Н. Тальберг: Иосафат Кунцевич - гонитель православных
В настоящее время, как известно, идут разговоры, делаются ответственные заявления, возникают совещания, намечаются и осуществляются встречи, имеющие одну общую цель: найти общий язык и подготовить почву для сближения между разными христианскими исповеданиями. Как известно, принимают участие в этом согласительном общении и некоторые православные круги, причём нередко особенно подчёркивается именно, независимо от вопроса об устранении догматических разногласий, задача установления дружественной близости. Со стороны католической нередко слышим и читаем утверждения о том, что прошлое должно быть покрыто и как бы упразднено сознанием взаимных ошибок, погрешностей, несправедливостей. Оставляем сейчас в стороне вопрос, в его целом, о возможности воссоединения церквей, но не можем не остановить внимания читателя на одном обстоятельстве, которое для людей, с историей взаимоотношений русского православия и латинства мало знакомых, может казаться безразличным, но которое для людей сведущих не может не восприниматься, как растравление живой раны, если не как угроза нанесения новых ран, прямая и в лицо сказанная. Мы имеем ввиду нередкое появление на устах современных католических деятелей имени Иосафата Кунцевича. Особенно разителен тот факт, что на торжестве византийского обряда, возглавленном самим Папою, которое и ныне воспоминается католической прессой, обозревающей 1960 г., как знаменательное явление особого значения, рядом с именем св. Иоанна Златоуста раздалось имя Иосафата Кунцевича.
То, что сейчас нарочито прославляется св. Иоанн Златоуст, как некий символ единства исходной почвы, общей католицизму и православию, понятно, естественно, утешительно, поскольку в этом проявлялось бы действительное устремление к святому прошлому, не тронутому ещё дальнейшими тягостными явлениями, вызвавшими схизму. Но если рядом ставится имя Иосафата Кунцевича, то поистине зловещий смысл приобретает и самое обращение к великому Учителю Православия. Нижеследующие строки имеют целью дать фактическую справку о том, что являл собою Иосафат Кунцевич. Выводы читатель сделает сам.
Тяжёлые испытания претерпевали с 1596 г. православные в русских областях Речи Посполитой. Волею польского короля Сигизмунда III, послушного и усердного выполнителя заданий иезуитов, введена была в Бресте уния. Сразу после этого начались сильные гонения против тех, кто остался в лоне Церкви Христовой.
Иезуиты, совершив во славу папства своё злое дело, непосредственное проведение его в жизнь поручили послушным им ренегатам, из коих особенно опорочили свои имена два преемника униатского митрополита Михаила Рогозы, до Бреста проявлявшего слабоволие и двуличие, после же совершенного им отречения от Православия обнаружившего полную ничтожность.
Ревностными и ожесточёнными гонителями русских, оставшихся верными истинной, древле-отеческой вере, были заместители Михаила: Ипатий Поцей (или Потей), ранее православный епископ Владимирский, и выдвинутый последним Иосиф-Велямин Рутский, сын московского воеводы, передавшегося Литве в 1568 г. после сражения при Уле. Иосиф, увлёкшись распространённым тогда в Литве нововерием, стал сначала кальвинистом, потом же сделался католиком. Умело был он обработан в Риме иезуитами, принявшими его в свой орден.
Они оба, особенно Рутский, занялись созданием униатского монашества. К делу этому ими привлечены были иезуиты и кармелитские монахи. Устав монашества объявлен был основанным на правилах св. Василия Великого, на самом же деле был сколком латинских орденов. К этому уставу примкнули другие униатские монастыри и образовался новый монашеский орден, базилианский, сделавший очень много для окатоличения унии. Главой ордена назначен был прото-архимандрит Рутский с званием генерала. Орден не подчинялся епархиальным архиереям и был подчинён особому прокуратору в Риме. Орден должен был, по мысли его создателей, сделаться средоточием униатского образования и рассадником всех униатских властей. Ипатий Поцей не дожил до осуществления этой задачи. Он умер в 1613 г. Рутский, управлявший митрополией 24 года, обогатил и расширил орден. Созданы были базилианские школы. Под влиянием их питомцев уния все более уклонялась в католичество не только в учении, но и в обрядности. Средоточием воинствующего униатства был, отобранный от православных, виленский Троицкий монастырь, архимандритом которого при Поцее был Рутский.
Став униатским митрополитом, Рутский назначил архимандритом Троицкого монастыря Иосафата Кунцевича. Последний, в миру Иоанн, родился в 1580 г. во Владимире-Волынском в семье сапожника. Воспитанный иезуитами и принятый в орден базилиан, он стал затем ярым фанатиком и врагом православных. Считавшийся аскетом, он умел влиять на массы. В Вильне многие были обращены им в унию.
