Митрополит Антоний: Исповедь - Пьянство

Автор: м.Рафаила. Дата публикации: 28 мая 2014. Категория: Архив РПЦЗ.

14. Пьянство

Родной сестрой разврата является пьянство, ибо, по слову Василия Великого, вино никогда не было другом целомудрия. Впрочем, порок пьянства сроден не только распутству, но и всем вообще преступлениям. Огромное большинство последних совершается в пьяном виде или под хмельком. Большая часть всех семейных трагедий, человеческих горе­стей и общественных бед­ствий происходит от вина и пьянства.

Духовник должен прежде всего заботиться о том, чтобы опро­вергнуть во всех приходах такую мысль, будто пьянство не грех и не порок; ибо оно прежде всего не любит останавливаться на малой степени, а непременно перейдет постепенно в запой. Кроме сего, и даже по преимуществу, необходимо усвоить кающимся ту мысль, что опьянение, особенно когда оно дойдет до запоев, никог­да не бывает просто дурною привычкою, а оказывается соединен­ным с постоянным злостным настроением. Так ли это? Не встре­чаем ли мы напротив «добрейших», щедролюбивых и уступчивых людей, которые, пока они трезвы, кажутся самыми добрыми людь­ми, и, кажется были бы святыми, если бы не запои, которые про­должаются у них недели по две, по несколько раз в год. Но так кажется только поверхностному наблюдателю. А кто ближе знает подобных людей, тот скажет вам, что они исполнены либо блудной страсти, которой предаться в трезвом виде не могут, либо, что еще чаще бывает, одержимы неудовлетворенным честолюбием или оз­лоблением за свою неудавшуюся жизнь, либо их мучит злоба и зависть. Не имея возможности осуществить свои пожелания на яву, они посредством вина переносят себя в мечтательную область и, одурив себя винными парами, воображают себя генералами, мини­страми, знаменитыми учеными или художниками, счастливыми любовниками, победителями своих врагов и отмстителями им. По­этому пусть запойные пьяницы не отговариваются на обращенные к ним упреки, как они это обычно делают: «я пью, но зато я никого не обижаю, не обираю, не произвожу сплетней, ссор» и т. д. В душе своей они всегда носят яд злобы, или зависти, или ропота, или любодейства, и пока они не убьют в себе подобных пожеланий, они от своего запоя не отстанут. Пьянство есть производное явление иных страстей, иногда не вполне ведомых своей жертве, но однако исцеление от сего недуга невозможно, пока не изгонится из сердца причиняющая его страсть. Конечно, это касается пьянства уже запойного, а юношеские кутежи по большей части имеют целью либо набраться храбрости для того, чтобы пуститься в распутство, либо таким нелепым способом убедить себя, что ты уже взрослый человек. Кающимся в подобных грехах, кроме выяснения нелепости такого способа доказательства, должно советовать совершенно удаляться пьяной компании и найти себе товарищей трезвых. Вообще, пока пьянство не начало переходить в запой, пока оно не срослось с какой-либо укоренившейся страстью души, человек, приносящий в том искреннее покаяние, всегда может от него ос­во­бодиться с помощью Божией.

Пьянство является одной из самых гибельных для нашего православного народа духовных болезней, если не самой ги­бельной. Поэтому, кроме прямых наставлений пьяницам о борьбе со своею страстью, духовник должен давать предосте­регающие советы, вернее, требования, и воспитателям детей, особенно же родителям: чтобы не давали водки детям и подро­ст­кам, чтобы не являлись пред ними выпивши, чтобы не по­хвалялись пьянством и не хвалили бы пьяниц и пьянства. Всем напивавшимся до потери сознания, до драки или тошно­ты, грешникам хорошо назначать епитимии, хотя бы поклоны наедине, впрочем, с теми предосторожностями, касающимися вообще назначения епитимий, о коих будет сказано ниже.

