СТАМБУЛ - Около 25 православных русских отслужили Божественную литургию в пятницу, 2 августа (н. ст.) 2013 г., в день Св. Пророка Илии, впервые за четыре десятилетия, боясь, что она может быть снесена из-за туристического проекта, который предполагает освобождение места.
Моравский Н.В.
Остров Тубабао. 1948–1951
Последнее пристанище российской дальневосточной эмиграции
Москва: Русский путь, 2000
Оглавление
Вместо предисловия
Из Шанхая на Тубабао
Что писали об эвакуации
Строительство, быт и население «палаточного города»
Религия, культура, просвещение и развлечения
Скауты
Дела общественные
На путях к новой жизни
Тубабао — Сан-Франциско: путевой дневник
Конец лагеря
Вместо предисловия
Наступление китайской Красной армии против войск националистов в Северном Китае в 1948 году вынудило многих русских эмигрантов, живших в Ханькоу, Пекине, Тяньцзине, Циндао и других городах страны, срочно перебираться в Шанхай. Их переездом в Шанхай и устройством там на временное жительство в бывших французских казармах на Рут Фрелюнт занималась подведомственная ООН Международная беженская организация (InternationalRefugee Organization (IRO). Я буду пользоваться тем же сокращением по-русски, то есть ИРО, главным образом потому, что оно часто используется в русскоязычных источниках, на которые я ссылаюсь).
Ввиду того, что конечной целью наступления китайской Красной армии был захват всей страны, включая, разумеется, и Шанхай, ИРО обратилась к правительствам ряда стран свободного мира с просьбой предоставить временный приют находившимся в общежитии на Рут Фрелюнт беженцам, а также русским эмигрантам и лицам некоторых других национальностей, постоянно проживавшим в Шанхае. Единственным государством, откликнувшимся на призыв ИРО, была Филиппинская республика, которая выделила для временного поселения беженцев из Китая необитаемую часть маленького острова Тубабао, расположенного у южной оконечности острова Самар и соединенного с ним мостом. В то время как филиппинское правительство предоставило приют беженцам, ИРО взяла на себя организацию и оплату расходов, связанных с их эвакуацией из Шанхая и содержанием на Тубабао, равно как и с их дальнейшим расселением. Поначалу филиппинское правительство ограничило срок пребывания беженцев на Тубабао четырьмя месяцами, но впоследствии продлевало его несколько раз. Некоторые беженцы прожили на Тубабао больше двух лет.
Главными источниками для этого очерка послужили газетные сообщения и статьи на английском и русском языках, мои личные воспоминания и относящиеся к пребыванию беженцев на Тубабао документы, собранные моим покойным другом Алексеем Николаевичем Князевым, которые мне любезно предоставила в январе 1996 года его вдова, Евгения Иосифовна Князева, проживающая в Сан-Франциско.
Впервые очерк был опубликован в № 4 за 1997 год и № 5 за 1998 год литературно-исторического ежегодника «Россияне в Азии», выходящего под редакцией О.М. Бакич в Центре по изучению России и Восточной Европы при Торонтском университете.
Из Шанхая на Тубабао
В то время как семьсот пятьдесят беженцев1, находившихся в общежитии на Рут Фрелюнт, были под административным ведением ИРО и организационно подготовились к эвакуации по прибытии в Шанхай, соответствующая работа по эвакуации русских эмигрантов-шанхайцев началась только в декабре 1948 года. И началась эта работа с учета желавших эвакуироваться русских эмигрантов, проживавших в разных районах города. Я жил в районе, эвакуационный штаб которого находился в Русском офицерском собрании на Рю Лафайет. Штаб назначил меня одним из «сотников», в обязанности которых входило установление связи со ста главами семейств, живших в определенной части данного района. Я обходил, опрашивал и регистрировал желавших эвакуироваться и информировал их о положении дел, касавшихся эвакуации. В назначенный день я со своими помощниками — «десятниками» — следил за тем, чтобы вверенные мне люди, а также их багаж были собраны и доставлены на пристань. Руководил нашей группой эвакуировавшихся, состоявшей из пятисот пятидесяти человек, начальник конвоя, а ответственность за эвакуацию всех русских эмигрантов-шанхайцев, в сотрудничестве с ИРО, выпала на долю председателя Российской эмигрантской ассоциации Шанхая, Григория Кирилловича Бологова.
Эвакуация беженцев из Шанхая на Тубабао началась в январе 1949 года и закончилась в начале мая, незадолго до прихода в Шанхай китайских коммунистов. Около пяти с половиной тысяч человек — мужчин, женщин и детей, преимущественно русских — было вывезено из Шанхая на Тубабао морским и воздушным путем. Два старых пассажирских парохода, «Хва-льен» и «Кристобал», совершили совместно шесть рейсов «Шанхай—Манила—Тубабао», а третье судно, «Хейвен», два раза проследовало по тому же пути и 20 мая 1949 года доставило на Тубабао четыреста последних беженцев.
Названные выше суда перевозили в среднем по пятьсот человек за один рейс, в то время как американские транспортные самолеты, совершившие тридцать рейсов из Шанхая на Тубабао через Манилу, вмещали по пятьдесят человек2. Таким образом, по воздуху из Шанхая на Тубабао было доставлено около полутора тысяч человек, а морским путем — свыше четырех тысяч.
«Хва-льен», на борту которого в числе пятисот пятидесяти беженцев находился и я, вышел из Шанхая 4 февраля 1949 года — и это был его второй рейс на Тубабао. Через какое-то время слева на горизонте показалась полоса земли, довольно долго остававшаяся в поле нашего зрения. То был остров Формоза, или, как его теперь принято называть, Тайвань. Затем, войдя в филиппинские воды, «Хва-льен» дошел до Манильского залива, у входа в который бросил якорь. Тут на мгновение мне показалось, что я попал в рай земной: безоблачное лазурное небо, зеркальная морская гладь, свежий ветерок, безмятежная тишина. Правда, слева, у самого входа в залив, вырисовывался хорошо знакомый по фотографиям скалистый контур американской крепости Коррегидор, где во время Второй мировой войны американцы ожесточенно оборонялись от атакующих их японцев. Вскоре после того как «Хва-льен» стал на якорь, на его борт поднялась группа филиппинцев в формах — таможенники, сотрудники службы безопасности и другие официальные лица. Чиновники проверили наши документы и провели весьма поверхностный таможенный досмотр (багаж из трюма проверяли уже на суше). После суточного карантина наше судно вошло на буксире в Манильский залив. Если виденное мной у входа в залив я метафорически назвал раем, то тут было само воплощение ада: повсюду из-под воды торчали обугленные остовы сгоревших в боях американских и японских кораблей. На берегу виднелась Манила, большая часть которой была сметена с лица земли войной. Хотя уже шел 1949 год и со времени окончания войны в Тихом океане прошло три с половиной года, ее зловещие следы все еще были налицо.
В Манильском заливе мы простояли сутки и до Тубабао добрались 11 февраля3. Там на рейде уже стоял другой пароход с беженцами, «Кристобал». Из-за мелководья ни «Хва-льен», ни «Кристобал» к берегу причалить не смогли. Вечером в день нашего прибытия с «Кристобала» послышалась музыка. Оказалось, что духовой оркестр под управлением П.Ф. Тебнева, находившийся на борту «Кристобала», дает концерт в нашу честь. Музыка нас подбодрила. Каждую сыгранную вещь мы встречали дружными аплодисментами. Поскольку на «Хва-льене» был поднят китайский флаг, кому-то из наших пассажиров пришло в голову попросить оркестр Тебнева исполнить китайский национальный гимн. Но музыканты наотрез отказались, потому что они, как и вообще большинство беженцев, были рады вырваться из коррумпированного и охваченного гражданской войной Китая и сентиментальной привязанности к нему в тот момент не испытывали.
Через день после нашего прибытия и после разгрузки «Кристобала» наступил наш черед разгружаться под палящим солнцем. В роли такелажников выступали мужчины вроде меня — молодые или относительно молодые (мне было тогда 25 лет), а главное — физически крепкие и выносливые. Несмотря на то что до того никто из нас подобным трудом не занимался, мы успешно справились с задачей. Из трюма мы погружали багаж в сети и с помощью крана опускали его на пришвартовавшиеся к нам катера. На катерах багаж принимали такие же беженцы, как и мы, только прибывшие сюда раньше нас. В них трудно было признать недавних горожан: черные от загара, без рубашек, в потрепанных шортах, в нелепых соломенных шляпах. После выгрузки багажа огромные десантные катера, вмещавшие каждый по несколько десятков человек, доставили нас на берег.
Высадившись, я поначалу не мог осмыслить реальности окружавшей меня обстановки, уж слишком она была непривычной: тропическая жара в феврале, коралловый берег, джунгли, среди которых высились стройные кокосовые пальмы с длинными и причудливыми листьями на кронах. Однако, несмотря на вызванный соприкосновением с экзотической действительностью шок, я, как и все приехавшие со мной, должен был немедленно приступить к устройству новой жизни на новом месте. Отыскав свои вещи в куче выгруженного на берег багажа, я с помощью моего близкого друга, Геннадия Шуйского, потащил их к своему будущему пристанищу — старой палатке.
Первые дни мы провели в очередях — ждали, когда подойдет наше время заполнять подробные анкеты для филиппинской таможни, иммиграционных властей, разведывательных и контрразведывательных органов. Помимо ответов на вопросы, касавшиеся нас самих, мы должны были сообщить, что мы знаем о наших родственниках в СССР — если таковые имелись. Кроме того, каждого тубабаовца взвешивали, фотографировали, измеряли его рост и снимали отпечатки пальцев4.
В лагере соблюдался комендантский час: в будние дни мы должны были быть в своих палатках к десяти часам вечера, а в субботу и воскресенье — к одиннадцати. Свободно перемещаться мы могли в пределах территории лагеря, но иногда по специальным пропускам филиппинской службы безопасности нам дозволялось совершать небольшими группами однодневные экскурсии в ближайший городок Гьюан5. Посторонним вход в лагерь был ограничен, но сразу за лагерем местным торговцам разрешили открыть кафе-ресторан, магазинчики и лотки.
----------------------------------
1 Эта цифра взята мной из письма-рапорта скаутмастера А.Н. Князева на английском языке от 7 мая 1949 г., адресованного старшему русскому скауту, Олегу Ивановичу Пантюхову, проживавшему в США. Письмо-рапорт содержится в папке документов о Тубабао, которые, как я уже указал, мне передала вдова А.Н. Князева, Евгения Иосифовна, в январе 1996 г. Во всех последующих ссылках на документы, находящиеся в этой папке, я буду указывать:Папка Князева.
2 См.: Алексеев В. Воспоминания о Тубабао // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1995. 13 сент.
3 См.: Memorandum from Scm. A.N. Kniazeff to Camp Director J.F. Fennell. February 14, 1949. (Папка Князева.)
4 См.: PI Gov't Working with IRO to Aid Samar Refugees // North China Daily News (далеесокращенно — NCDN). February 16, 1949. Ксерокопии вырезок из «NCDN» и других газет, включая русскоязычные, издававшиеся в Сан-Франциско, мне предоставила О.М. Бакич, которая их получила от Патриции Полански, библиографа по России Гамильтонской библиотеки Гавайского университета.
5 См. об этом также: Lorenzo. Letter to the Editor of the NCDN // NCDN. April 21, 1949.
Что писали об эвакуации
Эвакуации русских беженцев из Шанхая на Тубабао довольно много внимания уделила издававшаяся в Шанхае ежедневная престижная английская газета «North China Daily News», которая, как и другие англоязычные источники, по отношению к русским эмигрантам часто пользовалась термином «белые русские». Следует также отметить, что «North China Daily News», подобно другим англо- и русскоязычным периодическим изданиям, ошибочно называла беженский лагерь на Филиппинах «Самаром». Произошла эта ошибка потому, что почтовым адресом тубабаовского лагеря был почтамт в городке Гьюан, который находился на острове Самар, соединенном с Тубабао небольшим мостом.
Одним из ранних упоминаний предполагавшейся эвакуации русских беженцев из Шанхая было опубликованное «North China Daily News» сообщение агентства «Associated Press» из Женевы от 26 января 1949 года. В этом сообщении, озаглавленном «Эвакуировать местных белых русских», говорилось:
Исполнительный комитет Международной беженской организации решил в среду — вопреки китайским возражениям — эвакуировать шесть тысяч белых русских беженцев, находящихся в Шанхае. Многие беженцы выражают опасение за свою безопасность под властью наступающих коммунистических армий.
Представитель Китая, доктор By Нан-ю, утверждал, что белым русским опасность со стороны коммунистов не грозит и потому их надлежит оставить в Китае. Он сказал, что нет никаких сообщений о преследованиях белых русских, уже находящихся в пределах контролируемой коммунистами территории.
Беженцы будут перевезены на временное поселение на филиппинский остров Самар, где останутся до расселения на постоянное жительство1.
В передовой статье, комментировавшей это сообщение, «North China DailyNews» высказала крайнее недоумение по поводу заявления представителя националистического Китая в Женеве. Я же, на основании виденного и слышанного перед моим отъездом из Шанхая на Тубабао, расцениваю заявление доктора ByНан-ю как попытку успокоить китайское население Шанхая: там боялись, что отъезд русских эмигрантов из Шанхая грозит банкротством мелким китайским предприятиям — гастрономам, галантерейным магазинам, прачечным-химчисткам и другим, обслуживавшим русских эмигрантов. Кроме того, массовый исход русских эмигрантов из Шанхая предопределял неизбежность захвата города китайскими коммунистами и этим подрывал поддержку местным населением китайских националистов. Хочу также отметить, что своим утверждением, что «белым русским опасность со стороны коммунистов не грозит и потому их надлежит оставить в Китае» (курсив мой. — Н.М.), доктор By Нан-ю дал понять, что, пользуясь беззащитностью русских эмигрантов в Китае, китайские националисты считали себя вправе насильственно удерживать их в Шанхае. Такого замечания доктор By Нан-ю не посмел бы сделать в отношении находившихся в Шанхае англичан, американцев, французов и лиц других национальностей, чьи интересы защищались их дипломатическими представительствами.
Поначалу, после эвакуации первых групп беженцев из Шанхая на Тубабао, сведений от них не поступало потому, что филиппинские власти наложили цензуру на письма и газетные репортажи с Тубабао и потребовали, чтобы вся корреспонденция прибывших велась на английском языке. Лишь 10 февраля 1949 года «North China Daily News» опубликовала полученное с опозданием первое сообщение Макса Розентуля, своего бывшего сотрудника, теперь беженца, который прибыл самолетом с первой партией эвакуированных из Шанхая на Тубабао 19 января. Розентуль писал свой репортаж осторожно, с оглядкой на цензора, но сумел дать достаточно правдивую картину жизни в лагере, сообщив, что мужчины работают посменно бригадами, а женщины заняты на кухнях, что все живут в палатках, рассчитанных на двух, четырех или двенадцать человек, а больница, офисы и складские помещения размещены в сборных бараках из гофрированного железа. Он также отметил, что первым двум группам, прибывшим самолетами, пришлось очень тяжело, но что жить стало легче с приходом 24 января судна «Хва-льен», доставившего койки, москитные сетки, пищевые продукты, столовые приборы, электрогенераторы, котлы для кипячения воды и палатки. Свой репортаж Розентуль закончил упоминанием о продолжавшейся нехватке ручных и шанцевых инструментов, пресной воды и электроэнергии2.
За два дня до появления в «North China Daily News» сообщения Розентуля в другой шанхайской англоязычной газете была опубликована статья, сопровождавшаяся четырьмя снимками тубабаовского лагеря, отражавшими его палаточный быт и примитивные условия жизни. Статья основывалась на беседе с неуказанным сотрудником ИРО в Шанхае, и в ней, помимо прочего, говорилось: «Жители лагеря относятся к трудностям и лишениям подобно пионерам, осваивавшим американский Запад. Проблем много, но энтузиазм и стойкость побеждают»3. Статья вызвала возмущенное письмо в редакцию «North China DailyNews» за подписью «Самарка», обвинявшее ИРО в некомпетентности и утверждавшее на основе имевшейся у автора информации, что лагерь не благоустроен, что он не располагает надлежащей медицинской помощью и медикаментами и что приехавшие болеют дизентерией и другими тропическими заболеваниями. «ИРО была создана для нас, беженцев, — заключила свое письмо “Самарка”, — и долг ИРО состоит в том, чтобы служить нам, а не в том, чтобы превращать нас в "пионеров" Дальнего Востока»4.
В следующей передовой статье «North China Daily News» возразила «Самарке», указав, в частности, на то, что положение беженцев на Тубабао лучше положения граждан стран западных союзников, интернированных японцами в Шанхае во время Второй мировой войны, и что ИРО «не может устраивать им послеобеденный чай или предоставлять им изысканную фарфоровую посуду, из которой пить его»5. В ответ на передовую статью последовало второе письмо «Самарки», утверждавшей, что газета неправильно истолковала ее слова, а также письмо видного французского адвоката и шанхайского старожила, Поля Премэ, хорошо знавшего русскую эмигрантскую колонию Шанхая. В своем письме Премэ выступил в защиту русских эмигрантов-беженцев и подверг критике эвакуацию на Тубабао. Привожу полный текст его письма в русском переводе:
Сэр! Не отрицая неотрицаемые трудности положения белых русских на Самаре, Вы в недавней передовой попытались пособить их горю и, возможно, вместе с тем отвлечь внимание общественности от неприятного вопроса. Ваш ответ «Самарке» был суровым.
