи — часы, перочинный нож и прочее, и пропуск для выхода из здания ВЧК. С чувством облегчения и благодарности Богу я вышел на Малую Лубянку.
Светило сентябрьское солнце, притихшая и плохо убранная Москва ожидала тяжелой голодной зимы. Сидевшие со мной передали мне ряд адресов для посещения их родственников. Но один из моих сослуживцев просидел еще два месяца в Бутырках, хотя все другие наши служащие были выпущены. Наконец, уже в ноябре его выпустили, оказалось, что его имя пропустили в списке освобождаемых...
III
Мои воспоминания не были бы закончены, если бы я не сказал о том, как я осуществил на деле совет о. Нектария. Из практики старчества известно, что совет старца должен быть обязательно выполнен, иначе вас постигнут всякие несчастия. Но если вы следуете совету старца, то Бог помогает вам и как бы "всё содействует ко благу". Всё это я испытал на опыте своей жизни.
Вскоре после освобождения я поступил на службу. Но, помня слова старца, я взял себе самое скромное и ничего не обещающее место секретаря при техническом совете одного из "главков" ВСНХ ). Главное преимущество этого места состояло в том, что главк помещался на той же улице, где я жил. Однако многие мои сотоварищи-инженеры и знакомые были весьма изумлены моим выбором, считая, что я мог устроиться гораздо лучше. Но уж всегда так бывает, что Божьи пути по человеческому рассуждению кажутся по крайней мере "странными". Но как только наступила суровая зима, так сейчас же выяснились все преимущества моего выбора. Как только выпал снег, трамвайное движение прекратилось на всю зиму : некому было расчищать пути. Люди, служившие в разных комиссариатах в центре Москвы, вынуждены были тратить уйму сил и времени на хождение. Еще хуже было тем, кто имел две службы и с утра до вечера делал длинные концы пешком. — Но еще более я выиграл в чисто духовном отношении. Мои несложные секретарские обязанности не были утомительны, а потому у меня оставалось сравнительно много времени и сил, которые я вкладывал в церковную жизнь. А в этот год, благодаря мудрому руководству Святейшего Патриарха Тихона, церковная жизнь в Москве чрезвычайно оживилась. Москва покрылась сетью братств, кружков и союзов, так как Патриарх отменил границы приходов и разрешил образование междуприходских братств. К деятельности этих братств, руководимых наиболее ревностными пастырями, были широко привлечены и миряне: они пели, читали на клиросе, проводили беседы и даже выступали с проповедями. По вечерам совершались акафисты с общенародным пением и беседами после них. Для детей, лишенных уроков Закона Божия, устраивались беседы с туманными картинами из Священной истории, молодежь собиралась отдельно и занималась изучением церковного устава, Евангелия, и т. п. Я принимал близкое участие в Братстве Святителя Алексия Митрополита Московского, во главе которого стоял прот. Роман Медведь, бывший настоятель Севастопольского собора. К братству были приписаны еще несколько приходских церквей в разных концах Москвы, где вели работу члены братства. В самом храме братства ежедневно совершалась ранняя литургия и члены могли посещать ее еще до своей службы. Три раза в неделю по вечерам были вечерние богослужения с беседами, а члены братства старались ежемесячно приступать к Св. Причастию и активно участвовали в работе.
Благодаря моей незагруженности служебными обязанностями, я имел возможность посвящать свои силы работе в братстве, а потому это время принесло мне громадную духовную пользу; здесь я окреп духовно и начал жить в ограде Православной Церкви. Тогда же было положено и начало моей проповеднической деятельности, особенно после того, как в 1919 году Святейший Патриарх Тихон посвятил нас, троих членов братства в чтецов, с наименованием нас "БЛАГОВЕСТНИКАМИ "; такие "благовестники" появились тогда во многих братствах и выступали с проповедями с церковного амвона.
Так, исполняя совет о. Нектария, я получил возможность закрепить свою связь с Православной Церковью и получить весьма ценную подготовку к моей дальнейшей миссионерской работе. И во всей моей последующей жизни в Советском Союзе его слова всегда сбывались : как только я начинал подниматься по служебной лестнице, так вскоре у меня появлялись неприятности и осложнения; когда же я довольствовался малым, то жизнь текла более спокойно. Впрочем, это уже особая тема, на которой здесь останавливаться не буду.
IV
В заключение коснусь еще вкратце той дальнейшей духовной связи, которая совсем неожиданно установилась у меня с о. Нектарием и продолжалась до самой его кончины. Хотя моя первая и последняя встреча с ним уже связала меня невидимыми узами со старцем, но по воле Божией он до конца не оставил меня своими молитвами.
В 1920 году я уехал из Москвы на родину, на Северный Кавказ, где жил всё время. Почти тогда же уехала в Тульскую губернию одна из участниц нашего братства, г-жа Т., дочь священника, вскоре принявшая тайное иночество. Проживая недалеко от Оптиной пустыни, она сделалась духовной дочерью о. Нектария и часто его посещала. Когда же монастырь закрыли, она не перестала посещать старца в тех местах, где он потом проживал. Мы изредка переписывались и в ее письмах я всегда получал от о. Нектария благословения. Зная, как я почитаю о. Нектария, она сообщала мне, что он молится за меня и мою семью, а иногда рисковала пересылать мне от него иконки или листки поучений. Таким образом, я еще в течение почти восьми лет продолжал ощущать благодатную поддержку старца и чувствовал в своей жизни охраняющее действие его молитвы. В 1928 году Т. сообщила мне о смерти этого последнего оптинского старца.

Источник.

Печать E-mail

Синодик РПЦЗ протоиерей Сергий Щукин 23/5 декабря

Автор: Сергей Зиновьев. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Синодик РПЦЗ.

Протоиерей Сергий Щукин
(Щукин Сергей Сергеевич)
(1891 - 1977)  
Родился в 1891 г. в г. Ростов-на-Дону в семье инженера-железнодорожника. Учился в специализированном московском техническом учебном заведении. В 1918 г. получил диплом инженера-химика. Активный участник московского, а затем ростовского отделения Российского студенческого христианского движения. В 1934 г. был арестован органами НКВД за религиозную деятельность. Приговорен тройкой к пяти годам заключения по ст. 58, п. 10 (контрреволюционная агитация). Ссылку провел в Ухто-Печерских лагерях в Коми. В 1943 г. эвакуировался на Запад. В 1946 г. рукоположен епископом Нафанаилом (Львовым) в сан иерея на Благовещение в барачном храме св. Прокопия Устюжского в г. Гамбург (Германия). Жил и служил в лагере для перемещенных лиц Фишбек под Гамбургом (Германия) в юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). С 1949 г. служил в г. Брадфорд (Йоркшир, Англия). В 1952 г. переехал в г. Торонто (пров. Онтарио, Канада). Протоиерей. Служил вторым священником в Торонто. Активно работал с молодежью, организовал приходскую школу, Владимирский кружок для старшей молодежи. С 1966 г. до своей кончины был настоятелем Свято-Троицкого храма в г. Виндзор (Канада). Митрофорный протоиерей (1976). Скончался 5-го января 1977 года.
Похоронен на кладбище Свято-Троицкого монастыря в г. Джорданвилль (США).

Печать E-mail

Жизнеописание архиепископа Леонтия Чилийского. Часть I

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.

А.В. Псарев
АРХИЕПИСКОП ЛЕОНТИЙ ЧИЛИЙСКИЙ (1904 - 1971 гг.)
Материалы к жизнеописанию архипастыря гонимой Церкви Российской
К 25-летию со дня кончины (в 1996 г - ред.).

Наша Русская Православная Церковь Заграницей может имеет те или иные недостатки, но "ее доктрина правильна", и мы должны охранять и защищать эту доктрину. Но не нужно думать, что нашей Церкви грозят только внешние опасности: враги всюду, и внутри и снаружи, но их легко "распознавать сердцем".

Архиепископ Леонтий Чилийский

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие автора к публикации в "Русском Иноке"
От составителя
Становление
В Петербурге
30-е годы на Украине
Архиерей Украинской Автономной Церкви
В Русской Зарубежной Церкви
Парагвай
Чили
Борьба за истинное Православие
Аргентина
После смерти
Послесловие составителя
Приложения
Примечания
Благодарность

"Я был против всякого обновленчества,
самосвятства, модернизма в Церкви" 
(из письма архиеп. Леонтия, 1963 г.)

Предисловие автора к публикации в "Русском Иноке"

Жизнеописание Архиепископа Леонтия Чилийского было составлено в качестве дипломной работы во исполнение части требований для присуждения степени бакалавра богословия Свято-Троицкой Духовной Семинарии, Джорданвилль, Н.Й. Эта работа была опубликована в журнале "Православная жизнь" (Джорданвилль, США), Март- Май 1996 года. 

Спустя восемь лет по издании автор видит ряд упущений:
В этой работе смешались два жанра - агиографический и исторический, что не могло не отразиться на ней негативно. Источники не достаточно критически использованы. Автор берет на себя роль адвоката, вместо того чтобы сколь возможно объективно восстановить исторические события. Также имеют место чисто фактологические ошибки.

С учетом всего вышесказанного составитель надеется в ближайшее время приступить к подготовке расширенного издания биографии Архиепископа Леонтия и будет благодарен за любые критические замечания по данной теме.

Автор не имел возможности ознакомиться с данной публикацией на нтернет-узле "Русского инока", но благодарит редакцию за ее подготовку и размещение.

От составителя

В настоящем году исполняется 25 лет со дня кончины архиепископа Леонтия Чилийского, однако жизнеописание владыки так и не составлено, а те, кто знал его, уходят из сего дольняго мира. Посему надеюсь, что эта биография, составленная человеком, лично не знавшим владыку, быть может, подвигнет тех, кто помнит его, явит миру, подобно светильнику из под спуда, сбереженную о нем память.