Предлагать здесь духовникам начертать пьянице картину пе­чальных последствий пьянства считаю не очень нужным: это су­меет исполнить всякий даже молодой священник, но напомнить им, что полезно не довольствоваться общими картинами вредо­носности пьянства, а предварительно спросить у исповедающего­ся об условиях его семейной жизни и занятиях и сказать нечто, касающееся ближайшим образом его собственной жизни и жизни его семьи. Конечно, в этом случае силен бывает тот духовник, который лично знает своего духовного сына и его семью и может ему указать то, что было на самом деле последствием его нетрез­вой жизни или легко может случиться в условиях его семей­ной и личной жизни.

Впрочем, едва ли не самое трудное дело в подобных случа­ях это научить потерявшего обладание над собою пьяницу от­стать от своей порочной привычки; разве только еще порок малакии с таким трудом отрывается от серд­ца человека, как порок пьянства, если укоренился настолько, что совсем одолеет челове­ческую волю.

Правда, мы сказали, что запои держат человека в своем по­зорном плену по той причине, что соединяются духовною страстью и злобой: но бывает и так, что порабощенный ими человек уже возненавидел и самую страсть, уже смиряется душой и про­сит Бога и людей научить, как избавиться от нее, а избавиться не может. Быть может, он уже вступил в общество трезвости и дал клятвенный обет не пить водки и вина, но и обет свой нарушает. Как тут быть духовнику?

Ему полезно напомнить кающемуся Притчу о Блудном Сыне и спросить: почему отец того потерянного юноши так твердо уве­рился в его исправлении, что устроил пир с песнями, пляской и, конечно, с вином, не опасаясь, что оно послужит нача­лом для нового запоя его сыну после невольного голода и трезвости? А потому, должно отвечать, что Блудный Сын, во-первых, сам каз­нил себя: он приговорил себя к званию наемника, выразил реши­мость из господина стать рабом, а, во-вторых, для исполнения своего благого решения предпринял подвиг длинного и тяжкого пути и подвиг униженной мольбы пред своим отцом, с которым прежде тяготился жить в довольстве и ласке, имея душу свое­вольную и непокорную.

Точно также о Закхее Господь столь уверенно выразился: «ныне спасение дому сему бысть» – потому именно, что Закхей, не ожидая каких-либо требований, сам себя пригово­рил к полному умерщвлению своей страсти посредством столь трудного для стяжателя подвига раздать пол-имения нищим и вознаградить четверицею обиженных. Надежно бывает исправле­ние тех запойных пьяниц, которые для вытрезвления поселяются на всю зиму в Валаамском монастыре на Ладожском озере, где невозможно достать водки, и обрекают себя на черные послуша­ния, хотя бы и были богачами. Впрочем, даже и о таких говорят, что уже полную уверенность в их окончательном исправлении можно иметь только чрез три года после прекращения ими запо­ев, а до тех пор – лишь благую и радостную надежду.

Разумеется, не всякий кающийся может располагать собою так, чтобы удалиться в монастырь хотя бы на полгода, но тем, которые не имеют возможности так поступить, должно пояснить, что то покаяние прочно, которое, во-первых, исполнено самоукорения, а отнюдь не сетованием на других, как виновников сво­его падения, – а, во-вторых, решением подвергнуть себя само­го лишениям и трудам, еще более тяжким и горьким, чем те, коим его подверг уже его порок в виде ли бедности или болезни, или лишений места. Разница между безсильными и неисправимыми нытиками на свою страсть и на свое положение и между людьми, решив­шимися непременно с помощью Божией возстать от своего паде­ния, бросается в глаза сама собой. Вот пред вами уволенный за пьянство чиновник или приказчик. Один, прося у вас должности, хотя и сознается в своей «слабости», но доказывает, что ее значи­тельно преувеличили в его аттестации, что его товарищи, пившие больше него, не были уволены, потому что имели протекцию на службе и не имели недоброжелателей, как он. Теперь он просит места, хотя бы в провинции, но не худшего, а пожалуй и лучшего, чем он занимал раньше. Приходит к вам другой, и чистосердечно заявляет, за что он уволен, и признает, что уволен за дело. Он просит должно­сти самой скромной, хотя бы писаря, имея универ­ситетское образование, или дворника, бывши раньше приказчиком с пятерным против дворника жалованьем. В обоих случаях этот проситель просит взять его до времени первой неисправности и даже не давать ему ничего лучшего, пока он на деле не докажет своего исправления. Вот такое покаяние, такая решимость уже надежны, и духовник, указывая пьянице на эти примеры, пояснит ему, что душа его подобна хирургическому больному, которому необходимо обречь себя на тяжелую операцию, даже на совершен­ное отсечение руки или ноги, чтобы не сгнить заживо. Тебе же, скажет духовник, необходимо отсечь свое самолюбие, быть может, переменить свое положение в обществе, поработить себя труду и отдаться в подчинение на время, но зато потому совершенно освободясь от своего постыдного порока, бодрым и радостным возвра­титься к своим родным и близким, а начать должно с того, чтобы возненавидеть свое падение до самой смерти. И я знаю таких, прибавит духовник, которые долго рабствовали пьяному бесу, а потом совершенно избавились от него такими тяжкими подвигами.