Вы, конечно, совершенно правы, замечая иронически, что ИРО не может устраивать самарцам послеобеденный чай или предоставлять им изысканную фарфоровую посуду, из которой пить его; но ведь никто из беженцев на Самаре не думал и не думает об этом, ибо они давно продали, даже меньше чем за кусок хлеба, свой фарфор и другие домашние вещи. Но неужели они действительно не правы, стараясь обратить внимание наций, взявших на себя заботу о них, на нехватку воды, на дизентерию и тропические болезни, на недостаток медицинской помощи на Самаре?
Когда вы сравниваете самарцев (или самаритян) с союзными гражданами, интернированными японцами, такое сравнение далеко не безупречно. Союзные граждане, будучи гражданами стран, находившихся в состоянии войны с Японией, были ее врагами. Это и послужило международной причиной их интернирования. Но разве белые русские — враги Америки, Англии, Франции или Китая? Напротив, считается, что они «имеют право на помощь ИРО и находятся под юридической защитой Объединенных Наций» (см. паспорт ИРО). Вместо одного паспорта они как бы имеют коллективный паспорт всех Объединенных Наций. С международной точки зрения, они должны пользоваться защитой и помощью всех наций. Неужели же можно поверить таким образом, что, имея так много могучих покровителей, они все же должны жить в палатках, плохо питаться, не иметь возможности свободно переписываться и получать деньги из-за границы? Неужели мир так тесен, что Объединенные Нации во главе со щедрой Америкой не смогли найти для этих людей лучшего места, чем эта необитаемая земля? И как объяснить, что они не могут пользоваться на Самаре такой же свободой и привилегиями, которые им предоставляли китайцы в течение столь многих лет без ограничений?
Прошу Эмигрантский комитет (имеется в виду Российская эмигрантская ассоциация. — Н.М.) и ИРО не рассматривать это письмо как полемический выпад. В написании его мной руководило желание встать в последний раз на защиту людей, которым я так часто оказывал, быть может, слабую, но всегда искреннюю помощь.
Доктор Поль Премэ
Шанхай, 17 февраля 1949 г.6
Я, проживший почти два года в лагере на Тубабао, во многом согласен с мнением доктора Премэ, хотя и не забываю, что без помощи ИРО и филиппинского правительства мне не удалось бы своевременно выбраться из Шанхая и построить новую и благополучную жизнь в свободной стране — Америке.
Письмо Премэ встретило отклик не только в Шанхае, но и в Сан-Франциско, где, переведенное на русский язык с небольшими сокращениями, оно было опубликовано в одной из местных русскоязычных газет. Сотрудник этой газеты, сообщивший о письме Премэ и переведший его, получил вырезку из «North ChinaDaily News» с письмом Премэ от своего знакомого из Шанхая, недоумевавшего по поводу распространения в США радужных сведений о Тубабао7. Эти радужные сведения, поступавшие с Тубабао, были обусловлены, видимо, боязнью цензуры, или опасением повредить эвакуации, или же обеими этими причинами.
В провале эвакуации русских беженцев из Шанхая были кровно заинтересованы местные советские круги, распространявшие тревожные слухи о положении на Тубабао. Шанхайская просоветская газета «Новости дня», редактором и издателем которой был Василий Чиликин, бывший русский эмигрант, ставший советским гражданином, неоднократно писала о неприятностях, ожидавших беженцев на Филиппинах. В одной из статей на эту тему говорилось, что беженцев разделят на Тубабао на три категории, в первой из которых будут беженцы из Прибалтики, во второй — русские эмигранты, а в третьей — бывшие советские граждане. Последние, по словам газеты, окажутся под неусыпным надзором филиппинских жандармов, в то время как все население лагеря подвергнется «окатоличиванию» — утверждение, которое газета пыталась, видимо, связать с эвакуированным в первой группе беженцев на Тубабао католическим священником византийского обряда отцом Андреем Урусовым8.
Помимо запугивания русских эмигрантов мнимыми или истинными трудностями на Тубабао, местные советские круги решили присвоить имущество эмигрантской больницы Шанхая на том основании, что оно принадлежало русскому Православному братству и потому должно быть передано русской Православной миссии в Китае, которая к тому времени перешла в юрисдикцию Московского Патриархата. Советская сторона предъявила иск по этому делу в китайский суд, который не успел вынести решения до занятия Шанхая китайской Красной армией, вследствие чего вывезти имущество больницы русского Православного братства на Тубабао не удалось9.
Тем временем 4 февраля 1949 года на Филиппины срочно вылетел председатель Российской эмигрантской ассоциации Шанхая Григорий Кириллович Бологов. ИРО сочла присутствие Бологова на Тубабао необходимым для оказания ИРО и филиппинским властям содействия в деле организации лагеря и дальнейшего расселения русских эмигрантов из Китая. Перед отъездом из Шанхая Г.К. Бологов сделал следующее заявление, опубликованное газетой «North ChinaDaily News»:
В соответствии с решением исполнительного комитета РЭА (Российской эмигрантской ассоциации. — Н.М.) и в ответ на повторные предложения ИРО, я вынужден немедленно выехать на остров Тубабао.
Мне очень тяжело сообщать вам эту новость и еще тяжелее расставаться с вами, но мой долг и ваши интересы требуют, чтобы этот шаг был сделан на пользу всей общины.
На время моего отсутствия мой заместитель, господин Федуленко, будет исполняющим обязанности председателя, в то время как члены комитета, господа В.Н. Диго, Я.П. Гордеев, В.В. Красовский и В.А. Рейер, секретарь комитета и достаточный штат опытных и надежных сотрудников останутся в канцелярии Ассоциации и различных ее отделах с тем, чтобы обеспечить успешное завершение текущей эвакуации.
Я буду поддерживать связь с вами, внимательно следить за происходящими здесь событиями и защищать ваши интересы. Трудные проблемы ждут меня там. Необходимо заново наладить внутреннюю общественную жизнь лагеря. Порядок и образцовая дисциплина должны соблюдаться в лагере российскими эмигрантами. Полное сотрудничество с представителями ИРО и местных властей должно быть обеспечено. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы содействовать успешному окончанию этой эвакуации.
Предварительная работа здесь закончена, и я имею полное основание заверить вас, что эвакуация будет скоро завершена.
Прошу вас соблюдать спокойствие и строгую дисциплину и помогать в этом трудном деле в интересах всех нас.
Жду с нетерпением нашей скорой и радостной встречи.
Да хранит всех вас Господь и благословит ваш трудный, благородный и честный путь10.
Поскольку речь зашла о Бологове, позволю себе сказать о нем несколько слов. Григорий Кириллович Бологов вышел из народа и был казачьим офицером в годы гражданской войны. Человек небольшого роста и не очень импозантной внешности, он был умным, порядочным и смелым. Обладая политическим чутьем и дипломатическими способностями, он был к тому же хорошим оратором. В 1946 году русские эмигранты Шанхая большинством голосов избрали его в полном соответствии с общепринятой демократической практикой председателем Российской эмигрантской ассоциации города. В речи к избирателям, произнесенной с искренностью и подъемом, он обещал отстаивать интересы русских эмигрантов-шанхайцев, выразив уверенность в том, что они останутся убежденными антикоммунистами и преодолеют стоявшие на их пути трудности. В память запало его драматическое заявление: «Нас можно согнуть, но нельзя сломать», которым он закончил речь.
Благодаря упорной работе, организационным способностям, терпению, такту и гибкости, Бологову удалось справиться с эвакуацией русских эмигрантов из Шанхая, уменьшить неудобства их пребывания на Тубабао и содействовать их переселению на постоянное жительство в другие страны.
В приведенном выше заявлении Бологов говорит, что вынужден срочно выехать из Шанхая на Тубабао «в ответ на повторные предложения ИРО». Эти «повторные предложения ИРО» были вызваны, по всей вероятности, инцидентом с Константином Клюге, назначенным Российской эмигрантской ассоциацией Шанхая начальником группы беженцев, ехавших на Филиппины первым рейсом парохода «Хва-льен». По прибытии на Тубабао Клюге отказался высаживать вверенных ему пассажиров, особенно женщин и детей, в проливной дождь. В ответ на отказ Клюге Филиппинский чиновник, приказавший ему высадить пассажиров, временно прекратил выгрузку багажа, не пустил Клюге на Тубабао и отправил его в Манилу. Когда в Шанхае стало известно об инциденте с Клюге, Бологое выразил опасение, что эвакуацию могут прекратить. Поэтому во избежание дальнейших осложнений он подчеркнул в своем заявлении необходимость обеспечить в тубабаовском лагере «полное сотрудничество с представителями ИРО и местных властей». Через несколько недель после описанного случая Клюге разрешили поселиться в лагере11.
--------------------------------------
1 То Evacuate Local White Russians (АР, Geneva) // NCDN. January 16, 1949. Пер. с англ. автора.
2 См.: Rosentool M. Conditions in Samar Refugee Camp Described // NCDN. February 10, 1949.
3 Daily Flights of Refugee Planes Start, February 8, 1949 (статья из англоязычной газеты;источник неизвестен). Пер. с англ. автора.
4 Samarian. Refugees or Pioneers?: Letter to the Editor of the NCDN // NCDN. February 10, 1949. Пер. с англ. автора.
5 A Complaint: Editorial // NCDN. February 14, 1949.
6 Pгеmet P. Samar: Letter to the Editor of the NCDN // NCDN. February 17, 1949. Пер. заимствован из: «Вести из Шанхая о русских беженцах, увезенных на филиппинский остров Самар» (статья из русскоязычной газеты, издававшейся в Сан-Франциско; источник неизвестен). Здесь и далее орфография и пунктуация цитируемых документов сохранена. —Ред.
7 См.: Вести из Шанхая о русских беженцах, увезенных на филиппинский остров Самар.
8 См.: J.P. Two Thousand Soviet Papers Returned // NCDN. January 28, 1949.
9 См.: ЗИП. Русские в Шанхае, 1 апреля 1949 г. (статья из русскоязычной газеты, издававшейся в Сан-Франциско; источник неизвестен).
10 G.K. Bologoff Summoned to Samar by IRO // NCDN. February 15, 1949. Пер. с англ. автора.
О вылете Бологова из Шанхая на Филиппины 4 февраля см.: Половина русских выехало: Положение в Шанхае, 11 февраля 1949 г. (статья из русскоязычной газеты, издававшейся в Сан-Франциско; источник неизвестен).
11 Я присутствовал на встрече с Бологовым в Русском офицерском собрании в Шанхае, когда он рассказывал об инциденте с Клюге. О том, что Клюге разрешили поселиться в лагере, см.: 400 Shanghai Evacuees Due Manila February 25 (АР, Manila) // NCDN. February 19, 1949.
Свт. Иоанн Шанхайский и Григорий Бологов - последний председатель Российской эмигрантской ассоциации г. Шанхая на Тубабао
Строительство, быт и население «палаточного города»
Когда наша группа беженцев прибыла на Тубабао, там уже в основном была сформирована лагерная администрация ИРО. 9 февраля 1949 года к исполнению своих обязанностей приступил первый начальник лагеря американец Дж.-Ф. Феннелл, под руководством которого работала канцелярия, расположившаяся в одном из бараков административного центра лагеря. В состав канцелярии вошли: финансовый отдел под ведением американца Е. Паппа, медицинский отдел во главе с доктором китайцем Ханом, отдел снабжения под ведением другого китайца, Цунга, и отдел технический, возглавляемый Олегом Мирамом. Все вышеназванные лица, за исключением Мирама, были назначены на свои должности Главным управлением ИРО в Женеве, а инженер и русский эмигрант Мирам был приглашен на работу в администрацию ИРО уже в самом лагере. Он прилетел из Шанхая на Тубабао 19 января 1949 года во главе первой группы беженцев, состоявшей из сорока восьми мужчин — инженеров, техников и квалифицированных рабочих. На следующий день по прибытии группа Мирама пополнилась переброшенными самолетом пятьюдесятью беженцами, в числе которых, в отличие от первой группы, были также женщины и дети.
Эти две группы беженцев очутились в диких джунглях, где не было ни жилья, ни дорог, ни кухонь, ни туалетов, ни душей, ни электричества, ни достаточного запаса питьевой воды, ни других необходимых для нормального существования условий. Работа первых двух прилетевших на Тубабао групп заключалась в том, чтобы как-то обеспечить собственное существование и подготовиться к поселению четырехсот девяносто двух беженцев с парохода «Хва-льен», который должен был прибыть на остров первым рейсом 24 января1.
Возвращаясь к вопросу о служащих ИРО в лагере, хочу отметить, что, помимо Мирама, со временем в канцелярии ИРО появилось еще несколько работников-беженцев, в числе которых были Фрида Блаш, И.И. Преловский, Мозес Кац и другие2. Главное управление ИРО в Женеве направило в лагерь дополнительных сотрудников, среди которых одну из самых ключевых позиций занимал швейцарец Эрик Боген, заведовавший отделом расселения беженцев. Все сотрудники ИРО получали месячное жалованье.
Администрация ИРО на Тубабао разделила лагерь на районы, и в окончательном виде в нем насчитывалось четырнадцать районов, в каждом из которых в момент наибольшей населенности лагеря проживало в среднем более трехсот человек. Районы были не равны по площади из-за различных топографических условий и обозначались номерами в зависимости от времени их образования, то есть прибывшие в самом начале жили, как правило, в первом районе, а прибывшие под конец — в четырнадцатом. Во главе каждого района стоял назначенный администрацией лагеря «районный», через него населению передавались все распоряжения, исходившие от начальника лагеря3.
Три района — четвертый, восьмой и одиннадцатый — в дополнение к своему цифровому обозначению стали соответственно называться «скаутский», «президентский» и «музыкантский». Как и следует из его названия, большинство населения «скаутского» района состояло из скаутов (членов молодежной организации для мальчиков и девочек) и их семей. В «президентском» районе жил с семьей председатель Российской эмигрантской ассоциации Шанхая Г. К. Бологов и его ближайшие сотрудники, там же располагалась в большей палатке канцелярия ассоциации. В «музыкантском» районе жили главным образом музыканты с семьями.
Для охраны порядка в лагере была создана собственная полиция, состоявшая преимущественно из мужчин среднего возраста, многие из которых были бывшими воспитанниками кадетских корпусов или служащими в полиции иностранных концессий Шанхая. Полицейские носили защитного цвета шорты и рубашки с короткими рукавами американского военного образца. На левом рукаве рубашки была красная повязка. Головным убором им служил тропический шлем, тоже цвета хаки. Американские военные ботинки завершали наряд полицейских. При полицейском участке имелась маленькая тюрьма, а для разбора тяжб лагерников был создан третейский суд4.
Тропическая жара на Тубабао сменялась тропическими ливнями, а иногда на остров обрушивались тайфуны, одному из которых лагерная поэтесса Ольга Скопиченко посвятила следующие строфы:
Океан клокотал и ворчал. Поднималась пучина морская
На борьбу с небесами, и рваные тучи неслись
Бурным вихрем по небу. И водную ширь поднимая,
Страшный желтый буран уносился в свинцовую высь.
Как преддверие... первые, черные, рваные тучи
Надвигались откуда-то с юга на звездную высь,
Пальмы чуть трепетали в предчувствии гроз неминучих,
Джунгли будто бы крепче, грознее, теснее сплелись.
Налетел. Поднял бурное море на остров с размаху,
Бросил хлесткие, злые, колючие струи дождя.
Кроны пальм, как огромные метлы, мотались со страху.
Ветер рвал и крутил, никого, ничего не щадя5.
На Тубабао нужно было приспосабливаться не только к тропическому климату и растительности, надо было защищаться от тварей: ядовитых змей, скорпионов, многоножек-сколопендр и множества москитов. Ночи на Тубабао были, к счастью, прохладные, но спать по ночам без москитной сетки было невозможно, а укусы ядовитых змей, скорпионов и многоножек были чреваты иногда серьезными последствиями. Помню, как мой сосед по двухместной палатке Владимир Краковцев ночью во сне случайно высунул левую руку из-под москитной сетки и его ужалила сколопендра. Пролежав несколько дней в больнице, он выписался, хотя был сильно ослаблен, и вскоре умер от инфаркта. Смерть Краковцева наступила внезапно, солнечным утром: он лежал на своей койке, а я сидел на своей — расстояние между койками шага два, — вдруг он приподнялся, пристально взглянул на меня, глубоко вздохнул, дернулся, стал бледно-лиловым и с омертвевшими глазами повалился навзничь.
Мне посчастливилось избежать укусов змей, скорпионов и многоножек, но, подобно многим другим, я не избежал москитной лихорадки, бросавшей меня то в жар, то в холод в течение нескольких суток. Потребовалось немало времени на восстановление подорванных лихорадкой сил.
Как упоминалось выше, лагерным жильем были палатки различных размеров — двухместные, четырехместные, двенадцатиместные, двадцатиместные. В них ютились мужчины, женщины, дети, старики — все обитатели лагеря, численность которых в момент их наибольшего скопления достигала пяти тысяч четырехсот семидесяти человек6. Недаром Тубабао мы прозвали «палаточным городом».