Становление

Владыка Леонтий, в миру Василий, родился 6 августа 1904 г.1 в Киеве, на Подоле, в православной семье Константина Константиновича и Анны Николаевны Филиппович. Есть предположение, что свят. Афанасий Брестский, мученически убиенный католиками в XVи в., является отдаленным родственником владыки Леонтия по отцу2.
Константин Константинович был уроженец г. Могилева, где его родители имели свой дом, а мать Анны Николаевны происходила из Чернобыльского уезда, Киевской губернии, ее родители были обедневшие помещики. Когда Василию было 9 лет, умер его дядя, брат матери, Владимир, который был глубоко православным человеком, ведшим подвижнический образ жизни. Это первое детское горе навсегда осталось в памяти мальчика.
Отец служил в Киевской контрольной палате, на Токаревской улице, и там же находилась квартира, где проживала семья. В 1913 г. отец получил назначение по службе в Екатеринослав, куда переехала вся семья.
До переезда Василий посещал Киевское городское училище. В те годы у Василия стал пробуждаться особый интерес к храму Божиему, монастырским службам. "Я не знал никаких игр со сверстниками. Если меня и водили иногда в Николаевский и другие парки, мне было скучно и тоскливо на душе, и я старался из6егать их, а в храме себя чувствовал необыкновенно радостно и хорошо"3. Тогда же Василий проникся благоговением к святительскому сану. В то время в Киеве служил епископ Никодим Чигиринский, и Василий был счастлив, если мог хотя бы издали увидеть его.
В Екатеринославе, внимая настоятельной просьбе сына, родители отдали его для продолжения образования в городское Духовное училище. Желающих учиться в этом училище было больше, чем вакантных мест, поэтому родителям посоветовали готовить Василия к поступлению сразу во II-ой класс. Во время подготовительных занятий со смотрителем училища, выяснилось, что у Василия прекрасный голос, и его направили к регенту архиерейского хора. После испытания Василий был зачислен в хористы, исполатчиком, и ему было положено маленькое жалование. По милости Божией Василий обладал абсолютным слухом и особенной музыкальной памятью, его голос - высокое сопрано - отмечали все, кому доводилось молиться за богослужениями, совершаемыми владыкой Леонтием. В 1915 г. Василий был принят во 2-ой класс Екатеринославского духовного училища, притом на казенный счет, ввиду того, что он состоял певчим архиерейского хора. Вероятно, в Екатеринославе Василию впервые довелось увидеть прибывшего сюда для участия в архиерейской хиротонии4, архиепископа Таврического Димитрия (кн. Абашидзе, † 1943 г.), бывшего впоследствии до самой своей смерти духовником владыки Леонтия. Здесь же он познакомился с архиепископом Пахомием Черниговским († 1937 г.), "не мало внесшим в его душу добра и любви к нашему великому писателю и удивительному знатоку человеческой души - Ф.М. Достоевскому"5, с этим архиереем впоследствии также много было связано в жизни владыки Леонтия.
В Екатеринославе Василий сподобился видеть св. Царя-мученика Николая - "какая-то необыкновенная пасхальная радость волновала мою душу в этот незабвенный день" - напишет владыка Леонтий спустя несколько десятков лет6.
Казалось бы, что в Екатеринославе жизнь, несмотря на войну, шла своим заведенным ходом, но Российская империя была на пороге своего крушения - "гроза с мрачной тучей лихолетья все ближе и ближе надвигалась на нашу некогда поистине благодатную, великую страну. Впервые смятение объяло мою детскую душу, когда я однажды за воскресной литургией в Крестовоздвиженском храме услышал, что вместо имени государя императора Николая II стали возносить имя великого князя Михаила Александровича, а по прошествии нескольких дней и это имя опустили и стали поминать пресловутое Временное правительство. И с каждым днем все шло под откос на несчастье и гибель России"7. Последствия начавшейся катастрофы не замедлили сказаться в жизни каждого российского гражданина - архиерейский хор, за неимением средств, был расформирован. В это время родитель Василия - Константин Константинович - получил на службе указание переехать в Киев, куда и вернулась вся семья и поселилась на Ново-Караваевской улице, в д. №16. В Киеве Василию удалось прослушать курс лекций в 4-м классе Киево-Софийского духовного училища. Вскоре училище и духовная семинарии были закрыты. Малороссия была объята пламенем гражданской войны. Киев переходил из рук в руки, семья Василия это особенно ощущала: рядом с их домом рвались снаряды и полыхали пожары, т.к. неподалеку находился вокзал, за который велись бои. В период, когда город был освобожден Добровольческой армией, Василию довелось быть в кафедральном соборе за службой, возглавленной Киевским митрополитом Антонием (Храповицким)8.
"При занятии поляками г. Киева в 1920 г., когда раскрылись все подвалы "Чрезвычайки" на Екатерининской, Левашевской улицах и других местах, а также тюрьмы, сколько тогда сотен замученных тел было свезено в анатомический театр. Мы искали своих знакомых, и я никогда не забуду громадных комнат, в которых ярусами лежали мертвые тела"9.
Продолжать образование в духовном учебном заведении Василий не мог - они были закрыты. Как раз в это время, когда перед ним стоял вопрос, что делать дальше, отец ушел из семьи и, получив новое служебное назначение, уехал в Одессу. Анна Николаевна осталась одна с 4-мя детьми: Василий 16-ти лет, Александр 14 лет, Виктор 8 лет и Антонина 2 лет. Анне Николаевне вдвоем со старшим сыном пришлось содержать семью. "Тяжелые для нас наступили дни. Без средств, в дни лихолетья беспросветного, надо было как-то отыскивать средства к существованию. Ничем в те дни постоянным, определенным нельзя было заняться, т.к. частые смены то тех, то иных властей не давали возможности нормально всем жить. Все жили одним днем. В городе начал ощущаться голод, зимой - недостаток топлива... Не раз бывал зрителем, как зимой с крыш поездов снимали замерзших людей. Приходилось мне на маленьких салазках часто с братом ездить за город за дровами, а также по деревням менять носильные вещи и все, что осталось от прежнего уюта... Бывало, пойдешь в холодную пору искать чего-нибудь из съестного, взяв из дому последние вещи, дома оставляешь озябшую мать с малышами, зная, что они остались почти что ни с чем. Находишься по селу, намерзнешь, где-нибудь у доброго крестьянина заночуешь, чтобы с рассветом выйти в обратный путь. Ночь кажется длинная. Не спится. Так и чувствуешь, что призрак голода витает над нашей семьей, а спасения ждать неоткуда. От людей, кроме бессердечия, или, в лучшем случае, равнодушия, ничего другого не жди. Наплачешься вволю и заснешь.."10. Анна Николаевна начала печь пирожки и продавать их на вокзале. В то время обездоленные люди, как и теперь в России 90-х гг., старались с помощью различных немудреных промыслов добывать себе средства для существования. Так семья питалась в течение двух лет. Когда Анна Николаевна отлучалась из дома, то обязанности по хозяйству лежали на Василии, и наоборот. Приходилось Анне Николаевне иногда ездить к своей родной сестре, Елене Николаевне, на станцию Бровки (прибл. 20 км от Киева), в село Вербово. "Та жила в достатке, но муж ее был мало отзывчив, и тетя вынуждена была, скорбя терпеть, не имея возможности откликнуться на наше горе. Но все же какую-то помощь удавалось получить... Однажды мама, - пишет владыка в своем дневнике10, - простилась со всеми нами и за 2 часа до отправления поезда ушла на вокзал, чтобы выехать 7 часовым одесским поездом. Через час после ухода мамы я почувствовать необыкновенную тоску на сердце. Оно меня неумолчно стало побуждать: верни во что бы то ни стало маму. Я вынужден был пойти на вокзал, разыскать в поезде мать и умолить ее, удивленную таким моим поступком, вернуться с билетом в руках домой. На следующий день мы узнали, что недалеко от станции Бровки весь состав пошел под откос и почти все ехавшие погибли. В то время крушения поездов были обычным явлением. Другой раз мама ехала по тому же направлению, и в дороге вдруг на одной из станций военные власти приказали освободить несколько вагонов. Маме пришлось с другими пассажирами сойти и через несколько часов сесть в товарный вагон. Основной же состав, не успев выйти со станции Фастов, пошел под откос, и много было раненых и убитых. Я же, узнав о крушении этого поезда и зная, что мама в нем поехала, был вне себя от отчаяния. Пошел в железнодорожный морг и действительно видел не один десяток убитых, а также еще немало не выгруженных в товарных вагонах... Так мы жили и благодарили Господа, что живем все вместе и семья вся при маме-труженице, а отцом мы были забыты. Несмотря на скудность, все же к Рождеству Христову покупали для младших детей елочку и всегда справляли традиционный ужин с неизменной кутьей и узваром на сене под святыми образами".
Продолжить обучение в духовном учебном заведении было невозможно, а о светской будущности, например, оперного певца, что вполне позволял его замечательный голос, Василий не желал и думать. Он уже встал на другой путь, приводящий узкими стезями в Царство Небесное - "Видя непрочность семейного счастья, и кругом горе и скорбь, я в душе всегда носил заветную мечту, как бы пойти по пути иноческому. Но пламенная любовь к матери и сыновний долг как старшего в семье помощника не давали мне возможности осуществить свою заветную цель". В то время встать на иноческий путь значило добровольно принять на себя крест мученичества и исповедничества.
Наступил Великий пост 1922 г. Желая достать ко светлому дню Христова Воскресения немного муки, Анна Николаевна поехала к дяде на ст. Бородянку, на хутор (Ольково - неразборчиво - сост.), вернулась она через неделю с мукой, но слегла, т.к. в поездке заболела. Врач советовал лечь в больницу, но они в то время не отапливались, да и уход был скверный, потому Анна Николаевна осталась дома. Через две недели появилась опухоль - паратиф, поблизости не было никого, могущего оказать медицинскую помощь. В ночь с 3-е на 4-е марта, в первый час ночи, Анна Николаевна отошла. Вечером того дня Василий слышал, как мама говорила навестившей ее знакомой: "Я за Васю не боюсь. Я знаю, что он уйдет в монахи, я скорблю за этих остальных. Что с ними будет без меня?!"
Великое и неутешное горе объяло Василия и младших братьев, оставшихся теперь всецело на его попечении. Мир безучастно взирал на постигшую их беду, да и какой дом миновала беда в те годы? Правда, нашлись добрые люди, которые помогли в хлопотах для погребения. "Как я мог пережить те дни, я сам теперь удивляюсь - пишет владыка, - Ведь в ее лице я потерял и мать, и верного друга, который влагал в мое сердце и душу в течение всей своей нерадостной жизни одно только добро и подвиг... Пришлось что возможно было продать, чтобы оплатить погребение, гроб, лошадей и прочее необходимое, к тому же кто-то, воспользовавшись несчастьем, похитил все белье и мамины вещи, так что мы остались почти что нищие. Отпевание совершил иерей Бутвиненко, но впоследствии выяснилось, что он уклонился в самосвятское движение "липковщину", и поэтому позже пришлось совершить уже настоящее отпевание. На погребение, проходившее под громогласный детский плач, собралась небольшая группка сочувствующих соседей, падал снег, погода была пасмурная, похоронная"... Анна Николаевна скончалась 39-ти лет.
Вернуться на квартиру, где все было связано с мамой, Василий не мог, его вместе с братьями приютили соседи, до приезда из Одессы отца, которому была послана телеграмма о случившемся.
Отец забрал всех детей в Одессу, куда они приехали перед страстной седмицей 1922 г. Жил он в дорогой, хорошо обставленной квартире, но, к сожалению, не церковной жизнью, его окружение - люди неискренние, фальшивые, тяготили Василия, и он, видя, что братья уже могут обойтись без него, просил отца отпустить его в Киев, в монастырь. На что получил категорический отказ. Но по милости Божией, железнодорожное начальство снова перевело отца на службу в Киев, куда они прибыли перед Рождеством 1922 г.
В январе 1923 г. Василий посетил епископа Алексея Звенигородского, который возглавлял пастырские курсы, но оказалось, что они закрыты, и епископ посоветовал Василию встретиться с воспитанниками еще существовавшей Киевской духовной академии, ректором которой являлся прот. Александр Глаголев. Учащиеся из монашествующих жили в самой лавре, куда и направился Василий. В те годы, когда избрать путь священства значило избрать путь мученичества, когда случалось, что епископы и священники поддавались врагу, старавшемуся не только снаружи, но и изнутри разрушать Церковь, и вступали в "живую церковь" или просто уходили в мир, юный Василий пришел в Киево-Печерскую лавру. В то время там было около 400 человек братии вместе с послушниками, которых было человек 50, все, главным образом, пожилые и старики, да человек 50 иеромонахов по приходам и на селах. (Перед революцией в лавре было 1500 насельников - 500 человек монашествующие, остальные послушники). В те годы лавра из-за обстоятельств времени перешла от устава общежительного на устав своекоштный, что повлекло за собой упадок иноческой жизни: дисциплины и аскетического духа. С этим старался бороться архим. Гермоген, создавший Братство преп. Феодора Студита, ставившее своей целью духовное укрепление иночества.
"В Лаврском дворе было почти пусто - вспоминает владыка Леонтий. - На середине двора со мной поравнялся какой-то сравнительно молодой человек в семинарской шинели, в золотых очках и удивительно добрым лицом. Я и обратился к нему. - Не знает ли он, куда мне можно обратиться и к кому, чтобы возобновить свое богословское образование и стать священником, но не женатым. - А почему бы вам не поступить в монастырь? - заметил мне повстречавшийся. Я ответил, что, не имея возможности вносить вклад в монастырь, а также видя, что монастыри закрываются и гонимы, я не знаю, осуществимо ли это теперь. Он мне ответил: "Еще вполне осуществимо, если пожелаете, вас примут без всякого вклада, а то, что монастыри гонимы и Церковь Христова вступила в полосу гонений, пусть вас это не смущает. Именно ценнее в очах Божиих, когда в это время, а не во дни благоденствия, люди отдают себя на служение Господу Богу. Хотите ли, я вас познакомлю с заместителем наместника лавры, о. архимандритом Гермогеном? (Наместник, архим. Климент, был болен, впоследствии он, живя в Харькове, вместе с епископом Павлом /Кратировым/ и другими видными пастырями отошел от митроп. Сергия). Он сейчас кончает панихиду в Великой церкви по убиенному митрополиту Владимиру, которому сегодня 5-я годовщина мученической кончины"".