15.Прочие страсти и отдельные грехи

Главная часть нашей задачи окончена. Она заключалась в том, чтобы открыть глаза, во-первых, самим духовникам на то великое дело, которое передано в их руки вместе с преподанием им благодати священства, а, во-вторых, исповедающимся на свое душевное состояние и на жизненное призвание христианина. Согласно вышеприведенным указаниям, духовник раз навсегда даст понять своим духовным чадам, т. е. не только слушателям своих поучений в церкви, но и каждому в отдельности на исповеди, что христиане долж­ны не только припомнить пред духовником свои отдельные греховные поступки, но и познать, какими стра­стями и какими ложными взглядами заражены их души; они дол­жны бороться с самыми корнями своих грехов, со своими страстями, и знать, что в этом и состоит содевание нашего спасения, точнее – без этого условия оно невозможно, а должно оно совершаться чрез постоянное возношение души своей к Богу в молитве и в чтении Его словес и в понуждении себя к добродетели.

Если только кающийся поймет то, что должен знать о себе каждый христианин, т. е. что он духовно больной, что его духовные недуги нужно врачевать, ибо они сами собой не остановятся на той степени развития, в которой он их опознал, а будут все глубже разъедать его душу, пока не погубят ее, то духовный отец может возблагодарить Бога за того человека и сказать: «Ныне спасение дому сему бысть». Действительно, отныне тот человек если и будет спотыкаться в нравственном смысле, то всегда бу­дет знать, что единственно ценное на земле – это душа и вечное спасение, и все явления и события своей собственной и окру­жающей жизни он будет уже оценивать с этой точки зрения, хотя бы по слабости воли и укло­нялся временами от правого пути.

Кроме того, и даже по преимуществу, целью наших разъясне­ний было ввести ум и душу самого духовника в эту область ду­ховной борьбы и духовной жизни. Если нам удалось этого достиг­нуть хоть в отношении к некоторым духовникам, то в дальнейшей своей жизни и деятельности они сами сумеют допол­нить все, что оказалось у нас опущенным. Душевная жизнь лю­дей так сложна и разнообразна, что способы ее врачевания невозможно с такой точностью предусмотреть для всех случаев и событий жиз­ни, как это делается во врачебной науке для недугов телесных, да и то не с полным предусмотрением всевозможных осложнений в телесных болезнях. Мы разобрали посильно наиболее бурные страсти: гнев, гордыню, тщеславие, блуд, пьянство, а также те ложные воззрения на благочестие и на жизнь вообще, которые препятствуют покаянию. Остались пока не разсмотренными страсти: сребролюбия, чревоугодия, отчасти уныния, зависти. Сказав о них несколько слов, остановимся на отдельных грехах, особенно свойственных современным христианам.