Палатки и походные койки, которыми ИРО обеспечивала обитателей лагеря, остались у американской армии после войны. Подержанные палатки кое-где подгнили и потому протекали, однако достаточный запас брезента позволял либо сооружать «двойную крышу», то есть вешать над палаткой кусок брезента, либо же просто латать ее. Устанавливать палатки поручалось физически крепким мужчинам — и это была последняя стадия работы по обеспечению прибывших жильем. Перед тем как ставить палатки, нужно было расчистить джунгли на предназначенных для того делянках. Расчисткой джунглей тоже занимались физически сильные мужчины, и один их них, доктор А. Кумановский, так описал эту весьма тяжелую работу:
Мы начали вырубать заросли джунглей и все это сжигать. Наличие крепкой, клейкой, красной глины, прикрывающей камни и кораллы, основу острова, мешало быстрому продвижению и утомляло в хождении и работе по очистке дорог, мест для палаток и канавок вокруг них, дабы отвести воду, обильно льющуюся с неба днем и ночью. Улучшение двигалось весьма медленно и стало заметным только к концу четвертого месяца нашего пребывания здесь7.
Мужчинам также приходилось рыть прямоугольные двухметровые ямы для отхожих мест — отдельно для мужчин и женщин. Ямы они покрывали привезенными, уже готовыми, деревянными щитами (2 х 3 м) с вырезанными в них круглыми отверстиями. По углам каждой ямы устанавливали деревянные столбы, которые затем обтягивали сверху и со всех четырех сторон брезентом. Когда отхожие ямы наполнялись, их зарывали и копали новые.
Строительным материалом для кухонь, кипятилок и других строений тоже служили доски, столбы и брезент. В каждом из четырнадцати районов лагеря были два отхожих места (для мужчин и женщин), кухня, кипятилка и кладовая для хранения продуктов. Вот как выглядела кухня моего седьмого района: выровненный прямоугольный участок земли, застланный досками, по углам четырехметровые столбы с брезентовым навесом — защита от солнца и дождя. Под навесом шесть больших керосиновых печей, весьма вместительные котлы и кастрюли, другая кухонная утварь — все это американская армия передала ИРО за ненадобностью. На этой кухне ежедневно готовили обед и ужин на триста с лишним человек, живших в районе. Каждый день на кухне работало несколько женщин — главная повариха и ее помощницы. Они чистили картофель, заготавливали другие необходимые для приготовления еды продукты, делили готовую пищу на порции и раздавали ее обитателям района. Кроме главной поварихи и ее помощниц, на кухне ежедневно работало трое мужчин: один из них зажигал печи и регулировал огонь в них, в то время как двое других, прозванных в шутку «кухонными мужиками», переносили большие котлы с горячим супом и кастрюли со вторым блюдом и сладким, а также выполняли другую работу, требовавшую физических усилий. Три смены, каждая в том же составе, дежурили на кухне седьмого района раз в три дня.
Кухня седьмого района, на которой я одно время работал «кухонным мужиком», получала ежедневно свежий хлеб на всех жителей района и около пятнадцати килограммов свежего мяса (вместе с костями). Такого количества мяса было явно недостаточно для индивидуальных мясных порций на триста с лишним жителей нашего района, и поэтому из мяса с костями, картофеля и консервированных овощей варили суп. Оставшиеся после раздачи супа вываренные кости с кусочками мяса в награду за хорошую работу давали помогавшим на кухне мужчинам, и те с удовольствием их обгладывали и обсасывали. Второе блюдо варили из сухих продуктов (чаще всего макарон) и каких-нибудь консервов; иногда на сладкое выдавали рисовую кашу с изюмом. Ужин был повторением того же обеда. Завтрака же вообще не полагалось, но время от времени мы получали добавочные пайки — банки с какими-нибудь консервами. Поначалу нас часто, на обед и на ужин, кормили консервным продуктом под названием «хаш» — перемолотым мясом с овощами и ломтиками картофеля. Хаш снискал себе дурную славу, и его перестали выдавать после того, как на одной скаутской беседе у костра была разыграна юмореска под названием «Похороны хаша». Комментируя это событие, скаутмастер А.Н. Князев писал:
Для того, чтобы понять, почему состоялись «Похороны», следует вспомнить, что хашем лагерников кормили довольно продолжительное время; некоторые банки с ним были распухшими, и продукт в них был испорчен, поэтому наши «Ди Пи» (по-английски сокращение слов «displaced persons», в переводе на русский — «перемещенные лица») часто болели... После «Похорон хаша» начальник лагеря, капитан Дж.Л. Комбс, присутствовавший на беседе у костра, выдачу хаша прекратил, и лагерники вздохнули свободнее, появились свежие продукты8.
Никто на Тубабао не голодал, но пища вкусной не была и не отличалась питательностью, что особенно остро ощущали дети и подростки. Чтобы накормить детей чем-то получше и повкуснее, матери по возможности готовили для них на примусах еду из добавочных пайков или купленных с филиппинских лотков продуктов. В тропиках ощущается большая потребность в чем-нибудь остром, и потому одной из самых популярных пряностей в лагере был острый американский соус Tabasco, которым счастливчики, получавшие его в посылках из США, сдабривали еду. Необходимо также подчеркнуть, что работавшие на кухнях хозяйки всячески старались извлечь максимум из отпускаемых им скудных пищевых запасов, а в нашем районе они особенно отличились на Пасху, сумев каким-то чудом обеспечить маленьким куличом каждого.
Во время раздачи обеда и ужина перед кухней стояли очереди — каждый со своей посудой, чаще всего с пустыми консервными банками, которые можно было получить на кухне. В конце рабочего дня «кухонные мужики» мыли котлы, кастрюли, печи, скребли пол, чтобы все было чистым для следующей смены.
Сырая вода была не пригодна для питья, и потому в каждом районе была своя кипятилка. Наша примыкала к кухне — такой же навес, только гораздо меньше. Там стоял целый ряд больших котлов для кипячения воды, которая доставлялась (а позже качалась по трубам) из речки у подножия холма на окраине нашего района. Поначалу изрядно потрепанный армейский грузовик (который также служил для сбора мусора) привозил к речке пустые канистры и «водовозов», дежуривших в данный день на разных лагерных кипятилках. Из речки водовозы заполняли водой канистры, передавали их по цепи на грузовик, который затем доставлял и канистры, и водовозов к их районным кипятилкам. Количество воды было лимитировано, и каждая кипятилка получала лишь предназначенное ей число канистр. Воду заливали в котлы, и когда она закипала, заведующий кипятилкой бил в железку, извещая жителей района: «Получайте кипяток!» Сразу же у кипятилки образовывалась длинная очередь, всем была нужна кипяченая вода.
Через какое-то время мы собственными силами проложили от речки водопроводные трубы и стали по ним качать воду в лагерь. Отпала надобность в водовозах — экономия труда! Мы стали обеспечены не только питьевой водой, но и водой для умывания, стирки и других нужд. До этого, чтобы «принять душ», нужно было зачерпнуть ведром воды в речке, а затем, укрывшись в джунглях и намылившись, окатить себя из этого ведра холодной и мутной водой. Можно было помыться и в океане, но тогда необходимо было надеть тапочки или что-нибудь подобное, чтобы не порезать ноги о кораллы на берегу и на дне океана. Со временем, и особенно после установки водопровода, некоторые строили недалеко от своих палаток маленькие купальни или «души», отгороженные брезентом, прикрепленным к деревянным столбикам. Таким образом, вместо того чтобы ходить в джунгли или на океан, можно было вымыться поблизости. А в тропиках, разумеется, мыться нужно было часто. Вода, конечно, была необходима и для стирки белья — естественно, вручную.
Из-за климата и трудностей хранения одежды в надлежащих условиях наши костюмы и платья нередко покрывались плесенью и расползались. Портилась и кожаная городская обувь. Из-за частых дождей и глинистой почвы, в лучшем случае посыпанной галькой, наиболее практичной обувью были деревянные колодки, которые умельцы мастерили сами. А практичной повседневной одеждой и для мужчин, и для женщин были легкие рубашки с короткими рукавами и шорты.
Вскоре после возникновения лагеря группа наших электриков построила электростанцию и провела электричество по всему лагерю, даже в каждую палатку, а другая бригада специалистов организовала больницу. Вот что о больнице, о ее персонале и о режиме там записал А.Н. Князев 7 июля 1949 года:
Госпиталь ИРО на Тубабао был основан в первые же дни по приезде первых групп беженцев из Шанхая. Состав госпитальных работников следующий: главный врач доктор Н.А. Смирнов, его помощник и заместитель доктор П.И. Алексеенко (внутренние и детские болезни), доктор Дадай-Дадаевский (внутренние, венерические и накожные болезни), доктор В.Г. Захаров (хирургические, женские и акушерство), доктор А.А. Михеев (внутренние и детские), доктор А.А. Оглезнев (хирургические и внутренние), доктор К.А. Промтова (внутренние и детские), доктор К.В. Хохлачкин (хирургические, женские и акушерство). Старшей сестрой госпиталя является П.С. Шарапова, ее помощницей А.А. Богомолова и хирургической сестрой С.П. Хлуднева. Палатными сестрами работают: Апрелова, Булгарина, Виноградова, Емельянова, Золотовская, Кафарская, Конкина, Малюшкина, Мейерг, Мезенцова, Ломаковская, Паршутто, Петрова, Писарева, Пташинская, Петухова, Скуева, Цитович и Язычкова. В госпитале в городе Гьюане — сестра Плотникова. В госпитале также работают санитарами: Краюхин, Марков и Романовский, а санитарками: Ильина, Маркова, Скробутова, Чернова и Чиркова. Хозяйственный аппарат находится в руках И.Д. Данилова, у него в канцелярии работают: Р.П. Кандалинцев (бухгалтер), X. Ин (машинистка) и клерк А.К. Ларионов. Заведующим кладовой кухни Рачков, поваром Светлов и его помощниками Марцинкевич и Пинигин. Кастеляншей госпиталя Иванова и ее помощницей Букина. Госпиталь занимает отдельный барак, разделенный перегородками на три отделения: женскую, мужскую палаты и приемное помещение, включающее аптеку, канцелярию и отделение для гинекологических больных и для массажа. Массажисткой работает г-жа Головина. Госпитальное помещение с трудом вмещает 40 коек, которые всегда заняты больными — отсюда страшная теснота, между кроватями узкий проход, куда с трудом можно протиснуться. Кровати походные с москитниками. Больничный день начинается в 6 часов утра измерением температуры и пульса поголовно у всех больных. Около 7 часов дается завтрак — каша, кофе, молоко, иногда какао. С 8 часов утра и до 5 вечера больных обходят врачи в сопровождении дежурных сестер. Обед подается после полудни. С 2-х до 4-х часов дня к больным допускаются посетители. На обед даются два блюда и сладкое. Около 5-ти часов подается ужин, также из двух блюд и сладкого. Жизнь замирает в госпитале к 8–9 часам вечера. Заботы сестер продолжаются всю ночь. Со дня открытия госпиталя до 1-го июня через госпиталь прошло 439 человек9.
Филиппинская служба безопасности имела постоянное представительство на территории лагеря. Помимо наблюдения за лагерниками, это представительство играло роль промежуточной инстанции при доставке и отправке лагерной корреспонденции. Каждое утро вооруженный пистолетом офицер филиппинской службы безопасности на джипе препровождал начальника почты (одного из беженцев, назначенного на эту должность местной администрацией ИРО) на почтамт, находившийся в городке Гьюан на острове Самар. Только в присутствии этого офицера начальнику лагерной почты выдавали поступившую корреспонденцию. Отправляемую корреспонденцию начальник лагерной почты сдавал каждый вечер после закрытия почтовой конторы, служившей пунктом выдачи и приема почты беженцев, в представительство филиппинской службы безопасности; там ее подвергали цензуре и после этого отправляли по назначению. Как говорилось выше, поначалу вся исходящая из лагеря корреспонденция должна была вестись только на английском языке, но позднее нам разрешили писать письма и по-русски.
Несмотря на то что главной целью сотрудников филиппинской службы безопасности был надзор за обитателями лагеря, филиппинцы не злоупотребляли своей властью и держались по отношению к нам весьма корректно. В лагере не было видно ни проволочных заграждений, ни вооруженных охранников.
Как уже отмечалось, подавляющим большинством населения лагеря были русские эмигранты. Среди них оказалось и некоторое количество бывших советских граждан-эмигрантов, добровольно получивших советские паспорта после Второй мировой войны под наплывом патриотических чувств, появившихся в эмигрантской среде вследствие нападения фашистской Германии на Советский Союз. В решении некоторых перейти в советское гражданство также сыграли роль бесправие и тяжелое материальное положение многих русских эмигрантов в Китае, а также бесперспективность их дальнейшего пребывания там. Однако просоветские настроения стали испаряться после репатриации в СССР первых групп эмигрантов. А произошло это в большой степени потому, что, невзирая на советскую цензуру, в Шанхай просочились письма от репатриантов, в которых они в завуалированной форме советовали своим родным и друзьям, оставшимся в Шанхае, не следовать их примеру. Из-за этого и из-за наступления китайской Красной армии на Шанхай многие, получившие советские паспорта, от них отказались и присоединились к эвакуировавшимся на Тубабао.
В тубабаовском лагере, помимо русских, находились представители ряда других национальностей. Согласно дневниковой записи А.Н. Князева от 28 апреля 1949 года, к тому времени в лагере проживало: пять австрийцев, семьдесят пять армян, один болгарин, двадцать четыре чеха, сорок один эстонец, двадцать венгров, сорок пять латышей, тридцать литовцев, шесть немцев, сто шестьдесят поляков, семнадцать румын, пять сирийцев, семьдесят тюрко-татар, семьдесят два украинца, двенадцать югославов, два британца, три итальянца и один француз10.
Большинству русских лагерников было меньше пятидесяти лет, и в пределах этой возрастной категории значительный процент приходился на детей и подростков обоего пола. По своей социальной и географической принадлежности русские тубабаовцы были разнородны. Хотя почти все представители старшего поколения родились в России, многие из них были уроженцами Сибири или русского Дальнего Востока, в числе которых было немалое количество казаков. Были и люди дворянского происхождения, выходцы из духовенства, мещане и разночинцы, а потомков родовитых семей было мало. В составе дальневосточной эмиграции были офицеры, участники Первой мировой и Гражданской войн, а также бывшие воспитанники кадетских корпусов. На Тубабао оказалось довольно много русской молодежи, родившейся в эмиграции, главным образом в Харбине или в Шанхае. Коренные харбинцы были, как правило, старше своих родившихся в Шанхае соотечественников, были более русскими по духу и лучше знали русский язык и культуру, потому что учились в русских учебных заведениях Харбина. Родившиеся же в Шанхае лучше владели английским и французским языками, потому что многие из них учились в английских и французских школах. По своему образованию и бытовому укладу родившиеся в Тяньцзине и Циндао приближались к своим шанхайским ровесникам. Людей с законченным высшим образованием среди лиц, родившихся за пределами России, было сравнительно немного. Это обстоятельство объясняется тем, что многим получить высшее образование в Китае помешало неимение средств на оплату учебы в престижных иностранных высших учебных заведениях и постоянная необходимость искать заработок. Людей с законченным высшим образованием было немного и среди родившихся в России тубабаовцев. Российская смута в сильной степени препятствовала его получению.
В числе русских на Тубабао было несколько десятков человек — мужчин, женщин и детей — выходцев из северо-западной китайской провинции Синьцзян. Они были протестантами, в большинстве — баптистами, отличались строгими нравами — не пили, не курили — и держались особняком. В свободное от лагерной трудовой повинности время они подрабатывали стрижкой волос, починкой часов и другими занятиями.
Примитивные условия лагерной жизни и скученность — все у всех были постоянно на виду — плохо действовали на настроение и поведение: распространялись злостные слухи и сплетни, случались пьянство и дрязги. Помню случай, насколько мне известно, единственный в нашем районе, когда один лагерник пырнул другого ножом. Было несколько случаев проституции. Ходили упорные слухи о множестве доносов друг на друга, которые направлялись филиппинским властям и консульской миссии США, прибывшей в лагерь в 1950 году для выдачи виз апробированным на въезд в Соединенные Штаты лицам.
Статистических данных о смертности и рождаемости на Тубабао у меня нет, но, насколько помнится, смертность в лагере была невысокой, а рождаемость — очень низкой.
Первое время, несмотря на трудности лагерной жизни, настроение у лагерников было приподнятое, потому что они были рады выбраться из Китая и считали, что их пребывание на Тубабао — как говорилось официально — ограничится четырьмя месяцами, после чего они надеялись переселиться в США. Но надежды на быстрый переезд в США не оправдались, и многие решили ехать в другие страны. По мере их отъезда настроение у остающихся падало, ибо время шло, а перспективы на лучшее будущее не появлялись. Примером упадочного настроения у лагерников в это время может служить следующая дневниковая запись А.Н. Князева от 10 ноября 1949 года:
Скоро год, как мы покинули Шанхай, чтобы не попасть в лапы коммунистов. Филиппины согласились нас принять на четыре месяца. ИРО воспользовалась этим предложением — зная об этом, мы предполагали, что срок нашего пребывания будет максимум четыре месяца. Но прошли четыре месяца, за ними еще четыре, а мы все еще здесь и все еще в неведении — когда и куда. В лагере сейчас более трех тысяч человек, которые влачат свое существование в условиях, оставляющих желать много лучшего: частые дожди, чередуемые с горячими лучами тропического солнца, и следуемые затем сырые прохладные ночи вызывают разного рода желудочные и накожные заболевания; хроническое недоедание, скученная жизнь в протекающих палатках, а главное — томительное ожидание и неизвестность будущего — все это подрывает физические и духовные силы лагерников, и, естественно, возникает ропот и протестующие голоса, направленные против некоторых членов администрации и служащих ИРО, а иногда и против выборного начальства11.