Итак, Василий согласился встретиться с о. Гермогеном (Голубевым), впоследствии, пожалуй, единственным открытым борцом за правду из архиереев МП советского периода, принявшим монашеский постриг под влиянием митрополита Антония (Храповицкого) от рук священномученика Феодора (Поздеевского) и рукоположенным в иеромонахи свят. Тихоном Московским. Лаврский послушник, студент IV курса академии Иван Петрович Михайловский - так звали повстречавшегося Василию молодого человека - посоветовал ему, чтобы при этой встрече, когда о. Гермоген будет говорить Василию - Вы, может быть, на всю жизнь останетесь простым монахом, тот соглашался - "он любит людей испытывать". Приняв Василия в присутствии Ивана Петровича, о. Гермоген объяснил всю трудность иноческого пути, особенно, в настоящее время. Заметил ему и то, что Василий может на всю жизнь остаться простым чернецом. Подготовленный заранее Василий, отвечал не смущаясь (впоследствии о. Гермоген отечески журил Василия и его инструктора, когда те открыли ему о своей подготовке). В заключение Василию было сказано явиться в лавру на 2-й неделе Великого поста, чтобы присмотреться к иноческой жизни. О. Гермоген произвел на Василия впечатление человека очень строгого и сурового аскета. "Он был так худ, - пишет владыка Леонтий в своем дневнике, - что, казалось, одна кожа держит его кости. Это был как бы скелет. Но глаза необыкновенно пронзительные и как бы прямо заглядывают в твою душу, видя ее насквозь". Трогательную память о нем владыка Леонтий сохранил на всю жизнь.
Отцу Василий сказал, что ходил в лавру, и что он собирается поступить в Духовную монашескую школу, подробно не объясняя всего. В неделю Ваий о. Гермоген сказал Василию, уже проведшему в лавре две недели, что если он имеет твердое намерение, то может быть принят послушником. "Конечно, я с радостью согласился. Дома же я сказал, что мне далеко ходить учиться и я могу жить в лавре"11.
На Страстной седмице о. Гермогена арестовали. Будучи предупрежден заранее о готовящемся аресте, он решил ожидать его, предавая себя в руци Божии. Отдавая распоряжения на время своего отсутствия, о. Гермоген сказал Ивану Петровичу, чтобы тот сохранил Василия и не покидал его своим попечением. В ночь на Великий четверг, вместе с о. Гермогеном арестовали ряд видных церковных деятелей.
Не радостно было братии встречать Св. Пасху без о. Гермогена. Светлая заутреня была отслужена соборне. Чудно пели иноки в алтаре и на клиросе. "Только на небе, очевидно, можно услышать праведным душам такое дивное пение" - записал в своем дневнике владыка Леонтий. После ареста о. Гермогена, Василий перешел на послушание помощника библиотекаря лавры. Лаврская библиотека в то время являлась огромным книгохранилищем, содержащим не только книги, но и рукописи, фолианты, например, написанные рукой свят. Димитрия Ростовского. Нес Василий Константинович и послушание певчего, он прекрасно пел и мог вести свою партию, петь вторым, у него была замечательная память, ему стоило раз-два прослушать, как наизусть все пел, поэтому плохо изучал ноты12.
Победившая советская власть с рвением принялась строить свой "новый мир" на месте святой Руси. Вначале в лавру были переселены инвалиды - ветераны красной армии, отличившиеся своими заслугами перед новой властью. "С водворением их, - пишет владыка Леонтий, - насельники лавры навсегда распростились с монастырским уставом и бытом. По учрежденному свыше плану делалось все, чтобы отравлять жизнь насельников лавры и ее благочестивых посетителей. Как правило, под праздники стали во дворе лавры, около Великой соборной церкви, во время богослужений, устраивать кинематограф с оркестром или же разные спортивные состязания на краденых церковных коврах". Отобраны были гостиницы, чтобы богомольцам негде было останавливаться во дни великих праздников. В летнюю пору, когда множество людей стекалось в лавру, власти отключали воду. Через святые лаврские врата - главные в монастыре - даже император российский из уважения к святыне земли русской никогда не проезжал, теперь же через них нарочно проходили грузовые машины.
1923 год. Киево-Печерская лавра была формально передана живоцерковникам и на половину занята безбожниками. В Киеве распространяется самосвятское украинское движение. В мае того года в лавру прибыл высланный из Крыма архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий. Он принял схиму с именем Антоний, и местом жительства избрал Китаевскую пустынь, принадлежащую Киево-Печерской лавре и отстоявшую от нее в 9 км. Там, на поле рядом с обителью, был похоронен блаженный инок Феофил, большевики уничтожили его памятник.
Владыка Леонтий вспоминал, что бывший Таврический архиепископ Антоний, почитаемый в Киеве как великий подвижник, молитвенник и духоносный старец, был тот самый инспектор, который в свою бытность в Грузии исключил из семинарии Иосифа Джугашвили13.
За духовными советами к владыке Антонию стекались православные из России, Украины, Белоруссии, Грузии; у него окормлялись многие, особенно монашествующие. "Жил он не для себя - пишет владыка Леонтий в своих воспоминаниях14, - а для Бога, для Церкви и для людей. Ни один православный епископ, и даже некоторые из обновленцев, впоследствии принесших покаяние, не проезжали мимо его скромного жилища, чтобы не зайти для духовной беседы. У него я познакомился с митрополитом Одесским Анатолием (Грисюком), архиеп. Черниговским Пахомием, епископом Рыльским Павлином (Крошечкиным), архиепископом Ростовским Арсением (Смолянцом), Глуховским епископом Дамаскиным (Цедриком), архиепископом Бакинским Павлом, епископом Ташкентским Лукой (Войно-Ясенецким), епископом Мануилом (Лемешевским), епископом Ананьевским Парфением (Брянских)". Последний вскоре после выхода из Киевской тюрьмы жил немного в лавре у бр. Василия, а затем он отвел его к владыке Антонию.
В конце ноября 1924 г. в Киев вернулся о. Гермоген, он находился в ссылке в Краснококшайске (ныне Йошкар-Ола) вместе с замечательным киевским пастырем - исповедником иереем Анатолием Жураковским, впоследствии отстаивавшем в Киеве церковную позицию митрополита Иосифа (Петровых).
Будучи юным, незаметным послушником, брат Василий исполнял ответственное послушание - доставлять определенным заключенным средства к существованию, собранные большей частью благочестивыми женщинами. Пока было открыто подворье лавры в Петрограде, т.е. до 1932 г., эти средства собирались там и составляли строго засекреченный фонд, благодаря коему бр. Василий мог посещать ссыльных и опальных в глазах коммунистов духовных лиц, наблюдая церковную жизнь по всей России. В то время такое служение в темницах сущим несли многие церковные люди. "Было время, когда я был посредником между добрыми людьми, оказывавшими помощь, и заключенным духовенством, а когда я стал священником, и мне добрые люди везде и всегда оказывали такую же помощь, - в тюрьме, на принудительных работах, в условиях подпольного существования. Благодаря этому, я всегда имел возможность помогать своим соузникам и тем, кто меня скрывал и терпел нужду"15 - отвечает владыка на вопрос: как он уцелел в годы лихолетья?
О. Гермоген посылал Василия посещать заключенных в тюрьмах, а когда он стал иеромонахом, - замещать в служении на приходах арестованных священнослужителей. Во многих святых местах поруганной Руси побывал тогда владыка Леонтий. Многие материалы, использованные прот. Михаилом Польским в его посвященном "Новым мученикам Российским" труде, были присланы владыкой Леонтием: сообщения о епископах-мучениках Парфении (Брянских), Аркадии (Остальском), Максиме (Руберовском), митрополите Константине, архиепископе Пахомии и других епископах и исповедниках Украинского экзархата и разных областей16.
В те годы о. Леонтий сблизился с прот. Адрианом Рымаренко, впоследствии архиепископом Андреем Рокландским. Владыка Леонтий рассказывал, что он, еще будучи послушником Василием, подавал о. Адриану чай, когда тот приходил в лавру в гости к кому-то из старшей братии.
В 1923 г. бр. Василий поехал по послушанию в Черемисский край, везя помощь ссыльному духовенству. По пути он остановился в Москве, в Даниловом монастыре, настоятелем которого в те годы был архиеп. Феодор (Поздеевский). В Москве бр. Василию удалось посетить почти все монастыри, два раза привелось видеть св. патриарха Тихона, под благословенье к которому его подвел владыка Ананьевский Парфений. Привелось познакомиться с другом владыки Феодора, архиеп. Варфоломеем (Ремовым) и возглавляемым им братством Высоко-Петровского монастыря.
Большевики всяческими мерами старались вынудить духовенство отказаться от подчинения патриарху Тихону в пользу обновленцев. Жить становилось все труднее. "Но лаврская братия любила свою обитель и дорожила ею, поэтому, невзирая на холод и голод, все же как-то жила и добровольно не расходилась. Многие монахи ходили работать к частным лицам, копали огороды, чистили сады, пилили дрова, столярничали, портняжничали, рукодельничали и так жили, благодаря Бога и прося, чтобы не было хуже"17. После отказа братии лавры признать обновленцев, ГПУ, в конце 1924 г., само приступило к передаче последним лавры. Келлии братии обыскивались, насельников допрашивали, задержан был среди других и послушник Василий Филиппович, но после суточного ареста был освобожден, и ему пришлось некоторое время носить в тюрьму передачи заключенным там лаврским братиям. По освобождении некоторые расселились по Киеву, а бывшие не в состоянии работать по найму, поместились в принадлежавшей лавре Китайской или Китаевской пустыни. "Нас, трудоспособных, местные власти зимой в принудительном порядке в стужу и метель гоняли в наш Голосевский монастырский лес пилить для них дрова, срезать деревья с корней. С утра до позднего вечера по колени в снегу, на морозе, без пищи и воды, в ветхой одежде мы должны были работать. Для утоления жажды в жестянке топили снег, а пищей было то, что кто где для себя раздобудет"18.
Жизнь насельников Китаевской пустыни, этой монастырской богадельни, являет для нас вдохновляющее подтверждение того, что в любые времена Бог имеет среди христиан истинных Своих рабов, неложно служащих Ему, подобно древним подвижникам. "Так, однажды смертельно заболел помощник о. Селевкия (заведовавшего богадельней - сост.), о. Иннокентий, большой постник, человек подвижнического устроения. Его положение было безнадежно. И вот о. Селевкий, видя такое состояние о. Иннокентия, по совету одного иеромонаха, войдя в общую братскую палату в богадельне, обратился к находившимся здесь отцам с такими словами: "Отцы святые! о. Иннокентий помирает. Вы знаете, как он всем нам необходим и мне без него, как без рук. Может быть, из вас кто согласится за него умереть?" Нашлись два охотника: о. Павел и о. Гордий19, которые вначале стали любовно оспаривать, кому же умереть первым. Наконец, согласились, что умрет о. Павел, как первый вызвавшийся. И по вере и было им... Не прошло и двух дней, как о. Иннокентий поправился, а о. Павел почил сном праведника"20.
В августе 1926 г. владыке Леонтию выпала радость сопровождать своего духовного отца в паломничество - архим. Гермоген, в благодарность за свое неожиданное освобождение, решил совершить паломничество в Саровскую обитель (вскоре последовало ее закрытие). Путь их лежал через Нижний Новгород, где они посетили находившегося там митроп. Сергия (Страгородского), заместителя патриаршего местоблюстителя, который очень радушно принял паломников. Как раз в это же время в Нижнем гостил владыка Иосиф (Петровых), только что возведенный местоблюстителем в сан митрополита и назначенный на Ленинградскую кафедру. Здесь же паломники встретили ново-хиротонисанного епископа Димитровского Иоасафа (кн. Жевахова). "Митрополит Сергий предполагал тогда переехать в Москву. В своих действиях он был очень ограничен. Там же проживали близкие ему молодые монахи: иеромонах Киприан и иеродиаконы Руфим и Рувим. Впоследствии они были арестованы и сосланы, а в ссылках - замучены. Они-то и рассказали нам о слежке и контроле советской власти над каждым шагом митрополита Сергия... Он еще не отошел от положения домашнего арестанта. Во всем его поведении чувствовалась настороженность и беспокойство"21.
После Сарова паломникам удалось посетить Дивеевский монастырь, там проживали ссыльные архиереи: архиепископ Димитровский Серафим (Звездинский), викарий Московской епархии, архиепископ Филипп (Гумилевский), викарий нижегородский, впоследствии расстрелянные. Там владыка Леонтий встретился со своим другом детства, доктором А.П. Тимофиевичем, проживавшим после войны в Ново-Дивееве, под Нью-Йорком. Возвращаясь через Москву, паломники посетили Данилов монастырь.
Примечательна позиция Данилова монастыря в то время: "В ответ на декларацию митроп. Сергия, в Москве ответил протестом прежде всего Данилов монастырь по указанию из ссылки архиеп. Феодора. Наместник обители, иером. Тихон с братией, не прекращая поминовения митроп. Сергия, отказались исполнять его предписания вообще, а также прекратили с ним молитвенное общение: не приглашали его к себе, как это было принято, на храмовые праздники и сами не являлись на общемосковские церковные торжества... Данилов монастырь был как бы тот маяк, на который взирали все те, кому была дорога истина. Вот почему, если какого-то иерарха или духовное лицо принимал Данилов монастырь в свое молитвенное общение, то лицо в глазах народа православного становилось достойным доверия, и наоборот..."21а.
В 1927 г., когда от лавры оставалась одна лишь Китаевская пустынь, бр. Василий принял монашеский постриг от о. Гермогена и схи-архиепископа Антония, при участии всего лаврского братства, с именем Леонтия в честь свят. Ростовского (память 23 мая) - "не желая плыть по течению и руководствуясь обратной трактовкой большевистского тезиса "бытие определяет сознание", считая, что сознание определяет бытие".