В 1618 г. Иосафат вступил в управление полоцкой епархией и принялся усиленно преследовать православных в Могилеве, Орше и Полоцке. Он отнимал у них церкви и монастыри. Православные на опыте познавали, каким лютым врагом для них является Иосафат.
И. Чистович, в своём труде "Очерк Истории Западно-Русской Церкви" указывает, что Кунцевич в октябре 1618 г. решился посетить Могилёв. Дальнейшее автор излагает так: "Но когда православные узнали, что он подъезжает к городу, то зазвонили в вечевой колокол на ратуше, подняли тревогу и заперли городские ворота, а на валах вокруг города расставили народ с оружием. Члены магистрата, бургомистр, райцы [1] и лавники и прочие горожане во множестве, с разным оружием и цеховыми хоругвями, вышли из города на встречу Иосафату, вооружившись как-бы против неприятеля и, ругая его, великим криком возбраняли въезд в Могилёв и угрожали убийством. Видя такое народное нерасположение, Иосафат принуждён был удалиться от города и возвратился в Полоцк; а по прибытии затем в Варшаву, лично подал королю жалобу на могилёвских мещан. Дело это поступило на королевский суд и решено тем, что главные зачинщики бунта, обвинённые в оскорблении власти, осуждены были на смертную казнь. Неизвестно, было ли действительно это решение исполнено. Но могилёвские монастыри, церкви и духовенство, отданы под управление Кунцевича и, так как в Могилёве мало было униатов, все запечатаны, кроме одной Спасской церкви, в которой униатские монахи совершали богослужение. В то же время православным строжайше запрещено было строить и поновлять церкви во всех местах бывшей полоцкой епархии. В 1623 г. православные, в поданной на сейм суппликации, жаловались: "в Белоруссии полоцкий архиепископ пять уже лет держит запечатанными православные церкви Орши и Могилёва. Граждане полоцкие и витебские, не имея в городе даже простого дома для отправления богослужения, принуждены по воскресным и праздничным дням выходить для того за заставы в поле, и то без священника, так как ни в городе, ни близ города им не позволено иметь священника. Бедные люди, не привыкшие к иной вере, кроме той, в которой они родились и выросли, принуждены возить своих детей для крещения за десять миль и более, а во время такого дальнего пути многие дети умирают не крещёными". Также далеко принуждены ездить и для получения благословения на брак. — В суппликации выражается, далее, горькая жалоба на то, что епископ апостат приказал в Полоцке выкопать из земли недавно погребённые в церковной ограде тела православных и выбросить на съедение псам. Этим он выразил свою месть православным полочанам за то, что они не хотели признать его власти. Но даже и тогда, когда православные совершали богослужения в частных домах или в плетёных шалашах за городом, они и там не были оставляемы в покое, подвергались нападениям и привлекаемы были к суду. Однажды, во время праздника Пасхи, униаты напали на православного священника могилёвской крестовоздвиженской церкви Зарю, совершавшего литургию в плетёном шалаше на выгоне по виленской дороге, людей разогнали, а священника захвативши, мучили, и неведомо куда завезли или убили".
В 1620 г. на сейме волынский депутат — "посол" — Лаврентий Древинский, в таких ярких словах изложил то, что терпел русский народ. Он говорил: "В войне Турецкой ваше королевское величество едва ли не большую часть ратных людей потребуете от народа Русского Греческой веры, того народа, который если не будет удовлетворён в своих нуждах и просьбах, то может ли поставить грудь свою оплотом державы вашей? Как может он стараться о доставлении отечеству вечного мира, когда не имеет внутреннего спокойствия? Каждый видит ясно, какие великие притеснения терпит этот древний Русский народ относительно своей веры. Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях нет монахов, — там скот запирают; дети без крещения умирают; тела умерших без церковного обряда из городов, как падаль, выводят; мужья с жёнами живут без брачного благословения; народ умирает без исповеди, без приобщения. Неужели это не Самому Богу обида, и неужели Бог не будет за это мстителем? Не говоря о других городах скажу, что во Львове делается: кто не униат, тот в городе жить, торговать и в ремесленные цехи принят быть не может; мёртвое тело погребать, к больному с тайнами Христовыми открыто идти нельзя. В Вильне, когда хотят погребсти тело благочестивого русского, то должны вывозить его в те ворота, в которые одну нечистоту городскую вывозят. Монахов православных ловят на вольной дороге, бьют и в тюрьмы сажают ..."
С Кунцевичем вёл борьбу тогдашний православный полоцкий епископ Мелетий Смотрицкий, рассылавший "универсалы", находившие сочувственный отклик у православных. Иосафат обратился к литовскому канцлеру Льву Сапеге, упрекая его в отсутствии должной помощи униатам и настаивая на принятии мер против православных.