----------------------------------------
1 См.: Русские на Филиппинах (статья из русскоязычной газеты, издававшейся в Сан-Франциско; источник неизвестен).
2 См.: Кумановский А. Камп на острове Тубабао, Филиппины // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1975. 18 дек. (Папка Князева.)
3 См.: Алексеев В. Воспоминания о Тубабао // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1995. 13 сент.
4 См.: Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
5 Скопиченко О. Тайфун // Дружеская встреча тубабаовцев 30-11-1975. Сан-Франциско, 1975. С.1.
6 В сохранившемся фрагменте статьи из русскоязычной газеты, издававшейся в Сан-Франциско (источник и заголовок статьи неизвестны), говорится: «На о. Тубабао к 14-му апреля всего поселилось 5074 человека». К этой цифре я добавил 400 человек, т.е. численность последней группы беженцев, прибывшей на Тубабао на пароходе «Хейвен» 20 мая 1949 г. (см.: Сведения из дневника А.Н. Князева; Папка Князева.)
7 Кумановский А. Камп на острове Тубабао, Филиппины // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1975. 18 дек. (Папка Князева.)
8 Из тубабаовского дневника скм. А.Н. Князева, начальника организации НОРС на острове Тубабао, Филиппины // Дружеская встреча тубабаовцев 30-11-1975. Сан-Франциско, 1975. С.З.
9 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
10 См. там же.
11 Там же.
Религия, культура, просвещение и развлечения
В первые же дни нашего пребывания на Тубабао русское православное духовенство — священники, монашки — и миряне приступили к созданию церковной жизни, основав и обустроив на территории лагеря две палаточные церкви: Свято-Серафимовскую и Свято-Архангело-Михайловскую. Кроме того, филиппинские власти передали во временное пользование православных здание бывшей американской военной церкви. Эта церковь, ставшая православным Богородицким кафедральным собором, находилась за чертой лагеря, но к ней вел свободный проход. Группа наших строителей водрузила большой православный крест над входом в храм, рядом с ним построила колокольню, а интерьер собора отремонтировала и установила в нем иконостас.
За несколько дней до Пасхи 1949 года в лагерь прибыл архиепископ Иоанн Шанхайский (в миру Михаил Борисович Максимович). Владыка Иоанн был маленького роста, худой, с темной бородой и волосами и носил простую черную рясу и клобук. Он полностью посвятил себя служению Богу и людям, совмещая аскетизм с добрыми практическими делами. Задолго до эвакуации на Тубабао он создал в Шанхае приют Святого Тихона Задонского для китайских мальчиков-сирот, которых крестили в православие и которым давали в приюте русское среднее образование и обеспечивали кров, стол и одежду. Приют Святого Тихона Задонского, как и другой шанхайский православный приют — Святой Ольги для русских девочек-сирот, был вывезен на Тубабао.
Прибытие на Тубабао архиепископа Иоанна Шанхайского было событием исключительной важности в духовной жизни лагеря, и вот как, по словам А.Н. Князева, его встречали:
На Тубабао прибыл Владыко Иоанн Шанхайский на джипе и сразу проследовал в Свято-Богородицкий собор, где был встречен иеромонахом Модестом, иереем отцом Филаретом Астраханским и протодиаконом отцом Константином Заневским и архиерейским хором во главе с Г. Агафоновым. Собор был переполнен почитателями Владыки. После молебна и чашки чая Владыко проследовал в Свято-Серафимовский храм, где его встретили также колокольным звоном, а в храме — протоиерей отец Афанасий Шалобанов и отец Николай Колчев, иеромонах отец Николай и диакон отец Павел Метленко. Пел хор под управлением И.П. Михайлова. После краткой службы Владыко отправился в Свято-Архангело-Михайловский храм, и здесь его встретили колокольным звоном протоиерей отец Матвей Медведев и отец Давид Шевченко с хором во главе с М.А. Шуляковским1.
В Пасхальную ночь дорога к собору на гору была освещена горящими плошками, а сама церковь стараниями молодежи была иллюминирована электрическими лампочками.
Издали глазу представала картина духовной красоты, а в душе поднималось чувство восторга.
Великолепно, восторженно Владыко Иоанн служил Пасхальную службу — заутреню и литургию, радовалось и ликовало сердце, и чувствовалось, что сам Христос был с нами. На заре восходящее солнце озаряло лучами природу жгучей красоты. Легко возвращались домой — в палатки, чтобы «разговеться» — ведь был даже кулич, и соседке посчастливилось достать яички2.
А вот впечатления уже упомянутой поэтессы Ольги Скопиченко о первой Пасхе на Тубабао:
Итак, в первый день Пасхи лагерь, принарядившийся, веселый, на время позабыл все будничные невзгоды, церкви были переполнены нарядными островитянами, в палатках красовались нарядные столы, украшенные куличами, цветами, у некоторых особенно искусных хозяек оказались даже пасхи, ну не совсем такие, как обычно, но все же напоминающие настоящую пасху. Лагерные улицы, которые мы с таким усердием выкладывали пару месяцев щебнем, чтобы не затонуть во время тропических дождей, эти наши улицы были полны визитерами. А сказать по правде, нигде у визитеров не было такой возможности сделать за день буквально сотню визитов, как в нашем Тубабаовском городке, — до каждого района рукой подать, а знакомых почти весь лагерь3.
На эту же тему находим следующую запись в дневнике А.Н. Князева:
Заутреня в ночь на Воскресенье собрала полные храмы как Кафедрального собора, так и других церквей православных и католической восточного обряда. На первый день Пасхи в палатке Русской Эмигрантской Ассоциации были с 10-ти часов утра устроены взаимные поздравления для всех православных жителей лагеря. Взаимные поздравления посетили филиппинские власти во главе с представителем президента г-м Юхинио и местной Филиппинской администрации, а также прибыл мэр острова и поселка Тубабао г-н Кабонсе. Присутствовали также представители администрации ИРО — капитан Комбс, суперинтендант лагеря, и г-н Боген, и представители национальных колоний. Играл Русский духовой оркестр под управлением П.Ф. Тебнева в полном составе сорока пяти человек. Палатка была декорирована флагами ИРО, Филиппинской республики и русскими национальными. Тысячи православных жителей лагеря перебывали в этот день на взаимных поздравлениях. Одеты были люди в городские наряды: мужчины в брюках и пиджаках, при галстуках, а дамы в длинных нарядных платьях. Единственной данью тропикам оставалось — широкополое соломенное сомбреро...4
Свое пребывание на Тубабао, которое продолжалось около трех месяцев, владыка Иоанн посвятил удовлетворению духовных нужд своей паствы и знакомству с нашей повседневной жизнью. Он покинул лагерь 12 июля 1949 года, направляясь в столицу США, Вашингтон, где хлопотал перед американским Конгрессом о предоставлении тубабаовцам права на постоянное жительство в США. За время пребывания в Вашингтоне владыка Иоанн основал там приход Русской православной церкви за границей, известный ныне как Собор Святого Иоанна Предтечи, и участвовал в составлении приводимого ниже «Обращения русских иерархов к правительствам мира»:
Достопочтимым: Президенту США Гарри Трумэну, Президентам Аргентины, Бразилии, Филиппин, Венецуэллы, Пэру, Премьер-Министрам Австралии и Канады, Генералу Мак-Артуру, Международной Беженской Организации Женевы и таковой же в Вашингтоне. Епархиальный Съезд Американской и Канадской Архиепископии, Русской Православной Церкви Заграницей, состоящей из семи Епископов, священников и представителей тысяч мирян, постановил обратиться к Вам с ходатайством об облегчении судьбы эвакуированных из Китая русских, оказавшихся фактически пленниками на острове Самар. Жизнь там становится невыносимой. Тяжелый сезон тайфунов наступил, а палатки, в которых приходится людям жить, пришли в разрушение. Жилищные условия Лагеря могут быть оценены недавним фактом крушения барака, предназначенного служить убежищем на случай тайфуна, и произошло это в солнечный день... Около 80% переболело от перенесенных тропических болезней, силы их истощаются. Внезапный тайфун может уничтожить все постройки Лагеря и причинить неисчислимые бедствия его обитателям... Если они погибнут жертвой небрежности ИРО и равнодушия Мира, ответственность должна пасть на виновников этого события, которое заслуживает наименования преступления против Бога и людей... Мы, представители Русской Церкви Заграницей, послушные велениям своей совести, возвышаем свой голос и заявляем во всеуслышание, что приходит последний момент для помощи нашим соотечественникам на Самаре... Председатель Съезда Архиепископ Виталий, Архиепископ Шанхайский Иоанн, Секретарь Съезда Епископ Никон5.
10 декабря 1949 года «Обращение русских иерархов к правительствам мира» было зачитано во всех православных приходах лагеря6. Как показало будущее, старания русских иерархов принесли плоды: всех беженцев вывезли в конце концов с Тубабао и расселили по разным странам. О том, как происходило это расселение, я расскажу позже, а пока вернусь к описанию религиозной жизни тубабаовцев.
Кроме православных церквей, в лагере работала разместившаяся в большой палатке Свято-Покровская католическая церковь византийского обряда. Ее настоятелем был потомок князей Урусовых, отец Андрей Урусов, прилетевший на Тубабао с первой, рабочей группой беженцев из Шанхая 19 января 1949 года. Оказавшись в этой группе тубабаовских пионеров, он разделил их тяжелый физический труд и лишения, связанные с разбивкой лагеря. Отцу Андрею было не более тридцати пяти лет. Высокий и стройный, с красивым лицом, окаймленным аккуратно подстриженной русой бородой и с того же цвета шевелюрой, он был образован, блестяще владел русским и английским языками и пользовался особой популярностью у молодежи. С ней его тесно связывала пастырская деятельность и работа в рядах лагерной скаутской дружины, в которую он вступил сразу же после ее образования. Помимо ведения воспитательной работы со скаутами, он старался их обеспечить через свои связи необходимыми предметами — головными уборами, поясами, ножами, рюкзаками, скаутской литературой на английском языке и т.д. У отца Андрея также иногда собирались люди, чтобы по его коротковолновому радиоприемнику послушать музыку из Сан-Франциско или русскоязычную передачу «Голос Америки» из Нью-Йорка.
Отец Андрей общался с православным духовенством, и мне запомнилось, как он однажды в своей обычной «форме» — черной рясе и белом тропическом шлеме — ставил большую палатку для поселения в ней группы православных монашек. Через несколько месяцев по прибытии в лагерь отец Андрей заболел, и его пришлось эвакуировать с Тубабао. А.Н. Князев, который близко сотрудничал с ним по скаутской линии, сделал следующую запись об его отъезде:
17 июня 1949 г. Покинул лагерь настоятель Св. Покровского храма отец Андрей (Урусов). Его отправили в Манилу для лечения от последствий перенесенного воспаления легких и сильного переутомления. Проводить отца Андрея собрались все его почитатели и друзья, чтобы выразить ему свои чувства любви и симпатии и пожелать ему скорейшего выздоровления. Прощание носило трогательный характер, и видно было, что нелегко было уезжавшему и провожавшим7.
После своего выздоровления в Маниле отец Андрей уехал в США, а на посту настоятеля Свято-Покровской церкви его сменил отец Уилкокс. Англичанин отец Уилкокс отлично знал русский язык, но говорил на нем с сильным акцентом. До Тубабао, в Шанхае, он был директором католической школы St. Michael, специально основанной для русских детей. В этой школе, кроме английского языка, преподавали и русский. Помещением школы также пользовался Русский коммерческий институт.
Баптисты собирались в своем молитвенном доме-палатке. Была в лагере и палаточная мечеть, а синагоги организовать не удалось, потому что среди небольшого еврейского населения лагеря не набралось необходимых для кворума десяти правоверных евреев-мужчин8.
Из мероприятий культурного характера следует упомянуть самодеятельные спектакли, концерты и лекции, которые чаще всего проводились на большой бетонной площадке, оставшейся от американской военной базы (базу закрыли в 1947 году). На этой площадке, в шутку прозванной «Красной площадью», была сооружена большая деревянная эстрада9. На спектакли публика приходила со своими стульями и табуретами, которые ставили рядами. Из показанных на «Красной площади» представлений следует отметить миниатюру из лагерной жизни, написанную уже упомянутой Ольгой Скопиченко, которая также являлась автором изданного ротаторным способом на Тубабао небольшого сборника стихов под названием «У самого синего моря». Выступила на «Красной площади» и труппа балетмейстера Ф. Шевлюгина, поставившего «Цыганский табор» с исполнением популярного романса «Самарканд». А руководительница кружка друзей русских скаутов Г.С. Марчевская поставила по Гоголю пьесу «Майская ночь, или Утопленница»10.
В музыкальную жизнь лагеря большой вклад внес неоднократно упоминавшийся выше духовой оркестр под управлением П.Ф. Тебнева, первоначально состоявший из сорока пяти человек. Репетировал оркестр под открытым небом в своем одиннадцатом, «музыкантском» районе и, кроме выступлений в самом лагере, выезжал иногда на гастроли в соседние населенные пункты. Некоторые лагерные концерты давались по случаю праздников или в честь какого-нибудь события. Так, в записи А.Н. Князева от 30 апреля 1949 года сообщается о пасхальном концерте оркестра, в кратком отчете о котором сказано:
Концерт начался маршем Тэйке «Старые друзья». Большое впечатление произвело соло для трех кларнетов (Т. Паткеев, И. Реутт и Г. Воронов). Концерт собрал почти весь лагерь11.
5 мая в честь приехавшей французской миссии оркестр Тебнева дал концерт, состоявший из произведений французских композиторов, а 26 июня того же года он выступал в честь посетившего лагерь высокопоставленного чиновника ИРО из Женевы Томаса Джемисона12.
8 июня 1949 года, по случаю 150-й годовщины со дня рождения А.С. Пушкина, на «Красной площади» состоялся вечер, посвященный великому русскому писателю. На вечере выступили профессор И.А. Пуцято с докладом о личности и творчестве Пушкина и профессор М.П. Головачев с докладом «О значении Пушкина в наши дни». Присутствовало несколько сот человек, наградивших докладчиков щедрыми аплодисментами13. До эвакуации на Тубабао Пуцято преподавал русскую историю в шанхайском Коммерческом училище и читал лекции на ту же тему в Русском коммерческом институте Шанхая. Головачев стал профессором международного права в очень молодом возрасте, еще до своего отъезда из Владивостока в 1922 году. Пуцято был маленького роста, тихим и скромным, в то время как Головачев был высоким, колоритным и красноречивым. После Тубабао Пуцято и Головачев поселились в Сан-Франциско. О дальнейшей судьбе Пуцято мне ничего не известно. Головачев умер в Сан-Франциско в 1956 году. До смерти он успел написать большую работу «Сибирское движение и коммунизм», хранящуюся в Бахметевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке.
В лагере также устраивались проходившие в непринужденной обстановке немноголюдные собрания с чтением докладов и дискуссиями по ним. Мне запомнилась одна такая встреча, на которой докладчиком был бывший морской офицер, капитан второго ранга П.Ю. Фомин. Интересно и объективно Фомин рассказывал, как он, в составе военно-морских чинов Сибирской флотилии под командованием адмирала Ю.К. Старка, впервые попал на Филиппины в начале 1923 года. Флотилия Старка прибыла на Филиппины после захвата красными Владивостока в ноябре 1922 года. Сначала флотилия эвакуировалась из Владивостока в корейский порт Гензан, но вскоре после этого ушла в Шанхай. В составе флотилии, вышедшей из Гензана в Шанхай, было двенадцать кораблей, на борту которых было три тысячи человек, включая гражданских лиц и кадет Сибирского и Хабаровского корпусов. По дороге в Шанхай флотилия попала в шторм, два ее судна затонули, и с ними погибло несколько десятков человек. В Шанхае флотилии не разрешили остаться, и ей пришлось отправиться в Манилу. Но до отъезда из Шанхая Старк, несмотря на протесты местных властей, высадил на берег гражданских лиц и кадет14.
Со своей военно-морской командой и ее семьями Старк прибыл в Манилу, где американское военное командование встретило флотилию воинскими почестями и разрешило офицерам и их семьям сойти на берег. Однако, через несколько дней после прибытия в Манилу, оставшиеся на кораблях матросы, деморализованные потерей родины, тяжелым морским походом, лишениями и тропической жарой, подняли бунт против своих офицеров. Сразу же нашлись просоветски настроенные местные адвокаты, предложившие бесплатные услуги взбунтовавшимся матросам. Но бунт удалось ликвидировать, а старые, ржавые корабли продали на слом китайским скупщикам. Вырученные от продажи кораблей деньги Старк разделил между членами экипажа, большинство из которых покинули Филиппины, потому что не могли там найти работу и остаться на постоянное жительство. Некоторые участники этой эпопеи, включая самого Фомина, вернулись в Шанхай, где и поселились.