В Петербурге

В сентябре 1927 г., о. Леонтий, по послушанию, выехал в Петербург, где поселился на подворье лавры, находившемся на 14-й линии Васильевского острова, там он жил до 1930 г. и учился на Высших православных богословских курсах, на которых преподавали "остатки" профессуры Петербургской духовной академии. В то время эти курсы являлись единственной на всю Россию высшей богословской школой, размещались они в доме Эстонско-религиозно просветительского общества на Екатерингофском проспекте. Ректором их был прот. Николай Чуков, проректором - проф. Петровский. В числе преподавателей состояли: знаменитый филолог Л.В. Щерба; проф. А.А. Димитриевский, читавший курс литургики и церковной археологии (ставший близким знакомым о. Леонтия); проф. прот. М. Чельцов (впоследствии расстрелянный), читавший Новый Завет; проф. русской истории С.В. Рождественский (погибший в сибирской ссылке по т.н. делу Академии наук), и многие иные занимались с о. Леонтием, благо все эти ученые жили там же, на Васильевском острове. Вообще, православный Петроград того времени представлял собою луг духовный Российской Церкви, явивший себя в стойком сопротивлении сергиевской кривизне - здесь большинство епископов и множество мирян не приняли ее. О. Леонтию довелось общаться с воспитанниками св. прав. Иоанна Кронштадтского и приснопамятного священномученика Вениамина. Можно представить себе, какова была духовная радость о. Леонтия, пришедшего от святынь матери городов русских в град святого Петра, от пребывания в общении с такими людьми.
Когда о. Леонтий приступил к занятиям, на трех курсах было около 120 студентов. 1-й курс, на который был зачислен о. Леонтий, состоял из 10 человек - трое монашествующих (часто собиравшиеся у о. Леонтия), а остальные - монахолюбцы. Лекции читались по вечерам, т.к. днем все были заняты на работе. С наиболее способными студентами и заслуживающими доверия учениками, преподаватели, например, проф. Бриллиантов, вели дополнительные занятия. "Были также и маленькие законспирированные богословские кружки. Туда входили студенты разных институтов и университета. Никакой политикой в них не занимались, но безбожию не было пощады, изучали теорию и практику того, что так живо интересует каждого христианина, тем самым укрепляя себя на случай всяких неожиданностей со стороны коммунистов. Когда наступил огненный экзамен, все, за редкими исключениями, показали себя христианами первых веков, как профессора, так и студенты".22 Членом богословского кружка, в который входил владыка Леонтий, был также известный "мужицкий" поэт Н. Клюев23, литературный руководитель Есенина, писавший в те годы поэму-плач по разрушаемому вековечному крестьянскому укладу жизни. Иногда занятия этих кружков проходили на квартире о. Леонтия на подворье.
Сам о. Леонтий стихи не писал, хотя в посвященной ему статье А. Дарова "Юбилей служения и подвига" ("Новое русское слово", 1966 г.) говорится "стихи - старомодно обаятельны, но не очень просты. Пишутся с далекой юности.." О. Вениамин (Вознюк) рассказывает, что владыка, бывало, писал воспоминания, и у него действительно бывали моменты, когда он писал маленькие стихотворения, но он никогда не показывал никому ничего. Владыку Леонтия путали с митроп. Леонтием из Американской митрополии, тот, действительно, писал стихи.
***
О. Леонтий приехал в Петроград как раз в то время, когда изданием своей декларации митроп. Сергий внес раскол в Русскую Православную Церковь. Владыка Леонтий пишет по этому поводу: "Как бы ни было тяжело, митрополит Сергий не должен был ее подписывать, - если он ее действительно подписал в такой недопустимой редакции, в какой она опубликована, - или признавать свою подпись. Этой декларацией он наносил удар идейной борьбе Православной Церкви с богоборческой властью, затемняя в глазах православных и всего мира ореол мученичества и исповедничества, раскалывая Православную Церковь на две половины. Нельзя было покупать у коммунистов видимости церковной свободы такой дорогой ценой. "Горе миру от соблазнов, - учил Спаситель, - но горе тому, через кого соблазн приходит"... "24.
Митрополит Сергий, - пишет владыка в своем дневнике (3-я тетрадь), - в беседе с епископом Димитрием Гдовским, не возражая на его веские доводы против декларации, возражал, что необходимо перейти через эту грязную лужу (декларацию - сост.), и хотя сам он замарается, но все же сможет сохранить хоть что-то от полного и беспощадного разгрома.
"Что дала митр. Сергию его декларация? То, что к 1941 г. почти все было ликвидировано, за исключением самого митр. Сергия и нескольких епископов при нем, не более десятка на всю страну, и двух десятков священников, невольных агентов ГПУ! Я вспоминаю беседу с епископом Парфением, еще задолго до этой трагедии, о том, что Господь за грехи народов попускает исчезновение некоторых Церквей совершенно с лица земли, как это было, например, с цветущей Карфагенской Церковью. Во время ее расцвета там были десятки епископов, сейчас - полное опустошение, и о ней осталось только воспоминание. Так может быть и с Русской Православной Церковью. Когда я впоследствии передал эту беседу схи-архиепископу Антонию, он сказал: "А знаешь, что я тебе скажу? Может быть, в то время епископ Парфений был в Духе Святом и сказал это!""25.
Сам владыка Леонтий резко и с огорчением относился к "измене сергиевцев". "Два с половиной века мученичества привели в древности Церковь к ее торжеству, в России торжество наступило бы неизмеримо раньше, если бы часть иерархов не сошла с этого пути. Эта измена сломала моральный хребет многим, стоявшим в правде, и отсрочила ее торжество. Но народ пройдет и эту страду, и пронесет Православие в будущее России", - говорил впоследствии владыка Леонтий26.
После издания декларации большинство епископов старались с ним (митр. Сергием) не служить, не принимать никаких наград и т.д., но чтобы показать советской власти церковное единство, за богослужением возносили его имя после имени митр. Петра (а на Украине, в основном, только митр. Петра - сост.). "Мне не приходилось ни одного человека встречать, как из духовных, так и светских лиц, кои бы ее (декларацию - сост.) хоть как-нибудь оправдывали" - пишет владыка Леонтий в своем дневнике (тетрадь 3). В подтверждение того, что власти в определенное время поощряли церковное разделение, владыка пишет, что замечательный храм Воскресения на Крови, принадлежавший отложившимся в Петрограде, был переполнен молящимися и агенты ГПУ использовали его как мышеловку - те, кто посещали его, пропадали.
Основываясь на вышеприведенных словах владыки, что сергиевская измена "сломала хребет многим стоявшим в правде", можно добавить, что те, кто не желали разделять неправду Сергия и отложились от него - преставились ко Господу как исповедники, а другие же, хотя тоже были не согласны с сергианством, молчаливо влились в его течение. И до сих пор мы питаем себя надеждами, что сергиевский (нынешний) Синод на деле исправит те ошибки, которые были сначала только допущены на бумаге (декларация), надеемся на то, на что надеялись и большинство русских архипастырей, пастырей и мирян того времени, говорится в книге Елены Лопушанской "Епископы-исповедники", вышедшей в Сан-Франциско в 1971 году по благословению архиепископа Леонтия и, очевидно, при его авторском участии. Описывая церковную ситуацию конца 20-х годов, владыка замечает, что легко рассуждать на свободе о том, как было бы лучше поступить тогда, в 1927 г., в России, однако на деле, при соприкосновении зарубежного духовенства с советской действительностью случаи исповедничества почти не известны, чему подтверждение - подчинение после войны ряда архипастырей Зарубежья Московской Патриархии.
В Богословском институте среди преподавателей не было открыто отделившихся от митроп. Сергия; среди студентов только 5 из 135 стали посещать только те храмы, что подчинялись епископу Димитрию Гдовскому, такое соотношение в целом показательно для всей России. После незаконного смещения со своей кафедры, по-видимому, по требованию советской власти, митрополита Иосифа (Петровых), в Петроград прибыл митр. Серафим (Чичагов), находившийся в "деловом контакте" с большевиками, при помощи которых он попытался отнять подворье Киево-Печерской лавры. Митр. Сергий же, по словам владыки Леонтия, находился не вполне в контакте с сов. властью, "он не терпел, когда кто-нибудь в своих личных интересах пользовался ее услугами", и не поддержал митр. Серафима в его притязаниях и передал подворье в ведение епископа Николая (Ярушевича). О нем владыка Леонтий вспоминает: "После литургии, перед молебном, в котором принял участие епископ Николай, последний сказал слово по поводу отколовшихся и, защищая митроп. Сергия, старался доказать, что с изданием декларации Церковь Русская сможет устроить свой расстроенный церковный аппарат и связаться с другими епархиями, где нет епископов и духовенство осталось беспомощным и беззащитным, что советская власть этим самым должна в конце концов убедиться, что представители Православной Церкви не враги советской власти и государства. Признаться, мне это слово не понравилось, ибо чувствовалось, что ни владыка Николай не верит в данный момент в то, что он говорит, ни, тем более, все слушатели"27.
Как о. Леонтий относился к тем, кто с самого начала отложился от митроп. Сергия, почему он за ними не пошел? Почему он формально оставался в МП? Отвечает о. Вениамин: "Владыка никогда резким не был. Потому что ситуация была очень сложная. Одни были бескомпромиссно готовы идти на смерть сразу, а другие, 6едные, пытались как-то лавировать. Потому владыка никогда не принимал резкой линии. Ни с одной, ни с другой стороны. Он формально был клириком митроп. Сергия, т.к. подчинялся митроп. Константину, который подчинялся митрополиту Сергию. Конечно, владыка не одобрял курс митроп. Сергия.
О. Леонтий отвозил посылки архиереям, которые сидели за то, что против Сергия шли. Всем, кто сидел в ссылках и кому можно было помочь, куда пускали, о. Леонтий ездил и помогал. Схи-архиепископ Антоний также поминал митрополита Константина"27а.
На лаврском подворье, когда туда в 1927 г. прибыл о. Леонтий, проживало 18 монахов. Во главе стоял архим. Феодосий. Огромный храм не всегда мог вместить посещавших его верующих. За исключением нескольких квартир в митрополичьем доме, все было отобрано советской властью. Благодаря большому числу верующих, посещавших подворье, удавалось не только вносить плату, но даже (не официально) посылать средства в Киев, на лаврскую богадельню. Подворье подчинялось находившемуся в ведении сергиевского синода епископу Николаю (Ярушевичу), впоследствии Крутицкому митрополиту.