Замечателен ответ ему 12 марта 1622 г. Сапеги. Приводим его в извлечениях: "Безспорно, что я сам хлопотал об унии и покинуть её было бы неблагоразумно; но мне никогда на мысль не приходило, чтоб вы решились приводить к ней такими насильственными средствами. Уличают вас жалобы, поданные на вас и в Польше и в Литве. Разве не известен вам ропот глупого народа, его речи, что он лучше хочет быть в турецком подданстве, нежели терпеть такое притеснение своей вере? По словам вашим, только некоторые монахи епархии Борецкого (нового православного Киевского митрополита) и Смотрицкого и несколько киевской шляхты противятся унии; но просьба королю подана от войска Запорожского, чтоб Борецкого и Смотрицкого в их епархиях утвердить, а вас и товарищей ваших свергнуть; и на сеймах мало ли у нас жалоб от всей Украины и от всей Руси, а не от нескольких только чернецов! Поступки ваши, проистекающие более из тщеславия и частной ненависти, нежели из любви к ближнему, обнаруженные в противность священной воле и даже запрещению республики, произвели те опасные искры, которые угрожают всем нам или очень опасным, или даже всеистребительным пожаром. От повиновения казаков больше государству пользы, чем от вашей унии, почему и должны вы соображаться с волею короля и с намерениями государственными, зная, что власть ваша ограничена и что покушение ваше на то, что противно спокойствию и пользе общественной, может по справедливости почесться оскорблением величества. Если бы вы посмели сделать что-нибудь подобное в Риме или Венеции, то вас бы научили там, какое надобно иметь уважение к государству . . . Что касается до опасности жизни вашей, то каждый сам причиною беды своей: надобно пользоваться обстоятельствами, а не предаваться безрассудному своему стремлению . . . Прочтите жития всех благочестивых епископов: не сыщете в них ни жалоб, ни объявлений, ни исков, ни судебных свидетельств. А у вас суды, магистраты, трибуналы, ратуши, канцелярии наполнены позвами, тяжбами, доносами; но этим не только не утвердится уния, но последний в обществе союз любви расторгнется . . ."
"... Вы требуете, чтобы непринимающих унию изгнать из государства: да спасёт Бог наше отечество от такого величайшего беззакония! Давно в этих областях водворилась святая Римско-католическая вера, а пока не имела она подражательницы благочестия и повиновения св. отцу, до тех пор славилась миролюбием и могуществом как внутри, так и вне государства; то теперь, приняв в сообщество сварливую и безпокойную подругу, терпит по ея причине, на каждом сейме, в каждом собрании многочисленные раздоры и порицания. Кажется, лучше и полезнее было бы для общества разорвать с этою неугомонною союзницею, ибо мы никогда в отечестве своём не имели таких раздоров, какие родила нам эта благовидная уния. Христос не печатал и не запирал церквей, как вы это делаете … Король приказывает церковь их в Могилеве распечатать и отпереть, о чём я, по его приказанию, к вам пишу, и если вы этого не исполните, то я сам велю её распечатать и им отдать; Жидам и Татарам не запрещается в областях королевских иметь свои синагоги и мечети, а вы печатаете христианские церкви! Вы говорите: "Справедливо ли будет оказывать такое снисхождение для неизвестного будущего спокойствия !" Отвечаю: не только справедливо, но и нужно, потому что неминуемо родится в обществе неустройство, если будем делать им ещё большие притеснения в вере. Уже гремят везде слухи, что они хотят навсегда разорвать с нами всякий союз. Что касается Полочан и других крамольников против вас, то, может статься, они и в самом деле таковы, но сами вы побудили к возмущениям. Новгород-Северский, Стародуб, Козелец и многие другие города уния от нас отторгнула; она главная виновница тому, что народ Московский от королевича устраняется, как это очевидно из русских писем, присланных к нашим вельможам, и потому не желаем, чтоб эта пагубная уния вконец нас разорила".
Письмо Сапеги не воздействовало на Кунцевича. В ноябре 1623 г., прибыв в Витебск, он изгнал православных из всех церквей, разгромил за городом шалаши, в которых они вынуждены были совершать богослужения. Вспыхнул бунт. На Кунцевича, лично руководившего погромом, напали с камнями и палками. Он был убит, тело его бросили в Двину.