В лагере иногда праздновались юбилеи, имеющие значение только для определенной группы людей. Так, например, 26 ноября 1949 года воинские организации лагеря отметили день георгиевских кавалеров, а несколько недель спустя были отпразднованы годовые праздники Сибирского казачьего войска и 1-го Сибирского императора Александра I кадетского корпуса15.
Журналистская деятельность на Тубабао выразилась в издании ротаторным способом следующих газет: 1) еженедельник «Тубабао знает», с мая по август 1949 года вышло пятнадцать номеров; 2) «Антикоммунистический сборник» под редакцией А.В. Скрипкина, насколько известно, вышло пять номеров, все в 1950 году; 3) «Наш голос» под редакцией М.З. Артамонова, вышло десять номеров, все в 1949 году; 4) «Тубабао не знает» — скаутская юмористическая газета на русском и английском языках, вышло три номера в ноябре 1949 года, редакторами газеты были помощники скаутмастеров Г. Савицкий и В. Шуляковский; 5) «Еженедельное обозрение» под редакцией Ан. Ногайцева, вышло пять номеров — № 1 и 2 в 1949 году и № 3, 4 и 5 в 1950 году.
Ротаторным способом также издавались две газеты на пароходах, увозивших беженцев с Тубабао в страны их нового местожительства: 1) «Скаутер», вышло три номера на пароходе «Марин Джампер» под редакцией скаутмастера О. Левицкого (на этом пароходе беженцы ехали в Южную Америку, порт назначения — Парамарибо в Суринаме); 2) «Наш вестник» («Our Herald»), выходивший на русском и английском языках на американском военном транспортном судне «Генерал В.-Дж. Хаан» на пути с Тубабао в Сан-Франциско с 7 по 25 января 1951 года. Вышло пятнадцать номеров, последний — сувенирный. Об этой корабельной газете еще будет речь впереди. Постоянными сотрудниками «Нашего вестника» были: К. Богородский, В. Воздвиженский, А. Князев, Н. Моравский16.
Кроме лагерных газет, к нам и руки попадали: манильская газета «ManilaTimes» и приходившие иногда по почте из Сан-Франциско местные русские газеты, а из Германии газета «Посев». Первое время представителем «Посева» на Тубабао был Анатолий Коновец, а после его отъезда в Австралию — пишущий эти строки.
Одной из самых срочных задач, стоявших перед администрацией лагеря, было создание школы для детей в возрасте от пяти до четырнадцати лет, составлявших в первое время значительный процент населения «палаточного города». Школа была основана 18 февраля 1949 года, и вначале ее занятия велись на скаутской площадке в четвертом районе. Но в мае того же года она перебралась в находившийся в седьмом районе деревянный барак. В своих дневниковых записях А.Н. Князев так пишет об этой школе:
Состав учителей в 20 лиц ведет работу и в школе, и в детском саду, где малыши проводят утреннее время, не мешая дома своим родителям. Душой школы является ее учредительница Фрида Васильевна Блаш. Она также настояла перед ИРО об учреждении так называемого «Пункта питания», где дети получают особый рацион из наиболее питательных продуктов, как то: молока, пинат баттер (тертый арахис), фруктов и т.п. Особо слабым выдается масло и варенье17.
В конце моего пребывания на Тубабао, осенью 1950 года, я преподавал в этой школе. К тому времени стало очевидным, что большинство оставшихся в лагере переселится в США, и потому преподавание велось с упором на изучение Соединенных Штатов — их истории, географии, культуры — и на знание американского варианта английского языка. Я преподавал американскую историю, наспех готовясь к каждому уроку, пользуясь имевшимися в лагере скудными источниками. Несмотря на трудности, наша преподавательская команда всячески старалась дать своим ученикам необходимые знания для продолжения учебы в США.
Заканчивая этот раздел моего очерка, хочу упомянуть, что для развлечения лагерников все та же «Красная площадь» превращалась иногда в танцплощадку: из громкоговорителя раздавалась джазовая музыка в грамзаписи, под которую мы и танцевали. Другим видом развлечения были американские кинофильмы, бесплатно демонстрировавшиеся вначале под открытым небом, а потом в деревянном бараке. Из виденных там фильмов мне запомнился один, основанный на бегстве шифровальщика Игоря Гудзенко из советского посольства в Канаде после Второй мировой войны.
Для перемены обстановки и отдыха лагерники ходили, когда появлялись деньги, в расположенный по соседству филиппинский ресторанчик, чтобы закусить и выпить местного пива или коктейля из кока-колы и джина марки «Хинебра Сан-Мигель».
----------------------------
1 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
2 Ступина Т.А. О пути Дальневосточной эмиграции (Посвящается тубабаовцам). Окончание // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1990. 1 дек. (Папка Князева.)
3 Скопиченко О. У самого синего моря... // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1988. 17 авг. (Папка Князева.)
4 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
5 Там же.
6 См. там же.
7 Там же.
8 См.: Lorenzo. More News from Samar: Letter to the Editor of the NCDN // NCDN. April 21, 1949.
9 Там же.
10 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
11 Там же.
12 См. там же.
13 См. там же.
14 См.: Петров В. Шанхай на Вампу. — Вашингтон: Изд. Русско-Американского исторического общества, 1985.С. 17–18.
15 См.: Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
16 См. там же.
17 Там же.
Скауты
Перед тем как начать описание деятельности скаутов на Тубабао, хочу пояснить, что английское слово «скаут», в дословном русском переводе «разведчик», означает в этом тексте «следопыт», «наблюдатель», «исследователь». Хочу также отметить, что под термином «вожатые» здесь подразумеваются девочки-скауты, а никак не в принятом в бывшем Советском Союзе смысле «пионервожатые». Ну а теперь давайте перенесемся на остров Тубабао, где в период наибольшего скопления беженцев из Китая, когда их насчитывалось около пяти с половиной тысяч, лагерная дружина русских скаутов объединяла более четырехсот мальчиков и девочек, юношей и девушек1.
Возглавлял тубабаовскую дружину скаутов Алексей Николаевич Князев — человек зрелый, с солидным жизненным опытом. Князев родился 5 августа 1909 года в Маньчжурии, на станции Цицикар. Первая половина его жизни прошла в Китае: там он родился и пошел в школу, там окончил Харбинский политехнический институт и начал свою трудовую деятельность, там и женился. И там же, в 1922 году, вступил в Национальную организацию русских скаутов (НОРС), а в 1931-м стал скаутмастером. Скаутской деятельностью он начал заниматься в Харбине и продолжал ее и в Тяньцзине, и на острове Тубабао, и, наконец, в Сан-Франциско, где он также много лет работал по специальности, вышел на пенсию и скончался в 1993 году. Высокий, худощавый и сутуловатый, Князев был человеком добрым и отзывчивым, трудолюбивым и дисциплинированным. При первой же встрече запоминалось его продолговатое лицо: высокий лоб, острый нос, небольшой рот, аккуратно подстриженные усики и очки в оправе.
В 1948 году Князева с группой беженцев из Тяньцзина вывезла в Шанхай ИРО. В Шанхае беженцев из Тяньцзина, Ханькоу, Пекина, Циндао и других китайских городов поселили в ожидании эвакуации на Тубабао в бывших французских казармах на Рут Фрелюнт. Здесь вокруг Князева объединилось примерно двадцать пять молодых людей, которые по просьбе администрации ИРО, ведавшей общежитием на Рут Фрелюнт, безвозмездно помогали размещенным там семистам пятидесяти беженцам, почти исключительно русскоязычным. Эта помощь выражалась главным образом в том, что молодежь из команды Князева регистрировала беженцев, заполняя для них анкеты на английском языке, которые были необходимы для их пребывания в Шанхае и для отъезда оттуда. Благодаря своему знанию английского, а порой даже и китайского, эти молодые люди выступали в роли переводчиков при сношениях беженцев с полицией и таможней, а некоторые из них, те, что постарше, занимались выгрузкой, перевозкой и погрузкой багажа, дежурили по общежитию и проводили разного рода мероприятия: дружеские вечера, беседы и даже устроили встречу Нового, 1949 года. Объединившаяся вокруг Князева молодежь стала ядром будущей тубабаовской дружины скаутов.
В конце января 1949 года Князев во главе группы из сорока двух человек вылетел из Шанхая на Тубабао, и вот что он рассказывает об этом путешествии:
30 января 1949 года в 4.15 дня с шанхайского аэродрома вылетел «Скаймастер-101» на Самар, Филиппины, везя «13-ю группу» будущих «Ди-пи» (сокращение английских слов «displaced persons» — «перемещенные лица»), среди которой находился кадр руководителей и старших скаутов НОРС, сорганизовавшихся уже в лагере ИРО в городе Шанхае, в бывших бараках на Рут Фрелюнт... Группа прибыла в город Манилу в 11.10 вечера, прошла так называемый «скрининг» (проверку документов. — Н.М.) и зверский личный и багажный осмотр, и на следующий день, т.е. 31 января снова вылетела уже на другом «карго» (грузовом. — Н.М.) аэроплане на остров Самар, куда прибыла в 9 часов утра, опять прошла через осмотр и на автобусах была доставлена на остров Тубабао, который связан мостом с островом Самар. Высадившись под проливным дождем, скауты перенесли палатки, колышки и стойки в отведенные для группы участки в джунглях и приступили к их установке для всей группы, так как никто, кроме них, этого не умел делать. Для того, чтобы поставить палатки, необходимо было сначала расчистить джунгли, а это было нелегким делом, но к вечеру для всех они были поставлены...2
Когда Князев прилетел со своей группой на Тубабао, там уже находилось шестьсот беженцев, в числе которых было примерно пятьдесят детей и подростков, и среди них от безделья кое-кто занялся самовольной вырубкой бамбука и бананов, что вызвало жалобы филиппинцев. Это послужило одной из причин, по которым лагерная администрация ИРО обратилась к Князеву с просьбой взять на себя задачу организации и воспитания подрастающей молодежи — мальчиков и девочек, юношей и девушек. Князев охотно согласился, но поставил условие, что возглавляемая им организация будет принимать детей и подростков только на добровольных началах и что он будет вести работу, основываясь на русской скаутской практике, так как 90% обитателей лагеря — русские. Он обещал, однако, что в организацию будут приниматься дети и подростки любой национальности и вероисповедания. Это обещание Князев сдержал, и в разное время в составе дружины, кроме православных русских, находились русские католики и протестанты, литовцы, украинцы, тюрко-татары и др.
Основой организации русских скаутов служили двенадцать скаутских законов, требовавших от скаутов быть верными Господу Богу, преданными Родине — России, послушными родителям и начальникам, быть людьми честными, правдивыми и скромными, быть товарищами для всех, братьями и сестрами всех других скаутов и друзьями животных. Любовь к природе, помощь ближнему» трудолюбие, самостоятельность, личная ответственность и гигиена — все это считалось неотъемлемой частью скаутской этики и практики. Скаутизм привлекал молодежь не только своими идеалами и дружеским общением, но и символикой, как, например, рукопожатие левой рукой, потому что левая рука ближе к сердцу. Обязательными атрибутами скаутской жизни были и разного рода игры, соревнования по сигнализации флажками и вязанию узлов, а также беседы у костра, к которым мы еще вернемся.
Носили скауты форму цвета хаки, простую и практичную: мальчики — шорты или длинные брюки, девочки — юбки; и те, и другие — рубашки и пилотки или широкополые шляпы; форму дополнял скаутский галстук. Галстуки были разных цветов: старшие руководители, скаутмастеры и их помощники, носили зеленые галстуки, скаут-инструкторы — синие, а остальные скауты — оранжевые. Каждое скаутское звено из восьми человек носило имя какого-нибудь зверя или птицы, а у вожатых (то есть скаутов-девочек) — какого-нибудь цветка. Каждое звено имело треугольный звеновой флажок оранжевого цвета с черным силуэтом своего символа — зверя, птицы или цветка. Вожак, или звеньевой, держал в строю посох, на конце которого был прикреплен звеновой флажок. Вообще назначение посохов было разнообразно: так, например, скауты ими пользовались для сооружения сигнальной вышки или для превращения их в носилки. Девиз скаутов «Будь готов!» совмещался со словами «За Россию», на что следовал ответ «Всегда готов!». Покровителем русских скаутов был Св. Георгий Победоносец, а их эмблемой — белая лилия, потому что на морских компасах ею обозначается север как символ верного пути.
История русского скаутизма восходит к 1909 году, когда штабс-капитан, позднее полковник Российской Императорской армии Олег Иванович Пантюхов основал организацию русских скаутов в Царском Селе. Русские скауты, как и скауты других национальностей, объединялись в группы по системе, разработанной полковником Р. Баден-Поуэллом, основателем английской скаутской организации. К 1917 году скаутское движение охватило многие города России. В 1920 году, после эвакуации Белой армии из Крыма, О.И. Пантюхов основал первый зарубежный отряд русских скаутов на острове Принкипо близ Константинополя, ныне Стамбула. Отсюда русский скаутизм распространился по странам российского рассеяния. Характерной чертой русского скаутизма всегда был патриотизм, что особенно проявилось в условиях эмиграции. Оказавшись в изгнании, руководители русских скаутов пытались предотвратить денационализацию русских детей, подчеркивая необходимость пользоваться и гордиться родным языком и обычаями и создавая условия для их общения друг с другом. Для русских скаутов за рубежом, где бы они ни родились и ни жили, Родиной всегда была и оставалась Россия.
На Тубабао первыми скаутскими руководителями, помогавшими Князеву организовать дружину, были помощник скаутмастера О.Е. Левицкий, бывший костровый брат В.В. Алексеев, скаут-инструктор К.П. Яковец и старый разведчик Д.Г. Кобелев (костровые братья были одной из категорий скаутов, а старыми разведчиками назывались скауты старшие по возрасту). Они немедленно приступили к работе и уже 2 февраля 1949 года провели первый костер. Так как электричества в лагере еще не было, костер прошел в темноте, даже без фонарей, а потому только те, кто наизусть знал скаутские песни, могли их петь.
Как уже говорилось, четвертый район лагеря прозвали «скаутским», потому что в нем селились в основном семьи со скаутами. Вскоре после основания района в нем была устроена площадка и сооружена эстрада, на которых проводились различные скаутские мероприятия. По мере прибытия из Шанхая новых групп беженцев скаутская дружина лагеря быстро росла, чему в сильной мере способствовало то, что многие родители, не зная, чем занять детей в лагерных условиях, поощряли их вступать в организацию.
20 февраля 1949 года на скаутской площадке четвертого района состоялся первый дружинный сбор. К этому времени уже образовалось четыре отряда бойскаутов — юношей от четырнадцати до восемнадцати лет. Каждый отряд состоял из четырех звеньев по восемь человек в звене. В дополнение к четырем отрядам бойскаутов был сформирован один отряд вожатых — девушек от четырнадцати до девятнадцати лет, тоже состоявший из четырех звеньев по восемь человек. В дружину также вошли одна «стая волчат» из шести человек — мальчиков от семи до тринадцати лет, и одна «стая птенчиков» из шести человек — девочек от семи до четырнадцати лет. Руководителями дружины были представители обоего пола в возрасте старше двадцати лет. При дружине были созданы спортивный, санитарный, культурно-просветительный и музыкальный отделы. Музыкальным отделом руководил скаут-инструктор Г. Токарев, нередко выступавший с трио гитаристов, в которое входили, кроме него, помощник скаутмастера В. Шуляковский и доктор Н. Чурилин.
1 мая 1949 года тубабаовская дружина торжественно отпраздновала сорокалетие русского скаутизма. Празднование началось утром на скаутской площадке четвертого района с физзарядки, молитвы, подъема флага и чтения скаутских законов. Затем дружина прошла строем в Богородицкий храм на посвященное юбилею богослужение. А в 7.30 вечера, опять на скаутской площадке, разожгли костер, на который пришло свыше пятисот человек. У костра исполнялись скаутские песни, было зачитано поздравление от проживающего в США старшего русского скаута О.И. Пантюхова, с речами выступили начальник лагеря Дж.-Л. Комбс и начальник дружины. Костер закончился пением скаутского гимна и спуском флага.
Скаутские костры устраивались каждое воскресенье, и любой мог присутствовать на них. По торжественным случаям костры начинались с особой церемонии зажигания, которая проводилась следующим образом: какой-нибудь скаут зажигал факелом один маленький костер — сложенную пирамидой кучку щепок, затем одиннадцать других скаутов, каждый со своим факелом, поочередно зажигали одиннадцать других маленьких костров, расположенных по периметру большого костра. Зажигание каждого маленького костра сопровождалось чтением одного из скаутских законов. От маленьких костров воспламенялся большой костер, ярко озарявший лица сидевших вокруг него. На кострах скауты принимали участие в музыкальных выступлениях, разыгрывали написанные ими же скетчи. Такого рода деятельность, естественно, увлекала молодежь, и родители приходили на костры полюбоваться своими питомцами. Приходило и много людей, не имевших прямого отношения к скаутам, — просто так, отвлечься от тягот лагерной жизни. Кострам были посвящены песни, одна из которых, «На востоке заря», пользовалась особой популярностью у русских скаутов-дальневосточников. Слова этой песни, которые привожу ниже, были написаны известным харбинским поэтом Алексеем Ачаиром (А. Грызовым):
На востоке заря, нам пора
Уходить от родною костра.
Все, кто спит, поднимайся, вставай,
Видишь неба светлеющий край!