В первый год своего пребывания в Петрограде, на рождественские каникулы в 1927 г. о. Леонтий поехал в Великий Новгород. Это посещение, вид разоренного православного города оставили тяжелое воспоминание в душе. Такое же впечатление произвел на о. Леонтия Ростов Великий, который он посетил в 1928 г., чтобы приложиться к мо-щам своего небесного покровителя, свят. Леонтия Ростовского, мощи которого тогда хранились в Иаковлевском монастыре. В Неделю жен мироносиц того же года, о. Леонтий посетил Троице-Сергиеву пустынь, находящуюся в 19 верстах от Петрограда, где на протяжении ряда лет настоятельствовал приснопоминаемый епископ Игнатий (Брянчанинов). Кладбище пустыни было разграблено, склепы разорены, внутри их разбросаны кости усопших - воры охотились за цинковыми гробами, братия была бессильна что-либо сделать, сама со дня на день ожидая своего изгнания. На 3-й неделе Великого поста 1928 г., о. Леонтий получил сообщение из Киева от келейника схи-архиеп. Антония, о. Михаила (Любимова), о том, что под Крестопоклонное воскресенье, после окончания богослужения все насельники Китаевской пустыни, а также богомольцы ясно видели над монастырем большой крест, а в середине креста находилась луна. Это видение продолжалось около часу. Все были в большом удивлении и толковали это знамение, как предвещающее новые тяжелые испытания.
За две недели до Пасхи на подворье неожиданно появился епископ Аркадий (Остальский), который уже 2 года, как нелегально отбыл из места своей ссылки на Кавказе. О. Леонтий предоставил ему кров и сопровождал его в поездках по городу, но положение епископа Аркадия осложнялось тем, что по существовавшему законодательству не зарегистрированный священнослужитель не мог служить, если об этом узнавали, то власти разрывали договор с общиной, где он служил, и передавали ее молитвенное помещение другой общине, обычно обновленческой. Но, к удивлению всех, председателю общины удалось получить разрешение на служение на подворье "приехавшего в гости" епископа сроком на две недели. В пасхальную ночь "наш величественный храм, вмещавший около 2 тыс. человек, а также вся набережная были полны людей, так что пришлось о. Иустину служить и на улице, т.к. в храм нельзя было протиснуться из-за тесноты. Зажгли все паникадила, свечи, и весь многочисленный сонм священнослужителей, облаченный в пасхальные ризы, во главе с владыкой Аркадием, вышел с пением: "Воскресение Твое Христе Спасе" из алтаря; я, как иподиакон, стоявший близко к владыке, видел, как по лицу его струились ручьем слезы. И мне понятно стало, что бывают в жизни моменты, ради которых не жаль и последующей жизни, что бы ни ожидало его впереди, а ожидать доброго было трудно, но в тот благодатный час, он как возглавитель этого духовного пиршества был счастлив, что хоть на этот миг он с народом, таким же измученным, как он, может помолиться и прославить воскресшего из мертвых Христа Жизнодавца"28. Епископ Аркадий решил ехать в Москву к митроп. Сергию, чтобы просить того ходатайствовать о нем пред властями о снятии с него судимости. В Москве митроп. Сергий не советовал ему заявлять о себе властям, но епископ Аркадий, не зная за собой никакой пред ними вины, явился на Лубянку для выяснения своего положения, где был тотчас арестован и посажен в тюрьму.
Митроп. Сергий назначил на место митроп. Иосифа, которого власти не допускали в Петроград, митроп. Серафима (Чичагова)28а. Он прибыл на кафедру в начале 1928 г. "Перед приездом митроп. Серафима в Прощенное воскресенье в Александро-Невской лавре служил вечерню епископ Григорий (Лебедев) (духовный сын архиеп. Феодора, подвижник и аскет, расстрелян 17 сент. 1937 г. - сост.), и в конце вечерни обратился к слушателям со словом. Слово было сказано в приточном и иносказательном духе. Но, в общем, владыка Григорий подчеркнул, что Церкви Русской угрожает опасность как никогда, и что все мы должны сплотиться возле нее и не раздирать на части ее и так изорванный ризы. Владыка очень волновался. И, по-видимому, что-то зная, не мог все открыть народу, что было у него на душе. Но отчасти это стало понятным, когда прибыл на петроградскую кафедру митроп. Серафим. Через несколько дней по своем приезде, митроп. Серафим взял своего викария, епископа Григория Шлиссельбургского, и поехал с ним по его епархии. Епископа Григория, воспитанника архиеп. Феодора, митроп. Серафим хорошо знал по Даниловому монастырю, знал и его принципиальность, и посему он был очень заинтересован, чтобы тот вместе с ним работал, что подняло бы престиж самого митроп. Серафима. В поездке они имели достаточно времени, чтобы обменяться взглядами на положение Церкви и возможность вести церковный корабль на выдвигаемых большевиками условиях. Здесь их взгляды не сошлись, и владыка Григорий открыто заявил, что он при таком положении работать с ним не может и уходит на покой"29. Впоследствии большевики приказали митроп. Серафиму добровольно отказаться от управления епархией и подать прошение в патриархию об уходе на покой. Начальник петроградского ГПУ Макаров держал себя с ним вызывающе и угрожал арестом. Митроп. Серафиму ничего не оставалось, как подчиниться. Управление епархией он передал архиеп. Алексию (Симанскому)30. Во время ежовского террора, уже больной, митроп. Серафим был арестован и расстрелян под Москвой, возле селения Бутово.
В 1928 г. о. Леонтий был рукоположен в Киеве архиепископом Василием (Богдашевским) в иеродиакона. В послушание о. Леонтия на подворье входило петь на ранних литургиях, а по воскресным дням проповедовать.
В 1929 г., возвращаясь на лето в Киев, владыка посетил в Москве митроп. Сергия, помощником которого тогда состоял давний знакомый о. Леонтия, еще в бытность того в Даниловом монастыре послушником Митей - архим. Сергий (Воскресенский), питомец архиеп. Феодора (Поздеевского). Владыка Феодор умолял Сергия вернуться в монастырь, оставив душевредную работу в канцелярии митроп. Сергия, но тот не внял этим советам31. Впоследствии он стал экзархом Прибалтики и при невыясненных обстоятельствах был убит в годы войны.
15/28 дек. 1929 г. православный Петроград хоронил архиеп. Иллариона (Троицкого), скончавшегося от сыпного тифа на пути из Соловецкого лагеря в Туркестанскую ссылку, выдающегося русского церковного мыслителя-экклезиолога. Вопреки советским правилам не выдавать тела заключенных, по усиленному ходатайству митроп. Серафима, тело его выдали для погребения с оговоркой - не открывать гроб в храме и не произносить надгробных речей. "При полном молчании и скрытом плаче похоронили мы владыку Илариона", - пишет владыка Леонтий в своих воспоминаниях.
Весной 1930 г. Богословские курсы закрыли без объяснения причин, однако, некоторые преподаватели продолжали читать лекции доверенным студентам и принимать зачеты.
Вскоре о. Леонтия вместе с настоятелем подворья вызвали в ГПУ и предложили в 3 дня покинуть Петроград. Произошло это, к сожалению, не без некоторого участия митр. Серафима. В феврале 1932 г. приехала тюремная карета и увезла всех оставшихся на подворье иноков, а сам храм был закрыт 23 янв. 1935 г. (В 1991 г. здание Успенской церкви было передано Санкт-Петербургской епархии (МП) для размещения в нем подворья Введенской Оптиной пустыни - сост.)32.
Когда в 1930 г. о. Леонтий из Петрограда вернулся в Киев, тот же владыка Василий рукоположил его в Киево-Братском монастыре в иеромонахи. Владыка Леонтий его очень почитал и хотел принять посвящение от его рук.
В октябре 1930 г., по послушанию от своего духовного отца - схи-архиепископа Антония (видимо, с этого времени он становится духовником о. Леонтия, до этого им являлся о. Гермоген), о. Леонтий совершил путешествие на его родину в Тифлис33, через всю Россию - разоренный дом Пресвятой Богородицы.
"В г. Тифлис я приехал вечером, - пишет владыка в своих "Воспоминаниях", - и прямо с письмом направился в кафедральный Сионский собор... Соборное духовенство было так напугано большевиками, что побоялись дать мне пристанище у себя в доме и устроили на ночлег в самом храме". В то время в Грузии не было не только ни одной действующей церкви, но и ни одного священника, исполнявшего христианские требы. "Владыка Антоний тоже был арестован, сидел в тюрьме, но потом увидели, что он очень слабый и может умереть, и его выпустили, и он там жил на одном склоне в маленьком домике, простом-простом, и при нем жил мирянин - будущий о. Димитрий (Биакай), начальник Русской духовной миссии в Святой Земле, и две монахини, м. Ксения и м. Серафима, которые присматривали за ним. Одна из них работала в госпитале, а где другая - я не знаю. О. Димитрий, кажется, работал на железной дороге, но точно я не знаю"33а.
Так как из-за закрытия богословских курсов в Петербурге о. Леонтий не смог написать необходимую для присуждения звания кандидата богословия работу, то ему пришлось писать ее в Киеве. Надо сказать, что с 1923 по 1924 г. до самого ее закрытия, владыка Леонтий состоял в числе студентов - вольнослушателей Киевской духовной академии, где курс лекции по истории церковного богослужения читал проф. М. Скабалланович.
Тема работы, по послушанию архиеп. Сергию (Гришину), была следующая: "Жития святых, как материал для христианской апологетики". Писал ее владыка профессорам Светлову (который задал ему тему) и Глаголеву; там же он сдавал зачеты преподавателям бывшей Киевской духовной академии. Архиеп. Сергий лично отвез работу в Москву, в патриархию. Митроп. Сергий послал ее из Москвы для отзыва митр. Арсению (Стадницкому), находившемуся на полуссыльном положении в Ташкенте, тот одобрил работу для присуждения искомой степени. Однако, правитель дел патриархии, являвшийся в ней темной фигурой, прот. Александр Лебедев сообщил ему, что если советская власть узнает, что тот рецензировал работу, содержавшую выпады против Л. Толстого и А. Луначарского, то у него могут быть неприятности. После этого разговора с о. А. Лебедевым, митр. Арсений отказался дать какой-либо отзыв о работе о. Леонтия. Ему было предложено патриархией написать на любую "аполитичную" тему. Возмущенный поступком А. Лебедева, прот. П. Светлов написал архиеп. Киевскому Сергию письмо в защиту работы о. Леонтия (см. приложение №1), которое архиепископ послал в Москву; также направил туда свое мнение по этому вопросу схи-архиеп. Антоний, подчеркнув, что старое время не знает прецедента, чтобы кандидатское сочинение студента, одобренное двумя замечательными учеными, могло не пройти, и что дело церковной власти только утвердить работу, что и требуется в данном случае. "Из создавшегося положения митр. Сергий (Страгородский) нашел такой выход. Прежде всего, он сам взялся рецензировать мою работу и повернул дело в совершенно обратную сторону в смысле критического разбора. Нашел, что я не выяснил все, затронутые в моем сочинении, вопросы, что в нем немало отрицательной критики в отношении агиологии, в общем, мол, свободомыслия, что не опасно для советской власти. В конечном итоге, принимая во внимание столь компетентные отзывы, он находит возможным утвердить меня в степени кандидата богословия (см. приложение №2)... Так патриархия вышла из этого неудобного положения, набросив на меня совершенно неосновательно тень вольномыслия в поданном мною сочинении, не упомянув моей критики сочинений Л. Толстого и его рассказа "Отец Сергий", а также Луначарского и его безбожия. Не имея возможности за отсутствием свободы печати, все это опровергнуть, я должен был смириться, но все же высказал свое неудовольствие по этому поводу экзарху Украины... Зато в торжественной обстановке, в академическом храме Киево-Братского монастыря за месяц до его полного разорения, архиепископ Сергий, еще не отбывший во Владимир-на-Клязьме, по поручению экзарха возложил на меня академический значок"34.