По сродности с вышеприведенным разъяснением следовало бы говорить об унынии, однако сей грех, так глубоко разсмотренный святыми отцами, имеет место более среди людей, уже подвизаю­щихся во спасении, а у мирян он выражается в озлобленности, в раздражительности, нередко в запоях. Но, конечно, встречается и то настроение, которое именуется прямо унынием. Это есть потеря той духовной жизнерадостности о Боге, которая питается надеж­дой на Его милосердное о нас промышление. Такую надежду, конечно, хранят в сердце своем немногие из наших современни­ков, а большинство вовсе не думает о Боге, но встречаются и среди религиозных людей, пекущихся о своем спасении, такие, которые жалуются духовнику, что они потеряли любовь к молитве, и она исполняется ими теперь без душевного услаждения, даже со скукой, и что эта скука готова обратиться у них в постоянное тос­кливое настроение души и соединяется с мыслью, что Бог от них отступился. Вместе с этим, а иногда и независимо от сего, им кажется, что родные их разлюбили и что они совершенно одиноки в жизни. Мудрый ответ пастыря, соединенный с сердечным участием, иногда сразу исцеляет христианина от такого душевного недуга, сущности которого последний обыкновенно сам и не может себе уяснить. Подлинная же причина его бывает обыкновенно одна из двух: или это уныние бывает последствием забытого грехопадения или скрытой, незаметной страсти, или просто явлением так называемой неврастении, т. е. переутомления, или гнетущих забот. Конечно, духовник должен выспросить его о сем, а свои разспросы начать с предположения последней причины, дабы окончательно не обезкуражить и без того скорбного человека. Правда, мы гово­рили уже об отчаянии выше, но уныние есть нечто иное, оно менее остро переживается, но бывает иногда более неподатливо для увещания. Мы сейчас упомянули о неврастении. Явление это бывает душевно-телесное, причем основная причина такого состо­яния бывает у одних преимущественно в нервной болезни, а у других – в безотрадных мыслях и горьких чувствах. Во всяком случае, оба эти расстройства, то есть скорбь души и телесное нездоровье взаимно поддерживаются одно другим и не поддаются легко увещаниям и лечению. Особенно часто случается такое состояние среди учащегося юношества и у женщин перед родами, а также, как пояснили мне врачи, при переходе их в пожилой возраст.

Сердечное участие к такой душе есть самое главное средство излечения, но участие это должно иметь характер спокойный, уверенный и мужественный, а если оно оказывается со стороны матери, жены и др. родичей, слиш­ком поддающихся своему чувству, то болящий душою, заметив свою власть над ними, начи­нает еще более давать волю своим скорбным проявлениям и про­сто мучить окружающих своими капризами. Мягкая ласка сильно­го характера успокаивает и бодрит неврастеника, а скорбное сострадание и настойчивая мольба принять то или иное лекар­ство, ванну или устроить прогулку, еще более разстраивает его и умножает слезы и скорбь при виде слез окружающих. Но воз­вратимся к исповеди.

Итак, духовник при жалобе исповедующегося на свою безысходную печаль и тоску должен ласково спросить его, хорошо ли он спит ночью, имеет ли аппетит, не раздражается ли без толку, и если ответы последуют неутешительные, то должно сказать: вот, мы перечислили условия вашей телесной жизни, содей­ствующие скорбному настроению, но, конечно, не в этих только условиях дело; перейдем к причинам душевным. Однако с ними легче будет справиться, если найдется возможность устранить первые. Вероятно, вам и доктор скажет, что вам необходимо на время, даже на месяц только прекратить учебные или служебные занятия, выехать из города, отправиться на богомолье, но не на­кладывая на себя сверхдолжного поста. Возможно, что тогда само собою пройдет ваше уныние. Отдалившись на время от сво­их близких, вы перестанете воображать, как это вам теперь ка­жется, будто бы вас уже не любят, тяготятся вами и т. д. Издали вы поймете, что нередко без нужды терзали и себя самого и их, а когда, окрепнув на отдыхе, возвратитесь к ним, то сами над собой будете смеяться, вспоминая свои напрасные подозрения.

Если унывающий христианин – человек, особенно усердный к подвигам поста и молитвы, то разспроси, как он подвизается, а если подвиги его самочинные, то есть предпринятые без благослове­ния духовника или старца, то напомни ему, что св. Отцы немало писали «об унынии, происходящем от чрезмерных и само­чинных подвигов», и посоветуй ему на время отложить то, или часть того, что не является подвигом общеобязательным, а само­произ­воль­ным в его жизни. Кающийся, пожалуй, начнет плакаться еще на то, что и общеобязательные молитвы и бдения, прежде его радовав­шие, он теперь совершает с нетерпением и скорбью и не может возвратить себе прежнего умиления.