Над шумящими кедрами свет,
Тьмы глухой, тьмы ночной больше нет.
Переждали мы ночь до утра —
На востоке заря, нам пора.
В две руки, в двадцать рук, в двести рук
Разойдемся в разомкнутый круг.
В гости к людям — помочь им в труде,
Поддержать в непосильной нужде.
Каждый с каждым, как близкий, как брат,
Где один — там уж целый отряд,
И работа спорится вокруг
И не в две, а в две тысячи рук3.
(Первый и второй куплеты повторяются в конце.)
Обычно скаутские костры проводились на русском языке, но большинство скаутов владело также английским, и потому костер, устроенный 10 сентября 1950 года в честь прибывшей на остров консульской миссии США, был почти полностью проведен на английском языке. Гвоздем программы было исполнение американских песен и чтение англоязычных стихов. В тот вечер автор этих строк продекламировал знаменитую речь президента Авраама Линкольна, произнесенную им после победы северян в бою за город Геттисберг (штат Пенсильвания) во время Гражданской войны в США.
В первые же дни существования тубабаовской дружины А.Н. Князев, пользуясь международным характером и традициями скаутизма, обратился к филиппинской скаутской организации с просьбой снабдить тубабаовских скаутов необходимой экипировкой: форменной одеждой, обувью, сигнальными флажками, посохами, скаутскими галстуками, свистками, веревкой для вязания узлов, индивидуальными аптечками, канцелярскими принадлежностями и литературой. Кое-что удалось получить от филиппинских и американских скаутов, а одежду для руководителей — подержанную летнюю форму американской армии и ботинки — предоставила дружине лагерная администрация ИРО. И, как уже упоминалось, поначалу немаловажную роль в снабжении тубабаовских скаутов сыграл католический священник византийского обряда отец Андрей Урусов.
С 12 февраля 1949 года скаутская штаб-квартира начала составлять отчеты для начальника лагеря, в которых говорилось о работе скаутов по лагерю: о дежурствах на кипятилках и на пляже, где они порой оказывали первую помощь от укусов рыб или порезов о кораллы, о слежении за порядком на концертах и спектаклях, об уборке мусора и травы, о вырубке зарослей и деревьев на предназначенных для установки палаток участках, о перевозке в лагерь тяжелого багажа беженцев и различных грузов, доставляемых по морю.
Скауты также работали клерками и посыльными в канцелярии ИРО и других офисах. А перед Пасхой, по установившейся в эмиграции традиции, со Страстной пятницы до Заутрени они стояли в почетном карауле у плащаницы. Девушки нисколько не отставали от юношей: они тоже работали на кипятилках и в офисах, в больнице, помогали женщинам в их повседневных заботах по хозяйству. В свободное от общественной работы и учебы время бойскауты и вожатые занимались тем, что называлось «скаутпрактикой»: сдавали экзамены на третий, второй и первый скаутские разряды, вязали узлы, практиковались в оказании первой помощи, совершали походы, проводили скаутские и спортивные соревнования.
Благодаря стараниям филиппинской скаутской организации и тубабаовской дружины, а также при поддержке начальника лагеря Дж.-Л. Комбса и председателя Русской национальной группы Г. К. Бологова, первую дружескую встречу тубабаовских скаутов с филиппинскими удалось устроить 26 июня 1949 года. Встреча началась с прибытия в лагерь, в семь утра, группы филиппинских скаутов, возглавляемой скаутмастерами Айзеясом Болимой и Игнасио Монастерио. Утром, во время и после завтрака, скауты знакомились друг с другом, а после обеда и короткого отдыха прошли в одном строю на находившееся за пределами лагеря большое спортивное поле. Здесь, во время поднятия филиппинского флага и флага тубабаовской дружины, лагерный духовой оркестр под управлением П.Ф. Тебнева исполнил гимн Филиппинской республики и гимн русских скаутов «Коль славен». После церемониального марша скаутов перед трибунами гостей начались скаутские и спортивные занятия, в которых свое умение продемонстрировали филиппинцы и тубабаовцы, а вечером у костра они выступали поочередно со своими номерами. Насыщенная программа дня закончилась в десять вечера. Обе стороны остались довольны встречей, в которой подтвердили свою преданность принципам братства и сотрудничества между скаутами разных национальностей.
На дружескую встречу филиппинских скаутов с тубабаовскими откликнулась столичная филиппинская газета «Manila Times», поместившая в своем воскресном приложении «The Sunday Times Magazine» от 14 августа 1949 года весьма лестный фоторепортаж о тубабаовской дружине4. А 4 июля того же года, в третью годовщину независимости Филиппинской республики, группа тубабаовских скаутов участвовала в состоявшихся по этому случаю торжествах в городе Гьюан5. 18–19 марта 1950 года в том же городе была проведена последняя дружеская встреча тубабаовских и филиппинских скаутов6.
Помимо установления связей с филиппинскими скаутами, А.Н. Князев списался со старшим русским скаутом О.И. Пантюховым, проживавшим в США. В имеющихся в моем распоряжении документах я обнаружил копии трех писем Князева Пантюхову, все датированные 1949 годом: первое от 7 мая, второе от 27 мая и третье от 5 декабря. Первое и второе были переводами с русского на английский, сделанными секретарем штаба дружины Ростиславом Баландиным по требованию филиппинской цензуры. Третье же письмо, благодаря наступившему к тому времени смягчению цензуры, было на русском. Из трех писем самым длинным было первое, в котором Князев описал работу молодежи в общежитии на Рут Фрелюнт перед эвакуацией из Шанхая, образование тубабаовской дружины, общественную нагрузку скаутов на Тубабао, костровые программы и другие скаутские занятия в лагере. Он также внес ряд предложений о том, кого из руководителей тубабаовской дружины следует представить к производству или награждению орденом. Пантюхов утвердил предложения Князева. В том же письме Князев объяснил, почему прервалась связь русских скаутов-дальневосточников с Пантюховым в сороковые годы. Это, писал он, было вызвано не только Второй мировой войной на Дальнем Востоке, но и закрытием японцами отделов НОРС на оккупированной ими территории Китая. Японские оккупационные власти, писал Князев, сделали это, подозревая русских скаутов в шпионаже в пользу вражеской страны на основании того, что глава скаутской организации жил в США7.
Во втором письме Пантюхову Князев сообщил об отъезде в Австралию семнадцати скаутов и вожатых с их семьями8. Той же теме он посвятил и часть третьего письма, сообщив, что к декабрю 1949 года общая численность населения лагеря сократилась примерно с пяти с половиной тысяч до трех тысяч четырехсот. Указывая на эти цифры, Князев подчеркнул, что в процентном отношении тубабаовская дружина уменьшилась намного больше остального населения лагеря, потому что приезжавшие на Тубабао миссии по набору желающих переселиться в их страны охотно брали молодежь. В связи с отъездами в дружине осталось полтораста человек, и в ней была произведена реорганизация. В частности, помощника Князева, О.Е. Левицкого, уехавшего в Суринам, заменил Владимир Шуляковский. Но несмотря на резкое уменьшение и реорганизацию, дружина продолжала работать в установленном режиме: каждый день, независимо от погоды, на скаутской площадке утром проводили подъем флага, перекличку, физзарядку, чтение молитвы и пение скаутского гимна; каждый вечер флаг спускали, а по воскресеньям устраивали костры. Кроме того, отряды и звенья совершали дневные и суточные походы9.
В третьем письме Князев рассказал также о том, что поначалу в тубабаовской дружине были русские мальчики и девочки, не знавшие русского языка, но что, пробыв в скаутских рядах некоторое время, они научились говорить, а некоторые даже писать и читать по-русски. Незнание русского языка некоторыми русскими детьми из Китая Князев объяснял тем, что они учились там в иностранных школах. В отличие от других писем, в третьем письме чувствуется упадок духа и усталость. Князев жалуется, что пребывание в лагере подорвало его здоровье и оставило без денег, но он не жалеет, что взялся за руководство дружиной10.
В жизни тубабаовской дружины бывали, естественно, неприятности. В документах, которые я просматривал, попадаются жалобы на эксплуатацию скаутов и неуважительное отношение к ним, а также на нехватку жиров и витаминов в пищевом рационе детей и подростков. А 21 февраля 1949 года лагерная администрация ИРО потребовала для официальных целей пользоваться лишь флагом Организации Объединенных Наций — до этого на скаутской площадке ежедневно поднимали и спускали трехцветный, бело-сине-красный, русский флаг. В заявлении ИРО указывалось, что принятое решение не направлено против какой-либо национальности, но что ни одна группа не может выступать в качестве официального представителя всех жителей лагеря. Согласно правилам ИРО, являвшейся одним из органов ООН, говорилось в том же заявлении, единственным официальным флагом над зданием или лагерем, находящимся в ведении ИРО, должен быть флаг ООН11. В ответ на это запрещение пользоваться русским флагом дружина заменила его особым скаутским, в одном углу которого был вшит русский флажок.
Через несколько месяцев после основания дружины из нее вышли украинцы. По этому поводу А.Н. Князев направил начальнику лагеря, Дж.-Л. Комбсу, конфиденциальный меморандум, в котором утверждал, что украинцы, члены тубабаовской дружины, покидают ее не по своей воле, а под давлением украинской общины лагеря, угрожавшей в случае неповиновения исключить их из общины и отказать им в содействии по расселению. Князев писал, что такой метод воздействия противоречит принципам ИРО, и просил начальника лагеря устранить давление на скаутов-украинцев со стороны их общины12. Просьбу Князева начальник лагеря не удовлетворил.
Из более положительных событий в жизни дружины следует отметить образование кружка старых разведчиков под руководством помощника скаутмастера Дмитрия Георгиевича Браунса в мае 1950 года. Браунсу было тридцать четыре года; крупный и представительный, он отличался культурой и эрудированностью. В совершенстве владея русским и английским языками, он поражал жителей лагеря высоким уровнем своих устных переводов публичных выступлений приезжавших в лагерь англоязычных официальных лиц. В кружке старых разведчиков вокруг Браунса объединилось человек двенадцать, в числе которых был и я. В основу деятельности кружка лег принцип работы со старшими скаутами, разработанный основателем скаутизма полковником Р. Баден-Поуэллом. Р. Баден-Поуэлл считал, что важнейшим элементом воспитания старших скаутов является развитие у них чувства гражданской ответственности. А так как ко времени образования кружка стало очевидным, что все или большинство его членов переселятся в США, одной из главных задач кружка было знакомство его членов с историей и государственным строем Соединенных Штатов. С этой целью Браунс прочитал серию лекций по истории этой страны, которые вызвали оживленный обмен мнениями среди слушателей. В кружке также обсуждались вопросы русской истории, истории русского скаутизма и текущие международные события. После отъезда Браунса в США в сентябре 1950 года я его заменял, пока не уехал с Тубабао в январе 1951-го.
----------------------------
1 Помимо собственных воспоминаний, в разделе о скаутах, использованы сведения из двух источников: 1) Папка Князева; 2) 1909 LX 1969. Русские скауты / Отв. ред. скаутмастер A.M. Вязьмитинов. Сан-Франциско: Изд. Центрального штаба Национальной организации русских скаутов в г. Сан-Франциско.
2 Информационный бюллетень: Издание Корпорации рыцарей Св. Георгия, США (НОРС), Северо-Американский отдел / Под ред. скаутмастера А.Н. Князева. 1975. 7 янв. № 8. С.1.
3 1909 LX 1969. Русские скауты. С.488.
4 См.: Ва1еin J.O. Little Jamboree: At Tubabao camp, local boy scouts show they can get along with peoples of other races and creeds // The Sunday Times Magazine. August 14, 1949. Pp. 14–16.
5 См.: General Program of the Third Independence Day Celebration. Guiuan, Samar. July 4, 1949. (Папка Князева.)
6 См.: Program of Activities for Boy Scout Rally. Guiuan, Samar. March 18–19, 1950. (ПапкаКнязева.)
7 См.: Кniazeff A.N., Scm., Tubabao Group Leader, Ваlandin R.V., Tubabao Group Secretary. Report to Chief Russian Scout Col. Oleg Ivanovich Pantuckoff. Tubabao. May 7, 1949. (Папка Князева.)
8 См.: Letter to Oleg Ivanovich Pantuckoff from Scm. A.N. Kniazeff. Tubabao. May 27, 1949. (Папка Князева.)
9 См.: Письмо Олегу Ивановичу Пантюхову от скаутмастера А.Н. Князева. Тубабао. 1949. 5 дек. (Папка Князева.)
10 См. там же.
11 См.: Fennell J.F., Camp Director, IRO-UN, Samar. Flags Flown in IRO Camps. February 21, 1949. (Папка Князева.)
12 См.: Confidential Memorandum from Scm. A.N. Kniazeff to Capt. J.L. Combs, CampSuperintendent. July 5, 1949. (Папка Князева.)
Дела общественные
Далее я опишу некоторые стороны деятельности ИРО, конфликт с доктором Ханом, работу Российской эмигрантской ассоциации, которая официально называлась в лагере Русской национальной группой, встречу президента Филиппинской республики Эльпидио Квирино с председателем Русской национальной группы Г.К. Бологовым и посещение лагеря американским сенатором Уильямом Ф. Ноуландом.
Как уже говорилось, высшим должностным лицом ИРО на Тубабао был начальник лагеря, который подчинялся директору Дальневосточной миссии ИРО. В обязанности начальника лагеря входили: руководство лагерем и подчиненным ему аппаратом служащих, ответственность за сохранность инвентаря и за закупки продовольствия, медикаментов и т.п., сотрудничество с местными властями и претворение в жизнь исходящих от них директив. Главными его помощниками были заместитель и начальники отделов: рабочего, технического, снабжения, финансового, медицинского и социального обслуживания. В своей работе начальник лагеря в сильной степени опирался на председателей групп, которые представляли людей разных национальностей, населявших лагерь.
Из начальников лагеря — все они были американцы — самым популярным был второй по порядку, Дж.-Л. Комбс, вступивший в должность в марте 1949 года. Веселый и добродушный, он сразу расположил к себе большинство обитателей лагеря. Комбс много работал и не гнушался физического труда: помню, как однажды, присоединившись к лагерной рабочей команде, он помогал разгружать доставленные грузовиком палатки. Комбс охотно общался с лагерниками и присутствовал на различных встречах общественного характера вроде скаутских костров. К большому огорчению многих тубабаовцев Комбса неожиданно сместили в начале августа 1949 года. Лагерь торжественно его провожал, а скаутмастер Князев от имени тубабаовской дружины написал ему письмо, в котором говорилось:
Новость о Вашем отъезде сильно потрясла Тубабаовскую скаутскую организацию, и мы с самым откровенным сожалением и печалью прощаемся с Вами.
Все мы чувствовали, что в Вашем лице у нас был истинный друг, который часто присутствовал на наших кострах, пел вместе с нами наши песни и в трудные моменты помогал нам, помогал не только нашей организации в целом, но и ее отдельным членам...
Нет слов достаточно сильных, чтобы выразить нашу глубокую благодарность и симпатию за все, что Вы сделали и пытались сделать для нас...1
Трения между лагерниками и доктором Ханом привели к открытому конфликту, когда он заявил, что «лагерники физически здоровы, но умственно больны, потому что беспокоятся, не зная, куда их повезут в следующий раз»2. Замечание «умственно больны» вызвало у тубабаовцев возмущение, вылившееся в однодневную забастовку. В другом заявлении доктор Хан назвал тубабаовцев «самой трудной группой людей, с которой приходится иметь дело»3, и обвинил многих из них в том, что, живя в Китае, они смотрели на китайцев сверху вниз. То, что у живших в Китае людей белой расы нередко наблюдалось презрительное, «колониальное» отношение к китайцам, — к сожалению, факт. Но русские эмигранты в Китае, в отличие от других иностранцев, не находились там в привилегированном положении, были в меньшей степени повинны в пренебрежительном отношении к китайцам и в большей степени, чем другие белые, общались с ними на равных. А главное заключалось в том, что злобные высказывания доктора Хана в адрес тубабаовцев явно противоречили врачебной этике, требующей от врача сострадания и сочувствия к своим подопечным. Хотя в защиту доктора Хана выступили лагерная администрация ИРО и столичная филиппинская газета «Manila Times», его все же сместили через некоторое время.
Другой врач ИРО, доктор Альтемирано, пользовался, в отличие от доктора Хана, популярностью у тубабаовцев, как видно из следующей дневниковой записи А.Н. Князева от 1 декабря 1949 года:
В этот день наш лагерь покинул доктор Альтемирано, работавший в санатории Т.Б. (английское сокращение слова туберкулез. — Н.М.). За весь период своей работы доктор завоевал прочные симпатии своих пациентов, о чем свидетельствуют устроенные ему трогательные проводы... В ответ на многочисленные приветствия доктор ответил так: «Дорогие друзья. В моей жизни я плакал только три раза: в первый раз, когда я покидал свою семью, уезжая учиться, во второй — когда умерла моя сестра, а в третий — сегодня; это все». Эта речь произвела сильное впечатление на присутствующих. После ряда фотоснимков доктор под громкое «Ура» и туш оркестра в украшенном цветами автомобиле покинул лагерь, направляясь на аэродром для отлета в Манилу…4
Бывали случаи, когда ответственные чиновники ИРО делали весьма недостоверные публичные заявления по поводу положения на Тубабао. Так, в интервью агентству «United Press» от 12 сентября 1949 года Джерард Прайс, тогдашний глава ИРО в Филиппинской республике, заявил, что среди тубабаовцев имеются «советские провокаторы»5. Он сделал это заявление в ответ на полученное в Маниле анонимное письмо одного тубабаовца. Прайс ложно обвинил автора письма в советской провокации — советских провокаторов в лагере не оказалось, и ложно отрицал, что тубабаовцев плохо кормят, как справедливо утверждал автор письма. Столь же недостоверным было и заявление начальника лагеря Джона Диллона в интервью газете «Manila Times» от 5 декабря 1949 года, в котором он утверждал, что на Тубабао «палатки были заменены деревянными бараками»6, в то время как на самом деле подавляющее большинство тубабаовцев продолжало ютиться в палатках.