30-е годы на Украине

1931 г. на Украине начался голод, спровоцированный большевиками с целью порабощения крестьянства (зерно у государства было, т.к. предыдущие годы изобиловали урожаем, да и из других областей возможно было завезти хлеб в Малороссию). Был издан закон, чтобы все зерновые запасы были не у сеятелей, но у государства. Специальные бригады выискивали по домам "излишки". Тех, у кого находили спрятанное зерно, арестовывали. Вымирали целые районы, села, деревни. Доведенные голодом до отчаяния крестьяне бросали все, и еле волоча ноги, покидали родные селения и шли, куда глаза глядят. "Многие голодающие не в состоянии были дойти до города, и замертво или в мучениях, падали на дорогах и неизвестных тропинках, - вспоминал владыка Леонтий, - я сам не раз видел подобные жуткие картины, когда у умиравшего от голодной смерти человека в предсмертной агонии изо рта с пеной выходила трава или древесная кора, которую за несколько минут до смерти в надежде добраться до города он жадно жевал... А сколько в период этого голода погибло людей, съеденных не только чужими, но даже близкими своими людьми. Когда я сидел в тюрьме, в мою камеру посадили крестьянина, убийцу своего 4-летнего сына..."35.
Знакомый о. Леонтию иеродиакон Игорь, сам полуголодный, каждый день ходил с ручной тележкой по ближайшему тракту, собирал умерших от голодной смерти и погребал их на монастырском Преображенском кладбище. "Во время Рождественского поста я посещал дома своих прихожан на одной из окраин Киева. В редком доме не голодали. Навсегда запечатлелись некоторые картины. Холодный зимний день. Вошел в комнату. Посредине каток из человеческих экскрементов. На печи сидит опухшая от голода старуха-мать, закутанная в какое-то тряпье. В одном углу лежит молодой человек, похожий на скелет, - сын, два дня тому назад скончавшийся от истощения, в другом углу - младший сын умирает. Сколько таких картин я видел, знает только Господь. Я удивляюсь, как могло мое сердце вынести это и не разорваться. Может быть, потому, чтобы когда-нибудь я мог обо всем поведать миру, еще не сошедшему с ума, но в ослеплении своем, как бабочка, летящему на огонь, чтобы погибнуть"36.
О. Леонтий был возведен в игумены. Вскоре, в конце марта 1932 г., на его квартиру в Киево-Печерской Лавре, пришли за ним чекисты с ордером на арест. О. Леонтия не было дома; не чувствуя за собой никакой вины, и несмотря на памятный случай с епископом Аркадием (Остальским), он решил пойти в ГПУ и спросить, в чем дело, хотя то, что он был священником и монахом, уже была достаточная вина перед советской властью. В ГПУ его обвинили в агитации против власти, были предъявлены и другие подобные мнимые обвинения. О. Леонтий был арестован...
"В камере, наверху, маленькое окошечко, к которому был привешен железный мешок, еле пропускало свет. Камера, рассчитанная по числу нар или деревянных коек на 17 человек, в тот день, да и после, вмещала 96 чел. Было время ужина и очередной вечерней проверки. Так как это была пасхальная неделя, то, войдя в камеру, я громко крикнул: "Христос воскресе"! Подобно мощному гулу, мне ответили: "Воистину воскресе"! Тотчас со всех сторон меня обступили товарищи по несчастью и посыпались вопросы: откуда? за что? по какой статье обвиняют?..."37 Духовенство, находившееся в камере, собравшись утром и вечером, совершало свое молитвенное правило по книгам, которые иногда пропускались, и по памяти. У о. Леонтия в деревянной коробочке были Св. Дары в виде сухариков. Помолившись, в праздники рано утром причащались, делая вид, что чем-то занимаются, и владыка давал своим единомышленникам в руку Св. Дары. Исповедь была с епитрахилью, сделанной из обычного полотенца, и проходила скрыто в виде разговора друг с другом. Через несколько месяцев о. Леонтия освободили. Его освобождению способствовало как раз то, что он явился сам, а также хлопоты его прихожан и архиепископа Сергия (Гришина). Немало докучала ОГПУ родная сестра о. Леонтия - сирота, находившаяся на иждивении у родственников. Ко времени выхода о. Леонтия, киевский кафедральный собор - малая София, был отнят. Кафедра была устроена в бывшем Братском монастыре, где уже не было монахов, и просуществовала она там несколько месяцев.
"При таинственной обстановке был вывезен за город архидиакон Братского монастыря о. Климент и утоплен в Днепре. Через некоторое время его тело, полусъеденное рыбами, было случайно найдено рыбаками вниз по течению Днепра... На иеродиакона нашей Преображенской пустыни о. Милия, необычайно кроткого человека, в лесу напали безбожники и зверски убили, вырвали у него челюсти. Не прекращались аресты и расстрелы духовенства и закрытие храмов. Таким образом, декларация митр. Сергия не облегчила церковную жизнь в Советском Союзе, а только усыпила общественность и заграницу, дала возможность безнаказанно расправляться с беззащитным духовенством"38 (примерно в то же время был убит брат о. Леонтия - Александр - сост.).
Вспоминает о. Вениамин: "В богатом пригороде Приговка был богатый храм, трехпрестольный. Священника арестовали, и вот, Владыка Константин вызвал игумена Леонтия - это было через несколько лет после его возвращения из Петрограда - и говорит: вот, такая-то семья осталась без средств к существованию, вы одинокий, хотите занять этот приход с тем, чтобы половину того, что вам будут давать прихожане, отдавать этой семье, чтобы они могли существовать? - О. Леонтий жил там несколько лет. Там случилось нападение на о. Леонтия. Он жил в маленькой комнатке, в пономарке. Зима, страшный холод. Однажды о. Леонтий проснулся и чувствует какой-то безотчетный страх, он весь покрылся холодным потом. Ночью тихо, слышен малейший шорох, и в этот момент он слышит: кто-то возится со входной дверью храма, и чувствует, что дверь открыли и бегут к алтарю. Подбегают к его дверям и пытаются открыть. О. Леонтий понял, что происходит, потому что перед этим были другие нападения: к одному священнику забрались и закололи церковным копием. О. Леонтий схватить кочергу, выбил оконце, схватил первое попавшееся, - бумажную иконку преп. Серафима, свернул ее в рупор и начал кричать, чтобы его услышали. Те уже ругаются матерно, - все равно доберемся и убьем, - и начали выпиливать замок. Случайно какой-то крестьянин, вышедший по надобности, услышал крик, поднял тревогу, разбудил и соседей, и люди стали сбегаться к храму с криком. Те услышали и убежали. Перед тем, как напасть на церковь, они перерезали провода, ведущие к другому домику, где жили две сестры, которые церковь обслуживали, но днем они работали, и еще какой-то чиновник там жил. Они их связали. После этого о. Леонтий выпил ледяной воды, а он был от крика разгоряченный, началась ангина, потом воспаление легких, он чуть не умер. И это отразилось на его голосе на всю жизнь. Как только он начинал петь в полный голос, у него сразу начинались спазмы в горле, и он уже никогда по-настоящему не поправился. Потом очередной арест. Владыка говорил, что он чувствовал себя лучше в тюрьме, чем на свободе, потому что там уже определенное состояние, ты уже сидишь, а на свободе ты ожидаешь, что вот-вот придут за тобой, а главное, - боишься за людей, которые давали какой-то приют, т.к. большевики арестовывали их всех вместе с чадами и домочадцами, а если, когда владыка был на нелегальном положении, нашли бы, где он скрывается, так расстреляли бы и его, и тех, кто его скрывал со всеми родственниками. И все-таки были люди, которые шли на это, рискуя жизнью своей и своих близких, скрывали его"39.
В 1933 г., опять в апреле, о. Леонтий, схи-архиепископ Антоний, два его келейных иеромонаха и несколько человек из братии Киево-Печерской лавры были арестованы. Из ОГПУ о. Леонтий был отправлен в тот же тюремный корпус, что и в прошлом году, только этажом ниже. Через несколько месяцев все были освобождены, но условно. О. Леонтий был отправлен на каменоломни в г. Коростень40. Там с о. Леонтия насильно сняли духовную одежду, остригли бороду и волосы и одели в арестантское платье серого цвета, а на ноги дали ботинки на деревянных подошвах. Работа о. Леонтия была - носить железные ломики для тех, кто буравил гранит, а потом взрывал. Вскоре репрессированных перевели на новое место жительства, в разоренный храм, но поскольку местное население оказывало им сочувствие, их поместили в нескольких верстах от села, на болоте, в палатках. Целый день заключенные работали на каменоломнях, а на ночь надо было пешком добираться до лагеря. Питание было настолько плохое, что были случаи смерти от голода, а также отравления едой. От такой обстановки и питания тело о. Леонтия стало опухать, и из опухоли на ногах стал выделяться гной. Неожиданно прибывшая комиссия военных врачей, несмотря на протест начальника лагеря, освободила его, признав совершенно не способным к физическому труду (пусть он лучше умрет на свободе, чем в лагере). В своих воспоминаниях владыка пишет, что с этим врачебным свидетельством он прибыл в ближайший город Ж., где на кафедре был викарный епископ В. (по-видимому, речь идет о Житомире, где в 1932-34 гг. был епископ В. Шкурко - сост.), собрат по Лавре, у которого о. Леонтий остановился на некоторое время. Здесь православные лечили его, главным образом, с помощью дрожжей. Окрепнув, о. Леонтий решил посетить близких в Москве и Петрограде.
Маховик системы уничтожения работал планомерно и безжалостно, храмы закрывались и разорялись, еще не арестованное духовенство чувствовало, что доживает свои последние дни. Управляющий Петроградской епархией митрополит Алексий (Симанский) в то время находился в Москве, куда и прибыл о. Леонтий. "Митрополит Сергий был болен и никого не принимал, а вместо него принимал митрополит Алексий. Когда митр. Алексий узнал, что я недавно освобожден от принудительных работ и прошу его совета, а также где-нибудь место священника, он, испуганно покачав головой, ответил довольно резко, что места для меня у него нет, и не предвидится, и с этими словами покинул меня. Безучастие и равнодушие были написаны на его лице. А ведь когда-то я сослужил ему, и он казался другим человеком... Совсем иначе в той же патриархии встретил меня архиепископ Питирим, управлявший Московской епархией... Владыка Питирим пригласил меня к себе в комнату, расспросил о нуждах... Значит, можно было и в то нелегкое время иначе отнестись ко мне..."41.
После посещения патриархии о. Леонтий посетил своего старого знакомого по Данилову монастырю, епископа Серпуховского Сергия (Воскресенского), викария митроп. Сергия, жившего при храме свв. апп. Петра и Павла, что у Преображенской заставы. Епископ Сергий принял странника очень радушно и на вопрос его относительно перспектив на будущее в смысле существования Русской Православной Церкви и о личном устройстве о. Леонтия, по-дружески сказал: "Доживаем последние годы. Вопрос нескольких ближайших лет - и все уничтожат по выработанному плану. Вам нет смысла пытаться устраиваться на церковном поприще. Во-первых, это так непрочно. Да вы и не сумеете ориентироваться в такой сложной обстановке. Лучше перейти на другое положение, подальше от взоров большевиков. Я сам не знаю, что будет со мной"42. Это было последнее свидание владыки Леонтия с епископом Сергием, убитым при неизвестных обстоятельствах в 1944 г., в Прибалтике.
В Москве о. Леонтий остановился у одной старой слепой схимницы в Головино, где был женский монастырь во имя иконы Божией Матери Казанской, разогнанный большевиками. Молодых насельниц изгнали, а старых оставили. "В связи с этим мне приходится еще раз вернуться к личности о. А.Л. (прот. Александра Лебедева - сост.), правителя дел Московской Патриархии - пишет владыка в "Воспоминаниях". В этот мой приезд у меня произошла странная беседа с ним. Узнав, что я отбывал свои принудительные работы сравнительно недалеко от границы - 125 км и исправлял шоссе после каменоломни, о. А. задал мне такой искусительный вопрос: "Вы были близко от границы. Не знаете ли вы случайно, можно ли там переходить границу?" От этого вопроса мне стало страшно... Я с испугом ответил ему, что не знаю, и этим никогда не интересовался. Далее он стал спрашивать меня: "А где вы остановились?" Не находя ничего особенного в этом, казалось бы, безобидном вопросе, я ответил, что у одной схимницы, старой и слепой, на окраине Москвы, в Головине. "А еще и схимницы есть в Москве", - с удивлением сказал он. Я почувствовал, что проговорился... Вскоре мне стало известно, что жившие в Головине престарелые монахини, в том числе и слепая схимница, у которой я пробыл только несколько дней, были арестованы и высланы из Москвы"43.
По возвращении в Киев, о. Леонтий решил перейти на нелегальное положение. Переехавший вместе со столицей Украины из Харькова в Киев экзарх митрополит Константин, устроил свою кафедру в одном из 4-х не закрытых храмов города, на Соломенке, на окраине. Как раз в это время, приблизительно, в 1935 г., пришел из патриархии указ о возведении о. Леонтия в архимандриты. Поэтому митрополиту Константину пришлось возводить о. Леонтия в архимандриты не в храме, но у себя дома. Тогда же его вызвали в отдел религиозных культов и с отметкой в документе (регистрационной карточке) предложили навсегда покинуть пределы Киева43а.
Перед о. Леонтием стоял вопрос, как устроить свою дальнейшую жизнь? Поступать на светскую работу сторожа или санитара он не считал душевно полезным. "Ибо советский яд проникает всюду. Не хотелось и перекрашиваться, скрывать, кто я, состоя на работе, потому что даже невидное положение в Советском Союзе непрочно, всегда сопряжено с риском и часто с компромиссом со своею совестью. Мне казалось и так подсказывало сердце, что самое благое в моем положении, это независимость от большевиков, а это возможно только в условиях нелегального существования... На этот путь и благословил меня и мой духовный отец - схи-ариепископ Антоний"44. В 1937 г. - когда уже из тюрем никого не освобождали, о. Леонтий перешел на нелегальное положение и поселился у одной бедной старушки, тайной монахини, в г. Переяславле, на берегу Днепра (до него у нее проживали два квартиранта, один из них - архимандрит Геласий /Майборода/, впоследствии подвизавшийся много лет при митрополите Анастасии).
Позже владыка Леонтий напишет в своих воспоминаниях: "Православные женщины в России всегда были и продолжают быть бесстрашными и жертвенными. Жизнью своей они не дорожили, скрывали у себя гонимое большевиками православное духовенство, рискуя в случае обнаружения расстрелом. Они устраивались на работу и от своего скудного заработка, часто лишая себя необходимого, предлагали скрывавшимся все, чем можно было их снабдить. Служа в качестве прислуг, нянек и кухарок у коммунистов, если узнавали о грозящей кому-либо опасности, предупреждали их, спасая таким образом от неминуемой смерти. Ради помощи несчастным нередко вдвое работали, чтобы не было упреков от семьи. Как я уже указывал, бесстрашно отражали нападки обновленцев и самосвятов. Женщины были бичом для всех раскольников и еретиков. Я на себе испытал в советских условиях их милосердие и самоотверженность, даже до смерти. Честь и слава русской земле, воспитавшей таких героинь"45.
"Всюду у меня было много друзей и почитателей, как в городах, так и в селах, благодаря моему старцу, схи-архиепископу Антонию"46. Также, служа на приходе, о. Леонтий приобрел и своих духовных чад, которые не оставляли его своей заботой. Служил он тайно на дому без посетителей, в присутствии только домашних, но вскоре начались о нем расспросы соседей, и доброжелатель предупредил его, что ему лучше уехать. В день отъезда (в запретный город) утром он простился с хозяевами, а днем пришел милиционер с повесткой ему, явиться на следующий день в ОГПУ. Прожив некоторое время в запретной для него зоне, о. Леонтий перебрался в Житомир, где поселился в ветхой лачуге у старых церковных людей. Сюда со всей Волыни и Подолии было согнано много клириков. С периодическими выездами о. Леонтий прожил в Житомире до середины 1937 г., живя у своих близких и тайно с ними молясь. В августе 1937 г. здесь начались аресты духовенства, а когда арестовали епископа Максима (Руберовского), о. Леонтий покинул город. Вскоре после этого за ним приехала машина из ГПУ с собакой ищейкой и всюду его искали. Лавра была закрыта, а на Покров 1937 г. был произведен арест ее братии. Место их гибели неизвестно. В октябре того же года в застенки НКВД был заключен митроп. Константин. Но, несмотря на то, что само пребывание "попов" в Киеве было запрещено, не говоря уже о служении без регистрации - Тихоновская Церковь пребывала здесь вместе со своими чадами - одним из ее пастырей, не подчинявшихся сергианам, чье имя сохранила для нас церковная память, был схи-архим. старец Михаил Киевский45а.
"Живя на нелегальном положении, служа самой малой части своих верных пасомых (всего несколько человек), я не всегда мог позволить себе роскошь посетить тайно своего когда-то близкого собрата. Если я это делал иногда, не выдерживая одиночества и желая в беседе с таким же, как я, хоть немного укрепить себя, то у него я вызывал неприятное беспокойство своим посещением. Не обратили ли кто-либо из соседей внимания, что прошел незнакомый, не следил ли за мной какой-нибудь секретный агент, не взят ли дом под подозрение? и т.п. Так смотрел на вещи и я. Старался избегать встреч с духовными лицами, пользовавшимися свободой, или их знакомыми. Через других до меня доходили сведения, что где-то скрывается священник, тайно совершает службы, но я не желал знать, кто он и откуда, в каком доме служит, не зная, вынесешь ли допрос и невольно не предашь ли"46.
С переходом на нелегальное положение о. Леонтий продолжал бывать в Киеве, но главным его местопребыванием был Житомир. Здесь, в Житомире, о. Леонтия и застала война, - через две недели после ее начала немцы заняли город. Проживал о. Леонтий в квартире многоэтажного дома - поскольку в этом же доме жил начальник тюрьмы, то можно было не опасаться проверок на пребывание посторонних в квартирах. "Ранней весной 1941 г., - сообщает владыка в "Воспоминаниях", - ГПУ, обозленное, что не может напасть на мой след, арестовало некоторых моих знакомых и друзей. Сделали так называемую "прочистку" во всех тех домах, где я раньше бывал. Искали меня при помощи провокаторов. Я вынужден был бежать, переодетый, в другой городок. Там меня друзья продержали три месяца, скрывая в шкафу для платьев. Почти всегда горел-шумел примус, чтобы не было слышно мое пребывание. Ночью, покрытый женским платком, я стоял у приоткрытого окна, чтобы немного подышать свежим воздухом. Когда большевики вынуждены были отступать и оставили этот город, я вышел на улицу, не веря сам себе, что я могу свободно ходить, как другие люди. Началась новая эпоха моей жизни, милостью Божией, я оказался на свободе".