Взбудоражен был католический мир. 10 февр. 1624 г. папа Урбан VIII писал королю: "Враги наши не спят, день и ночь отец вражды плевелы сеет, дабы в вертограде церковном терние произрастало вместо пшеницы. Следует и нам с не меньшим прилежанием исторгать ядовитые корни и обрезывать безполезныя ветви. Иначе все страны заглохнут, и те из них, которые должны быть раем Господним, станут рассадником ядовитых растений и пастбищами драконов. Как легко это может случиться в России, — научают настоящие бедствия. Непримиримый враг католической религии, ересь схизматическая, чудовище нечестивых догматов, вторгается в соседние провинции и, хитро прокравшись в совещания казацкие, вооружившись силами храбрейших воинов, осмеливается защищать дело сатаны и грозить гибелью православной истине. Восстань, о царь, знаменитый поражениями Турок и ненавистью нечестивых! приими оружие и щит и, если общее благо требует, мечом и огнём истребляй эту язву. Дошла до нас весть, что там устраиваются схизматические братства, издаются новые законы против униатов; пусть королевская власть, долженствующая быть защитою веры, сдержит такое святотатственное буйство. Так как нечестие обыкновенно презирает угрозы, наказаниями невооружённые, то да постарается твоё величество, чтоб лже-епископы русские, стремящиеся возбуждать волнения и господствовать в казацких кругах, достойное такого дерзкого поступка понесли наказание. Да испытает силу королевского гнева факел мятежа и вождь злодеев, патриарх Иерусалимский, и своим бедствием сдержит дерзость остальных. Хотя это и кажется делом трудным, однако чего не преодолеет благочестие, покровительствуемое Небом и вооружённое королевской властию?[2]. Известный Никифор грек[3], который, сделавшись оруженосцем дьявола и знаменосцем мятежей, возбудил столько бурь против русских униатов, запертый наконец в вечную темницу, примером своим показал, что преступление не только отвратительно само по себе, но и гибельно по своим следствиям. Если дерзость схизматическая часто будет видеть подобные примеры, то не так будет выситься и научится бояться Господа отмщений. Вследствие этого, просим твоё величество, защищать это дело всею своею ревностью и властью, и, прежде всего, позволь униатским епископам иметь свободный доступ ко дворцу и в советы королевские, и чтоб они ни в чем не были ниже остальных епископов". Папа так писал королю об убийстве Кунцевича: "Кто даст очам нашим источник слез, чтоб могли мы оплакать жестокость схизматиков и смерть Полоцкого архиепископа?.. Где столь жестокое преступление вопиет о мщении, проклят человек, который удерживает меч свой от крови! Итак, могущественнейший король! Ты не должен удерживаться от меча и огня. Да почувствует ересь, что за преступлениями следуют наказания. При таких отвратительных преступлениях милосердие есть жестокость".
Следственная комиссия, под председательством Сапеги, приговорила к смерти двух, бургомистров Витебска и 18 граждан города. Около ста человек, спасшихся бегством, были заочно приговорены к смерти. Город потерял свои привилегии. Две православные церкви были разрушены. Запрещено было повсюду строить и починять православные церкви. Рутский, извещая об этом кардинала Бандина, так оканчивал письмо: "Великий страх после этого напал на схизматиков; начали понимать, что когда сенаторы хотят приводить в исполнение приказы королевские, то не боятся могущества казацкого". Единственными защитниками православия действительно оказались малороссийские казаки. Они не раз восставали в защиту русской народности и православной веры. С трудом одолевая их, власти жестоко расправлялись с ними. В 1597 гетман Наливайко с тремя полковниками был сожжён в Варшаве, на площади в медном быке. В 1637 г. с Павлюка живого содрали кожу и пяти его сотрудникам отрубили головы. В 1638 г. изменнически был схвачен Остраница с 37 знатнейшими малороссиянами; они были казнены с жестокостью в Варшаве.
В 1655 г., когда войска царя Алексея Михайловича заняли Полоцк, униатский архиепископ Антоний Селява бежал с телом Кунцевича в Жировицы, откуда униаты перевезли его в Замостье. После перехода Полоцка вновь к полякам, останки Иосафата были привезены туда обратно. Когда в начале XVIII в. Полоцк был занят царём Петром I, тело перевезено было в г. Белу (Польша), где в 1797 г. было поставлено открыто в униатской церкви для поклонения.
В 1643 г. папа Урбан VIII признал Иосафата блаженным. Папа Пий IX в 1867 г. признал его святым, провозгласив патроном Руси и Польши.
Н. Тальберг.
"Православный Путь", 1960 г.
[1] Райца — советник, думец, член думы.
[2] Патриарх иерусалимский Феофан в августе 1620 г., на обратном пути из Москвы, тайно совершил в Киеве в нижней церкви Лавры хиротонию семи епископов, из них одного — Иова Борецкаго — как митрополита.
[3] Никифор, архидиакон константинопольского патриарха, был в 1596 году его представителем на православном соборе в Бресте. После собора он был схвачен поляками и судился Сенатом по обвинению в шпионаже в пользу Москвы и Турции. Заключённый в Мариенбургскую крепость, он там преставился, пострадав за веру.