Переходя теперь к Русской национальной группе лагеря, напомню, что ее председатель, Григорий Кириллович Бологов, поселился с семьей в восьмом районе лагеря, где была поставлена также большая палатка-шатер, в которой размещалась канцелярия Русской национальной группы и которая служила местом для встреч и приемов. Вокруг Бологова собрались толковые люди. Секретарем группы был сначала М.Г. Яковкин, занимавшийся в течение многих лет эмигрантскими делами в Шанхае. Яковкина, после его отъезда в США, сменил Евгений Тлатов — человек молодой, умевший ладить с самыми разными людьми, отлично знавший русский и английский языки, опытный канцелярист. Бологов также заручился поддержкой православного духовенства и общественных деятелей лагеря, включая скаутских руководителей А.Н. Князева и Д.Г. Браунса.
Бологов импонировал не всем. Среди его критиков оказались, в частности, люди старше его, а ему тогда было за пятьдесят. Одни критики Бологова считали его выскочкой, другие сетовали на то, что он недостаточно культурен. Бологое и не претендовал на утонченную интеллигентность, но зато был человеком дела, практиком, не побоявшимся взять на себя ответственность за своих соотечественников при исключительно тяжелых обстоятельствах. Я высоко ценил Бологова и уже ранее в этом очерке охарактеризовал его как человека умного, порядочного и смелого, обладавшего политическим чутьем и дипломатическими способностями.
Под руководством Бологова канцелярия Русской национальной группы вела оживленную переписку с зарубежными группами и деятелями, особенно находившимися в США, по вопросам, относившимся к расселению русских беженцев с Тубабао. Кроме того, канцелярия занималась переводом различных документов с английского на русский и с русского на английский, а также публикацией и распространением информации, касавшейся жителей лагеря.
28 октября 1949 года на встречу с Бологовым в лагерь прибыл президент Филиппинской республики Эльпидио Квирино, о чем очевидец этого события, Т.А. Ступина, пишет:
Президент Квирино проявил особое внимание и посетил лагерь. От имени всех лагерников Г.К. Бологов преподнес президенту очень красиво и изящно исполненный нашими художниками адрес, выражая глубокую благодарность за такое спасительное гостеприимство. В своем ответном слове президент Квирино сказал, что он считает своим долгом оказать гостеприимство политическим эмигрантам и сделает все возможное для их быстрого расселения...7
Визит Квирино приободрил тубабаовцев, ибо он означал, что мы не забыты. В еще большей степени тому же способствовало посещение лагеря 25 ноября 1949 года калифорнийским сенатором-республиканцем Уильямом Ф. Ноуландом. Ноуланд добивался, и в конце концов добился, принятия Сенатом США законопроекта, разрешающего впустить в Соединенные Штаты тубабаовцев в обход иммиграционных квот, то есть вне очереди. Приехав в лагерь, Ноуланд в течение трех часов его осматривал в сопровождении Бологова, начальника лагеря Джона Диллона, представителя ИРО в Маниле Ф. Томпсона и председателей всех национальных групп. В заявлении, сделанном в лагере, Ноуланд поблагодарил правительство Филиппинской республики за оказанный приют беженцам из Китая и сказал следующее по поводу происходившего в мире идеологического конфликта и своих стараний добиться допуска в США тубабаовцев:
...Для всех нас насущной необходимостью является сохранение свободного мира для свободных людей. Если не будет сотрудничества свободных государств, то этому миру предстоят мрачные дни. Я верю, что пробуждается понимание того, что невозможно существование агрессии и уничтожение свободы в любой точке мира без отрицательных последствий для каждого свободолюбивого государства в нашем мире.
Познакомившись с вами, этой замечательной группой людей, я вернусь домой полный решимости сделать все, что могу, чтобы помочь решению этой стоящей перед нами весьма трудной задачи8.
20 января 1950 года, когда приближался срок обсуждения Сенатом США законопроекта о тубабаовцах, о котором говорил сенатор Ноуланд, представители российской общественности лагеря одобрили постановление, пункт первый которого гласил:
Признать необходимым для нашего лидера К.Г. Бологова в этот критический момент поддерживать деятельную связь со всеми американскими деятелями и общественными организациями, занятыми этим вопросом в США, с целью своевременного и полного освещения вопроса во всех его деталях, что одно может способствовать успеху9.
В постановлении также говорилось о необходимости сбора денег на оплату связанных с этой акцией почтовых и телеграфных расходов и оповещения всех жителей лагеря о постановлении.
-----------------------------
1 Letter from Scm. A.N. Kniazeff, Scout Group Leader, to Capt. J.L. Combs. August 3, 1949. Пер. сангл. автора. (Папка Князева.)
2 См.: The Guiuan Squeal // Manila Times. November 26, 1949. Пер. с англ. автора.
3 См.: Наn. A Statement. November 26, 1949. (Папка Князева.) Пер. с англ. автора.
4 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
5 См.: Nazareno R.L. Presence of Soviet Agents at Guiuan DP Center Suspected // ManilaBulletin. September 12, 1949.
6 Сведения из дневника А.Н. Князева. (Папка Князева.)
7 Ступина Т.А. О пути Дальневосточной эмиграции (Посвящается тубабаовцам). Окончание // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1990. 1 дек. (Папка Князева.)
8 Knowland Visits Guiuan Russians // Manila Times. November 25, 1949. Пер. с англ. автора.
9 Постановление по лагерю Тубабао от 20 января 1950 г. (Папка Князева.)
На путях к новой жизни
Расселение тубабаовцев началось вскоре после возникновения лагеря. Беженцы уезжали в индивидуально-семейном или групповом порядке. В индивидуально-семейном порядке выезжали в Аргентину, Бразилию, Канаду, Чили, Таиланд, Японию после получения въездных виз по вызовам родственников или друзей или же в США по получении виз в порядке очереди, определяемой квотной системой. В групповом порядке уезжали большими или малыми группами в Австралию, Францию, Суринам, Доминиканскую республику, Парагвай и США по выполнении ряда формальностей — заполнение анкет, медосмотр и т.д., проводившихся в самом лагере по требованию приезжавших туда уполномоченных официальных лиц разных стран.
Австралийская миссия, как и миссии других государств по набору желавших поселиться в их странах, состояла из нескольких человек и прибыла в лагерь в конце марта 1949 года. Австралийцев интересовали прежде всего молодые и здоровые мужчины, готовые на любой физический труд. После быстрого оформления подходящих им людей австралийцы на месте выдавали въездные визы. Я подал прошение на австралийскую визу, но тут же от него отказался, узнав, что должен подписать пустой лист бумаги, обязывавший меня проработать два года на неизвестном мне предприятии. Несмотря на сомнения, которые вызвали не только у меня, но и у многих других, условия получения австралийской визы, более тысячи тубабаовцев записалось на иммиграцию в Австралию и выехали туда двумя группами. Первая покинула Тубабао в мае 1949 года, а вторая в сентябре того же года.
Французская иммиграционная миссия прибыла в лагерь в начале мая 1949 года. Запомнилось, как глава этой миссии, обращаясь к тубабаовцам, помпезно объявил, что его страна приглашает их к себе «в соответствии с рыцарскими традициями Франции» («selon les traditions chevaleresques de la France»). Французов интересовали три категории лиц: бывшие служащие французского муниципалитета или частных французских предприятий Шанхая, люди, имевшие родственников или близких друзей по Франции, и агрономы. Вначале на отъезд во Францию записалось семьдесят шесть человек, но впоследствии к ним присоединилось еще несколько.
Более сотни тубабаовцев иммигрировало в Южную Америку — в Доминиканскую республику, Парагвай, Чили и Суринам. Они выехали с Тубабао осенью 1949 года на пароходе «Марин Джампер», закончившем свой рейс в суринамском порту Парамарибо.
До ноября 1950 года с Тубабао в Соединенные Штаты уехало очень мало людей, получивших американские въездные визы по квотной системе. Эта система вошла в практику на основе иммиграционного закона США от 1924 года, согласно которому ежегодный впуск иммигрантов ограничивался ста шестьюдесятью пятью тысячами человек. Кроме того, квоты распределялись между разными странами неравно, так как предпочтение отдавалось странам белой расы, получавшим больше квотных номеров, чем страны желтой расы. А вопрос о том, к какой квоте принадлежал желавший иммигрировать в США индивидуум, зависел от места его рождения. Следовательно, такие люди, как я, то есть русские эмигранты, родившиеся в Китае, относились к китайской квоте. И потому американскую въездную визу им приходилось ждать дольше, чем их соотечественникам, родившимся в России. Вдобавок, чтобы попасть на учет к американцам, надо было заполнить анкету и подать ее в местное консульство США. До моего отъезда из Шанхая я не сделал этого по трем причинам: во-первых, слишком долго нужно было ждать визы, во-вторых, у меня не было денег на проезд из Шанхая в США, и их появления не предвиделось и, в-третьих, у меня не было родственников в Америке и не было знакомого гражданина США, который был бы готов стать моим гарантом.
Меня, как и большинство тубабаовцев, попавших в конце концов в США, выручила поправка 1948 года к закону США о перемещенных лицах, одобренная Конгрессом США и подписанная президентом Гарри С. Трумэном в апреле 1950 года. Закон 1948 года о перемещенных лицах распространялся на беженцев (перемещенных лиц), оказавшихся после Второй мировой войны в Западной Европе, главным образом в Западной Германии. Поправка к этому закону касалась исключительно четырех тысяч беженцев из Китая, то есть преимущественно тубабаовцев. Закон о перемещенных лицах и поправка к нему предъявляли определенные требования к иммигрировавшим перемещенным лицам. Так, в статье 14 этого закона говорилось:
Виза не будет выдана по этому закону лицу, которое является или было членом коммунистической партии, или каким-нибудь путем пропагандировало идеи коммунизма. По закону требуется, чтобы в этом была дана клятва перед выдачей визы и впоследствии перед прибытием в порт въезда в С. Штаты. Если будет обнаружено после въезда иммигранта в С. Штаты, что он проповедовал принципы коммунизма, он будет депортирован1.
У каждого тубабаовца должен был быть «гарант» — американский гражданин, обеспечивавший данного тубабаовца так называемым «ашурансом» («assurance»). «Ашуранс» гарантировал, что данное лицо не станет финансовой обузой для общества, то есть «гарант» ответственен за то, что по прибытии в США данное лицо будет обеспечено жильем и работой.
В сентябре 1950 года в лагерь приехала американская миссия для оформления желавших иммигрировать в США. А до ее приезда Русская национальная группа организовала для своих членов проверку документов, необходимых для подачи в американскую миссию: паспортные фото, автобиографии на английском языке, свидетельства о рождении, бракосочетании, вдовстве, разводе и т.п. Благодаря отклику русско-американской общественности и работе русско-американских и иных благотворительных организаций в США, вроде Толстовского фонда, «ашурансами» снабдили на Тубабао всех одобренных на въезд в Соединенные Штаты людей. Я обязан «ашурансом» моему хорошему другу Вале Колычевой, уехавшей с Тубабао за несколько месяцев до меня. Ей удалось уговорить выдать мне «ашуранс» проживавшего в Сан-Франциско русско-американского бизнесмена, господина Чечеткина. С этим отзывчивым и милым человеком я познакомился вскоре по приезде в США. Колычевой, Чечеткину, Людмиле Сергеевне Дружининой, ее дочери Ирине, Геннадию Шуйскому, его матери Марии Григорьевне и всем другим добрым людям, помогшим мне приехать в США и начать здесь новую жизнь, я буду благодарен до конца своих дней.
Первая большая группа тубабаовцев — шестьсот шестнадцать человек, получивших американские визы на основе поправки 1948 года к закону США о перемещенных лицах, выехала с Тубабао в Сан-Франциско 14 ноября 1950 года на американском военном транспортном судне «Генерал М.-Л. Херси». Я уехал из лагеря со второй большой группой в начале 1951 года, о чем сейчас расскажу.
--------------------------------
1 Выписка из инструкции № 10 Отдела переселения и репатриации США/Пер, канцелярии Российской эмигрантской ассоциации. (Папка Князева.)
Тубабао — Сан-Франциско: путевой дневник
В преддверии отплытия в США второй большой группы, состоявшей из тысячи ста семнадцати человек, всех способных на физический труд мужчин из нее мобилизовали на погрузку тяжелого багажа уезжавших. 2 января 1951 года они доставили багаж в лагерные склады и на следующий день стали перегружать его на самоходную баржу «Зулу си». К трем часам дня 4 января погрузка была закончена, а 5 января пришедшее за нами американское военное транспортное судно «Генерал В.-Дж. Хаан» бросило якорь в гавани соседствующего с Тубабао города Гьюана. В тот же день к нему пришвартовалась «Зулу си», и находившийся на ней багаж был поднят на борт судна.
5 января катер доставил на судно передовую группу пассажиров «Генерала В.-Дж. Хаана» из ста семидесяти девяти мужчин и сорока семи женщин, в составе которой находился и я, и нам предстояло обслуживать прибывавших на следующий день остальных пассажиров. Перегрузив с катера на судно ручной багаж, мы поднялись на борт и, отыскав предназначавшиеся нам помещения и койки, оставили там свои вещи. Затем, собравшись в столовой, мы сдали наши филиппинские выездные визы и получили по собственному выбору назначения на работу. Своим занятием на время плавания я избрал издание ежедневной корабельной газеты. Наш первый день на судне закончился после ужина, к десяти часам вечера, когда мы, наконец, приняли душ — наш самый первый горячий душ со дня прибытия на Тубабао! И от усталости еле добравшись до коек, погрузились в глубокий сон.
6 января наша передовая группа начала свой день с завтрака в 7 часов утра. Наведя порядок в своих помещениях и заправив свои койки, мы стали готовиться к прибытию остальных пассажиров, которое ожидалось к часу дня. Наиболее сложная обязанность выпала на долю тех, кому предстояло быть «полицейскими»: стоя на своих постах, они должны были направлять прибывших к предназначенным для них помещениям и койкам. В то же утро приступили к работе машинистки и кухонные работники.
Тем временем в лагере уезжавшие паковали свой легкий багаж и складывали его в грузовики. Затем их повезли к пристани, где фамилии сверили с пассажирской ведомостью. После этого катера начали доставлять пассажиров на «Генерал В.-Дж. Хаан», там они должны были сдать свои филиппинские выездные визы. После этого, с билетами в руках, пассажиры направлялись к предназначенным для них койкам. В 4 часа дня начался ужин, а в 10 вечера по случаю Сочельника состоялось богослужение в офицерском салоне. Салон не вместил всех молящихся, и многим пришлось стоять на палубе. На следующий день, в воскресенье 7 января, в первый день русского Рождества, «Генерал В.-Дж. Хаан» отправился в путь.
«Генерал В.-Дж. Хаан», водоизмещением в двадцать тысяч тонн при полной нагрузке, был спущен на воду в городе Ричмонд, штат Калифорния, в 1945 году. Он вмещал до двух тысяч четырехсот солдат и офицеров и до прихода на Филиппины за тубабаовцами доставил в Южную Корею турецкие и греческие военные части (напомню, что в это время происходил военный конфликт в Корее). Генерал-майор инженерных войск В.-Дж. Хаан, в чью честь было названо это судно, погиб во время Первой мировой войны в бою у французского города Шато-Тьери.
С 8 января на борту судна ежедневно стала выходить газета «Наш вестник» («Our Herald») на русском и английском языках. Газета, печатавшаяся на восковке размером примерно 30 на 20 см, обычно состояла из четырех страниц, которые содержали официальные извещения, сводку международных новостей, передовые статьи и корабельную хронику. Переводили с английского на русский и с русского на английский В. Воздвиженский и Н. Моравский, на русской машинке печатал В. Воздвиженский, на английской Н. Моравский. Передовые статьи и хронику писал А. Князев, а К. Богородский, которому помогал член экипажа Джеймс Т. Кокран, размножал и распространял газету. Русскую машинку предоставил редакции пассажир Н.С. Чирков, а английскую — административный отдел судна. За время плавания вышло четырнадцать ежедневных номеров и один сувенирный.
Поначалу некоторые пассажиры упрекали сотрудников газеты в том, что они «пристроились в тепленьком местечке». Объяснялось это отчасти тем, что большинству трудоспособных мужчин пришлось заниматься скучным и порой тяжелым физическим трудом: работать на кухне, мыть, подметать и натирать полы, собирать и выбрасывать мусор и т.д. В то же время, однако, вокруг газеты образовалась группа друзей-добровольцев, без чьей помощи не удалось бы выпустить большой двуязычный сувенирный номер, о котором речь будет впереди.