Архиерей Украинской Автономной Церкви

Незадолго до начала войны с Германией, - пишет Алексей Ростов в статье "Исповедник"47, в Житомире один верующий милиционер сообщил о. Леонтию о том, что власти намерены арестовать его, и тайная монахиня укрыла его у себя на дому во врачебном кабинете. Однажды ее посетила странствующая по городу юродивая. Опасаясь, что блаженная увидит исповедника, врач принялась угощать ее на кухне. не пуская в запертый на ключ врачебный кабинет, объясняя, что там лежит находящаяся под ее наблюдением больная по имени Вера. Прощаясь, юродивая осенила доктора крестным знамением, а та, веря в ее святость, спросила: "что будет с нами, когда город займут приближающиеся немцы"? - "Вера твоя умрет, но Леонтий спасется и поведает миру, как гонят нас за правду Божию", - ответила, уходя, юродивая. Ее предсказание сбылось: исчезла мифическая Вера, а архимандрит Леонтий 7 ноября 1941 г., по избранию собора епископов Украинской Православной Автономной Церкви, был рукоположен во епископа Бердичевского. Хиротония состоялась в Почаевской Лавре, "при сочувствии народа и всех православных; начиная с моего духовного отца в течение 20 лет, схи-архиепископа Антония (и по его настоянию - сост.)" - писал владыка Леонтий в марте 1944 г. в письме к митрополиту Анастасию.
Владыка Леонтий был рукоположен архиепископом Алексием (Громадским), епископом Дамаскиным Каменец-Подольским (Малютой) и епископом Вениамином Полтавским (Новицким), принадлежавшими к Украинской Автономной Церкви, создание которой было учреждено 18 авг. 1941 г. решением собравшегося в Почаевской Лавре Архиерейского собора. В этом соборе участвовали почти все православные епископы, находившиеся на территории Украины: Алексий (Громадский), епископ Кременецкий, перешедший в 1941 г. из Польской Церкви в МП; епископ Антоний (Марченко), хиротонисанный в Польше в начале 20-х годов, во время занятия СССР Восточной Украины пребывавший на покое; Симон (Ивановский), старый епископ польского посвящения; Пантелеимон (Рудык) и Вениамин (Новицкий) хиротонисанные уже как епископы МП. Большинство из этих и рукоположенных ими епископов присоединились к Русской Зарубежной Церкви.
Главным деянием собора было решение организовать Украинскую Автономную Церковь на основе постановления Всероссийского поместного собора 1918 г., даровавшего Украинской Церкви автономию в рамках Российской Православной Церкви. Первоиерархом вновь созданной Украинской Автономной Церкви был избран архиерей, старший по хиротонии среди соборян - митроп. Алексий (Громадский), принявший в 1943 г. мученическую кончину при невыясненных обстоятельствах. Украинская Автономная Церковь формально подчинялась МП, поскольку архиереи, возглавившие ее, считали, что не имеют никаких канонических прав объявить себя автокефалиею. Но т.к. МП подчинялась большевикам, в административных своих решениях Автономная Церковь была совершенно независима, поэтому и духовное состояние ее было не такое, как у МП. С приходом немцев поминовение руководства МП (призывавшей население к партизанской борьбе и верности сов. власти), прекратилось. Т.к. никакой связи с Москвой при немцах не было, Автономная Церковь, формально не являясь самостоятельной, фактически была независима от Москвы.
Параллельно с этим украинские националисты-самостийники при покровительстве некоторых архиереев "Польской Церкви" создали Автокефальную Церковь, под управлением митроп. Поликарпа (Сикорского) в которую в "сущем сане" были приняты уцелевшие клирики самосвяты - рукоположенные иерархией "митрополита" Василия Липковского. С этой конфессией владыка Леонтий никогда не имел ничего общего, хотя в "Словаре русских епископов" митроп. Мануила (Лемишевского), утверждается, что он "в сане епископа перешел в поликарповскую ориентацию". Также никогда епископ Леонтий не подчинялся варшавскому митроп. Дионисию. Когда владыка Леонтий, приехав в Варшаву, узнал, что митроп. Дионисий, у которого владыка Леонтий остановился, находится в общении с автокефалистами, то отказался с ним служить. Митрополит, узнав об этом, прислал к нему священника сказать: нам надо помещение - пожалуйста, освободите48.
Архимандрит Вениамин вспоминает о том, как произошла хиротония владыки: "Городской голова, все духовенство Житомирщины и окрестностей собрали списки подписей под прошением, чтобы архимандрита Леонтия хиротонисали во епископа. О. Леонтий говорит, что я не приму посвящения до тех пор, пока владыка схи-архиепископ Антоний не даст своего благословения, и поехал в Киев к своему авве49. Об этом узнали украинские автокефалисты и донесли немцам, что в Киев приехал шпион, и о. Леонтия арестовали, он сидел несколько недель, и могли его даже расстрелять, т.к. в то время много не разбирались. Но киевляне, знавшие о. Леонтия, стали протестовать и требовать его освобождения, указывая, что арестован он совершенно незаконно. Владыка Антоний приказал ему подчиниться избранию".
С первого дня после хиротонии владыка Леонтий управлял Житомирской епархией, с титулом Бердичевского. Первоиерарх Украинской Церкви, митроп. Алексий (Громадский), носил титул экзарха Украины, митрополита Волынского и Житомирского. Ожидали, что он должен переехать в Киев на столичную кафедру, но подходящего момента все не было - война. Временно туда был послан епископ Пантелеимон Харьковский (впоследствии Буэнос-Айресский - сост.). Владыку Леонтия хиротонисали с титулом епископа Бердичевского, викария Волынской епархии, по избранию житомирской паствы и для Житомира. Но т.к. митроп. Алексий не хотел сразу же переезжать в Киев, он назначил туда митр. Пантелеймона, который до этого был его представитель в Житомире. Если бы митр. Алексий переехал в Киев, то тогда он бы, вероятно, назначил управляющим Волынской епархией епископа Пантелеймона, и тот переехал бы в Житомир, а владыка Леонтий тогда занял бы Бердичевскую кафедру; он с 1-го дня хиротонии был послан в Житомир, но с тем, что его титул будет Бердичевский. Владыке Леонтию - новорукоположенному епископу, не могли сразу же дать такую ответственную кафедру. После того, как в 1943 г. украинцы-бендеровцы убили митроп. Алексия, все остались без изменений на своих местах. Возглавил Украинскую Церковь епископ Пантелеимон.
В Житомире, при немцах, открыли 6 храмов, и один из них власти отдали самостийникам. Владыка протестовал. "Но немцы вели политику, чтобы все были довольны - у вас есть 6 храмов, дайте один им. Владыка Леонтий говорит - не могу, какой палец ни отрежьте, мне больно. Ему говорят - отдайте какой самый бедный, неустроенный, разрушенный большевиками. Это был Крестовоздвиженский храм, его и отдали самосвятам, туда раз в месяц приезжал из Винницы священник. Владыка Леонтий служил только по-церковнославянски. Иногда, в зависимости от того, где он служил, он проповедовал по-украински"50.
Представление о том, в каком состоянии находился Житомир после отступления коммунистов, дает сводка немецкой тайной полиции от 18 июля 1941 г., текст которой приведен в труде В.И. Алексеева и Ф. Ставру "Русская Православная Церковь на оккупированных территориях". В районе Житомира,- говорится в сводке, - появление немцев сопровождалось открытыми религиозными собраниями с участием большого количества молодежи. Церкви в городе разрушены или превращены в склады. Город после отступления большевиков опустел почти наполовину. В Житомире первая церковная община была создана немецким военным священником, католиком. Городская кладбищенская церковь стала сначала католической церковью; затем, заметив, что богослужение похоже на польское, верующие перестали посещать ее. Епископ Леонтий, которого война застала в Житомире, еще будучи архимандритом, организовал в городе православный приход.
В этой же работе приводятся цитаты из книги д-ра Фредерика Хейера "Die orthodoxe Kirche in der Ukraine von der 1917 bis 1945" (Cologne: R. Muller. 1953), в которой говорится, что если до революции в одной только Житомирской епархии насчитывалось 800 православных приходов, то перед II-ой мировой войной во всем Советском Союзе их оставалось всего несколько сот. Но к 1943 г. в Житомирской епархии насчитывалось уже примерно 300 приходов, подчиненных Украинской Автономной Церкви. Для их обслуживания было найдено 30 старых священников; около 200 священников, прошедших краткие богословские курсы, было рукоположено владыкой Леонтием51.
К Владыке постоянно приезжали делегации из епархии, просили священников. И вот, находили бывших псаломщиков или людей, имевших достаточную церковную подготовку, царских офицеров, например. Почти год владыка служил почти каждый день, т.к. за литургией можно рукоположить только одного священника и одного диакона. В архиве историка В.И. Алексеева хранится письмо епископа Леонтия, подтверждающее данные Хейера об открытии 300 приходов автономной Церкви. В том письме владыка сообщает также о том, что во вновь открытом Богоявленском монастыре было 10 человек братии, да еще 10 желали поступить, но не могли из-за запрета оккупационных властей. В женском монастыре в г. Овруче было 45 монахинь, в Любарском монастыре - 15, да еще в двух скитах по 10 монахинь. "Церковный подъем во время кратковременного пребывания некоторых территорий под германской военной оккупацией, т.е., когда Церковь временно стала свободна от большевистского ига, - пишет владыка в "Воспоминаниях", - подтвердил, что православный народ сумел сохранить в своих духовных катакомбах Православную веру, чистую, не засоренную советским налетом. Это испугало советскую власть и она пошла на новую провокацию, создав патриархат и поставив патриарха, чтобы при помощи этого церковного подъяремного искусственного аппарата продолжать бороться с Православием и религией вообще. Но веры из глубины народной души советская власть вытравить не сможет, и еще большим пламенем ее озарится наша земля, когда спадут коммунистические оковы".
На оккупированных территориях немцы не позволяли сноситься с Русской Зарубежной Церковью, однако, владыке как-то удалось установить связь с Ладомировой. Владыка Леонтий был первый из русских священнослужителей, переживших на родине большевистское иго и вступивших в общение с Братством преп. Иова Почаевского на Карпатах, его корреспонденции за подписью епископ N-ский помещались в "Православной Руси" (см., например, от 2/15 июля 1942 г., №13-14) и в "Летописи Церкви" (см. приложение №3), составлявшейся в 1943 г. архимандритами Серафимом и Нафанаилом, когда издание "Православной Руси" было временно запрещено. Последний прислал Владыке утешительное письмо. Владыка очень хотел посетить братство в Ладомировой, но сделать это ему не удалось. Однако, будучи в Вене, владыка познакомился с его настоятелем, архим. Серафимом (Ивановым), и впоследствии посещал братию, переехавшую в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилль.
Истерзанная большевиками Малороссия постепенно возвращалась к церковной жизни.
На второй день праздника Богоявления в 1943 г., к соборной площади сошлись крестные ходы со всех 6 храмов и потом пошли по главной улице "на Иордань", на реку Терек. Народу, наверное, было 30-40 тыс., - крестному ходу не было видно ни конца, ни края.
Было создано епархиальное управление. Когда было возможно, Владыка объезжал приходы епархии. В 1942 г., при одном из таких посещений, в Овруче, где жил раб Божий Иоанн Вознюк (будущий архим. Вениамин), состоялось его знакомство с владыкой. Там организовался женский монастырь, где было 45 монашествующих, и Иоанн посещал каждое воскресенье монастырский храм, поэтому монахини его знали. Когда приехал владыка Леонтий, они рассказали ему об Иоанне, и один прихожанин представил его владыке, который сразу же пригласил его в Житомир. Впервые 18-летний Иоанн приехал туда под Крещение 1943 г., а потом, спустя приблизительно две недели, снова приехал, и с тех пор и до самой смерти владыки был у него в духовном послушании51а.
В августе 1943 г. неизвестные лица забрали из собственного дома в г. Владимире Волынском епископа Мануила (Тарновского), бывшего 2-м викарием Волынской епархии, вывели его в лес и повесили. В выпущенной бендеровцами листовке указывалось, что епископ Мануил казнен за измену своему народу. Владыка Леонтий был в то время 1-м викарием Волынской епархии52.
Вспоминает о. Вениамин: "Насколько я знаю, во время войны на владыку покушений не было. Были подкидные письма, угрожавшие смертью в случае, если к такому-то сроку не будет внесена огромная сумма на какой-нибудь партизанский отряд. Когда владыка стал получать такие письма, то он со мною уехал в Киев. Партизан везде полно было. Как-то мы поехали в одну деревню служить, потом из деревни крестным ходом пошли в лес, чтобы там, на источнике освятить воду, надо было идти несколько километров. Когда мы шли крестным ходом, то крестьяне нам говорят: тут на крестном ходе половина - партизаны. Так что, если хотели, то беспрепятственно убили бы. Не только партизаны, но и немцы расправлялись со священниками. Вот, один клирик владыки совершал богослужение в храме в рабочий день. Немцы говорят: не смей служить, должны все идти на работу, - а он служил, так его избили почти до полусмерти палками. Владыка старался избегать того, что можно было бы назвать политикой, но большевиков он обличал; если бы он против немцев стал говорить открыто, то его на следующий день повесили бы, не считаясь с тем, что он архиерей. Однажды немцы требуют от него воззвания к народу на определенную тему. Владыка обдумывает каждое слово и пишет: по нашим грехам Господь наказывает страну, народ, мы теряем близких, народ должен каяться. И выходит, что виноваты и мы, и большевики, и немцы. Немцам это не нравится, а владыка говорит: я другое не могу написать - меня партизаны убьют. Так что приходилось "ходить очень опасно". Война такая была, что шутить нельзя было: или с одной стороны смерть, или с другой. Владыка Леонтий имел фотографии общих могил расстрелянных большевиками в Виннице, где тысячи людей лежали в ряд и родные приходили их опознавать. Владыка Евлогий совершил их общее захоронение. Когда владыка Леонтий и я уезжали из Варшавы, большевики уже были на другом берегу реки, а немцы нас не выпускают, так что в любой момент большевики могли нас захватить, тогда владыка Леонтий все сжег, т.к. чувствовал: если схватят и увидят фотографии - расстреляют на месте"53.
1 нояб. 1943 г., в годовщину смерти схи-архиепископа Антония (впоследствии день прославления св. прав. о. Иоанна Кронштадтского), о. Вениамин был рукоположен в иеродиаконы, за два дня до этого он был пострижен владыкой Леонтием в малую схиму.