Тогда скажи ему, что отцы поясняют такое состояние зародив­шеюся тайною страстью, как страсть зависти вогнала в тоску Саула; такое же действие оказывает и зародившаяся, но на первых порах незаметная страсть блудная, или честолюбивая, или среб­ролюбивая, или тщеславная, или страсть отмщения обидчику. Если лодка не отодвигается от пристани, ты смотришь, не прице­пилась ли она снизу к плоту, и дотоле не будешь налегать на весла, пока не отцепишь ее. Так и оскудевший в молитве и предающийся унынию христианин должен осмотреть дно души своей, и если усмотрит, что за него уцепился бич какого-либо греховного жела­ния, то вступит с ним в борьбу, но здесь, еще раньше, чем он поразит его, дух молитвы, даже сугубо горячей, к нему возвратит­ся за одну решимость побороть в себе зло. Вместе с этим и дух уныния отойдет от подвижника, правда, не всегда сразу в один час, но состояние души его можно будет уподобить стихающему после ветра морю. Море бушует и ревет, пока его колышет ветер: ветер есть причина бури морской. Но вот ветер совершенно затих, не в одну же секунду стихнет море, но стихнет очень скоро: сейчас же волны становятся меньше и меньше, далее остается только рябь; еще небольшое время, и море стало гладко, как зеркало.

Если исповедующийся скажет: «я принимал ваши прежние советы, но меня огорчают бедствия, не от меня зависящие, – обиды от родных, болезнь детей и недавняя смерть одного из них; я нигде, ни в чем не нахожу утешения и не могу молиться, подав­ляемый скорбью. Знаю, что Бог все делает для нашего блага, а зло для нас не бедность и бедствие, а только наша злая воля, но что делать, когда тоска и горе грызут мою душу, и я ни в чем не могу найти себе утешения». Тогда спроси его: «а искал ли ты утешений, или напротив, отвергал их? Помнишь слова Св. Писания: «Рахиль плачущися чад своих, и не хотяше утешитися», и как Иаков не хотел утешиться о предполагаемой смерти своего сына Иосифа (Быт. 37, 35). Уныние тогда особенно и греховно, когда оно отвергает Божие утешение. Раз­сердившийся капризный ребенок ломает свои любимые игрушки, а некоторые ненормальные люди находят удовольствие в том, чтобы растравлять свои ранки на руке и причинять себе безцель­ные страдания. Смотри: в таком состоянии души уже участвует греховное чувство, именно непокорство Промыслу, гнев, если не прямо на Бога, то всегда гнев богопротивный, приближающийся к ропоту. Убойся такого состояния и проси у Бога прощения и помощи; тогда отойдет от тебя и самый дух уныния, и душа твоя не будет отворачиваться от утешения. Увещания твоих близких и самое их участие тебе казалось неумелым, а они сами глупыми и тягостными; то оцени и в глупом человеке святую любовь, повер­ни к нему ласковое лицо: он за благодеяние для себя сочтет то, что ты не отвергаешь его участия; смотри же, сколько тут у него смирения и терпения и насколько он лучше тебя, который му­чишь его и прочих своею тоскою; и как легко тебе эту общую муку заменить общею радостью и взаимною любовью. Если по­стараешься так поступить, то совсем прогонишь от себя дух уны­ния и на­чнешь вселять в свою душу дух смиренномудрия, терпе­ния, любви и неосуждения, а потом научишься и других утешать в бедах и скорбях». Такими разъяснениями и утешениями дол­жен духовник вразумлять христиан, поддавшихся бесу уныния, но еще раз повторим, что степень успешности его слов будет всецело зависеть от того, сколько бодрящего участия будет он сам чувствовать и влагать в свои глаголы. Уныние есть убыль души, как бы душевное худосочие, и вот сострадающая любовь здоровой души, пребывающей в союзе с Богом, восполняет в больной душе эту убыль. Иногда просто ласковое слово и обеща­ние помолиться за скорбящего сразу же вливает в душу его отра­ду, и он освобождается от томившего его чувства одиночества.

Печать E-mail

• Назад
• Вперед