Нас нередко качало, и многие страдали морской болезнью. Периодически на борту корабля проводились учебные тревоги: поднявшись по сигналу на палубу, пассажиры надевали спасательные жилеты и были готовы покинуть судно.
9 января. Первая учебная тревога. В тот же день каждому взрослому пассажиру выдали три доллара на покупки в судовом магазине.
10 января. Открылся судовой магазин. Из предлагаемых в нем продуктов самым большим спросом пользовался баночный фруктовый сок — его раскупили моментально. Среди прочего в магазине продавались американские сигареты различных марок и трубочный табак. Через несколько часов после открытия судового магазина в празднично украшенной офицерской столовой была организована детская елка. Детям раздавали мешочки с гостинцами и угощали их мороженым. Играл оркестр приюта Св. Тихона Задонского. Вечером были устроены танцы для взрослых под музыку оркестра Г.П. Никитина.
11 января. Ввиду того что на судне было свыше семидесяти детей школьного возраста, три добровольца — А. Шиляйкис, М. Розов и Б. Савицкий — открыли для них школу.
12 января. В канун Нового года по старому стилю состоялось торжественное богослужение; служил отец-протоиерей Матвей Медведев в сослужении иеромонаха Михаила, отца Филарета Астраханского и протодиакона Павла Метленко. Пел хор под управлением М.А. Шуляковского. Молящихся было много.
14 января, воскресенье. Силами бывших тубабаовцев был организован новогодний концерт. Помимо пассажиров, на концерте присутствовали представители командования корабля и сопровождавшие нас представители ИРО, господин Р.С. Вейл и госпожа В. Ван Леннеп. После концерта состоялись танцы. От лица группы пассажиров была отправлена телеграмма остававшемуся на Тубабао Г.К. Бологову с пожеланием его скорейшего отъезда с острова.
15 января. В офицерском салоне А.Ф. Сенкевич провел сеанс одновременной игры в шахматы. Из тринадцати партий он выиграл десять, проиграл две и одну свел к ничьей.
16 января, вторник. «Генерал В.-Дж. Хаан» пересек линию перемены даты. Таким образом, следующий день стал для нас вторым вторником 16 января. В первый вторник 16 января открылся детский сад, а во второй — пассажиры заполняли таможенные декларации.
17 января. Сильно качало, было очень ветрено, шел дождь. Порезался мальчик, и упала женщина. Обоим наложили швы.
18 января. Погода улучшилась. В шесть часов вечера была отслужена Всенощная по случаю наступавшего на следующий день праздника Крещения Господня. Богослужение проходило в офицерском салоне, не вместившем всех молящихся.
Многие стояли на палубе, несмотря на пронизывающий ветер. Резко похолодало, и всем выдали одеяла.
19 января. В ознаменование Крещения утром была отслужена обедня и состоялось освещение воды. Появились чайки.
20 января. Это, последнее перед приходом судна в Сан-Франциско, воскресенье началось с богослужений. Православные молились в главной столовой, а пятидесятники и представители других верований — в офицерском салоне. В том же помещении с двух до четырех часов дня проходило устроенное капитаном корабля детское празднество. Торжество началось выходом детей под марш оркестра приюта Св. Тихона Задонского, после чего оркестр исполнил американский гимн. По завершении официальной части начались игры и выступления детей, которых затем угощали мороженым и пирожными. Порадовались и взрослые: на ужин мы получили блюдо из курицы и мороженое. Вечером были устроены танцы, на которых присутствовал офицерский состав корабельной команды во главе с капитаном Анселом Л. Сейффером и начальником военного отдела капитаном-лейтенантом Давидом Б. Вигантом. Комендантский час (обычно десять часов) был продлен до половины первого. Хозяйками вечера были Е. Сапегина, Л. Галиакберова, О. Вишневская и Г. Мельниченко. В этот день мы в предпоследний, седьмой раз, перевели часы на час вперед.
22 января. Погода была замечательной. Появились альбатросы, и почувствовалась близость, суши. С шести до семи вечера корабельные врачи провели медосмотр пассажиров, затем всем нам предложили подписать обязательство не вступать в перечисленные в документе организации, считавшиеся враждебными правительству США. Я, как и все другие пассажиры, это обязательство подписал. Список перечисленных организаций был довольно длинным, но мне запомнились лишь две: Коммунистическая партия США и Бригада имени Авраама Линкольна (эта бригада была укомплектована из американских добровольцев, принявших участие в Гражданской войне в Испании в 1936–1939 годах на стороне республиканцев).
23 января. В этот день в дневник путешествия была занесена следующая запись: «Из-за резкой перемены погоды большинство тубабаовцев чихает и ходит, держа в руках носовые платки. Два года тропической жары и вдруг... холод, пальто, шуба — что-то совершенно непостижимое». В этот день и на следующий шла усиленная подготовка к прибытию в Сан-Франциско: спешно переводились на русский язык правила высадки, сортировались документы, упаковывался багаж и т.д. и т.п.
Перед самым прибытием в Сан-Франциско редакция газеты «Наш вестник» лихорадочно готовила сувенирный номер. Помимо обычных сотрудников, в этой работе приняли самое деятельное участие добровольцы, друзья газеты. В переводах с русского на английский огромную помощь редакции оказали А. Шиляйкис и М. Розов. А художественное оформление в виде зарисовок лагеря и его тропической природы, бытовых сценок на борту судна и дружеских шаржей на нескольких связанных с путешествием лиц взяли на себя художники Н. Пикулевич, С. Скальковский и С. Уралов. Внесли свой вклад и три поэта. Привожу стихотворение одного из них, Сергея Уралова, навеянное тяготами эмигрантской жизни и надеждой на будущее:
В неизвестную даль
Океан...
Этот мертвый простор...
Эти тихие, синие дали...
Несмолкаемый рокот машин...
Плеск волны у железных бортов...
День за днем,
День за днем — в неизвестность!
И мысли устали,
И на сердце тоска,
И так жаль пролетевших годов!
На этапах
Мы прожили жизнь.
Лиходейка-судьба посмеялась
Над мечтами, над призраком счастья,
Раздавила, развеяла в пыль
Как-то склеенный быт...
И опять ничего не осталось,
И опять лишь дорога, как сон,
В неизвестную новую быль.
Но пусть грусть,
Пусть тоска,
Пусть болят еще свежие раны,
Пусть на сердце печаль —
Не убить им в нас веры живой,
Что теперь, наконец, мы найдем
За бескрайностью вод океана
Тихий угол и труд,
И свободу,
И утраченный нами покой1.
Сувенирный выпуск «Нашего вестника» в тридцать шесть страниц убористого двуязычного текста с обложкой, изображавшей на полную страницу Статую свободы работы Н.А. Пикулевича, открывался следующим обращением капитана Ансела Л. Сейффера к пассажирам:
Мои дорогие пассажиры!
Хочу поблагодарить вас за ваше удивительное содействие и терпение во время пути, который был не без шероховатостей.
Ввиду того, что я не имел возможности встретиться с каждым из вас лично, я хочу пожелать всем вам счастья и успехов, о которых вы мечтали в продолжение этих многих лет. Выражаясь языком моряков, я надеюсь, что все вы найдете место, где сможете бросить свой якорь.
Если когда-нибудь встретимся в Соединенных Штатах, сочту за честь пожать ваши руки и пройтись с вами как с соотечественниками2.
В своих прощальных обращениях заведующий военным отделом корабля капитан-лейтенант Давид Б. Вигант и сопровождавшие беженцев представители ИРО Роберт С. Вейл и его помощница Вендела Ван Леннеп не менее лестно отозвались о пассажирах и, как он, пожелали им благополучия на новой родине. На все эти приветствия ответил лидер пассажиров Евгений Тлатов, выразив от их имени благодарность за заботу и помощь.
В сувенирном выпуске «Нашего вестника» были опубликованы две таблицы: одна — определявшая национальность пассажиров, а другая — их вероисповедание. Согласно первой, на борту «Генерала В.-Дж. Хаана» находились: девятьсот восемьдесят девять русских, пятьдесят два поляка, двадцать шесть украинцев, семнадцать латышей, семь литовцев, пять эстонцев, четыре чеха, три француза, три тюрко-татарина, два ливанца, два немца, один британец, один болгарин, один венгр, один иранец, один португалец, один румын и один серб. По вероисповеданию пассажиры делились следующим образом: восемьсот пятьдесят два православных, восемьдесят один католик, восемнадцать баптистов, тринадцать лютеран, семь пятидесятников, два методиста, один адвентист, сто двадцать девять прочих протестантов, десять человек иудейского и четыре мусульманского вероисповедания.
В передовой статье, озаглавленной «К новой жизни», А.Н. Князев писал:
...Никто из нас не обольщает себя миражем легкой, веселой жизни в Америке. Нет, мы знаем, что только упорным трудом, настойчивостью и верой в свои силы сможем достичь того, о чем мечтали столько лет в изгнании. Все, что в наших скромных силах, — все будет отдано нашей новой Родине, даже жизнь, за то самое прекрасное, что она дает нам, — Свободу...3
В сувенирном номере был опубликован и подробный дневник путешествия «Генерала В.-Дж. Хаана» с Тубабао в Сан-Франциско. Написал его по-русски А.Н. Князев, а на английский его в основном перевели А. Шиляйкис и М. Розов. Краткое описание нашего путешествия, данное выше, основывалось почти исключительно на этом материале.
Туманным утром пятницы 25 января 1951 года «Генерал В.-Дж. Хаан» медленно вошел в Сан-Францисский залив, миновал остров Алькатрац, где тогда находилась большая и широкоизвестная тюрьма, и наконец стал на якорь. На борт поднялись таможенники, сотрудники иммиграционной службы, журналисты и фоторепортеры. На пристани приехавших ждали друзья и родственники. В числе встречавших нас представителей духовенства и общественно-благотворительных организаций были архиепископ Иоанн Шанхайский и Александра Львовна Толстая, младшая дочь великого писателя и председательница Толстовского фонда. На следующий день местные газеты «San Francisco Chronicle», «San FranciscoExaminer», «Oakland Tribune» и русскоязычная «Русская жизнь» подробно осветили наш приезд.
Я приехал в Сан-Франциско один, родственников со мной не было. Мне было тогда двадцать семь лет, и я уже испытал на себе горе и всякие другие невзгоды: смерть близких — старшего брата, матери, отца, бесправность и безденежье непрошеного гостя в чуждой по культуре и нравам стране — Китае, японскую оккупацию, бегство из Шанхая, тубабаовский лагерь... Когда я приехал в Сан-Франциско, у меня в кармане было двадцать филиппинских центавос, что по курсу дня равнялось десяти американским центам. Но как только «Генерал В.-Дж. Хаан» причалил к пристани, встречавший меня мой близкий друг Геннадий Шуйский послал мне на борт двадцать долларов, а до того другой мой друг, Валя Колычева, сняла для меня в городе комнату. Ступив на американскую землю, я впервые за очень долгое время почувствовал себя полноценным человеком.
Последнюю большую группу тубабаовцев, состоявшую из нескольких сот человек, в Сан-Франциско доставило 14 июня 1951 года американское военное транспортное судно «Генерал Блэк».
---------------------------
1 Уралов С. В неизвестную даль // Наш вестник (Our Herald), сувенирный номер.
2 Там же.
3 Там же.
Конец лагеря
В декабре 1951 года над островами Самар и Тубабао разразился тайфун «Ами», уничтоживший тубабаовский лагерь. Свидетель этого бедствия, Вениамин Сапелкин, рассказал о нем в статье «Трагедия самарцев», опубликованной 1 января 1952 года в сан-францисской газете «Русская жизнь». Привожу ее с некоторыми сокращениями:
Первые признаки надвигавшейся опасности появились с вечера 8 декабря, а уже к 11 бушевала буря.
К 2 часам ночи тайфун достиг скорости до 125 миль в час, но особенно разрушительным, наводящим ужас смертельной опасности он был к 7 часам утра 9 декабря. В 2 часа дня внезапно и для всех неожиданно тайфун затих, небо очистилось, выглянуло солнце, но, как оказалось, только лишь для того, чтобы через полчаса с новой ужасающей силой завершить свое злое дело по уничтожению лагеря и его несчастных насельников.
О палатках говорить не приходится — от них не осталось даже клочьев тента или вообще каких-либо признаков, но наводящим ужас на людей был момент, когда, как карточные домики, стали рушиться и превращаться в груду развалин деревянные и железные бараки и служебные помещения… Люди оказались под открытым небом, спасая свои жизни в оврагах джунглей, прячась в ямы, держась за уцелевшие стволы кокосовых пальм (банановых пальм — как не бывало), забираясь под настилы полов. Некто Ромославский был придавлен полом в течение суток и только чудом остался жив, а спасавшийся тоже под полом филиппинец Питер, старший в рабочей команде, пользовавшийся общими симпатиями всего лагеря, был убит наповал — ему размозжило голову вырванной из пола доской. Многие привязывали себя к стволам наиболее могучих деревьев...
На Тубабао нет вечерних сумерок, там ночь наступает мгновенно. Вообразите положение и состояние жертв налетевшего «Ами» под покровом темной, зловещей ночи, когда ни зги не видно, а «осветиться» было нечем, не говоря уже об убежище для ночлега, а в это время отовсюду продолжали нестись призывы о помощи, ибо из всего лагеря не было ни одного не раненого или не ушибленного человека. Пострадали все; убитых двое — инженер Митрофан Молчанов и Матрена Аверьянова... Медицинскую помощь оказывал д-р Тэк, но его усилия были почти безрезультатны: не было медикаментов, перевязочных средств, хирургических инструментов... Раны перевязывались тряпками из уцелевшего белья, но это белье было загрязнено тайфуном...
«Летучие отряды спасения», наскоро организованные, извлекали из руин больных и раненых и размещали их под уцелевшими полами бараков и зданий, которые строились на столбах и сваях на уровне метра от земли, но и эти укрытия оказались ненадежными — разъяренная стихия все на своем страшном пути беспощадно уничтожала... Уничтожен капитальный мост через залив, по которому производилось грузо-пассажирское автодвижение между лагерем «самарцев» и ближайшим к нему городу Гьюаном... Спасшиеся «самарцы» перевозились через залив на аэродром в Гьюане для отправки их в Манилу на лодках и катерах...
Нельзя обойти молчанием жертвенного поведения во время тайфунного шторма администрации ИРО в лице исполнявшего обязанности директора лагеря г. Рипер и медикал-офицера м-м Тэйлор, которые, рискуя жизнью, стремились оказывать помощь и содействие всюду и всем, причем г. Рипер был серьезно ранен — у него сильный ушиб или надлом ребра. Сейчас он проходит курс лечения.
Директриса лагеря г-жа Рул отсутствовала, так как «догоняла» корабль, вышедший из гавани Тубабао 29 ноября, увозящий во Францию группу больных туберкулезом (шестьдесят восемь человек, включая членов из семейств) для того, чтобы поместить на этот корабль двух прокаженных «самарцев», пожилую женщину и мальчика. Для этого ей пришлось вылететь из Манилы в Сингапур вместе с упомянутыми больными. Свою миссию, которую она взяла на себя по великой доброте своей и сердечной жертвенности, выполнила блестяще: администрация корабля согласилась принять прокаженных, и теперь они находятся на пути во Францию...1
Услышав о катастрофе на Тубабао, Ф. Томпсон, директор ИРО в Филиппинской республике, моментально выехал туда для оказания помощи пострадавшим. Вернувшись в Манилу, он добился разрешения филиппинских властей на временное пребывание там беженцев с Тубабао до их окончательного расселения. Таким образом, к концу декабря 1951 года последние обитатели лагеря, сто восемнадцать человек, его покинули2.
Этим и закончилась тубабаовская эпопея.
----------------------------
1 Сапелкин В. Трагедия «самарцев» // Русская жизнь. Сан-Франциско, 1952. 1 янв. (Папка Князева.)
2 См. там же.
При обороне административного центра Эсфигменского монастыря на Афоне 29 июля монахи не использовали взрывных устройств, сообщение о которых появилось в некоторых греческих СМИ, 
2 августа (20 июля ст.ст.) Русская православная церковь (МП) чтит память священномученика Иоанна Стеблин-Каменского. Потомственный петербургский аристократ, морской офицер, он принял священный сан в годы гонений, в 1923 году. Спустя семь лет, в 1930-м, он был расстрелян.
29 июня (ст. ст.) 2013 г. в монастыре Св. Параскевы (Греция, Ахарнай, Синод Противостоящих) во время всенощного бдения особо почтили память 12 апостолов, праздник которых отмечается Православной Церковью 30 июня (ст. ст.).
Во вторник, 25 июня (н. ст.) 2013 года, Его Преосвященство, епископ Амвросий Мефонский из Священного Синода Противостоящих в Греции отправился в Сучаву (Румыния) для участия в великом празднике Святого Гликерия Исповедника († 15 июня 1985 [по старому стилю]), основателя и организатора Старостильной Православной Церкви в Румынии.
Прославление прп. Серафима Саровского было совершено в 1903 г. по настоянию Государя Николая II. Л.А. Тихомиров пишет об этом в своем дневнике (ГАРФ. Ф. 634. – Публикация Григория Николаева).
«Портал-Credo.Ru» продолжает публикацию малоизвестных документов из машинописного сборника катакомбной Церкви "
.
.
.
.
.
.
.
.jpg/280px-Seraphim_(Doulgov).jpg)