Примечания

Печать E-mail

В Иерусалиме нашли возможное место суда над Христом

Автор: i-sobor. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: История Церкви.

Считается, что дворец Ирода был рядом с башней Давида в Старом городе

Печать E-mail

"Ангел Ольга и правитель Крыма". Барон Петр и баронесса Ольга Врангель

Автор: Монахиня Вера. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: История.

Ольга происходила из очень знатной семьи, отец был камергером Высочайшего Двора и богатейшим помещиком Украины, и сама девушка стала фрейлиной Их Императорских Величеств и дружила с Императрицей Александрой Федоровной. С рождения у Ольги было всё: любящая семья, богатство, положение в обществе, красота и внимание многих поклонников. А она отказывалась от предложений замужества ради возможности учиться на курсах сестер милосердия и стала второй в истории России женщиной-военным врачом. 

К слову о привлекательности, у Ольги было редкое сочетание красоты внешней и внутренней. Кажется, это о ней можно было бы написать: 

Когда мне говорят о красоте 
Восторженно, а иногда влюбленно, 
Я почему-то, слушая, невольно 
Сейчас же вспоминаю о тебе. 

Когда порой мне, имя называя, 
О женственности чьей-то говорят, 
Я снова почему-то вспоминаю 
Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд. 

Было в ее внешности и почти утраченное теперь качество – аристократичность, то, что называется «породой».

Замужество для Ольги явно не было главной целью жизни, но своего единственного она встретила – в 1907 году Ольга Михайловна Иваненко вышла замуж – в 34 года (!) – за барона Петра Врангеля. Известный в армейских кругах повеса с горячим взрывным характером рядом с мудрой тактичной женой, к удивлению друзей, быстро остепенился. Свою «Олесиньку» он обожал.  

 

Ольга Михайловна Врангель с детьми 

 

Интересно, что «всей жизнью», прожитой с Врангелем, Ольга называла 13 лет, не такой уж большой срок для брака – но без мужа она своего существования действительно не представляла. К слову, на момент ареста у супругов было уже трое детей. Можно удивиться, как Ольга могла, идя на смерть вслед за мужем, забыть о материнских чувствах. Но, учитывая ситуацию в революционном Крыму, она наверняка понимала, что именно вдали от родителей детей будет легче спасти – сама фамилия Врангелей вызывала у большевиков ненависть. Что пережила Ольга в тот день ареста, трудно представить: чуть не расстреляли мужа и брата, а пока она ждала решения их участи, на ее глазах толпа растерзала офицера… 

Пока Врангель был «Правителем Юга России», его жену можно было бы назвать «хозяйкой Крыма». Но продлилось это недолго. Очень скоро полуостров взяли красные, и у Крыма появилась новая «хозяйка» – Розалия Землячка. Удивительно: они с Ольгой Врангель были одного возраста, обе – из состоятельных семей (правда, разных сословий и национальностей), с детства были окружены вниманием и заботой и ни в чем не нуждались. Только почему-то Ольга излучала любовь ко всем окружающим, а Розалия – патологическую, практически садистскую ненависть. Первая работала сестрой милосердия, помогала вдовам, инвалидам, беженцам-офицерам. Вторая – расстреливала, а потом и просто топила в баржах в Черном море стариков, детей и беременных женщин… Первую называли Ангелом, партийная кличка второй – «Демон». Но почему одни люди выбирают любовь, а другие – ненависть, – тема отдельного разговора. 

Основной заслугой барона Врангеля была очень хорошо организованная эвакуация населения из Крыма перед приходом большевиков. А уже в изгнании Ольга Михайловна полностью посвятила себя помощи эмигрантам. С. Палеолог вспоминал, что среди беженцев только и было слышно: «Ольга Михайловна поможет… напишет… скажет… сделает…». «Никто не мог с таким искренним участием поговорить с простым казаком, солдатом, офицером, ставшим инвалидом, с безутешными матерями и вдовами, как это делала она». А ведь у нее самой болело сердце и о маленьких детях, и о старой матери, нужно было устраиваться в чужой стране, начинать жизнь заново. Впоследствии Ольга Михайловна изъездила всю Америку, собирая средства на помощь беженцам. Ее стараниями были созданы два туберкулезных санатория. 

 

В 1-й день Св. Пасхи в здравнице в Топчидере. 1927 год. Сидят: третий слева - Митрополит Антоний (Храповицкий), третья справа - Ольга Врангель

 

На фото 1927 года среди военных и духовенства сидит единственная женщина и радостно улыбается. Это Ольга Михайловна. Она вообще часто улыбается на фотографиях (что было не принято в то время), а рядом с ней тоже пытается сдержать улыбку «Черный барон». Ольга Врангель полностью воплотила в жизни фамильный девиз семьи мужа – «Сломишь, но не согнешь». Потрясла, но не сломила ее и его внезапная смерть. Спасая мужа в России, она не смогла сделать этого уже в, казалось бы, безопасной эмиграции. Генерал Врангель неожиданно умер в 50 лет – по мнению семьи и некоторых исследователей, не без помощи агентов НКВД, что, к сожалению, было не редкой участью белых генералов. 

После смерти мужа Ольга Михайловна переехала в Америку и умерла в глубокой старости. Похоронена она на русском кладбище Ново-Дивеево рядом с десятками своих соотечественников, с которыми когда-то танцевала на балах, виделась при Дворе и скиталась на чужбине. 

Обрела ли Ольга счастье – то пресловутое невнятное состояние довольства и беззаботности, каким его сейчас принято представлять? Думаю, такого счастья у нее не было, но она его и не искала. Она просто занималась любимым делом, дождалась встречи с человеком, ради которого стоило умереть, вырастила детей и помогла множеству людей. Умела довольствоваться малым и забывать о своих бедах ради тех, кому было еще хуже. Баронесса Врангель – Ангел Ольга – всю жизнь отдала самому тяжелому труду, имя которому – любовь. 

Печать E-mail

Предпраздненство Рождества Христова. Навечерие Рождества Христова. Историко-экзегетическое содержание дня.

Автор: прот.Евгкний корягин. Дата публикации: 05 января 2015. Категория: Статьи.

Из церковных песнопений этого дня. “Се время приближися спасения нашего, готовися вертепе, Дева приближается родити.” “Радуйся, Яже Жизнь рождшая миру Дево Богородице, от Духа Святого, всех на избавление;” “песньми лик ангельский ныне почитает Тебе светлую и неискусомужную Матерь, радуяся ликует рождеством Твоим Пречистая; радуйся надежда православных, радуйся предстательство Тебе поющих.” “Приближается и приходит ныне Господь, ждание языков и спасение мира: уготови вертеп граде Вифлееме, и с волхвы пастырие текуще приспейте.” “Грядет воссияти свет невечерний, сущим прежде помраченным и бедствующим.” “Радуйся вся земля, се Христос приближается в Вифлееме раждаяся: море возвеселися, пророческий сонм взыграй, сбытие зря днесь твоих словес, и вси радуйтеся праведнии.” “Страннообразне Христос во своя приходит: устраним себе грехов, и Сего приимем в кротких душах обитающаго.”...

Печать E-mail

Журнал Святая Земля, 1935г.: Мысли о русском церковном единстве

Автор: i-sobor. Дата публикации: 04 января 2015. Категория: Архив РПЦЗ.